Родная земля

Глава 16

В своем кабинете Чебек не двигался еще с час. Он не спал. Его сознание, его Дар, который обычно был похож на рой разъяренных пчел, теперь работал как высокоточный станок. Обрывки информации, слухи, финансовые отчеты, данные слежки — все это сливалось в единую, сложную схему, которая медленно, но верно проявлялась в его разуме.

Он взял старый пергамент и перо. Анахронизм в век голограмм. Но так он думал лучше. Тактильные ощущения, шелест бумаги, запах чернил — все это помогало упорядочить хаос.

Он вывел имя в центре: «Михаил Прохоров».

От него, как щупальца, потянулись линии.

«Голдберг-банк. Долг под залог акций».

«Любовница: Алиса Верн. Бывшая прима в Одесском театре балета».

«Незаконный сын: Георгий. Едва исполнился год».

«Проект его почившего отца „Феникс“. Скрытые наработки».

Каждая линия была уязвимостью. Каждая точка — мишенью.

Снова прозвенел звонок. На этот раз без голограммы. Голос был тихим и эффективным.

— Хан, мы получили доступ к протоколам совета директоров «Голдберг-банка». Князь просит отсрочки по кредиту. Давление?

— Нет, — без колебаний ответил Чебек. — Наоборот. Обеспечьте, чтобы ему ее предоставили. На самых выгодных условиях. Я хочу, чтобы он почувствовал себя в безопасности. Чтобы он продолжил вкладываться в свою деревню.

— Слушаюсь.

Связь прервалась. Чебек отложил перо. Первый шаг был сделан. Не нападение, а поддержка. Яд, замаскированный под нектар. Он знал: чтобы разрушить империю, нужно сначала позволить ей разрастись до невозможного, до того момента, когда она станет хрупкой, как пересушенная глина.

Он подошел к окну. Внизу, в долине, туман медленно поглощал огни деревни. Так же медленно и неотвратимо его сеть будет опутывать князя Прохорова. Не быстрый взрыв, а медленный, неумолимый яд. И он будет наслаждаться каждым мгновением этого падения.

Он потянулся к хронографу, снова завел его тихий, размеренный механизм. Время работало на него.

— Так ваши дела налаживаются, князь, — с хитрым прищуром произнесла графиня, устраиваясь напротив меня.

— О чем это вы? — я сделал ещё глоток.

— Я знаю про ваши долги перед Голдберг-банком.

Меня не удивило, что графиня в тайне докопалась до финансовых дел моей семьи. Но я полагал, что она не будет ими козырять так нагло.

— Миша, у нашей семьи какие-то серьезные проблемы? — всполошилась Маша, стоявшая у окна и оказавшаяся невольный слушателем.

— Нет, с Голдбергами я договорился. Они пошли нам на уступки. Но да, отец задолжал их банку крупную сумму.

— И как же вы планировали её отдать? — продолжала допрос Анна.

Я думал, что уже разгадал графиню, но, видимо, в её змеиной душе ещё оставался неразгаданный мною клочок с пазлом.

— Благодаря нашему договору с вашим отцом, — не скрываясь, ответил я.

Да мне и нечего было скрывать. Сделка являлась выгодной для обеих сторон, потому стыдиться или скрываться мне незачем.

Графиня медленно провела пальцем по резному подлокотнику кресла, её губы тронула улыбка, в которой было больше понимания, чем злорадства.

— Ах, вот как, — протянула она. — Значит, мое приданое станет не только фундаментом нашего общего будущего, но и заплаткой для дыр в вашем настоящем. Расчетливо, князь. Очень расчетливо.

Маша, бледная, сжала руки у горла.

— Миша, это правда? Ты женишься на Анне…

— Теперь мне понятно, почему вас считают грозой мужчин, — усмехнулся я и стиснул зубы из-за боли, пронзившей мое тело. — И часто вы себя уже так выдали замуж?

— Неужели вы против? — графиня обиженно надула губки. — Я вам совсем не нравлюсь?

Ну что за хитрая лиса!

— Нравитесь, — ответил я, чувствуя, как в висках стучит нарастающее раздражение. — Вопрос не в симпатии, а в чистоте ваших намерений. Или вы полагаете, я верю, что ваше сердце внезапно воспылало ко мне, а не к моему титулу и перспективам?

