Русь. Строительство империи 5

Глава 12

Я разглядывал карту своих владений. Новгород, Киев, Галич, Березовка где-то в углу. Расстояния между ними — как пропасть, и каждый раз, когда я посылал человека с указом, проходили дни, а то и недели, пока весть доходила. Управлять так — все равно что руками воду ловить. Надо что-то менять. Гонцы. Вот что мне нужно. Быстрые, верные, чтобы указы мои летели, а не ползли, и чтобы я знал, что творится на землях, не дожидаясь, пока наместники сами догадаются доложить.

Я смахнул карту в интерфейсе и уставился в окно. Во дворе суетились люди — кто-то таскал бревна, кто-то чинил телегу.

Надо выбрать людей. Не просто кого попало, а тех, кто ноги не сотрет на первом же перегоне и язык за зубами держать умеет. В дружине было с десяток крепких, молодых, парней, которые коней любили, ухаживали за ними на совесть. И из местных можно взять — есть такие, что пути знают, как свои пять пальцев.

К полудню я собрал их во дворе. Десять человек — семеро из дружины, трое из новгородских. Стояли передо мной, смотрели, кто с интересом, кто с опаской. Один, рыжий, с веснушками по всему лицу, переминался с ноги на ногу, будто ему в сапоги угли насыпали. Я шагнул вперед, заговорил.

— Мне нужна ваша служба на благо страны, на благо государя. Вы теперь гонцы мои, — сказал я. — Указы возить будете, вести собирать. От Новгорода до Киева, от Галича до Березовки. Право вам даю: через земли мои идите без задержки, коней берите на постоялых дворах, старейшинам в глаза смотрите, если что не так. Но если кто властью этой злоупотребит — сам знаете, что будет.

Рыжий, что переминался, поднял руку. Я посмотрел на него, брови поднял.

— Чего тебе? — спросил я.

— А ежели коня не дадут, княже? — сказал он, голос его был звонкий, но с дрожью. — Бывает, на дворах жадные сидят, скажут — нету, и все.

Я усмехнулся. Хитер, паршивец.

— Скажи, что от Великого князя, — ответил я. — А не дадут — бери сам и грамоту мою показывай. Но без мордобоя, понял? Мне гонцы нужны, а не разбойники.

Он ухмыльнулся, остальные зашумели, но тихо, с уважением. Я достал грамоту, которую заранее велел писцу нацарапать. Моя печать там стояла — круглая, с птицей и веткой березы, как на монетах.

— Ратибор, — позвал я, и он вышел из тени у стены, руки скрестив. — Ты за ними смотришь. Чтоб не баловали, но и не голодали. Коней им дай из казенных, по два на брата. И седла легкие, не дружинные. Указы по княжествам об этом сами гонцы и отвезут, опробуем сразу.

Ратибор посмотрел на меня.

— Сделаю, княже, — сказал он тихо. — К вечеру готовы будут. Куда сперва?

— В Березовку и Киев, — ответил я. — Пусть узнают, что там с запасами, с людьми, с дорогами. И назад быстро, ждать не буду.

Он ушел с гонцами, а я вернулся в терем. Сел у стола, глядя на карту. Десять человек — это маловато. Они мои глаза и уши теперь. Указы полетят, вести придут, и я наконец пойму, что у меня под ногами творится. А еще Веже теперь проще будет исполнять мои хотелки вне пределов моего текущего местоположения. А это значит, что и стоимость этих «хотелок» значительно станет ниже. К примеру, нанять из тайной гридницы Переяславца еще сотню воинов будет проще и дешевле. А главное, быстрее.

К вечеру Ратибор доложил: гонцы готовы. Трое в Березовку, Трое в Киев. Кони оседланы, грамоты в сумках, лица серьезные. Четверка парней осталась в резерве. Многовато их, но пусть пообвыкнуться, и они и окружающие. Я вышел во двор, посмотрел на них. Рыжий уже сидел на коне, ухмылялся, будто в седле родился.

— Не гоните зря, — сказал я. — Но и не мешкайте. Вести мне нужны точные. Идите.

Они ускакали, копыта застучали по земле, а я смотрел им вслед. В будущем их надо будет переподчинить личной службе безопасности. Сейчас же я с помощью гонцов земли свои свяжу, как ниткой. Новгород, Киев, Галич, Березовка — все будет под рукой. Я вернулся в горницу, сел у очага. Огонь потрескивал. Если гонцы справятся, я их больше сделаю. Двадцать, тридцать. Пусть летают, как стрелы.

