Ревизор: возвращение в СССР 49

Глава 5

Москва, квартира Ивлевых

Галия пришла домой, поела и пошла с детьми возиться. А я засел за новую записку для Межуева на основе той информации, что собрал в спецхране. Очень даже вдохновлённо работал. Понравилось мне просто неимоверно то, что уже какой‑то даже доклад на таком важнейшем мероприятии, как Пленум ЦК КПСС, Межуев на основе моих записок делает.

Надо, кстати, завтра в свежей прессе поискать что-нибудь на эту тему как следует. Может быть, там что‑то прямо и будет написано про этот доклад. Пленум есть пленум, там всё очень подробно освещают.

Услышал телефонный звонок, но не обратил внимания. Там как раз Галия рядом. Может быть, ей звонят. Она часто по полчаса на телефоне зависает с подругами, иногда даже, что удивляет, и с Морозовой. Они же в одном кабинете по восемь часов в день сидят на работе, что там еще, казалось бы, можно после работы еще полчаса обсуждать? Но ладно, не мое это дело. Каждый имеет право на своих друзей.

Поскольку меня сразу Галия не позвала к телефону, то я полностью успокоился. Значит, какая‑то очередная её подруга.

Но нет. Спустя пару минут слышу:

– Паша, это твоя сестра, подойди к телефону.

Ну, Диана вряд ли бы стала из-за рубежа звонить. Значит Инна. Интересно, она просто так звонит или уже какой‑то эффект дали те меры, что согласовал с Захаровым и Балдиным? Галия, передавая мне трубку, подняла вверх молча большой палец. Ага, значит, что‑то точно уже есть.

– Паша, привет! – радостным голосом сказала Инна. – Ты не поверишь, что творится! У меня внезапно очень высокий покровитель обнаружился. Высоко причем очень, чуть ли не так, что выше нету. Мне даже фамилию не стали говорить, мол, он не велел…

– Да не может быть! – поразился я, стараясь, чтобы голос звучал понатуральнее.

– А это именно вот так. Нет, ну представляешь? Мы с замдиректором гадали, гадали, но так и не отгадали, с чего вдруг он моей судьбой заинтересовался? У меня только одна версия: может быть, я лечила кого‑то из его родственников, и ему так понравилось, что он за меня похлопотал перед своим высокопоставленным родичем. А это понимаешь, что значит?

– Да, значит, что ты очень хороший врач, – предположил я с лёгкостью.

– Да, всё верно. Я могу гордиться тем, что я очень хороший врач. Потому что чем ещё я могла бы внимание такого серьёзного человека привлечь к себе? Раз он даже выразил пожелание похлопотать о моей карьере?

– И как же, позволь узнать, он решил позаботиться о твоей карьере? – тут же задал я вопрос, которого Инна наверняка от меня ждала.

– Замдиректора сказал, что мне предложили со следующей недели очень серьёзную должность. Буду заместителем заведующего отделением в поликлинике около Лосиноостровского парка. И что здорово – это очень недалеко от работы Петра. Мы можем вместе в обед встречаться и в какую‑нибудь кафешку или столовку ходить.

– Здорово‑то как! – искренне сказал я.

– Да, вот так, представляешь? Я, конечно, заикнулась, что раз ко мне такое внимание оказано, то может быть, мне можно в моём родном институте какую‑то карьеру сделать. Но замдиректора сказал, что никто выбирать мне не даст. Мол, если обратил на тебя внимание вообще такой большой человек, сделав такое щедрое предложение, значит, надо не выкобениваться, а тут же немедленно соглашаться на то, что предложено. Раз уж меня никто к нему не приглашал какие‑то условия согласовывать, где именно я должна и кем работать. И сказал, что, по его опыту, отказ вообще невозможен. Если такого большого человека отказом обидеть, никаких больше повышений никто предлагать тебе никогда не будет. А если он ещё и обидится серьёзно, то как бы и не хуже всё стало.

– А, ну да. Серьёзные люди бывают злопамятные, это правда, – сочувственно сказал я. – Ну, слушай, поздравляю тебя, сестричка! Видишь, вот что значит быть таким хорошим врачом, что такие прекрасные истории случаются. Очень рад, что тебя предложили так хорошо повысить. А то ты ж, наверное, ещё лет пять бы мыкалась на рядовой должности.

