Русь. Строительство империи 5

Глава 24

Интерлюдия.

За неделю до захвата Ростова. Киев.

Киев встретил Добрыню настороженной тишиной. Великий город, сердце Руси, еще не до конца оправился от недавних потрясений — гибели Святослава, короткого правления Ярополка, затем прихода Антона с его варягами и неясными амбициями, потом ухода Антона на север воевать Новгород. Власть менялась так стремительно, что простые люди предпочитали сидеть тихо, заниматься своими делами и не высовываться. Слухи, один страшнее другого, ползли по Подолу и Горе, будоража умы. То говорили, что Антон разбит под Новгородом, то — что он взял город и идет обратно с несметной ратью карать непокорных. Теперь вот прибыл его доверенный человек, тысяцкий Добрыня, с небольшим отрядом — и снова непонятно, что это сулит Киеву.

Добрыня, спешившись у ворот, прошел по улицам к княжескому терему на Горе. Город жил своей жизнью — скрипели телеги, кричали торговцы на Бабином торжке, стучали молотки в ремесленных мастерских. Но чувствовалась подспудная тревога. Люди провожали его отряд долгими, изучающими взглядами. Он был чужаком, представителем новой, непонятной силы, что утвердилась где-то там, на севере.

В просторной гриднице княжеского терема его уже ждали. За длинным дубовым столом сидел Ярополк Святославич. Единственный оставшийся в живых сын великого воина, теперь он был лишь наместником в городе своего отца, подчиненным невесть откуда взявшемуся Великому князю Антону. Выглядел Ярополк неважно — худ, бледен, под глазами залегли тени. Он старался держаться прямо, сохранять княжеское достоинство, но во всем его облике сквозила усталость и какая-то внутренняя надломленность. Антон знал, что Ярополк — носитель «Вежи», но для Добрыни он был просто сыном Святослава, вынужденным подчиняться силе.

Рядом с Ярополком, чуть позади, стоял Илья Муромец — огромный, широкоплечий, с густой русой бородой и спокойным, но тяжелым взглядом голубых глаз. На поясе — меч внушительных размеров, руки сложены на груди. Он был назначен Ярополком воеводой Киева, и весь его вид говорил о силе, уверенности и готовности защищать своего князя и город. На Добрыню он смотрел без враждебности, но настороженно, как смотрят на незваного гостя, от которого неизвестно чего ждать.

— Здрав будь, княжич Ярополк, — Добрыня поклонился сдержанно, но без подобострастия. — Здрав будь, воевода. Великий князь Антон шлет вам свое слово.

Ярополк медленно поднял на него глаза. Взгляд был усталым.

— Говори, тысяцкий. Мы слушаем.

— Великий князь Антон повелевает, — начал Добрыня, доставая из-за пазухи свернутую в трубку бересту с печатью — скорее для формальности, основные приказы он знал наизусть. — Первое: в Киеве, как и во всех землях под его рукой, вводятся новые деньги. Отныне хождение имеют только посеребряные железные жетоны с клеймом Великого князя. Вот образец. — Он положил на стол тяжелый, грубовато отлитый кругляш с изображением сокола и березовой ветки. — Все расчеты, сбор дани, торговля — только ими. Шкурки, старые гривны серебра из оборота изъять. Кузнецам надлежит немедля наладить чеканку по новому штампу. Серебро для покрытия из казны киевской взять.

Ярополк взял жетон, повертел в руках. Лицо его осталось непроницаемым. Илья Муромец слегка нахмурился, глядя на новую монету. Замена привычных денег всегда вызывала недовольство и у купцов, и у простого люда. Ранее уже присылали гонца с таким указом, но все не до этого было.

— Второе, — продолжил Добрыня, не давая им времени на возражения. — Великий князь приказал срочно наладить производство самострелов. Много самострелов. И не так, как вы привыкли — когда один мастер от начала до конца лук делает. А по-новому. Великий князь назвал это… «завод». — Добрыня чуть запнулся на незнакомом слове, но тут же продолжил увереннее: — Нужно разделить работу. Одни пусть делают только ложа из дерева. Другие — только спусковые крючки из железа. Третьи — тетиву вьют. Четвертые — наконечники для стрел куют. А потом все это вместе собирать. Так дело пойдет в десять раз быстрее. Великий князь сказал, самострелы скоро очень понадобятся. Чертежи и указания, как что делать, я привез. Мастеров толковых найти и за работу!