Но это только начало. Управлять землями — не просто указы слать. Надо знать, что там творится, где казна течет, где люди бунтуют, где враги шевелятся. Гонцы мне это дадут. Ратибора поставлю над ними. Я провел пальцем по карте, в интерфейсе, от Новгорода к Киеву. Далеко.

Я усмехнулся про себя. Великий князь Руси, а все с коней начинаю. Ну да ладно, в той жизни с компьютеров начинал, а тут с седла. Разницы мало, лишь бы дело шло.

Я сидел в тереме, глядя, как угли в очаге тлеют. Три дня прошло с тех пор, как гонцы мои ускакали. Я ждал их, как ждут вестей с поля боя: не зная, что принесут, но чувствуя, что без этого ни шагу дальше.

Дверь скрипнула, и вошел Ратибор. Лицо его было спокойным, но глаза выдавали тревогу. За ним шагнул дружинник. Сапоги его были в грязи по голенища, рубаха мокрая от пота. Я выпрямился, посмотрел на них.

— Что-то случилось? — спросил я. — Говорите.

Дружинник поклонился с уважением.

— Из Березовки я, княже, — начал он. — Староста Радомир прислал. Вот только…

— Вести какие? — нахмурился я.

Он вытащил бересту, протянул мне.

— Вот, — сказал он. — Золото кончилось.

Я взял бересту, развернул. Почерк был кривой, исписан рунами. «Княже, — писал Тимофей, — золото, иссякло. Мелочь была, не жила. Люди на охоту да ремесла перешли. Казны мало, шкурки есть, но немного».

Я поднял взгляд на дружинника.

— Это все? — спросил я.

— Не все, — ответил он. — Радомир велел сказать: народ ворчит. Золото их подняло, а теперь пусто. Хлеб есть, мед есть, а казна твоя оттуда не растет.

Я отложил бересту, провел рукой по лицу. Березовка. Понятно, что этот день наступит. Я не помнил, чтобы на Руси были богатые золотоносные места. Поэтому не питал иллюзий. Березовка свою роль уже сыграла.

— Сколько они еще продержаться могут? — спросил я, не оборачиваясь.

Рыжий помедлил, будто прикидывал.

— Месяц, может, два, — сказал он. — Шкурки с охоты есть, да их мало. Торговать нечем, купцы не идут. Совинное лучше держится, там вдоволь торговцев.

Ратибор хмуро произнес:

— Березовка была опорой, княже, — сказал он тихо. — Если казна там пустеет, то на что все остальное держать?

Я повернулся, посмотрел на него. Он прав. Березовка мне золото дала, когда я только начинал. С Березовки зародилась моя власть денег. А теперь — пусто. Казна моя и так не ломится, а тут еще дыра. Я сел, взял бересту, перечитал.

— Зови Добрыню и Олега, — сказал я Ратибору. — Совет держать будем.

Он ушел с дружинником, которого отвели в гостевую избу.

Жаль, что с Березовкой не сложилось. Я думал, что золото там еще с годик плыть будет полноводной рекой. А оно вона как.

В той жизни, я бы сказал: «Проект провалился, ищем новый».

Через десять минут пришли Добрыня и Олег. Добрыня сел напротив, положил руки на стол. Олег устроился рядом, шапку на колени положил, посмотрел на меня с интересом. Я бросил бересту на стол.

— Березовка пустеет, — начал я. — Золото кончилось, казна там не растет. Все это рано или поздно случилось бы, поэтому я не особо удивлен. ю Но корень проблемы в налогах. Надо менять систему сбора налогов. Шкурки — это прошлый век, пора переходить к чему-то новому.

Добрыня поднял взгляд.

— К чему, княже? — спросил он. — Серебра мало, монет нет. Чем платить будут?

— Давай подумаем, — ответил я. — Жетоны, может, или марки какие. Чтоб не шкурки таскать, а счет вести. Олег, что скажешь?

Олег взял бересту, пробежал глазами.

— Купцы давно ворчат, — сказал он. — Шкурки гниют, считать их морока. Жетоны — слово-то какое дивное…

— Это такие металлические таблички с отображением номинала, как монеты.

— Тогда это дело доброе, но кто их делать будет? И чем подкрепить?

— Казной моей, — сказал я. — Серебро с Новгорода возьму. А делать — кузнецы местные. Железо есть, с него и начнем.

Добрыня провел рукой по столу, будто проверял, гладкий ли.

— Сложно, — сказал он. — Народ к новому не сразу привыкнет. Но если казна пустеет, ждать нельзя.

— Нельзя, — согласился я. — Гонцов пошлю, пусть по селам узнают, что есть, кроме шкурок. Мед, зерно, лен — все считать будем. А потом реформу начнем.