– Ну это да, – охотно согласилась Инна. – У нас в институте с этим очень строго. Тут без кандидатской диссертации ни на какое повышение можно и не планировать идти. Ну или если большого стажа нету – лет так пятнадцать, которого у меня, само собой, быть не может. А я кандидатскую писать точно не хочу. Не моё это, абсолютно не моё. Я как гляну на тех коллег, которые этим занимаются… Глаза тусклые, волосы всклокоченные. Такое впечатление, что времени нету даже на то, чтобы причёску элементарную сделать. А защита как проходит… Просто ужасно. Там такие строгости, что только держись! Да, так что останься я у себя, так я и через пять лет вряд ли бы хоть на одну ступенечку вверх смогла бы подняться. А тут сразу – раз! И я большой начальник. Я уже на новое место съездила, с начальством будущим переговорила. Они меня очень радушно там приняли. У меня в подчинении будет десять врачей и двадцать медсестёр, представляешь?

– Да, это большой кусок работы, – сказал я сочувственно.

– Ничего, работы я не боюсь. Но, Паша, и это ещё не всё.

– Как – ещё не всё? Что-то ещё хорошее у тебя случилось? – спросил я с надеждой, что хорошие новости от сестры еще не закончились.

– Да, очень даже хорошая вещь произошла! Пётр мой у себя на работе, в институте своем военном, похвастался, как меня оценили, как повышать будут, и что жена теперь рядом с ним работать будет. Так его уже через несколько часов к себе вызвал подполковник, который у нас распределением жилья заведует. Сказал, что раз такое дело и раз жена рядом с ним практически работать будет, то предлагает получить другую квартиру – прямо неподалёку от института и поликлиники моей новой. Но к поликлинике поближе, а Петру до института минут пятнадцать пешком придётся идти. Но, с другой стороны, он же на велосипеде может ездить – для здоровья. Мотоцикл мне его всё же сильно не нравится…

– Ну здорово, что! – сказал я.

– Дом улучшенной планировки, представляешь? Тоже кирпичный, но вместо одного балкона будет два, и вид из окна – на парк. Представляешь, у нас всегда чистый воздух будет в доме! И этаж четвертый. Не зря Пётр с ним подружился как следует. Всё же кое‑что он у меня соображает.

Вспомнил, улыбнувшись, как толкал Петра на этот шаг. Ну да ладно, Инна об этом уже благополучно забыла, как, возможно, и сам Пётр. Да и я ничего не имею против того, чтобы она своим мужем гордилась, а не братом. Ничего нет хуже, когда мужик в семье постоянно слышит восхваления в адрес другого мужика, пусть даже близкого родственника, и критику в свой. Ну и кто его знает? Может, действительно Пётр, вняв моим наставлениям, станет в будущем гораздо более пробивным, чем сейчас, и Инна им уже заслуженно гордиться будет.

– Правда, – продолжила Инна, – он сказал, что определяться надо вот буквально сейчас, потому что дом пользуется повышенным спросом. Если мы эту квартиру не возьмём, то он её подполковнику одному выделит, тот как раз из Группы советских войск в Германии вернулся в Москву. Но подполковник не из нашего института, так что он предпочёл бы нам эту квартиру отдать. Зачем ему о чужих офицерах заботиться, когда для своих так удачно обстоятельства сложились, что и муж, и жена могут вместе рядом с работой поселиться. Так там ещё и садик новый во дворе вот‑вот достроят. Заселяться нам в январе, а в феврале его уже в строй введут. Так что мы с утра детей будем в ясли и садик отводить и по работам расходиться. Нет, ну представляешь, как всё хорошо сложилось‑то? Я до сих пор поверить во все это не могу.

– Да, даже не представляю. Так обычно только в сказке бывает, – сказал я. – Как же я за вас рад‑то! Вы такие везунчики…

Про наличие рядом садика я, кстати, не подумал, когда Балдину инструкции давал. К счастью, генерал стар и мудр, сам об этом, видимо, подумал, когда поручил кому-то из своих дом выбрать наиболее подходящий, чтобы Инна с Петром и шанса не имели отказаться.