Анна не смутилась. Напротив, её глаза заблестели с новым, почти озорным огоньком.

— А разве одно другому мешает? Титул — это часть вас, князь. Как и ваш ум, и ваша… решительность. Мне нравятся сильные мужчины, умеющие принимать трудные решения. Даже если эти решения продиктованы необходимостью.

В её словах была горькая правда, от которой у Маши вырвался тихий, почти неслышный стон. Я не посмотрел на неё, не мог позволить себе сейчас эту слабость. Весь мой гнев был направлен на женщину напротив.

— Вы говорите о браке как о биржевой сделке.

— А разве это не так? — парировала графиня, наклоняясь вперед. Её низкий голос зазвучал интимно и доверительно, будто она делилась великой тайной. — Брак в нашем кругу — это всегда сделка. Просто одни прикрывают её цветами и стихами, а другие честно называют вещи своими именами. Я предпочитаю честность. Мой отец получает влияние и родство с вашей фамилией. Вы получаете состояние, которое спасёт вашу семью от позора. А я… — она сделала паузу, и в её взгляде промелькнуло нечто неуловимое, — я получаю положение, о котором мечтала. Все в выигрыше.

— Вы всё продумали, — констатировал я без эмоций.

— Так же, как и вы, мой князь. Не притворяйтесь невинностью. Мы с вами — две стороны одной монеты. Просто моя сторона оказалась честнее.

Она поднялась с кресла, плавным движением расправляя складки платья. Спектакль, по её мнению, был окончен.

— Подумайте над моими словами. Честность — это такая редкость в наше время. И, поверьте, она того стоит.

Графиня вышла из гостиной, оставив за собой шлейф дорогих духов и тяжёлую, гнетущую тишину.

— Как думаешь, что задумала графиня? — адресовал риторический вопрос к Маше, хотя я с первой встречи знал, что Анна бесповоротно запала на меня, в чем сложно было упрекнуть её.

Маша не ответила. Она стояла, отвернувшись к окну, но по дрогнувшему уголку её губ я понял — она не столько шокирована, сколько… оскорблена. Оскорблена за свою подругу. За ту легкость, с которой Анна говорила о браке как о биржевой сделке.

— Я не могу в это поверить, — наконец выдохнула она, оборачиваясь. В её глазах стояли слезы, но это были слезы гнева. — Анна… Как она могла? Говорить так, словно ты — акция на бирже, а её приданое — плата за лот! Я думала, она… она к тебе по-настоящему…

Я подошел к камину, прислонился лбом к прохладному мрамору. Боль в виске затухала, сменяясь странной опустошенностью.

— Возможно, в её мире «по-настоящему» и включает в себя честный расчет, — заметил я. — Она не лгала. Ни мне, ни, как видишь, тебе. В этом её своеобразная порядочность.

— Порядочность⁈ — Маша всплеснула руками. — Миша, да она тебя в грош не ставит! Ты для неё — титул, положение, красивая безделушка в коллекцию! Я же знаю её, она сама рассказывала, что с детства мечтала выйти замуж только за кого-то «из наших», повыше рангом. Но я думала, с тобой всё иначе… что она смогла разглядеть тебя самого.

Именно это и было самым горьким. Маша, моя наивная, горячо любящая сестра, верила в сказку для своей лучшей подруги. Верила, что её брат и её подруга смогут соединиться не по расчету, а по чувству. Анна своим «откровением» разбила эту веру вдребезги.

— Может, она и разглядела, — спокойно ответил я, прекрасно понимая, какую игру затеяла графиня. И самое смешное, что никакой игры не было и в помине. Просто Анна не могла иначе признаться в собственных чувствах.

Маша резко повернулась, и в её глазах плескалось настоящее отчаяние.

— Перестань! Не защищай её! Ты же слышал — «все в выигрыше». Для неё это просто удачная сделка! А я… я ей верила. Думала, она поможет тебе, будет поддержкой, а вы… а вы…

Она не договорила, сдавленно всхлипнув и закрыв лицо руками. Её плечи мелко задрожали.