Илья Муромец слушал про «завод» с откровенным недоумением, даже недоверием. Делать оружие по частям, как горшки лепить? Неслыханно. Оружие требовало души мастера, а не поточной работы. Но он промолчал, только переглянулся с Ярополком. Княжич же медленно кивнул.

— Передай мастерам, — коротко бросил он одному из гридней, стоявших у стены. — Пусть прибудут.

— Третье, и самое важное, — голос Добрыни стал жестче. — Великий князь Антон повелевает немедля собрать большую рать для обороны Киева. Нынешней дружины мало. Нужно призвать на службу всех, кто может держать оружие. Горожан, селян из окрестных погостов. Обучить их ратному делу. Срочно. Потому что враг у ворот.

Ярополк вскинул голову. Илья Муромец выпрямился, рука его легла на эфес меча.

— О каком враге ты говоришь, тысяцкий? Печенеги?

— Хуже, воевода, — Добрыня посмотрел прямо в глаза Илье. — Древляне. Великий князь получил вести — они собирают силы у Искоростеня. Много сил. Готовятся к походу. И цель их, скорее всего, — Киев. Они помнят обиды старые и видят, что город сейчас не так силен, как прежде. Антон приказал готовиться к осаде. Стены укрепить, запасы сделать, и главное — людей собрать. Много людей. Иначе не устоять.

В гриднице повисла тяжелая тишина. Древляне. Это имя вызывало у киевлян плохие воспоминания. Дикие, жестокие лесные воины.

Ярополк помрачнел. Он отвел взгляд, посмотрел куда-то в стену перед собой. На его лице отразилась борьба. Приказы Антона были тяжелы, требовали огромных усилий и ломали привычный уклад. Но предупреждение об угрозе звучало слишком серьезно, чтобы его игнорировать. К тому же, он был связан с Антоном невидимыми узами системы, и ослушаться было чревато.

— Хорошо, тысяцкий, — наконец произнес он глухо. — Приказы Великого князя будут исполнены. Деньги новые введем. Мастеров для самострелов найдем. И людей будем собирать. Киев будет готов встретить врага.

Слово княжича Ярополка было дано, и колесо завертелось. Весть о новой денежной реформе и о грядущем наборе в рать разнеслась по городу мгновенно, порождая толки, споры и недовольство.

Купцы на Подоле роптали. Переход на незнакомые железные жетоны ломал налаженную торговлю, требовал пересчета цен, вызывал недоверие у иногородних партнеров, привыкших к серебру и пушнине. Кто знает, чего стоят эти железки? Сегодня они — деньги, а завтра Великий князь Антон передумает, и что тогда? Но роптали тихо, себе под нос. Гнева нового правителя боялись. Да и дружинники Добрыни и Ильи Муромца зорко следили за порядком на торжищах. Поговаривали, что при надобности на эти жетоны можно взять серебра или иного товара у Великого князя.

Кузнецы в Железной слободе тоже ворчали. Им предстояла двойная работа — и привычные заказы выполнять, и новые деньги чеканить. Ярополк выделил из казны серебро для подкрепления жетонов, как велел Антон, но работы было много, а плата — по новым, непонятным расценкам. К тому же, им принесли чертежи самострельных механизмов и требовали наладить массовое производство каких-то крючков, скоб, рычагов. Мастера привыкли делать вещь целиком, вкладывая душу, а тут — какая-то бездушная штамповка деталей. Скрипя сердце, они взялись за дело.

В столярных и кожевенных мастерских тоже кипела работа — готовили деревянные ложа для самострелов, плели тугие тетивы. Идея Антона о «заводе», разделении труда, приживалась тяжело. Мастера переругивались, путали детали, но понемногу дело двигалось. Добрыня лично контролировал процесс, подгонял, объяснял, порой просто заставлял работать силой своего авторитета, подкрепленного десятком хмурых северных дружинников.

