Родная земля

Глава 15

Сознание возвращалось ко мне медленно, будто продираясь сквозь слой липкой, холодной ваты. Первым ощущением была боль. Она была везде — разлитая, глухая, пульсирующая. Голова раскалывалась, будто после многодневного запоя, мышцы ныли, а во рту стоял мерзкий, горько-сладкий привкус дурмана и желчи.

Я лежал на спине, уставившись в серое, предрассветное небо. Где-то рядом слышалось тяжелое, прерывистое дыхание.

— Очнулся, — это был хриплый голос Константина.

Я попытался приподняться на локте, и мир поплыл у меня перед глазами. Рука не держала, и я снова грузно рухнул на спину, вызвав новый шквал боли в ребрах.

— Лежи, герой, — послышался голос Громова. — Пока не развалился.

Я повернул голову, преодолевая тошноту. Мы были на том же месте. Картина была удручающей: земля взрыта и истоптана, повсюду валялись тела бешеных, некоторые обездвижены, некоторые ещё дергались в последних судорогах. Воздух пах озоном, кровью и смертью.

Сержант Громов, прислонившись к обгорелому пню, зажигал сигарету дрожащими руками. Его униформа была порвана, лицо в ссадинах и саже. Орлов, сидя на корточках, тупо смотрел перед собой, его измазанные землей пальцы судорожно сжимали и разжимали комок мха. Пётр лежал в позе эмбриона, его плечи мелко тряслись.

И только Константин сидел прямо, его старческое тело напряжено, а взгляд был прикован ко мне. Тот самый взгляд, полный не благодарности, а тяжёлой, неотступной тревоги.

— Сколько… прошло? — с трудом выдавил я, голос был чужим, прокуренным до хрипоты.

— Минут двадцать. Не больше, — отозвался Громов, затягиваясь. — Он… ушёл?

— Отступил, — поправил Константин, не отводя от меня глаз. — Не ушёл. Отступил. Это большая разница.

Я понимал, что он имел в виду. Уйти можно, удовлетворившись или потеряв интерес. Отступают, чтобы перегруппироваться и атаковать снова. Тёмный не был существом, которое теряет интерес.

— Надо двигаться, — прошептал я. — Пока он не вернулся.

— В каком состоянии? — Громов мотнул головой в нашу сторону. — Ты сам на ногах не стоишь. Парень в истерике. Старик еле дышит. Куда двигаться?

— Умрём здесь, если останемся, — возразил Константин, наконец оторвав от меня взгляд и окинув взором лес. — Он почуял кровь. И кое-что ещё. — Его взгляд снова скользнул по мне.

С невероятным усилием я перекатился на бок и поднялся на четвереньки. Тело протестовало, каждый мускул кричал от боли. Дурман отступил, оставив после себя чудовищную опустошённость. Внутренний источник энергии, обычно тлевший ровно, теперь напоминал выжженный уголь. Я был пуст.

— Встать… всем, — скомандовал я, голос сорвался на полуслове. — Орлов! Приведи в чувство Петра. Громов, собери оружие, что найдёшь.

Подняться на ноги было подобно подвигу. Мир кружился, и я вынужден был опереться на Громова, который молча, с каменным лицом, подставил плечо. Орлов, похлопывая Петра по щекам, уговорами и угрозами заставил того встать. Пётр выглядел потерянным, его глаза были стеклянными, но он хотя бы слушался.

Мы двинулись. Медленно, спотыкаясь о каждую кочку, оставляя за собой кровавый след на потрёпанной земле. Лес, ещё недавно бывший ареной битвы, теперь казался неестественно тихим. Затаившимся. Давление Тёмного исчезло, но его присутствие витало в воздухе, как запах грозы после дождя.

Я шёл, почти не видя дороги, целиком сосредоточившись на том, чтобы ставить одну ногу перед другой. Мои мысли возвращались к одному и тому же — к дурману. К той всесжирающей силе, что на несколько минут сделала меня равным Тёмному. И к цене, которую я за это заплатил.

Я украдкой взглянул на свою правую руку. Кожа на внутренней стороне ладони, откуда вырвалась нить хаоса, была покрыта тонкой паутинкой чёрных прожилок, будто обожжена изнутри. Я сжал кулак — пальцы слушались с трудом, будто чужие.