Я оттолкнулся от камина и подошёл к ней, обняв за плечи. Она не сопротивлялась, просто прижалась лбом к моему плечу.

— Успокойся, Машенька. Всё не так трагично, как тебе кажется.

— Как же не трагично? — её голос был глухим от слёз. — Ты продаёшь себя, чтобы расплатиться с долгами отца! Это ужасно!

Я глубоко вздохнул. Объяснять ей, что мир держится на таких сделках, было бесполезно. Её мир был выстроен на романтических балладах и наивной вере в доброту людей.

— Долги надо отдавать, — сказал я просто. — А графиня… она не злодейка в мелодраме. Она практичная женщина, которая знает, чего хочет, и честно говорит об этом. В наше время это дорогого стоит.

Маша отстранилась, смахивая слёзы тыльной стороной ладони.

— И чего же она хочет? Кроме твоего титула?

— Стабильности. Положения. Возможности быть хозяйкой в этом доме, — я обвёл рукой потертую гостиную. — Она не обманывает меня, не строит из себя невинность. В её откровенности есть своя… прелесть.

И в этом была правда. Циничная, колючая, но правда. Анна не притворялась влюбленной дурочкой. Она вышла на поле битвы с поднятым забралом, и её оружием была не лесть, а шокирующая прямота. Это заслуживало уважения.

Маша смотрела на меня с новым, почти испуганным пониманием.

— Тебе… тебе правда нравится, что она такая?

Уголки моих губ дрогнули в подобии улыбки.

— Мне нравится, что с ней не нужно играть в жмурки.

Я отпустил её и снова посмотрел в потухающие угли камина. Признаться себе было сложнее. Да, сделка. Да, расчёт. Но в этой холодной схеме была одна опасная деталь — сама Анна. Её острый ум, её дерзость, тот самый «озорной огонёк» в глазах, который обещал не скучное брачное существование, а постоянную дуэль. И в какой-то извращённой форме это возбуждало больше, чем любая притворная нежность.

Маша ничего не ответила. Она просто стояла посреди комнаты, маленькая и потерянная, её романтический мир рухнул под тяжестью нашего с Анной циничного реализма. А я ловил себя на мысли, что жду следующего хода «честной» графини с странным, щекочущим нервы предвкушением.

Он потянулся к хронографу, снова завел его тихий, размеренный механизм. Время работало на него.

Тиканье прибора слилось с ритмом его мыслей. Теперь предстояла более тонкая, почти ювелирная работа. Сын. Незаконнорожденный наследник, тайна, которую Прохоров так тщательно оберегал. Это была не уязвимость, это был ключ. Грубая сила здесь не подходила. Нужен был скальпель, а не молот.

Мысленный приказ был послан беззвучно, тонкой нитью Дара, в сторону одного из его «молчаливых» агентов — людей, чье сознание было намеренно сужено до выполнения простейших команд, что делало их невосприимчивыми к ментальным пробам.

Через час в кабинет вошел курьер. Молодой человек с пустым взглядом протянул Чебеку небольшой плоский конверт из грубой коричневой бумаги. Без слов развернулся и вышел.

Внутри не было ни записки, ни цифрового носителя. Лежала лишь единственная фотография. Черно-белая, сделанная длиннофокусным объективом. На снимке была молодая женщина с темными волосами, Алиса Воронова. Она смеялась, запрокинув голову, а на ее руках сидел пухлый малыш, Георгий, и тянулся крошечными пальчиками к ее лицу. Снимок был наполнен такой беззащитной нежностью, что он резал глаз, как вспышка.

Чебек холодно изучил изображение. Не ее лицо, его он едва заметил. Его интересовал ребенок. Форма ушей. Разрез глаз. Тонкие губы. Он мысленно наложил на фотографию портрет молодого Прохорова, который видел в архивах. Сходство было поразительным, почти гротескным. Признать этого мальчика — для гордого князя было бы равносильно самоубийству в глазах его консервативного клана. Но и отказаться от него — означало сломать себя.

Он поднес пергамент к пламени газовой лампы. Край пергамента обуглился, и дым потянулся к потолку. Чебек наблюдал, как огонь пожирает имя «Михаил Прохоров», линии его уязвимостей, всю хитрую паутину. Он не боялся забыть. Эта карта была уже выжжена в его памяти.