Послушал восторги Инны ещё минут пять. О наших делах она вообще ничего не спросила. Ну, может быть, Галия ей хоть немножко что‑то рассказала.

Наконец сказала, что замёрзла из телефонной будки звонить, и практически тут же положила трубку, сказав:

– Пока, пока! – не дав мне возможности попрощаться в ответ.

Галия весь этот разговор рядышком стояла и от радости приплясывала.

– Представляешь, Паша, всё получилось, получилось, получилось! – воскликнула она, едва я положил трубку на рычаг. – Я как счастливый голос Инки услышала, сразу понадеялась, что так оно и есть. А потом она начала хвастаться, какая она умная и как её повысили. И квартиру прямо рядом с новой работой дали. Ну и сказала, что ей нужно обязательно тебе это рассказать. Вот я тебя и позвала…

– Ну, надо признать, – сказал я, – что все, кого мы задействовали, исполнили свои роли просто безукоризненно. Я, честно говоря, опасался, что что‑нибудь не выйдет у нас. Но нет, глянь-ка, все сработало великолепно.

– Вот же какой ты молодец, что тебе эта идея в голову пришла, – крепко обняла меня Галия, впрочем, продолжая краем глаза присматривать за играющими на ковре в гостиной малышами. Там вообще в гостиной, сейчас была настоящая идиллия. Хоть бери и делай фотографию счастливой молодой семьи с малышами, если нам туда ещё зайти. Тузик дрыхнет на боку под стулом метрах в двух от ковра с малышами. Панда кемарит на телевизоре, уютно свернувшись в клубок... Хотя зачем говорить? Взял фотоаппарат, усадил Галию за малышами на ковер да и сделал несколько фотографий...

И снова зазвонил телефон…

– Смольный, блин, – проворчал я и, отложив фотоаппарат в сторону, пошел снимать трубку.

Славка оказался…

– Ну как у вас дела, дружище? – спросил я его, обрадовавшись.

– Ну что… Ремонт небольшой делаем. Газовщик приходил, а то газом подванивало. Подкрутил все что нужно… Я пару дверей в доме в чувство привел. А, ну и самое главное. Съездили мы по звонку твоего друга в ЗАГС, подали документы. Представляешь, нас распишут в следующую среду!

– Ого, здорово! – сказал я.

– Ты уж поблагодари своего Сатчана от нас, хорошо? – попросил Славка. – а я потом денег заработаю, верну тебе…

– Да не надо, у нас не те отношения, чтобы подарки нужно было дарить, – отмахнулся я. – Может, вот и сделал. Но спасибо большое от вас обязательно передам! С Костяном Брагиным связался по поводу работы?

– Да, за это тоже спасибо, но уже тебе! В пятницу уже выхожу в первый раз в составе отряда шабашить, – сказал друг.

Ну, мы парни, а не девушки, полчаса ни о чем разговаривать не стали. Обменялись информацией, да и закончили разговор. Сразу Сатчана и набрал, надо же спасибо сказать…

Тому явно приятно было, когда я начал его благодарить.

– Да ладно, чем мог, тем помог, – сказал Сатчан. – Кстати говоря, по Артёму этому ничего ещё не слышно? Будет встреча или нет?

– Нет, забегался немножко. Прямо сейчас ему и перезвоню, а потом тебя наберу, – сказал я, положив трубку, задумался.

Да уж… Ну ладно, надо постараться переделать посиделки на даче во что-то деловое, что пользу для Сатчана может принести. Не только же ему мне помогать…

– Павел? – удивился, услышав меня, Артём, – договаривались же ближе к выходным созвониться. Или не получается?

– Да просто у меня есть предложение по изменению формата, – сказал я. – вместо шашлыков на даче посидеть типично мужской компанией, пригласив еще одного человека. Второй секретарь райкома ВЛКСМ в Пролетарском районе, Павел Сатчан. Скоро должен на повышение, кстати, пойти, насколько я слышал. Мало ли, какая-нибудь тема совместная появится полезная для всех участников…

– А у этого Сатчана жена и дети есть? – спросил Артем.