Олег посмотрел на меня, пальцы его шапку сжали.

— Новгород растет, княже, — сказал он. — Склады копаем, меха идут. Но без золотой казны туго будет.

— Знаю, — ответил я. — Потому и тороплюсь. Нужно узнать объемы имеющегося железа и серебра. Идите, готовьте людей. Завтра решим, как дальше быть. Раз особого отторжения у вас не возникло, то и других приучим.

Они ушли, а я остался один. Березовка теперь была просто точкой без силы. Казна скудеет, а враги близко. Я перебирал в уме, как реформу налогов ускорить. Гонцы мои уже показали себя — рыжий из Полоцка три дня туда, два обратно, с вестями прибежал. Но их мало, десяти человек не хватит, чтобы земли мои ниткой связать. Надо больше, и быстро. А для этого — очки влияния. Без них Вежа ни черта не даст, а мне контроль нужен, как воздух. Я откинулся на спинку скамьи, закрыл глаза. Пора эту рыжую чертовку трясти.

— Вежа, — позвал я систему. — Вылезай, потолкуем.

Воздух дрогнул, и она явилась. Знойная брюнетка, с иссиня черными глазами, которые блестели, как у кошки. Во дает. Постоянно меняет свой имидж. Теперь уже не рыжая. Она подошла ко мне, босые ноги шлепнули по полу.

— Звал, княже? — томно поинтересовалась система. — Опять вымогать пришел?

— Что так грубо-то? — хмыкнул я. — Не вымогать, а договариваться. — Гонцов мне надо больше. Десять есть, но земли большие, не успевают. Дай мне выгодное задание, чтобы быстро, и очков побольше.

Она скрестила руки, прищурилась, будто прикидывала, как меня обвести вокруг пальца.

— Торопишься, княже? — протянула она. — Ладно, будет тебе задание. Это земли твои встряхнет, да казну подтолкнет. Срок — три дня, потому что ты сам гонишь, как конь на скачках. Успеешь — дам тебе пятьдесят тысяч очков влияния. Да-да, не смотри так, пятьдесят тысяч, чтобы рот у тебя от жадности не пересох. Но шевелиться придется, Антон, и головой, и руками. Согласен?

Я замер, уставившись на нее. Пятьдесят тысяч очков? Это не просто куш, это целая гора, с которой я пол-Руси перестрою. Гонцов сотни заведу, самострелы десятками, да хоть стены Новгорода камнем выложу. Но три дня… Три дня на что-то, чего я еще не пробовал? Сердце застучало быстрее, а в голове закрутились мысли. Что она задумала? Я даже не понял, что именно делать надо, а она уже ухмыляется, как кошка над миской сметаны.

— Три дня — это мало, — сказал я, но голос мой дрогнул, и я тут же пожалел, что не промолчал. — В смысле… что именно делать-то? Я ж не знаю, как это провернуть.

Вежа усмехнулась, подошла к столу, оперлась на него рукой.

А дальше она назвала задание, от наглости которого у меня перехватило дыхание.

— Главное — три дня, и чтобы все было как я хочу, — добавила она. — Успеешь — пятьдесят тысяч очков твои. Не успеешь — сиди с тем, что есть, и не ной. Я щедрая, Антон. Берешь или нет?

Я провел рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями. Пятьдесят тысяч очков. Но три дня…

Как это провернуть? Может, торговаться? Да какой там, тут надо быстрее придумать как это воплотить.

— Беру, — выдохнул я, глядя ей в глаза. — Три дня. Давай, Вежа, готовь свои пятьдесят тысяч.

Она хищно улыбнулась, выпрямилась, глаза ее блеснули.

— Умница, княже, — сказала она. — Не стал торговаться, а то бы я передумала. Готовь людей, коней, голову свою умную — все пригодится.

Воздух дрогнул, и она исчезла, оставив легкий запах смолы и трав. Я сел, уставился на карту в интерфейсе, но ничего не видел. Пятьдесят тысяч очков. Три дня. А я даже не знаю, за что браться.

Дверь скрипнула, и вошел Олег. Наместник мой выглядел бодро — борода подстрижена, рубаха чистая, только шапка в руках его чуть помята, будто он ее всю дорогу теребил. Вот же привычка у человека странная. Я указал ему на лавку напротив.

— Садись, — сказал я. — Что принес?

Он сел, положил шапку на колени, посмотрел на меня спокойно, но с легким блеском в глазах.

