Русь. Строительство империи 5

Глава 14

Я сидел в тереме, вертя в руках фальшивый жетон, который Добрыня притащил с утра. Железо шершавое, серебро облезлое, клеймо — мой сокол с веткой — размазалось. Внутри все кипело. Это удар власти. Дверь скрипнула, вошел Добрыня, за ним Ратибор. Я положил жетон на стол, провел пальцем по краю.

— Это не случайность, — начал я, глядя то на одного, то на другого. — Кто-то хочет нас разорить. Казну пустую держать, жетоны мои в грязь втоптать.

Добрыня сложил на груди.

— Мужика того с торга допросили, княже. Говорит, из Ростова. Молчит, кто дал, но серебро у него было. Настоящее.

— Ростов? — я откинулся на лавку, прикинул в уме. Там Сфендослав с Курей засел. — Ладно. Зови Олега и Степана.

Они пришли быстро. Олег, как всегда, с шапкой в руках, Степан — с сажей на бороде. Я встал, прошелся вдоль стола, пальцы постукивали по дереву.

— Слушайте внимательно. Фальшивомонетчиков будем ловить. И наказывать жестко. Указ такой: кто подделывает жетоны — на виселицу. Публично, на площади, чтоб все видели. Олег, на вече объявишь. Пусть народ знает: казна моя нерушима. Это они не у князя воруют, а у народа, который торг ведет и подати платит.

Олег переступил с ноги на ногу.

— Купцы ворчать станут, княже. Скажут, мол, сурово слишком.

— Мне их ворчание — что ветер в поле. А ты, Степан, клеймо переделай. Инкрустацию штемпеля сделай.

Степан провел ладонью по бороде, оставил черные полосы.

— Сделаю, княже. Железо плавить — дело привычное, а инкрустацию на штампе надо тонко делать. Дня три уйдет.

— Хорошо, сообщи, как будет готово.

Он ушел, а я повернулся к Ратибору.

— Ты вот что. Бери двадцать дружинников, самых верных. Назови их «Око казны». Это будет отдельное ведомство, мне подчиненное. Будете жетоны проверять — в Новгороде, Киеве, Березовке. Каждую фальшивку мне сюда тащите. Пятерых в Киев отправь с указом, троих в Березовку. Остальных тут держи. Грамоты с печатью дам, образцы жетонов тоже. Гонцов надо больше.

Ратибор ответил тихо, но твердо:

— Сделаю, княже. К утру люди будут готовы.

— Иди, — махнул я рукой. — И тех с торга, что поймали, сюда веди. Поговорим.

Если фальшивки расползутся, казна моя рухнет, жетоны в цене упадут, а с ними и моя власть. Надо давить это в зародыше.

К полудню Ратибор привел задержанных. Двое мужиков, в грязных рубахах, руки связаны. Один молодой, глаза бегают, второй постарше, смотрит в пол. Я сел, фальшивый жетон положил перед ними.

— Кто дал? — спросил я.

Молодой дернулся и быстро заговорил:

— Да просто дали, княже. Серебром платили. Я не ковал, клянусь! Просто взял, продать хотел.

— А ты? — повернулся я к старшему.

Тот молчал, губы сжал. Я встал, подошел ближе, наклонился к нему.

— Молчать будешь — на площади прилюдно казню. Говори.

Он поднял глаза:

— Не знаю имен. Повозка пришла, мужик в плаще дал. Сказал, на торгу менять.

— В Ростове плащей много, — я отошел к столу. — Ратибор, молодого на площадь. Судить. И повесить. Пусть народ видит. Этого в темницу, потом еще раз спрошу.

Ратибор уволок их. Я сел, уставился на жетон. Сфендослав или Куря, а может, оба. Им выгодно казну мою подорвать, жетоны обесценить. Но они не могли так быстро узнать в Ростове и что-то предпринять, значит кто-то здесь от них воду мутит. Или у меня есть и иные враги? Оттон? Византия?