Сам Ярополк погрузился в апатию. Он отдал необходимые распоряжения, но сам почти не вмешивался в происходящее. Большую часть времени проводил в своих покоях, выглядел отстраненным и мрачным. Возможно, его тяготила роль подчиненного наместника в собственном городе. Возможно, сказывалось давление системы «Вежа», о которой Добрыня не знал, но которая наверняка ставила перед Ярополком свои задачи и ограничения. А может, он просто чувствовал приближение беды и не знал, как ее предотвратить.

Добрыня же, получив от Ярополка формальное согласие с головой ушел в главную задачу — сбор и подготовку войска. Он понимал, что времени мало. Если древляне действительно готовят удар, то медлить нельзя ни дня.

Он разослал гонцов по окрестным селам и погостам с княжеским указом о наборе ратников. Одного человека с трех дворов, годного к службе, с собственным оружием, если есть, или с обещанием выдать казенное. За службу полагалось жалованье — новыми железными жетонами, разумеется.

В самом Киеве он устроил смотр имеющейся дружине — и своей, пришедшей с севера, и местной, киевской, подчиненной Илье Муромцу. Результаты были неутешительными. Киевская дружина была невелика, многие опытные воины погибли со Святославом или ушли с другими князьями. Остались в основном ветераны да необстрелянная молодежь. Дисциплина хромала. Добрыня начал с жесткой муштры, гоняя дружинников с утра до вечера.

Набор рекрутов шел тяжело. Киевляне неохотно отпускали сыновей и работников на службу неведомому северному князю против неведомого (а может, и выдуманного, как шептались некоторые) врага. Многие пытались откупиться. Добрыне приходилось действовать жестко.

Постепенно войско начало собираться. На княжеском дворе разбили лагерь для новобранцев. Худые, плохо одетые мужики из сел, городские ремесленники, вчерашние подмастерья — разношерстная толпа, которую предстояло превратить в боеспособную единицу. Добрыня разделил их на десятки и сотни, назначил командиров из своих опытных дружинников и начал обучение. Основы строя, владение копьем, топором, а кто побогаче и мечом, стрельба из лука. Работа шла со скрипом. Люди не привыкли к воинской дисциплине, роптали на тяжелые тренировки и скудную кормежку.

Именно на почве организации войска и начались первые серьезные трения между Добрыней и Ильей Муромцем. Илья, как главный воевода Киева, считал всю военную сферу своей вотчиной. Он привык сам набирать и обучать дружину, подчиненную только ему и княжичу Ярополку. А тут появился тысяцкий, присланный Антоном, и начал командовать, устанавливать свои порядки, муштровать его людей, набирать какую-то новую рать, подчиненную напрямую Великому князю.

Илья не мешал открыто, но его недовольство чувствовалось во всем. Он отдавал приказы своим дружинникам, порой противоречащие указаниям Добрыни. Он скептически отзывался о методах обучения новобранцев. Он оспаривал распределение оружия и припасов. Его люди, чувствуя настроения своего воеводы, тоже относились к Добрыне и его северянам с прохладцей, порой доходило до мелких стычек и ссор.

Добрыня понимал, что такое положение дел недопустимо. Раскол в командовании перед лицом надвигающейся угрозы — это прямой путь к катастрофе. Нужно было расставить точки над «и». Он решил поговорить с Ильей напрямую, а если не поможет — идти к Ярополку и требовать четкого разграничения полномочий. Время поджимало, а внутренние распри съедали драгоценные дни. Конфликт назревал, и Добрыне предстояло его разрешить, пока не стало слишком поздно.

Терпение Добрыни лопнуло на пятый день муштры новобранцев. Он приказал сотне городских ополченцев, которых только вчера поставили в строй, отработать простейший маневр — перестроение из походной колонны в боевую линию, «стену». Учил их сам, показывал, объяснял доходчиво. Но когда он отошел на другой конец плаца, чтобы проверить стрельбу лучников, сотня тут же рассыпалась. Часть мужиков просто бросила тяжелые щиты и копья, усевшись на землю, другие затеяли перебранку. А десятник из старой киевской дружины, приставленный Ильей Муромцем для «помощи» Добрыне, стоял рядом и даже не пытался навести порядок, лишь ухмылялся в бороду.