— Вести, княже, — начал он, голос его был ровный, но твердый. — Новгород растет. Склады у Волхова заканчиваем ставить, кузнецы камни таскают. Меха к хазарам ушли — три воза, вчера отплыли. Мед тоже везут, два бочонка продали еще на той неделе. Серебро идет, потихоньку, но идет.

Я откинулся на спинку скамьи, скрестил руки. Хорошие вести. Склады — это казна, меха и мед — это торговля. Новгород оживает, как я и планировал. Налоговую реформу нужно не затягивать. Добрыня сейчас подсчитывает количество железа.

— А самострелы? — спросил я. — Мастера нашли?

Олег поднял взгляд.

— Нашли, княже, — сказал он. — Двое из местных, один из Киева пришел, с дружиной твоей. Делают потихоньку, десяток уже готов. Дерево берем из бора, тетиву плетем из льна. К концу месяца еще два десятка будет.

— Маловато, — ответил я. — Что еще?

Он помедлил, будто слова подбирал, потом заговорил тише.

— Купцы ворчат, княже, — сказал он. — Меха идут, мед идет, но платить нечем. Шкурки берут, да считать их морока. Серебра мало, я его не отдаю, за ради реформы энтой твоей. А без серебра торговля вязнет.

— Сколько серебра с хазар пришло? — спросил я.

Олег прикинул в уме, пальцем по лавке постучал.

— Гривен сто, — сказал он. — Меха дорогие, но хазары цену сбивают. Еще семь десятков с меда будет, если ладья дойдет.

— Мало, — сказал я. — На склады хватит, а на торговлю нет. Что купцы говорят?

— Говорят, княже, — ответил он, — что платить нечем. Шкурки теряют ценность без серебра-то. Оно ж как было. Есть шкурки — хорошо, цена нормальная, меняем на нужное. А без серебра, цена на шкурки опускается.

— Зови купцов, — сказал я, вздохнув. — Сегодня к вечеру пусть явятся. Поговорим.

Олег поднялся, шапку в руках сжал.

— Сделаю, княже, — сказал он. — Кого звать?

— Главных, — ответил я. — Тех, что с хазарами торгуют, да кто меха возит. И кузнецов возьми, что самострелы делают. Они нам пригодятся.

Он ушел, а я сел обратно, глядя на карту. Шкурки в прошлом, это ясно. Серебра мало, но что-то придумать надо. Жаль счет в банке нельзя открыть. С веком не повезло. Тут сложнее — народ к новому не привык, а казна не резиновая. Но металл же есть, кузнецы есть. Можно что-то сделать, чтобы торговля пошла. Я усмехнулся про себя. Великий князь Руси, а сижу, как купчишка, меха считаю. Смешно. Только без этого все, что я поднял, в пыль превратится.

К вечеру купцы явились. В горницу вошли пятеро — толстый, с бородой до груди, который мехами торговал, худой, с острым носом, который мед возил — этот родня Олега, и еще трое, помельче, но с глазами цепкими. За ними кузнец — низкий, с руками, как лопаты, в саже по локти. Я указал им на лавки.

— Садитесь, — сказал я. — Дело есть.

Они сели, посмотрели на меня. Толстый, меховой, заговорил первым.

— Слыхали, княже, — сказал он ворчливо. — Новгороду платить нечем.

О как! Сам лезет на разговор. Ну ладно.

— Верно, — ответил я. — Шкурки будем менять как средство торга. Серебра мало, но выход найдем.

Худой поднял взгляд — глаза его были цепкие, как у ястреба. Он чуть подался вперед, будто хотел каждое мое слово поймать и взвесить.

— А чем платить будем, княже? — спросил он, голос его был тихий, но с ноткой недоверия, словно он уже ждал, что я опять выдам что-то мудреное, чего не понять.

— Казной моей, — ответил я, стараясь говорить твердо, чтобы не дать ему зацепиться за сомнения. — Кое-что придумаем, чтобы счет вести, а не шкурки эти таскать.

Я попробовал объяснить свою задумку с жетонами. Начал с простого: железные таблички, с печатью моей, чтобы номинал был ясен — малые, средние, большие. Сказал, что кузнецы их отольют, а старосты принимать будут вместо мехов да шкур. Худой слушал, щурясь, будто в словах моих искал подвох, а толстый, меховой, только бороду теребил да хмыкал время от времени. Я добавил, что казна моя за жетоны поручится, что их потом на серебро или товар менять можно будет, но видел по их лицам — туго до них доходило. Худой даже губу прикусил, словно хотел что-то сказать, но передумал, а толстый буркнул что-то вроде: «Дивно это все, княже». Я выдохнул про себя — как же тяжело им вбить в головы что-то новое.