Родная земля

Глава 19

Я резко обернулся, отбрасывая усталость. Немиров и остальные замерли, хватая оружие.

В том месте, где исчез Борис, воздух заколебался, как над раскалённой плитой. Из ничего, из самой пустоты, сочилась чёрная субстанция. Она была гуще ночи, плотнее дыма и, казалось, пожирала сам свет вокруг себя. Она не растекалась, а собиралась в клубок, из которого и доносился тот самый вопль — звук рвущейся плоти, ломающейся воли и всепоглощающего голода.

«Громовержец». Или то, что от него осталось. Замок был сломан, но механизм продолжал работать, испуская на свободу свою суть.

— Назад! Все назад! — скомандовал я, но было уже поздно.

Чёрный клубок пульсировал и вытянулся в змеевидную струю. Она помчалась не к нам, а вдоль стенки карьера, где лежали тела убитых наёмников Бориса. Струя коснулась первого трупа. Плоть не обуглилась и не распалась — она просто… исчезла. Впиталась в черноту, которая на мгновение вспыхнула тусклым багровым светом и стала чуть плотнее.

— Мать честная… — прошептал кто-то из моих людей.

Оно кормилось. Восстанавливалось.

— Ваше сиятельство, что это?.. — Немиров стоял рядом, его лицо было землистым.

— Последствия неосторожности Бориса. И наша проблема теперь, — сквозь зубы пробормотал я, лихорадочно соображая. Уничтожить это силой? Только что я поглотил одну его форму, но это была сущность, привязанная к Борису. Теперь же, освободившись от сосуда, оно становилось чем-то другим — более диким, более голодным, менее предсказуемым. Я мог попытаться снова его в себя вобрать, но риск был слишком велик. Вдруг на этот раз переварить не удастся?

Пока я колебался, существо, поглотив ещё несколько тел, изменилось. Оно сжалось в тугой, плотный шар, размером с человеческую голову, и… затихло. Вопли прекратились. Оно просто висело в полуметре от земли, беззвучное и идеально чёрное, словно дыра в реальности.

Тишина стала ещё зловещее.

— Оно… ушло? — осторожно спросил один из бойцов.

В ответ чёрный шар содрогнулся. Из его поверхности выросло нечто, напоминающее щупальце, и метнулось к стене карьера. Но не к трупу, а к обнажённому камню. Камень не исчез. Он потемнел, покрылся инеем, и от него потянулся тонкий, едва видимый парок энергии в сторону шара. Шар поглотил и это.

Шар начал медленно, почти лениво плыть в нашу сторону. Он не излучал угрозы, как раньше. Теперь он был просто… голоден. И мы были ближайшим перекусом.

— Огонь! — крикнул Немиров.

Несколько человек, не раздумывая, выстрелили из ружей. Пули, достигнув чёрной сферы, не отскочили и не пробили её. Они вошли в неё, как в густой мёд, и бесследно исчезли. Сфера на миг ярко вспыхнула, и её размер увеличился на ладонь.

— Прекратить! — рявкнул я. — Оно поглощает кинетическую энергию! Не стрелять!

Сфера плыла к нам, неумолимо, как лавина. Она начала издавать новый звук — низкое, монотонное гудение, от которого закладывало уши и слезились глаза. Это был гул самой пустоты, зов небытия.

Отступать было некуда. Позади — узкий выход из карьера, мы бы не успели. Остановить это привычными методами было невозможно.

Оставался один вариант. Отчаянный, безумный, но другого не было.

— Немиров! Уводи людей! Бегите что есть сил и не оглядывайтесь!

— Но вы?..

— Я его задержу!

Я шагнул навстречу плывущему шару, сконцентрировав всю свою волю. Я не стал пытаться атаковать или поглотить его. Вместо этого я начал строить. Не барьер, не стену — они были бы мгновенно съедены. Я начал создавать лабиринт.

Пространство вокруг шара заколебалось. Воздух сгустился, стал вязким, непрозрачным. Я искажал реальность, закручивая её в бесконечную спираль, создавая ловушку без выхода, где каждый сантиметр пути был бы бесконечно длинным. Я вкладывал в эту конструкцию не грубую силу, которую оно могло съесть, а сложность, информацию, математическую бессмысленность.