В тот же день выяснилось, что часть заготовленных для новобранцев кожаных доспехов — простейших курток, усиленных пластинами — куда-то исчезла со склада. Кладовщик, старый служака Ильи, только развел руками — мол, знать не знаю, ведать не ведаю, может, мыши съели. Добрыня понял: это уже не просто недовольство, это тихий саботаж. И исходит он, если не напрямую от Ильи, то с его молчаливого одобрения. Так продолжаться не могло. Каждый потерянный день приближал катастрофу.

Он разыскал Илью на городской стене, у Лядских ворот. Воевода стоял, оперевшись могучими руками на зубчатый парапет, и смотрел вдаль. Рядом с ним застыли несколько его самых верных гридней.

— Воевода, нам нужно поговорить, — подошел Добрыня, его северные дружинники остановились поодаль.

Илья медленно обернулся.

— Я слушаю тебя, тысяцкий.

— То, что происходит — недопустимо, — начал Добрыня без обиняков. — Твои люди мешают подготовке войска. Приказы Великого князя саботируются. Оружие пропадает. Новобранцы остаются без должного присмотра. Это измена или глупость, воевода?

Илья выпрямился. Ростом он был выше Добрыни, шире в плечах, и сейчас казался несокрушимой скалой.

— Мои люди верны Киеву и княжичу Ярополку, — ровным голосом ответил он. — Мы знаем, как защищать этот город. Мы делали это не раз. А твои порядки, тысяцкий, чужды нам. Твоя муштра ломает людей, а не учит. Твои железные деньги никому не нужны. Ты пришел сюда командовать, не зная ни наших обычаев, ни наших воинов.

— Я пришел выполнять приказ Великого князя Антона! — голос Добрыни зазвенел от сдерживаемого гнева. — Приказ защитить Киев от древлян, о которых предупредил Великий князь! И я назначен им тысяцким, чтобы собрать и подготовить войско для этой цели! А ты, воевода Киева, должен мне в этом помогать, а не палки в колеса ставить! Твоя задача — держать стены и порядок в городе. Моя — собрать новую рать! И пока я здесь по воле Великого князя, моя воля в этом деле — закон!

Илья усмехнулся.

— Великий князь твой далеко, тысяцкий. А мы здесь. И слушаем нашего князя Ярополка. Если он прикажет мне подчиняться тебе во всем — я подчинюсь. Но пока такого приказа не было. А лезть в дела моей дружины и командовать моими людьми я тебе не позволю.

Добрыня понял, что разговор бесполезен. Илья стоял на своем, опираясь на авторитет Ярополка и свою собственную силу и популярность в городе. Нужно было идти к княжичу.

— Хорошо, воевода. Раз так — пойдем к княжичу Ярополку. И пусть он решит, чей приказ важнее — твой или Великого князя Антона.

Он резко развернулся и зашагал прочь со стены, не оборачиваясь. Илья мгновение помедлил, а затем, бросив короткий приказ своим гридням оставаться на стене, двинулся следом. Его тяжелая поступь отдавалась по деревянному настилу стены.

Они вошли в гридницу княжеского терема почти одновременно. Ярополк сидел там же, за столом, разбирая какие-то бумаги с пожилым бородатым дьяком. Увидев вошедших — мрачного Добрыню и грозного Илью — он поднял голову, и на его лице отразилась усталость и досада. Он явно не хотел этого противостояния.

— Что случилось? — спросил он тихо.

— Княжич, — начал Добрыня первым. — Я исполняю волю Великого князя Антона — готовлю Киев к обороне от древлян. Но воевода Илья и его люди чинят мне препятствия. Мои приказы по набору и обучению нового войска не выполняются. Я требую от воеводы Ильи не вмешиваться в мои дела и оказывать полное содействие в подготовке обороны! Иначе мы не успеем подготовиться и город падет!

Ярополк перевел взгляд на Илью. Вся его фигура выражала несогласие и упрямство.

— Илья? Что скажешь?

— Скажу, княжич, что этот тысяцкий хочет командовать всеми, — прогудел Илья. — Он муштрует людей до полусмерти, вводит непонятные порядки. Дружина ропщет. Горожане недовольны. Я отвечаю за оборону Киева перед тобой. И я не могу позволить чужаку развалить то, что есть. Пусть занимается своими новобранцами, если Великий князь так велел. Но не лезет к моей дружине и не указывает мне, как защищать город.

