Русь. Строительство империи 5

Глава 2

Факел на стене дернулся и его свет заплясал по ее лицу. Передо мной стояла Искра, дочка Огнеяра. Ее черные глаза впились в мои. Темные волосы, с рыжим отливом, выбились из-под плаща, а острые скулы напряглись.

А что тут скажешь? Что еще эта девица могла выдумать?

Холод лез под рубаху, пробирая до костей. Я стоял, как вкопанный. Веслава лежала у стены, дышала ровно. Ратибор зашевелился, застонал, но живой — уже хорошо. Они оба выкарабкаются. Двенадцать тысяч очков влияния в этой проклятой системе улетели в трубу, оставив мне жалкие копейки, но оно того стоило.

А тут еще Искра. Чего ей надо?

— Прости, Антон, — ее голос дрогнул. — Я не хотела, клянусь. Думала… думала, Сфендослав тебя пощадит, если я…

Она запнулась, глаза уткнула в пол, а пальцы вцепились в край плаща, будто это ее последняя надежда. Я открыл рот — сам не знаю, что хотел сказать. Может, выматериться от души, может, спросить, какого лешего она вообще сюда приперлась, — но тут сверху грохнуло. Глухо, тяжко, будто бревно волокли, а потом — звон металла, короткий вскрик, и тишина. Только эхо гуляло по коридору, как ветер в пустой избе. Я замер, уши навострил. Искра тоже голову подняла, глаза округлились, и мы оба уставились в темноту, где пряталась лестница. Факел трещал, тени по стенам метались. Кто-то там наверху с варягами махался. Друг? Враг? Или Сфендослав решил сам меня прикончить, не доверяя наемникам?

Послышались шаги. Быстрые, уверенные, гулкие, как молотки по железу. Я напрягся, готовый рвануть к Веславе и Ратибору, но тут из мрака вынырнул здоровяк — плечи шире дверного косяка, бронька потертая, меч в руке еще кровью капает. Факел осветил его физиономию и я выдохнул, будто меня из-под пресса вытащили.

— Алеша, — буркнул я, хрипло, но с облегчением.

Он оскалился широкой, доброй улыбкой. Алеша, мой богатырь, которого Веслава натаскивала на лазутчика, живехонький стоял передо мной. Меч он небрежно за спину закинул, ладонь о штаны вытер и шагнул ко мне.

— Путь свободен, княже, — прогудел он, в его голосе звенела гордость. — Варягов этих я уложил. Шумные были, как бабы на базаре, а ловкости никакой.

Я кивнул и подошел к Веславе, присел, аккуратно подсунул руки под плечи и поясницу. Легкая она была, как перышко, но теплая — жизнь в ней держалась крепко. Прижал ее к себе, ощутил, как ее сердце слабо стучит.

— Ратибора бери, — бросил я Алеше, мотнув головой на тощую тушку у стены.

Алеша не спорил, подскочил, подхватил Ратибора, как куль с мукой и закинул на плечо. Тот застонал, его голова мотнулась, как у марионетки. Я двинулся к выходу.

Искра стояла в стороне, пялилась молча. Лицо ее побелело, губы в нитку сжала, будто ждала, что я сейчас приговор вынесу. Запах трав и дыма от ее плаща шибанул в нос, но я даже не замедлился.

— А с ней что, княже? — спросил Алеша, кивнув на Искру.

Я прошел мимо, не глядя. Ну ее к лешему, эту интриганку.

— Ничего, — буркнул я через плечо и мы потопали дальше.

Мой голос прозвучал холодно, аж самому не по себе стало. Пусть стоит там, думает, что хочет. Мне сейчас не до нее — Веслава на руках, Ратибор на плече у Алеши, вот что греет душу. Мы рванули к выходу, к лестнице, что вела наверх. Ступени — скользкие, будто кто их специально жиром намазал, факел позади остался, и свет его слабел с каждым шагом, пока тьма нас не обняла. Но я пер вперед, прижимая Веславу. За спиной пыхтел Алеша, будто быка взвалил.

Коридор узкий, стены давят, но там, наверху, воздух, свобода и мои ребята. Алеша по пути сообщил, что пленных дружинников самострельщиков он уже освободил, они уже отправились на подмогу нашим. Я шел, стиснув зубы и думал только об одном — выбраться.