К вечеру на площади собралась толпа. Народ стекался со всех концов Новгорода — купцы в шубах, ремесленники с мозолистыми руками, бабы с детьми на руках, даже несколько дружинников, что сменились с дозора. Все стояли тесно, плечо к плечу, перешептывались, бросали взгляды то на виселицу, то на меня. Молодого, того, что попался с фальшивыми жетонами, вывели после недолгого княжьего суда. Я сам вынес приговор — быстро, без лишних слов. Ратибор с двумя воинами подвели его к столбу, накинули веревку на шею. Парень дернулся, глаза его бегали, но рот он держал закрытым. Веревка натянулась, дерево скрипнуло, тело качнулось в воздухе. Тишина легла на площадь, только ветер гнал пыль по камням да где-то вдали собака тявкнула.

Народ смотрел по-разному. Кто-то хмурился, отводил глаза, будто не хотел видеть, как жизнь уходит из чужого тела. Кто-то плевал в сторону виселицы, громко цыкал языком, показывая, что одобряет. Бабы шептались, закрывая детям лица подолами. Один старик, сгорбленный, с палкой в руке, пробился ближе к помосту и крикнул: «Так им, ворам, и надо, княже!» Голос у него дрожал, но в нем слышалась злость. Я стоял у края помоста, смотрел на эту толпу с мрачным взором, оглядывая каждого. Олег вышел вперед, развернул бересту с указом и начал читать громко, чтоб даже в задних рядах слышали. Слова его падали тяжело, как камни: «Кто подделывает жетоны князя, тот крадет у народа, тот предает казну. Смерть таким — на площади, прилюдно». Голос его разносился над толпой, и я видел, как люди переглядывались, переступали с ноги на ногу.

Жестоко? Да, жестоко. Я сам это понимал, глядя, как тело покачивается на ветру, как тень его ложится на камни. Но иначе нельзя. Стоило мне дать слабину, отпустить этого фальшивомонетчика с миром — и что дальше? Жетоны мои, что я с таким трудом ввел, превратятся в мусор. Народ перестанет верить в них, казна опустеет, торговля встанет. Все, что я строил — Березовку, Новгород, реформу эту проклятую, — развалится в один день. Мои начинания, мои планы уйдут коту под хвост, а враги — Сфендослав, Куря, Византия — только того и ждут. Они уже сейчас фальшью казну мою травят, а если я не покажу силу, не докажу, что князь здесь я, то завтра они открыто придут с мечами. Нет, пусть лучше один повешенный, чем вся Русь в крови. Я смотрел на толпу, на лица эти — усталые, злые, напуганные, — и понимал: они должны знать, что казна моя нерушима. Что я не дам ее разорить ни чужим, ни своим.

Ночью вернулся Ратибор. Лицо усталое.

— «Око казны» пошло по делу, княже. Пятеро в Киев скачут, трое в Березовку ушли. В Новгороде с утра торг проверять начнем.

— Хорошо, — ответил я. — На торгу каждый жетон щупайте. Фальшь найдете — сразу ко мне.

Он ушел, а я остался с берестой. Написал еще один указ: «Око казны» имеет право обыскивать лавки, допрашивать купцов. Приложил тяжелую печать с соколом. Утром раздам.

Потом я вызвал Вежу. Воздух дрогнул и появилась система

— Звал, княже?

— Фальшивки по рукам ходят, — сказал я. — Дай задание. Чтоб выжечь эту заразу.

Она улыбнулась, шагнула ближе.

— Спешка твоя забавляет. Но раз надо, я ж не против.

Я ждал. Она молчала, будто тянула время. Наконец воздух мигнул, перед глазами вспыхнуло:

'Задание: Укрепить власть казны.

Срок: три дня.

Награда: 4 000 очков влияния'.

— Мало, — бросил я.

— Жадный ты, Антон, — она рассмеялась. — Ладно, держи бонус. Найдешь источник подделок — еще 2 000 сверху.

— Идет.