– Есть жена и дочка.

– Ну так пусть просто тогда вместе с вами к нам на дачу приезжают. А там найдём и время, чтобы чисто мужской компанией посидеть.

В общем, на этом и остановились.

Набрал Сатчана, изложил диспозицию. Договорились, что он еще раз все бумаги просмотрит, которые готовили наверх и по поисковым отрядам, и по бессмертному полку. Мало ли удастся с помощью этого Артема что-то все же в дело пустить?

Вспомнил затем, что собирался в детский дом часть своих новеньких книг отвезти. Пошел, сразу отложил в сторону выбранные для этого комплекты, и веревкой перевязал, чтобы не перепутать потом. Ну а затем засел снова работать над очередным докладом для Межуева…

***

Москва, МИД

– Присаживайтесь, Генрих Маркович, – радушно велел Громыко пришедшему главному редактору «Труда». – Позвольте вам представить Павла Васильевича Сопоткина, моего помощника. Это он вам вчера звонил.

– Здравствуйте, Андрей Андреевич, здравствуйте, Павел Васильевич, – поприветствовал их в ответ Ландер, присаживаясь на указанное ему место напротив министра и его помощника. – А с Павлом Васильевичем мы еще и на прошлой неделе разговаривали…

Наблюдательный министр тут же отметил, что пальцы рук посетителя, положенные на стол, начали мелко дрожать. Словно он очень сильно нервничает.

«Похоже, что он меня боится, – подумал министр. – Ну что же, может, это и к лучшему. Авось это побудит его к большей откровенности».

Как и положено опытному дипломату, пару минут он вёл обычный светский разговор. Обсудили погоду, новости с пленума ЦК КПСС, в частности, выступление на нём Брежнева – естественно, показанное по телевидению и опубликованное во всех газетах, в том числе и в «Труде».

Обычно такой разговор успокаивал его собеседников. Что позволяло, задав какой‑нибудь острый вопрос, застать собеседника врасплох и получить более честный ответ, чем, возможно, он сам рассчитывал дать.

Но, опустив снова взгляд на пальцы Ландера, Громыко увидел, что они по‑прежнему продолжают мелко дрожать, хотя лицо Ландера выглядело гораздо более расслабленным, чем когда тот вошёл в его кабинет. То есть беседа на посторонние темы явно оказала свой успокаивающий эффект…

Только тут Громыко сопоставил эти дрожащие пальцы с синими тенями под глазами Ландера. Так‑то такие тени под глазами в возрасте у многих есть – прежде всего из‑за почек, иногда и из‑за печени, говорят. Могут появиться и просто из-за того, что человек не выспался, а работа очень напряженная. Это же не повод сразу обвинять человека в чём‑то нехорошем. Но в сочетании с дрожащими пальцами вердикт у министра был однозначный: Ландер – явно запойный алкоголик. Не решился выпить перед встречей с ним, чтобы запаха не было – вот у него пальцы теперь и дрожат, потому что организм не получил привычной дозы алкоголя.

«Да уж, – подумал неприязненно министр. – А ведь должность он занимает очень высокую. Сколько там сейчас тираж «Труда»? Миллионов шесть, вроде бы уже, а то и больше, номеров газеты выходит. Это же какое мощное идеологическое воздействие на массы! А руководит, получается, этим деликатнейшим процессом запойный алкоголик. Позвонить, что ли, Демичеву, спросить, как это возможно? Может быть, и стоит… Хотя вряд ли, конечно, у того есть по этому поводу хоть какие-то иллюзии». Ладно, времени свободного времени у министра было, как всегда, немного. Пора было переходить к артподготовке.

– Видел, кстати, Генрих Маркович, статью за вашим авторством с интервью Фиделя Кастро вашему изданию, – добродушно сказал он.