— Куда мы теперь? — хриплый шёпот Константина раздался рядом со мной.

— Мы возвращаемся в деревню, а ты, старик, может пойти с нами или дать ответ здесь и сейчас, где ты спрятал ключ.

— Я покажу, — хмуро произнёс он.

Мы брели, словно призраки, через лес, который затаил дыхание. Каждый хруст ветки под ногой отдавался в тишине оглушительным грохотом. Громов, опираясь на ствол берёзы, жестом остановил нас. Он прислушался, его уставшее лицо стало ещё суровее.

— Ничего не слышно, — прошептал он. — Ни птиц, ни зверья. Как в склепе.

Константин, бледный как полотно, кивнул, его глаза бегали по опушке.

— Он выслеживает. Играет с нами. Чувствуешь? Лёгкость-то какая… Неестественная. Это он вытянул из леса всю жизнь. Притаился и ждёт.

Я прекрасно понимал, о чем он говорил, ведь уже испытывал все те же ощущения в прошлой жизни, когда война с Тёмными только начиналась.

Пётр, шедший сзади, всхлипнул. Орлов грубо толкнул его в спину.

— Держись, молодец. Сейчас распустим нюни — он тут как тут.

Я не чувствовал того, о чём говорил старик. Я был пуст. Полная, оглушающая пустота. Внутри не осталось ничего, кроме боли и сожаления о той силе, что прошла сквозь меня, как лесной пожар, оставив лишь пепел. Чёрные прожилки на ладони пульсировали в такт ударам сердца, тихим, навязчивым напоминанием о цене.

Мы вышли на окраину. Деревня лежала внизу, серая и безжизненная. Ни дыма из труб, ни движения на улицах. Только ветер гулял между покосившихся изб, гоняя по пыльной земле клочья соломы.

Первым, когда мы вернулись в деревню, встретил нас Немиров. Он настороженно оглядел Константина с ног до головы.

— Кто это, ваше сиятельство? — хмуро произнёс он.

— Костя⁉ — раздался удивленный возглас плотника.

Попов ответил взглядом, полным слёз. Старые друзья встретились после долгой разлуки.

Плотнику большего и не надо было. Он кинулся в объятья друга и крепко прижал его голову к груди.

— Я то думал, что ты в лесу сгинул. Похоронил тебя с горя.

— Живой я, живой, — бормотал в ответ Костя. — Даже в своей памяти временами, как сейчас, — усмехнулся он.

Мы стояли у входа в деревню, и эта встреча двух стариков на мгновение отвлекла меня от гнетущей пустоты внутри. Но лишь на мгновение. Я чувствовал на себе тяжелый взгляд Немирова.

— Нашёл своего колдуна, барин? — в его голосе звучала не столько злорастность, сколько усталая покорность судьбе. — И много ли он нам пользы принесёт?

Плотник, не отпуская Константина, обернулся к Немирову. Его простое, обветренное лицо выражало недоумение и обиду.

— Да ладно вам. Это ж Костя. Он наш. Из наших.

— Наших давно уж нет, — мрачно буркнул Немиров. — Есть выжившие. А он… — Он кивнул в сторону Константина. — Я ему не доверяю.

Константин мягко высвободился из объятий плотника. Его глаза, еще минуту назад наполненные слезами узнавания, снова стали острыми и ясными.

— Капитан, вам самому-то можно доверять?

В глазах Немирова мелькнул страх разоблачения.

— О чём это вы? — нахмурился он, придавая своему лицу грозное выражение.

— Я о вашей службе у государя.

— Все знают о моём прошлом…

— Константин, что вы имеете ввиду? — включился в разговор я. Мне не нужен был цирк посреди села. К тому же я предпочёл выслушивать все это лёжа.

Константин не сводил с Немирова холодного, изучающего взгляда. Казалось, он видел его насквозь, читал в его душе, как в раскрытой книге.

— Я имею в виду, барин, — старик повернулся ко мне, но его слова были обращены к капитану, — что не все раны нанесены врагом. И не все предательства совершаются по злому умыслу. Иногда человек просто делает выбор. Между долгом и жизнью. Между честью и выживанием тех, за кого он в ответе.

Немиров стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост, но в его позе была неестественная скованность, будто его застали за чем-то постыдным. Глаза бегали, не находя покоя.