Шар, достигнув границы искажения, замедлился. Его гудение изменило тональность, в нём появились ноты недоумения. Оно попыталось поглотить лабиринт, но не могло найти точку приложения — лабиринт не был энергией, он был идеей, насильно впечатанной в реальность. Чёрная сфера замерла на месте, её поверхность заструилась, пытаясь анализировать и переварить абстракцию.

Пот с ручьями стекал с моего лица. Держать эту конструкцию было невыносимо тяжело. Мои руки дрожали, из носа потекла кровь. Это была битва не на силу, а на выносливость. Я должен был продержаться, пока мои люди не уйдут, и надеяться, что существо либо устанет искать выход, либо… смирится.

Вдруг гудение прекратилось. Сфера на мгновение сжалась, а затем из неё вырвался тонкий, как игла, луч чёрного света. Он не стремился ко мне. Он ушёл вверх, в свинцовое небо, пронзив его, и исчез.

А следом, беззвучно, исчез и сам шар. Он не рассыпался, не схлопнулся. Он просто перестал существовать в этом месте.

Моё искажённое пространство рухнуло, не выдержав собственного веса. Сила отдачи швырнула меня на землю. Я лежал на мёрзлом гравии, тяжело дыша, и смотрел в небо. Туда, где оно ушло.

Оно не было уничтожено. Оно просто нашло другой путь. Более лёгкую добычу.

Над карьером, в разрыве туч, на секунду показалась одинокая птица. И тут же, без всякого звука, она превратилась в облачко пыли, которое тут же рассеялось в воздухе.

Оно было на свободе. И теперь ему не нужен был сосуд. Оно училось охотиться самому.

Немиров, не добежав до выхода, вернулся ко мне. Он молча помог мне подняться.

— Улетело? — хрипло спросил он.

— Улетело, — я вытерл кровь с губ. — И теперь мы все в большой жопе.

Опираясь на его плечо, я побрёл к выходу. Битва была выиграна. Враг повержен. Но война… война только начиналась. И враг в этой войне был не из тех, кого можно испугать силой или обмануть хитростью.

Он был голодом. И мир вокруг был для него накрытым столом.

Мы вышли из карьера. Мои люди стояли кучкой, испуганные и подавленные. Они видели финал. Они понимали.

— Никто не должен узнать, что здесь произошло, — тихо, но чётко сказал я, окидывая их взглядом. — Никто. Ни слова о чёрной сфере. О том, что случилось с Велеславским. Говорите, что он погиб в честном поединке. Понятно?

Они закивали, в их глазах читался страх, но и решимость.

— А что теперь будет, ваше сиятельство? — спросил молодой боец, почти мальчик.

Я посмотрел на него, потом на серое, низкое небо. Где-то там летела пустота, несущая гибель всему живому.

— Теперь, — сказал я, — мы готовимся. И мы ищем способ запереть эту дверь навсегда. Пока не поздно.

Мы двинулись в сторону усадьбы. Я шёл, чувствуя на себе тяжесть их взглядов. Тяжесть ответственности. И холодный, безжизненный след, оставленный в мире тем, что я сегодня выпустил.

Голод всегда возвращается. И следующая его трапеза будет куда масштабнее.

По возвращению в усадьбу меня первой встретила Маша, держа в руках какое-то письмо. И, судя по её растерянному виду, что-то или кто-то успел огорчить сестру.

Хотя, с другой стороны, она любила навести драмы на ровном месте, так что с выводами я не спешил и молча взял письмо из её рук.

Быстро пробежав по его содержимому глазами, я в голос рассмеялся. Кажется, Юлославские очень сильно обиделись на нас и наушничали кому-то, чтобы наш завод по очистке дурмана прикрыли. Но я знал, что так будет и перестраховался заранее.

Смех мой прозвучал резко и неуместно в тишине прихожей, отдаваясь эхом от высоких потолков. Маша смотрела на меня с испугом, не понимая, как можно смеяться над официальным предписанием о приостановке деятельности завода — основы нашего благополучия.

— Миша, да ты в своём уме? — выдохнула она, когда я откинул голову. — Они хотят закрыть наш завод! Это же катастрофа!

— Катастрофа? — я перестал смеяться, но усмешка так и осталась на моих губах. Я развернул листок и протянул его ей. — Внимательно посмотри, кто подписал этот шедевр бюрократического творчества.

Она взяла бумагу, её пальцы дрожали. «На основании предписания комитета по контролю за оборотом стратегических ресурсов, за номером 447-Б… Подпись: Вице-канцлер И. С. Воронцов».