Лестница кончилась, впереди замаячил серый свет. Мы выбрались в какой-то подвал, заваленный хламом: бочки старые, скамьи поломанные, обручи ржавые от колес валялись. Сквозь щели в потолке сочился утренний туман и я втянул его ноздрями, жадно, как кофе после бессонной ночи. Свобода пахла сыростью. Опустив Веславу на пол, прислонил ее к стене, глянул на Алешу. Он Ратибора рядом уложил, пот со лба смахнул и оскалился своей широченной улыбкой — ну чисто пацан, подстреливший ворону.

— Ну что, княже, живем дальше? — спросил он.

— Живем, — кивнул я, растягивая губы в ухмылке.

Веслава шевельнулась, глаза открыла и слабо мне улыбнулась, будто сказать хотела: «Не сдамся, княже». Ратибор дышал ровнее, хотя и не очнулся — бледный, но грудь ходила ходуном.

Выбрались.

Свобода встретила нас холодным туманом. Я стоял в этом подвале, среди бочек и ржавчины и пялился на Веславу, прислонившуюся к стене. Алеша хлопнул меня по плечу, ухмыляясь, будто мы не из темницы вылезли, а с гулянки вернулись.

— Ну, княже, теперь куда? — спросил он.

Я выдохнул и кивнул на щель в потолке, откуда пробивался серый свет.

— Наверх, — буркнул я. — Надо понять, где мы и что там творится.

Алеша спорить не стал, снова подхватил Ратибора, будто тот был пушинкой, а я помог Веславе подняться. Она стиснула зубы, оперлась на мое плечо и шагнула вперед. Рука ее дрожала, но держалась крепко — эта девушка из тех, что скорее сгинет, чем покажет слабость. Мы направились к шаткой лестнице из подвала. Я шел первым, поддерживая Веславу, а Алеша замыкал шествие, пыхтя под тяжестью Ратибора.

Наверху ветер ударил в лицо — резкий, с запахом дыма и железа, как после жаркой битвы. Мы выбрались во двор, окруженный низкими стенами из черного камня. Туман висел, словно занавес, но я разглядел очертания Новгорода — башни, частоколы, крыши теремов. Где-то вдали гудело, будто рой разбуженных ос, и доносились крики — глухие, но яростные. Битва, черт возьми. Я напрягся, навострил уши и взглянул на Алешу.

— Что там творится? — спросил я, кивнув в сторону шума.

Алеша прислонил Ратибора к стене, выпрямился, вытер руки о штаны. Улыбка его растянулась шире, глаза загорелись, как у меня, когда шеф обещал премию.

— Битва, княже, — прогудел он. — Добрыня с Такшонем штурмуют Новгород. Войска Свендослава отвлекли, как ты велел. Только вот засада: хан Куря ударил с тыла. Печенеги, чтоб их, навалились, как собаки на кость. Наши теперь зажаты между новгородцами и этими степными гадами. Рубятся так, что земля ходуном ходит.

Я замер. Добрыня и Такшонь попали в клещи. Хан Куря, этот степной гаденыш, опять вылез, как таракан из щели.

— А какого лешего ты тут, а не там? — хмуро спросил я на Алешу. — Ты же должен быть с Добрыней!

Алеша почесал затылок, будто я его отчитал за шалость, и ухмыльнулся еще шире.

— Так Веслава меня отправила, княже, — сказал он. — На переговоры с купцами с новгородского вече. Я теперь не только мечом махаю, но и языком трепать горазд — она меня натаскала. Пришел я к этим пузанам, слово за слово — и подняли они бучу. Полгорода уже за нами. Купцы Сфендослава ненавидят. А я им пообещал все что ты велел передать с гонцом. Ну, они и схватились за вилы да топоры.

Я моргнул, пытаясь уложить это в голове. Алеша — здоровяк, который одним пинком быка в нокаут отправлял, поднял мятеж? Купцы пошли против Сфендослава? Я глянул на Веславу, которая стояла рядом, вцепившись в стену. Она слабо кивнула, подтверждая, сил говорить у нее почти не осталось.

— Он дело говорит, — прохрипела она. — Я его отправила.

Я выдохнул. Полгорода в наших руках! Добрыня с Такшонем держат фронт, хотя и зажаты. Но как этот Куря, черт его дери, сюда пролез? И почему Сфендослав не раздавил этот бунт еще в зародыше?

— Алеша, а как так вышло, что Сфендослав купцов не углядел?

Алеша пожал плечами.

— Да кто ж его знает, княже, — буркнул он. — Может, он на тебя все силы бросил? Ты ж ему как заноза в пятке. Вот и проглядел, что у него под носом творится.