— Говори прямо, колдун! Не томи! — рявкнул Громов, с трудом переставляя ногу. Его терпение было на исходе, боль и усталость брали верх.

— Прямо? — Константин усмехнулся, и в его усмешке не было веселья. — Хорошо. Капитан Немиров служил не только государю. Он служил Тёмному. Не по воле, нет. Его отряд был взят в кольцо. Он видел, как гибнут его солдаты. И ему предложили сделку. Его жизнь и жизнь уцелевших — в обмен на службу. Не явную. Не с оружием в руках. А в качестве ушей и глаз в империи.

Воцарилась гробовая тишина. Плотник отшатнулся от Константина, глядя на него с ужасом и непониманием. Орлов медленно, со скрипом, снял с плеча автомат. Пётр замер, забыв о своих страхах.

— Ложь! — выкрикнул Немиров, но в его голосе не было силы, лишь отчаянная, жалкая попытка отрицания. — Он… он наводит на меня тень! Он сам слуга Тёмного!

— Он спас нас в лесу, — хрипло сказал я, чувствуя, как пустота внутри начинает заполняться холодной яростью.

Давление, исходящее от меня, было уже не тем, что в лесу — не всесокрушающей силой дурмана, а тяжёлым, гнетущим грузом воли. Я был пуст, но даже пепел может обжечь.

Немиров сломался. Его плечи ссутулились, он постарел на глазах.

— После той сделки я сделал все, чтобы меня уволили со службы. Я не мог дальше продолжать служить его величеству, зная, что предаю отечество.

— А мне, — стальным голосом обратился я, — мне ты служил честью и правдой?

— Да, но мне пришлось недоговаривать и местами откровенно врать о внутренних делах, когда ко мне присылали связного.

Немиров стоял, не поднимая глаз. Казалось, вся его выправка, вся суровая дисциплина, вылились в эту тишину. Даже ветер стих, будто затаив дыхание вместе с нами.

— Тебе, — он кашлянул, — тебе я служил… как умел. Не предавал. Информацию, которую я передавал… она была старой, бесполезной. Я старался не навредить. А служить тебе — да. Честно.

Орлов плюнул. Плевок густо лег на пыльную землю.

— Предатель. Он и нас, и тебя, барин, продал.

Громов, бледный от потери крови, мрачно смотрел на Немирова.

— Устав знаешь? За измену — что?

Я поднял руку, прерывая его. Чёрные прожилки на ладони горели. Пустота внутри смыкалась с этой болью, рождая ледяное, безжалостное спокойствие.

— Почему сейчас? — спросил я, и мой голос прозвучал глухо, будто из-под земли. — Почему признался только сейчас?

Немиров наконец поднял на меня взгляд. В его глазах была бездонная усталость.

— Потому что он вернётся. Тёмный. И спросит с меня отчёт. А я… — он обвёл взглядом деревню, наших измождённые лица, — я не смогу снова. После того, как вы вернулись… после леса… я не смогу.

Константин, наблюдавший за всей сценой с каменным лицом, тихо произнёс:

— Совесть заела, капитан? Или просто испугался, что старый колдун всё выложит?

— И того, и другого, — безразлично ответил Немиров. Ему уже было всё равно.

Плотник, всё это время молчавший, сгорбился. Его мир, и без того расколотый, рассыпался в прах. Его друг оказался колдуном, а капитан, которого он уважал, — предателем.

— Что будем делать с ним, ваше сиятельство? — Громов смотрел на меня, ожидая приказа. В его глазах читалась готовность привести любой приговор в исполнение.

Я посмотрел на Немирова. На этого сломленного человека, который пытался лавировать между молотом и наковальней и в итоге проиграл всё. Ярость во мне остыла, сменившись тяжёлым, холодным осознанием. Смерть Немирова ничего не изменит. Она не вернёт погибших, не наполнит меня силой, не остановит Тёмного.

— Он нашёл в себе силы признаться, — сказал я, обращаясь больше к Громову и Орлову, чем к самому Немирову. — Не оправдываю его. Но он нам ещё может пригодиться. Он знает, как действуют связные Тёмного. Знает их методы.

— Значит, помилуем? — в голосе Громова прозвучало разочарование.

— Нет, — я покачал головой. Пустота внутри снова дала о себе знать, заставив меня прислониться к косяку ближайшей избы. — Не милуем. А используем. Он будет под постоянным наблюдением.