— Воронцов? — Маша подняла на меня растерянный взгляд. — Но это же…

— Старый должник нашего отца, — кивнул я. — Человек, который в своё время не вернул папе крупную сумму, проиграв её в карты. Долг был оформлен распиской, которую отец, по своей наивности, не стал оглашать. А я… я её нашёл в его старых бумагах. И пару недель назад отправил копию господину Воронцову с очень тёплым, дружеским письмом, где напомнил о старой дружбе и о том, как важно в наше время поддерживать друг друга.

Маша медпенно опустила руку с письмом. Понимание загоралось в её глазах.

— И ты думаешь, он… передумает?

— Он уже передумал, — я повернулся и направился в кабинет, скидывая с плеч промёрзший плащ. — Это предписание — его последняя попытка сохранить лицо, показать, что он что-то решает. Оно пришло с обычным нарочным, а не с официальной почтой. Через час придёт второе письмо. Личное. С извинениями и разъяснением, что произошла «небольшая административная ошибка».

Я не ошибся. Не успел я допить первую чашку чая, растягиваясь в кресле у камина и пытаясь прогнать остаточную дрожь после карьера, как Иван доложил о новом гонце. На этот раз — в ливрее канцелярии. Письмо было запечатано личной печатью Воронцова. В нём вице-канцлер многословно извинялся за «недоразумение», вызванным «некомпетентностью низшего клерка», и заверял, что вопрос с заводом уже улажен, а его «доброе имя» и репутация нашей семьи для него дороже сиюминутных формальностей.

Я бросил письмо в огонь рядом с первым. Печать воска вспыхнула ярким синим пламенем.

— Вот и всё, — проворчал я. — Мелкие пакости. Пока Чебек и ему подобные плетут паутины, а из-за угла выглядывают твари пострашнее Велеславского, мне приходится размениваться на таких вот Воронцовых.

Дверь кабинета приоткрылась, и на пороге возникла Анна. На этот раз на её лице не было и тени игривости. Она была сосредоточена и серьезно.

— Я слышала, вы вернулись, — сказала она, закрывая за собой дверь. Её взгляд скользнул по моей фигуре, будто ища раны. — И я слышала шепотки. О карьере. Немиров выглядит так, будто видел саму смерть.

— Он был недалёк от истины, — мрачно ответил я, жестом приглашая её сесть. — Борис мёртв. Но это не конец.

Я вкратце, без лишних эмоций, рассказал ей о том, что произошло. О превращении Бориса, о чёрной сфере, о её побеге. Анна слушала, не перебивая, её лицо становилось всё бледнее. От прежней её усмешливой мордашки не осталось и следа.

— Надеюсь, вы отловите эту тварь до нашей свадьбы, — строго поинтересовалась Анна.

Я резко обернулся к Анне. Её слова, произнесенные с такой ледяной невозмутимостью, на мгновение выбили меня из мрачных раздумий.

В её глазах читалась не шутка, а стальная решимость. Весть о смерти Бориса и появлении нового чудовища не испугала её, а лишь утвердила в намерении связать свою судьбу с моей. В этом безумии была своя, зловещая логика.

— Можете в этом не сомневаться, — спокойно ответил я, держа план в голове по отлову той твари, что вырвалась из груди Велеславского.

Я не сомневался, что вырвавшийся шар скоро обретет форму гуманоида, и мы столкнемся с ним на поле боя.

Дверь кабинета закрылась за Анной, оставив в воздухе напряжение неразрешённого спора. Её решимость была похвальна, но слепа. Она видела в надвигающейся угрозе лишь досадную помеху на пути к браку, к укреплению своего положения. Она не понимала, что если эта «помеха» не будет уничтожена, то брака, положения, да и самого мира, каким они его знали, не станет.

Я остался один. Гул в ушах от столкновения с существом постепенно стих, сменившись навязчивой, похожей на звон тишиной. Я подошёл к окну. За стёклами медленно опускались сумерки, окрашивая снега усадьбы в синеватые тона. Где-то там, в этом охлаждающемся мире, летела частица абсолютного Ничто, учащаяся потреблять плоть, камень, энергию, саму реальность.

Мысль о том, что оно обретёт форму, стала во мне не предположением, а уверенностью. Хаос стремится к порядку, голод — к эффективности. Безформенная сфера была подобна младенцу, тычущемуся в мир щупальцами. Но младенцы растут. А голодные младенцы — растут быстро.