Ярополк вздохнул. Он оказался меж двух огней. С одной стороны — верный, могучий, любимый народом воевода Илья. С другой — приказ могущественного Великого князя Антона, носителя Вежи, ослушаться которого было смертельно опасно. И реальная угроза со стороны древлян, о которой предупредил Антон.

— Илья, — начал Ярополк медленно, тщательно подбирая слова. — Ты верный мой воевода, и я ценю твою службу. Но… Великий князь Антон правит теперь Русью. Его слово — закон. И он предупредил нас об опасности. Добрыня прибыл сюда по его прямому приказу — собрать новую рать и подготовить город к возможной осаде. — Ярополк посмотрел на Добрыню. — Тысяцкий, твои полномочия подтверждаю. Ты отвечаешь за сбор, обучение и командование новым войском, собранным по указу Великого князя. — Он снова повернулся к Илье. — А ты, воевода, отвечаешь за старую дружину, порядок в городе и оборону стен. Но ты обязан оказывать тысяцкому Добрыне всяческое содействие в выполнении приказа Великого князя. Не мешать ему. Помогать, если потребуется. Это ясно?

Илья Муромец стоял неподвижно. Желваки заходили у него на скулах. Он молча смотрел на Ярополка, потом перевел тяжелый взгляд на Добрыню. В его глазах не было покорности. Но приказа князя он ослушаться не мог.

— Ясно, княжич, — глухо произнес он.

Затем он резко повернулся и, не говоря больше ни слова, вышел из гридницы, хлопнув тяжелой дверью.

Добрыня проводил его взглядом. Формально он добился своего. Его власть была подтверждена. Обида и недоверие Ильи остались. И в решающий момент это могло сыграть роковую роль. Теперь нужно было работать вдвое усерднее, надеясь только на себя и на своих людей.

Илья Муромец, подчинившись прямому приказу княжича, больше не вступал в открытую конфронтацию, но его холодное молчание и подчеркнутое невмешательство были красноречивее любых слов. Его люди следовали примеру своего воеводы — приказы Добрыни выполняли неохотно, смотрели на северян исподлобья, а на новобранцев — с откровенным презрением.

Добрыня понимал, что в случае реальной опасности на людей Ильи можно будет рассчитывать лишь отчасти. Они будут защищать своего воеводу, своего княжича, свои дома, но сражаться плечом к плечу с «антоновскими» — вряд ли. Он удвоил усилия, пытаясь в оставшиеся дни сколотить из разношерстных новобранцев хоть какое-то подобие боеспособного войска.

Дни летели в бешеной гонке со временем. С утра до ночи на княжеском дворе и на пустырях у городских стен шла муштра. Добрыня и его верные северные дружинники гоняли сотни новобранцев, обучая их держать строй, рубиться мечом, колоть копьем. Получалось плохо. Мужики были неловкими, пугливыми, плохо понимали команды. Оружие держали неумело.

Одновременно он торопил ремесленников. Первые партии новых железных жетонов уже пошли в оборот, вызывая сумятицу на рынках. Важнее были самострелы. Мастера понемногу осваивали «заводской» метод Антона. На сборочных столах появлялись первые готовые изделия — тяжелые, неуклюжие на вид, при этом способные метать короткие болты с убойной силой. Добрыня лично испытал несколько образцов — били они мощно и точно. Жаль только, что готовых самострелов было еще слишком мало, чтобы вооружить хотя бы часть защитников стен.

Он пытался наладить систему караулов на стенах, расставить дозоры, усилить посты у ворот. Но и здесь натыкался на тихое сопротивление людей Ильи, которые считали стены своей зоной ответственности и неохотно пускали туда чужаков.

Он чувствовал себя словно в осаде внутри города, который должен был защищать.

Добрыня посылал небольшие разведгруппы в сторону Искоростеня, но они либо возвращались ни с чем, не рискуя углубляться в дремучие леса, либо не возвращались вовсе.