Она исчезла, а я сел за стол. Три дня. «Око казны» уже пошло по следу, виселица стоит, Степан клеймо меняет. Я взял новый жетон, провел пальцем по рельефу.

Утро началось с гомона на торгу. Я стоял у окна терема, смотрел, как дружинники «Ока» ходят между лавками. Берут жетоны, проверяют. Новые блестят ровно, а фальшивки выдают себя кривым клеймом и облезлым серебром. К полудню Ратибор притащил три подделки, бросил их на стол. Я взял одну, провел пальцем по краю. Работа грубая, но опасная. Если таких больше станет, народ перестанет верить моим деньгам.

— Откуда это? — спросил я, глядя на него.

— С торга, княже. Купец сдавал мед за них. Говорит, вчера взял у приезжего.

— Допроси его, — сказал я. — И найди того, кто дал.

Ратибор ушел, а я сел за стол, развернул в интерфейсе карту. Ростов на востоке. Оттуда фальшь идет, я это чую. Сфендослав с Курей там засели, им выгодно казну мою подорвать. Дверь скрипнула, вошел Олег.

— Княже, вести с торга, — начал он. — Жетоны скупают. Много. Серебром платят, больше номинала.

— Кто? — я встал, подошел к нему.

— Приезжие. Двое в кафтанах богатых. Утром у лавок крутились, жетоны брали пачками. Серебро сыпали щедро. Купцы говорят, ростовские это.

— Веславу зови, — сказал я. — Пусть следит.

Олег вышел, а я вернулся к карте. Скупка жетонов? Да это ж отлично. Хотя. Может это такой своеобразный ход против меня. Вытащить настоящие из рук, оставить меня с фальшью. К обеду явилась Веслава. Вошла тихо, плащ скинула, волосы растрепаны.

— Звал, княже? — устало спросила девушка.

— Жетоны скупают, — я вздохнул оглядывая девушку. — Олег говорит, ростовские. Бери лазутчиков, иди на торг. Найди этих купцов, выследи, куда идут.

— Сделаю, — ответила она, надела плащ и ушла.

Торг шумел. Дружинники Ратибора все проверяли, но фальшивки не кончались. К вечеру он вернулся с купцом — толстым, в шубе дорогой. Тот стоял у порога, вытирал пот с лица.

— Этот, княже, — Ратибор показал на него. — За фальшь мед сдавал.

Я сел, посмотрел на купца.

— Говори, откуда взял.

Он заговорил дрожащим голосом:

— Вчера приезжий дал, княже. Сказал, гривны-жетоны твои. Я не смотрел, взял. Серебра полгривны обещал, да ушел.

— Как выглядел? — спросил я.

— Высокий, в плаще темном. Борода русая, глаз кривой. С повозкой был, у реки стоял.

— Ростовский? — я прищурился.

— Не знаю, княже. Говор южный. Больше ничего не скажу.

— В темницу его, — я устало махнул на толстяка. — Пусть подумает.

Купца увели. Надо Веславе сказать, пусть реку проверит. Но сначала — второй задержанный. Я велел страже привести. Его притащили — худой, в синяках, глаза пустые. Я встал, показал ему фальшивый жетон.

— Вчера молчал, — сказал я. — Сегодня тебя виселица ждет. Кто дал?

Он поднял голову:

— Пришлый. Сказал, жетоны пустить по рукам, серебро брать. Больше не знаю.

— Имя?

— Не назвался. Повозку грузил у Волхова.

— Ратибор, на площадь его, — сказал я. — Повесить.

Дружинник уволок его, а я сел.

Позже вернулась Веслава. Вошла, скинула капюшон.

— Нашла, княже, — начала она. — Двое купцов у реки. Жетоны в мешки складывали, серебро раздавали. Потом в лес ушли, на восток.

— Ростов, все же. Сколько их?

— Четверо. Двое купцов, двое охраны. Кочевники, по лукам видно. Я до опушки дошла, дальше не стала.