Когда от документа осталась лишь горстка пепла, он стер ее со стола.

Он снова взвел хронограф. Тиканье стало громче, сливаясь с биением его холодного, удовлетворенного сердца.

Впервые за сегодня я остался один. Усевшись удобнее перед камином, я даже немного задремал, убаюкав боль, донимавшую меня все это время.

Но стоило мне только провалиться в сон, пригревшись, как в дверь постучались.

— Это Константин, ваше сиятельство, — раздался голос из-за двери.

— Зайди, — скомандовал я, давая понять, что в этом доме теперь только один хозяин. И, если я позволил ему найти «ключ», это не значит, что ему разрешено что-то большее.

Константин, понуро опустив голову, вошёл и тяжело плюхнулся на кресло напротив. Вряд ли бы он был настолько подавлен, найдя необходимый «ключ».

— Значит, вы его так и не нашли?

— Кто-то его украл…

— Как он хотя бы выглядел, чтобы мы могли дать объявление о пропаже, — усмехнулся я, хотя мне сейчас совершенно было не до смеха.

— Тёмный длинный ключ с навершием в виде двуглавого орла, у которого вырваны глаза.

— Оставь вино и уходи, — не поворачивая головы, приказал Велеславский. — И чтобы нас не беспокоили.

Иван поставил поднос на стол, украдкой взглянув на нож, всё ещё торчавший в столешнице, и почти бегом покинул покои, плотно прикрыв за собой дверь.

Князь медленно налил вино в два бокала.

— Выпьем, господин Зубарев, — Велеславский протянул один бокал немому стражу. Тот взял его тем же безжизненным движением. — За новых союзников. И за старые долги.

Они выпили молча. Князь поморщился, будто глотал не элитный нектар, а уксус. Зубарев опустошил бокал одним движением, не изменившись в лице.

— Байрак потерпел глупое поражение, — начал Велеславский, отставляя бокал. — И теперь он не узнает, что у меня есть… другие инструменты.

Он повернулся и уставился на пламя в камине.

Пламя трепетало, отражаясь в остекленевших глазах Зубарева. Казалось, этот человек не дышал, не моргал, а был лишь холодной, идеальной статуей, выточенной для одной-единственной цели.

— Они все думают, что я играю в шахматы, — тихо произнес Велеславский, не отрывая взгляда от огня. — Пешки, кони, ладьи… Король. Они не понимают, что доска давно сгнила, а фигуры пора сжечь. Я не буду играть по правилам того, кто считает себя королем.

Он резко повернулся к стражу.

— Прохоров верит в предсказания. В судьбу, начертанную звездами. Он ждет, когда комета пройдет над старой крепостью, чтобы начать свое «великое дело». Он думает, что его час близок.

На губах Велеславского появилась узкая, безрадостная улыбка.

— Мы подарим ему комету, господин Зубарев. Только падать она будет не с неба, а со склонов Уральского хребта. И принесет не славу, а такой огонь, от которого не останется даже пепла.

Он подошел к потайной шкатулке, встроенной в резную панель стены, и повернул сложную механическую рукоять. Внутри, на черном бархате, лежал единственный ключ — длинный, из темного металла, с навершием в виде двуглавого орла, у которого вырваны глаза.

— Вот он. Ключ от «Громовержца». Пока Чебек делит трофеи и поит кумысом своих всадников, пока Прохоров шепчет свои заклинания, мы разбудим того, кто спал веками. Они воюют за земли, за троны, за призрачную власть. А мы… — Князь взял ключ, и его пальцы снова озарились бледными электрическими дугами. Металл отозвался глухим гудением. — Мы дадим им богов. Вернее, того, кто богов пожирает.

Зубарев молча склонил голову, принимая ключ. Его пальцы сомкнулись на холодном металле с такой силой, что казалось, он вдавит в него отпечатки кожи.

— Собери караван. Лучших инженеров, землекопов, безмолвных монахов из Скорбного Ордена. Мы отправляемся в горы. И скажи нашим… спонсорам из Трезубой Гильдии, что их инвестиции наконец принесут плоды. Плоды, которые перевернут этот мир.