«Громовержец» был сломан, но его суть, его ядро, было живо. И оно искало новый сосуд. Не привязанный к душе одного человека, как у Бориса, а более универсальный. Более прочный. Оно создаст себе тело. И это тело будет идеальной машиной для убийства и поглощения.

Мне нужно было думать. Действовать. Готовиться.

Первым делом — информация. Я приказал Немирову мобилизовать всех наших агентов, всех информаторов, всех «уши» и «глаза», что были в нашем распоряжении. Задача была одна: искать аномалии. Внезапные исчезновения людей и животных целыми стаями. Области выжженной, но не обугленной земли. Странные болезни, при которых жертвы словно высыхали изнутри. Сообщения о чёрных, беззвучных призраках.

Второе — укрепление. Я вызвал к себе управляющего и старого инженера, отвечавшего за оборону усадьбы. Мы провели ночь за чертежами. Я приказал установить по периметру новые прожекторы, работающие на кристаллических батареях, — их холодный, направленный свет, возможно, был бы менее «вкусным» для существа, пожирающего энергию. Я распорядился о создании хранилищ с сырой рудой и гранитом — инертная материя, лишённая жизни, могла стать менее привлекательной мишенью или, на худой конец, временным барьером.

Но я понимал: сталь и камень не остановят то, что пожирает саму ткань мира. Нужно было оружие иного порядка.

Я закрылся в библиотеке, в той самой, где когда-то нашёл дневники предка, столкнувшегося с «Громовержцем». Я лихорадочно перебирал фолианты, искал любые упоминания о сущностях извне, о поглотителях, о войнах с пустотой. Большинство текстов были туманными аллегориями или откровенным бредом. Но в одном из трактатов по алхимической герменевтике я нашёл любопытный пассаж:

«…Ибо Голод, что пришёл из Межмирьев, не есть сила, но отсутствие оной. Он не творит, но вбирает. Не живёт, но отрицает жизнь. Противопоставить ему можно лишь творение, утверждение, сложность, кою он не в силах упростить и сожрать. Как вода не может утолить жажду огня, но лишь расплескаться впустую, так и пустота не может поглотить иной порядок, коий противоречит её природе».

«Иной порядок». «Сложность». Лабиринт, который я создал в карьере, ненадолго остановил его. Я был на правильном пути. Но мне нужна была не временная мера, а постоянная ловушка. Или оружие.

Мысль пришла мучительная и опасная. Если я однажды смог поглотить часть сущности «Громовержца», связанную с Борисом… смогу ли я сделать это снова? С его основной, свободной частью? Но риск был слишком велик. Тогда я едва справился, и то потому, что это был всего лишь «осколок». Теперь же я имел дело с ядром. Попытка вобрать его в себя могла закончиться тем, что я сам стану его новым сосудом.

Нужен был иной способ. Не поглощение, а переработка. Не уничтожение — его невозможно уничтожить, ибо это сама пустота, — а трансформация. Заключение.

Я вспомнил о заводе. Очистка дурмана была сложным процессом, основанным на тонком балансе химических реакций и энергетических резонансов. Что, если создать не физическую ловушку, а энерго-информационную? Матрицу, постоянно генерирующую бесконечно сложный, самоусложняющийся код, который существо будет вынуждено вечно анализировать и «переваривать», не в силах поглотить до конца? Вечный лабиринт для вечного голода.

Эта идея захватила меня. Я набросал первые схемы, смешав принципы алхимии, кристаллографии и той самой искажённой магии пространства, что я использовал в карьере. Это была безумная авантюра. Но другой у меня не было.

Прошла неделя. Было глубоко за полночь, когда в кабинет, не постучав, вошёл Немиров. Его лицо было серым от усталости, но в глазах горел тревожный огонёк.

— Ваше сиятельство. Нашли.

Я отложил ручку.

— Что именно?

— В деревне Заречье, в сорока верстах отсюда. Три дня назад пропала отара овец. Все до одной. Пастуха нашли… высохшим. Как будто из него выпили все соки. А вчера ночью местный кузнец, мужик трезвый и крепкий, поклялся, что видел в тумане «чёрного дьявола на двух ногах, ростом с сосну». Описал нечто с длинными руками и горящими углями вместо глаз.

Моё сердце ёкнуло. Оно росло. И уже обрело форму.

— Собирайте отряд, — тихо сказал я, поднимаясь.