Ночь опустилась на Киев внезапно, после душного, тревожного дня. Город затих, погрузившись в сон. Лишь на стенах перекликались немногочисленные караульные да лаяли где-то собаки. Добрыня долго не мог уснуть, ворочался на жесткой лавке в отведенной ему комнате в тереме. Плохие предчувствия сдавливали грудь. Он встал, подошел к окну. Луны не было, только звезды тускло мерцали в вышине. Внизу раскинулся спящий город. Казалось, ничто не предвещает беды.

И в этот момент тишину разорвал дикий, многоголосый вой. Он донесся не с одной стороны, а словно со всех сразу, из темноты, окружавшей городские стены. За воем последовали звуки боевых рогов — низкие, утробные, от которых стыла кровь в жилах.

— Тревога! Враги! — закричали на стенах.

Добрыня мгновенно выскочил из комнаты, на ходу запахивая кафтан и хватая меч. Во дворе уже метались разбуженные дружинники, слышались испуганные крики, ржание лошадей.

— На стены! Быстро! Занять свои места! — командовал Добрыня, пытаясь перекричать шум.

Он выбежал на стену. Картина, открывшаяся ему, была страшной. Со всех сторон к стенам катилась темная лавина — тысячи людей, вооруженных копьями, топорами, дубинами. Древляне. Они не стали долго осаждать город, они сразу пошли на штурм, надеясь на внезапность и численное превосходство. Лестницы уже приставляли к стенам, первые нападающие карабкались вверх.

Защитники — и люди Добрыни, и дружинники Ильи — отвечали стрелами, сбрасывали камни, рубили тех, кто добирался до верха. Закипел яростный бой. Крики раненых, лязг оружия, боевые кличи смешались в оглушительный рев.

Добрыня сам бросился в гущу схватки, рубя направо и налево древлян, пытавшихся взобраться на стену. Рядом сражались его верные северяне. Он искал глазами Илью, но не видел его. Где воевода? Держит ли он оборону на другом участке?

И тут, сквозь шум боя, до него донеслись новые крики, полные ужаса и отчаяния, но уже не со стен, а снизу, из города:

— Ворота! Ворота открыты! Враги в городе!

Как открыты? Кто открыл? Добрыня посмотрел вниз, в сторону Подола. Там уже бушевало пламя — горели дома. И оттуда неслись крики и шум битвы. Потом он услышал то же самое со стороны Копырева конца. И от Лядских ворот.

Не одни ворота. Все главные ворота Киева были распахнуты.

Предательство.

Страшное, чудовищное, тотальное предательство. Кто-то внутри города, имеющий доступ ко всем воротам, открыл их врагу. Это не мог быть один человек. Это был заговор.

Оборона стен потеряла смысл. Орды древлян уже вливались в город через распахнутые ворота, заливая улицы, убивая всех на своем пути. Защитники на стенах оказались в ловушке — враги были и снаружи, и внутри. Кто-то пытался пробиться вниз, в город, чтобы спасти семьи, кто-то прыгал со стен, разбиваясь насмерть.

Добрыня видел, как рушится все, что он пытался построить и гибнет город, который он должен был защитить. Он не успел. Не смог. Не разглядел змею, притаившуюся на груди Киева. Ярополк? Илья? Кто-то из бояр? Или все вместе? Сейчас это было уже не важно.

Вокруг него редела горстка его дружинников. Древляне лезли на стену со всех сторон, их было все больше. Они уже не встречали серьезного сопротивления. Добрыня отбивался отчаянно, меч его сверкал в свете пожаров, обагряясь кровью врагов.

Враги смыкали кольцо. Он видел их перекошенные от ярости лица, горящие злобой глаза. Он сражался до последнего. Удар тяжелой дубины пришелся по щиту, выбив его из руки. Острие копья пронзило плечо. Он пошатнулся, но устоял.

— Сплоховал я, княже Антон… — прошептал он пересохшими губами, глядя в багровое от пожаров небо. — Не углядел предателя…

Новый удар сзади сбил его с ног. Он упал на окровавленные доски стены, и последнее, что он увидел — это десятки врагов, навалившихся на него со всех сторон.

Конец интерлюдии.

Следующий том цикла «Вежа. Русь»: https://author.today/work/427799