Я кивнул, логично. Сфендослав знал, что я полезу в терем, знал, как меня взять — заманил в ловушку, окружил варягами. Но что, если он все свои очки влияния — эту чертову валюту «Вежи» — спустил, чтобы меня прижать? Его система, жадная, как моя, могла сожрать все до последней крошки, оставив его слепым. Купцы, вече, мятеж — он мог просто не заметить, пока он за мной следил.

Я хмыкнул, и губы сами растянулись в усмешке. Если так, то Сфендослав ослаб, его войско дерется на два фронта, а город трещит. Алеша стоял рядом, готовый хоть сейчас рвануть в бой.

— Надо к нашим, — сказал я, выпрямляясь. — Добрыня с Такшонем держатся, но долго не протянут, если Куря их дожмет. А твои купцы, Алеша, — это наш клинок в спину Сфендославу.

Алеша кивнул, подхватил Ратибора, будто тот был мешком с картошкой, а я схватил Веславу. Мы двинулись через двор, пробираясь сквозь туман к звукам битвы.

Туман редел, и я уже видел узкие, кривые улицы, дома жались друг к другу. Крики битвы гремели все громче, звон металла резал уши. Где-то там Добрыня рубился с новгородцами.

Мы пробирались по узким улочкам Новгорода, мимо домов с закопченными стенами. Крики битвы слышались все ближе.

Я шел, зубы стиснув, и думал про Алешин рассказ. Добрыня с Такшонем бились с новгородцами, а Куря вцепился в них с тыла. Купцы подняли бунт, захватив полгорода.

— Алеша, — буркнул я, не оборачиваясь, — твои купцы крепко держатся? Не разбегутся, если Сфендослав на них гаркнет?

Он хмыкнул, перехватывая Ратибора поудобнее, будто тот пушинка.

— Крепко, княже. Им Сфендослав как кость в горле теперь. То, как они согласились бунт поднять говорит о том, что обрызло им все это. Знали, что он может их найти и обезглавить. Да вот Добрыня вовремя атаку начал. А я им защиту, как ты велел пообещал, торговлю — они за это зубами держаться будут.

Веслава слабо кивнула, ее пальцы в мое плечо вцепились, как в перила на лестнице.

— Купцы — сила, — прохрипела она. — Прижмешь — сдадутся. Дай им волю — за тебя глотки врагам перегрызут.

Я усмехнулся. Веслава людей насквозь видела: где жадность, где страх, где гордость. Если она в этих толстосумов верила, значит, они и правда могли стать моим щитом. Но все равно что-то грызло изнутри. Сфендослав не дурак. Хитер, как лис, и злопамятен. Как он мог такой бунт прошляпить?

Я затормозил, прислушиваясь к гулу битвы. Где-то там, за кривыми улочками, Добрыня махал топором.

Хмыкнул. Сфендослав видел во мне главную занозу. И бросил все, чтобы меня сломать. Закрыл глаза на город, на купцов, на вече, лишь бы меня в яму зашвырнуть. А его Вежа сожрала его ресурсы, оставив слепым.

Я не один. Веслава, Ратибор, Алеша, Добрыня, Такшонь — мои люди. Даже последний. Сфендослав мог знать мои ходы, но их он не просек.

Я выпрямился, слабость из ног ушла. Если Добрыня с Такшонем продержатся и если купцы не слиняют, я его достану. Зубами, топором, хитростью — без разницы. Новгород будет мой. А там — титул Великого князя. Два дня, чтобы город взять и встать над всеми.

— Идем, — отрывисто приказал я, помогая Веславе переступить через груду обломков. — Нужно пробиваться к Добрыне. Если он и Такшонь еще держатся, мы их вытащим. А потом — настанет черед Свендослава.

Алеша молча кивнул, взваливая на свое могучее плечо бесчувственное тело Ратибора, и мы, не медля ни секунды, устремились вперед. Туман неохотно расступался, постепенно редел, открывая взгляду извилистые, узкие улочки, заваленные всяким хламом — обломками повозок, разбитой утварью, оружием. Но, несмотря на разрушения, в городе чувствовалась жизнь — где-то раздавались крики, лязг металла, топот бегущих ног. Впереди, в туманной дымке, мелькали неясные тени, нарастал гул приближающегося сражения. Я шел, ощущая плечом тепло Веславы, слыша за спиной размеренные, тяжелые шаги Алеши.