Немиров кивнул, сгорбившись ещё сильнее. Он понимал. Это была не милость. Это был приговор к жизни в ожидании казни.

— Он все равно придёт и спросит с меня, — грузно ответил капитан.

— Тогда он услышит то, что нам нужно, — произнёс я. — Теперь мы перехватим инициативу в этой игре.

Немиров с благодарностью кивнул, глядя на меня.

— Разойдись! — скомандовал я собравшимся вокруг нас зевакам, а сам, ковыляя, побрел к усадьбе. — А вы, Константин, найдите мне ключ!

Мне навстречу выскочила Маша. Увидев меня, она вся побледнела и хотела было взвалить мою тушу на себя, но я рукой остановил её.

— Не надо, — и из последних сил выпрямился, стараясь идти максимально прямо, хотя все тело ломило от боли. Чтобы не выдать того, насколько тяжело мне сейчас было, я стиснул зубы.

Следом за Машей показалась графиня де Нотель.

— Вы опять во что-то ввязались? — её голос старался оставаться язвительным, но в глазах читалось беспокойство за меня.

— Вам не о чем переживать. Никто, кроме вас, не способен меня убить, — я даже изобразил на своём лице подобие улыбки. — А теперь прошу вас не разрушить деревню, пока я отдыхаю.

Нельзя сказать, что боль отступила. Нет, она просто превратилась в фоновый гул, в назойливый аккомпанемент к главной мелодии — необходимости держаться. Каждый шаг по новеньким половицам давался с трудом, но я знал, что не могу позволить себе слабость. Не перед ней.

Графиня де Нотель молча последовала за мной в мои покои, ее молчание было красноречивее любых упреков. Я рухнул в кресло у камина, сдерживая стон, когда мышцы живота напряглись.

— Если вы пришли полюбоваться на мои страдания, то вы по адресу, — пробормотал я, откидывая голову на спинку кресла.

— Я пришла убедиться, что ваш идиотизм не стал на этот раз смертельным, — она подошла к столу, где стоял графин с водой, и налила стакан. Ее движения были отточенными, полными врожденной грации. Она протянула мне стакан. — Пейте. Вы выглядите ужасно.

Ни одной женщине я не позволял со мной так говорить, но только замечания графини меня одновременно смешили, и возбуждали. Её дикая природная непокорность и строптивость пробуждали во мне укротителя тигров.

Я взял стакан, поблагодарив кивком. Вода была прохладной и немного смыла металлический привкус крови во рту.

Чебек стоял у стекла, вглядываясь в отражение своего искаженного яростью лица. Холодная пустота сменилась леденящим душу расчетом. Его Дар, обычно шепчущий хаос из тысяч возможностей, теперь был сфокусирован на одной-единственной, яркой и ясной, как лезвие.

Он медленно повернулся и направился к стене, затянутой темным дубом. Легкое движение руки — и панель бесшумно отъехала в сторону, открывая скрытый за ней кабинет. Не современный, с голограммами и сенсорами, а старый, пахнущий воском, кожей и порохом. На стенах висело оружие разных эпох — от кривых сабель до компактных импульсных излучателей.

Его толстые пальцы с неожиданной нежностью провели по рукояти древнего кинжала. Этой вещи было триста лет, она помнила кровь его предков.

Звонок.

Голограмма возникла в центре комнаты, изображая человека в безупречном костюме с бесстрастным лицом.

— Распоряжения, хан? — голос был ровным, лишенным всяких эмоций.

— Всё, что связано с князем Прохоровым, — тихо, но четко произнес Чебек. — Бизнес. Союзники. Семья. Любимые игрушки. Я хочу видеть полную картину его падения. Не быстро. Не эффектно. Точно.

— Слушаюсь.

Голограмма погасла. Чебек опустился в массивное кожаное кресло. Он взял со стола старый хронограф — подарок Малыша Бая на его пятнадцатилетие. Простенькая, дешевая вещица, но он хранил ее все эти годы.

Теперь его Дар не шептал, а громко звучал в его сознании, рисуя один-единственный путь. Путь, на конце которого князь Михаил Прохоров лежал в луже собственной крови, а в его глазах застывало недоумение — от того, что его могущество, его богатство, его связи оказались бесполезны против холодной, безжалостной воли одного человека.