— Бери десяток дружинников, — сказал я. — Скачи туда. Найди след, узнай, куда идут.

— Сделаю, княже, — она ушла.

Я подошел к окну. Волхов темнел вдали, лес за ним чернел. Через час Ратибор принес весть: «Око казны» нашло склад в Новгороде. Пятьдесят фальшивок в сундуке, хозяин сбежал. Я велел обыскать все вокруг.

— Склад у реки был? — спросил я.

— Нет, княже. В городе, за лавками. Но след к Волхову идет.

— Веслава подтвердит, — сказал я. — Жду ее.

Олег вошел к вечеру, лицо хмурое.

— Княже, еще скупщики на торгу. Трое. Жетоны берут, серебро сыплют. Купцы рады.

Я отпустил его, сел за стол. Взял новый жетон, сжал в руке.

Как же все завертелось. А я всего лишь хотел наладить экономику, а тут такое противодействие. Причем столь ярое. Еще и не от тех, кого я ожидал, не от моего народа, а от внешних врагов.

Да, дела-а…

Скрипнула дверь, вошел Алеша. Лицо в саже, рубаха в крови.

— Сделал, княже, — начал он. — Склад нашли у реки. Сарай бревенчатый, сундуки с фальшивками и серебром. Пятеро печенегов охраняли. Порубили их, все сожгли. Одного живым взял.

— Где он? — спросил я.

— Во дворе, княже. Связанный.

— Веди, — сказал я.

Алеша вышел, скоро вернулся с пленником. Кочевник был худой, лицо в грязи, руки связаны. Я сел, посмотрел на него.

— Говори, чей склад, — начал я.

Он молчал, глаза в пол. Я встал, подошел ближе.

— Молчишь — сгниешь в темнице, — сказал я. — Кто хозяин?

Печенег молчал. Но по нему и так было ясно кто заказчик.

— Ратибор, в темницу его, — сказал я. — Потом проведем экспресс-допрос.

Дружинник уволок печенега, а Алеша остался.

Склад сожгли, фальшь у реки кончилась. Скупщики еще где-то шныряют, Веслава за ними следит. Вскоре и она вернулась. Вошла, шумно уселась на лавку.

— Загонял ты меня, княже. Вести есть. Купцы в лес ушли, повозку бросили. След к Ростову тянется.

— Сколько их? — спросил я.

— Четверо было. Двое печенегов с ними. Я до реки дошла, дальше ждала Алешу.

— Хорошо, ты умница. Отдыхай пока.

Она ушла и вернулась через пару минут вместе с Такшонем. Лицо у него было бледное. Он шел медленно, опираясь на посох. Раны его поджили, но слабость осталась. Я подошел к нему, указал на лавку.

— Садись, княже, — сказал я. — Что случилось?

Он сел, посох к груди прижал. Веслава стояла рядом хмуро разглядывая венгра.

— Вести с юга, Антон, — начал он. — Печенеги Переяславец грабят. Деревни жгут, людей режут. А на западе Мешко Галич хочет. С Оттоном договаривается.

— Откуда знаешь? — спросил я.

— Гонец мой пришел, — ответил он. — Мешко войско собирает, тысячу латников. Оттон ему серебро дает, чтоб Галич взять. Печенеги же сами лезут, пользуются смутой.

Я сел напротив, карту развернул.

— Сколько у нас людей? — спросил я Веславу.

— В Новгороде тысяча, — ответила девушка.

— В Киеве еще тысяча, в Галиче пятьсот, — добавил Такшонь, — Но надо больше. Собери три тысячи, княже. Иначе юг потеряем, а Галич Мешко заберет.

— Три тысячи, — повторил я. — Казна тощая, но вытянем.

— Набор начни. В Новгороде, Киеве, Галиче. Оружие купи, коней. Двести гривен хватит. Печенегов гнать надо, а Мешко пугнуть.

Да что ж такое? Все пошло по наклонной.