Мы резко свернули за угол полуразрушенного дома, шум битвы обрушился на нас. Впереди высился высокий частокол, почерневший от времени и копоти, с часто вбитыми, заостренными кольями. За ним бушевало настоящее пекло: яростные, полные боли и отчаяния крики людей, пронзительный звон сталкивающихся клинков, утробный рев, в котором смешались ярость, страх и жажда крови. Я стиснул зубы до боли в скулах, чувствуя, как кровь начинает быстрее бежать по жилам.

Туман медленно поднимался, открывая все новые и новые детали разворачивающейся драмы. Частокол, преграждавший нам путь, становился все более отчетливым. За ним, в клубах пыли и дыма, кипела яростная схватка: неистовые крики, скрежет стали, глухие удары тел, предсмертные хрипы. Я, не отрывая взгляда, шел вперед, прижимая Веславу. Ее тонкие пальцы мертвой хваткой вцепились в мое плечо, но она не издавала ни звука — лишь тяжело, прерывисто дышала, упрямо глядя вперед, туда, где решалась судьба Новгорода. Мы неумолимо приближались к самому центру сражения.

Позади остались узкие, кривые улочки Новгорода. Мы смогли подняться на крепостную стену. Здесь не было никого, все были на стороне, где кипела битва.

Перед нами простиралось открытое поле, усеянное телами павших воинов, обломками щитов, сломанными копьями и стрелами, торчащими из земли. Я прищурился, напрягая зрение, пытаясь разглядеть хоть что-то в кровавом хаосе, царившем за частоколом. Там, в самом центре битвы, сражался Добрыня, мой верный соратник, моя правая рука. Его меч описывал смертоносные дуги, прорубая дорогу сквозь ряды врагов. Чуть поодаль я увидел Такшоня — он, стоя во весь рост, отдавал громкие, отрывистые приказы своим воинам, размахивая тяжелым мечом. Его алый плащ, развеваясь на ветру, придавал ему вид грозного полководца. А дальше, за спинами сражающихся, я заметил печенегов — степных кочевников, воинов хана Кури, которые, воспользовавшись сумятицей, атаковали наших воинов с тыла.

Я стиснул зубы с такой силой, что, казалось, они вот-вот раскрошатся. Ногти впились в ладони.

Держатся. Мои воины, несмотря на то, что враг окружил их со всех сторон, держатся. Но как долго они смогут продержаться? Я бросил быстрый взгляд на Веславу — ее лицо было мертвенно-бледным. Я опустил ее. Она пошатывалась, но схватилась за мое плечо.

— Добрыня жив, — прохрипела она, с трудом переводя дыхание, и указала рукой в сторону гущи сражения. — Я вижу его. Он… он еще сражается.

— И Такшонь, — добавил я. — Эти двое не сдадутся, пока их ноги держат. Они будут биться до последнего вздоха.

Алеша хрипло хмыкнул, поудобнее перехватывая на плече тело Ратибора.

— Купцыовые гридни тоже не сдаются, княже, — пророкотал он своим низким, утробным голосом. — Половина города уже под нашим контролем. Если мы сумеем прорваться к Добрыне и Такшоню — Сфендославу не устоять. Мы его одолеем.

Я молча кивнул, соглашаясь с его словами.

Добрыня и Такшонь, сражающиеся в первых рядах, — наш крепкий, надежный щит, прикрывающий нас от вражеских ударов. А я тот, кто должен собрать воедино все имеющиеся силы, объединить их, направить и сокрушить Сфендослава, раз и навсегда положив конец его притязаниям на власть.

Я сделал шаг вперед, готовый ринуться в бой, но в этот самый момент появилась Вежа. Высокая, статная девушка с гордо поднятой головой. Ее рыжие волосы были убраны под богато украшенный кокошник. Плотное платье, расшитое золотыми нитями, облегало ее стройную фигуру, подчеркивая каждый изгиб. Ее холодные глаза смотрели на меня.

— Носитель рядом, — произнесла она. — Он здесь, совсем близко.

Я моргнул, пытаясь осмыслить ее слова, переварить полученную информацию. Носитель.

Сфендослав?

Я прищурился, напрягая зрение, вглядываясь в кровавое месиво, бушующее за частоколом, пытаясь разглядеть его среди сражающихся, но тщетно — вокруг были лишь тени, кровь, сверкающая сталь и клубы пыли.

— Где он? — прохрипел я, не сводя глаз с поля битвы, обращаясь скорее к самому себе, чем к Веже.

Она весело фыркнула.

— Ищи, княже, — бросила она, и в ее голосе прозвучала неприкрытая издевка. — Ты ведь хотел получить Новгород, хотел завладеть титулом Великого князя? Так действуй!