Я стоял у стола, сжимая в руках край столешницы, пока пальцы не побелели. Внутри все кипело, жар поднимался от груди к горлу. Хотелось заорать, выплеснуть этот гнев, что копился с каждым новым ударом судьбы. Я ведь стараюсь, впервые за все время пытаюсь не просто махать топором, а строить что-то стоящее — крепкое государство, где казна держится, где люди используют государственные деньги, где Русь не трещит по швам. А мне что? Фальшивки из Ростова, печенеги на юге, Мешко с Оттоном на западе. Да еще и Такшонь напоминает, что Галич вот-вот отберут. Взялся за дело, а мне палки в колеса суют со всех сторон.

На столе стоял кувшин с квасом — глиняный, пузатый, еще с утра принесли. Я схватил его за ручку, крутанул в руке и с размаху швырнул об стену. Глина разлетелась с хрустом, темные брызги кваса залили бревна, пол засыпало осколками. Веслава дернулась, Такшонь замер с посохом в руках, но я уже не смотрел на них. Гнев рвался наружу, я ударил кулаком по столу, аж дерево треснуло.

Полегчало? Да нет, только хуже стало!

— Да сколько можно⁈ — голос сорвался на рык. — Хочу Русь поднять, а мне в палки в колеса! Ростов, печенеги, Византия, Оттон — все как сговорились! Хоть бери дружину да жги все к лешему, пока пепел не ляжет от Киева до Новгорода!

Дверь скрипнула, вошел Добрыня, глаза чуть прищурены. Я резко повернулся к нему, пальцы сжались в кулаки.

— Ну что, Добрыня? И ты с дурными вестями? Если да, то впору бросать все это дело и собирать армию — выжигать огнем всех, кто против! Говори, что там?

Он остановился у порога, потер бороду ладонью и хмыкнул. Не громко, но так, что я замер, глядя на него. Улыбка у него была хитрая.

— Да нет, княже, — сказал он, шагнув ближе. — С хорошим пришел. Поймал я того, кого ты просил. Сидит теперь, ждет твоего слова.

Я моргнул, слова его долетели до меня не сразу. Поймал? Кого? А потом дошло — задание от Вежи, то самое, за пятьдесят тысяч очков. Время к полуночи, срок почти вышел, а я уж и думать забыл, погрязнув в этой кутерьме с жетонами и печенегами. Гнев еще бурлил в груди, но радость пробилась сквозь него. Я шагнул к Добрыне, хлопнул его по плечу, а потом обхватил руками, чуть не сшибая с ног.

— Не шутишь? — выдохнул я. — Правда поймал? Добрыня, ты ж меня спасаешь!

Еще бы! Пятьдесят тысяч очков на дороге не валяются!

Он засмеялся, отстранился, поправил рубаху.

— Не шучу, княже. Сам увидишь. Пойдем в темницу, там он. Или она, точнее.

Я двинулся за ним, ноги сами понесли к двери. Такшонь, стоявший у стены, вдруг зашевелился, стукнул посохом об пол и пошел следом. Любопытство его разобрало, видать, хоть и слаб еще после ран. Веслава тоже двинулась за нами.

Мы спустились по лестнице в подвал терема. Холод тянул снизу, факелы на стенах чадили, бросая тени на камни. Добрыня шел впереди, уверенно, будто каждый шаг заранее знал. Я за ним. Пятьдесят тысяч очков. И вот он, момент истины.

Темница встретила сыростью и запахом плесени. В дальнем углу, за решеткой, сидел кто-то. Свет факела туда едва доставал, но я разглядел фигуру — худую, в плаще, волосы длинные. Добрыня подошел к решетке, ткнул пальцем.

— Вот, княже. Бери свою беглянку.

Я шагнул ближе, пригляделся. Лицо в тени, но эта осанка, поворот головы. Я прищурился, шагнул еще ближе, свет факела наконец упал на ее лицо. Глаза ее блеснули.

— Искра, — прошептал я. — Вот и попалась.