Ландер на провокацию не купился, тут же, натужно растянув губы в улыбке, ответил:

– Ну что вы, Андрей Андреевич, какое же это было интервью? Интервью – это когда мы посылаем кого‑то взять целенаправленно какой‑то материал по согласованию с редакцией. А это была просто беседа Павла Ивлева с главой Кубы на отдыхе. Я помог молодому парню её откорректировать, подчеркнуть правильные моменты. Ясно, что у меня гораздо больше опыта в таких вещах, чтобы и сам Фидель был доволен, и к Ивлеву никаких претензий быть не могло за незрелость статьи.

– Обычная беседа, значит? – спросил помощник Громыко Ландера.

– Да, Павел Васильевич, конечно. Ивлев вначале вовсе и не собирался ничего публиковать по этому поводу. Но я ему сказал, что если такой человек как герой кубинской революции выделил больше сорока минут на то, чтобы с тобой побеседовать, то вполне может быть, что он ожидает, что всему, что он сказал, будет дан какой‑то ход. Только тогда Ивлев осознал, какой ценный материал попал к нему в руки. Фидель Кастро всё же, согласитесь, Андрей Андреевич, – это фигура. И близкий друг СССР к тому же…

«Что‑то он слишком гладко стелет для записного алкоголика, – удивлённо подумал Громыко. – Или я не прав? Это просто у него заболевание какое‑то, потому и пальцы дрожат? Рановато, правда, кажется, не такой серьёзный у него и возраст для совсем уж старческих болезней. Но кто его знает, может просто не повезло…».

– Кстати говоря, а Ивлев вам не рассказывал по поводу других своих моментов в беседе с Фиделем, о которых в статье ничего не упомянуто? – задал он следующий заранее продуманный вопрос.

– А что, были такие моменты? – удивлённо спросил Ландер. – Очень жаль, если так, потому что если молодой человек по своей неопытности про них мне не рассказал, то, возможно, мы упустили какую‑то важную изюминку, которая придала бы этому материалу дополнительные акценты. Очень жаль, если так. Похоже, что мне придётся вызвать его к себе и отчитать за то, что он не всё мне рассказал.

– Нет, что вы, Генрих Маркович, вот этого я точно не имел в виду, – поспешно сказал Громыко. – Просто дошла до нас тут с Кубы кое‑какая интересная информация. Вот я и решил, что вы, как начальник Ивлева, могли бы быть о ней в курсе. Но раз нет, значит нет, ничего страшного. Кстати говоря, когда Павел Васильевич звонил вам и спрашивал по поводу той кубинской путёвки, которой воспользовался Ивлев для того, чтобы посетить Кубу, вы сказали, что такая ему от редакции не выдавалось. Очень жаль, кстати, что такие люди, как вы, работающие на острие идеологического момента, и члены вашей редакции не имеют такой возможности. Но кто знает, может быть, всё изменится в перспективе.

– Согласен с вами, Андрей Андреевич. Возможно, нам стоит обратиться куда‑нибудь в Кремль, где, я так понимаю, Ивлев эту путёвку и получил. Может быть, нам выделят одну или две на следующий год.

«Он точно ничего не знает про те специфические беседы Ивлева с Раулем и Фиделем и про содержание выступления на заседании Совета министров Кубы, – окончательно убедился Громыко. – Не зря же я задавал этот вопрос. Знал бы он про грандиозные планы по посылке в перспективе сотен тысяч советских граждан на Кубу на отдых через Польшу или ГДР, всяко бы хоть как‑то об этом проговорился бы. Но нет. Для него, с совершенной очевидностью, единственный источник такого рода, как говорят в народе, блатной путёвки – это Кремль. Ничего он не знает о новых планах Кубы, появившихся у ее руководства в результате этой поездки Ивлева на территорию этой страны».

Похоже, дальнейшая беседа потеряла смысл. Впрочем, Громыко решил попытаться ещё раз. Он знал из материалов, которые были собраны на Ивлева, что поручителями того в партию выступили Межуев и Захаров – не последние люди в стране, но и не высший эшелон, как сам Громыко. Но мало ли – Ландер знает, кто конкретно за ними стоит.

– Вы знаете, меня в целом порадовало то, как трепетно вы относитесь к молодым кадрам. Взять того же Ивлева… Уму непостижимо, только в Советском Союзе возможно, чтоб в такой крупной газете с тиражом в миллионы экземпляров мог печатать серьёзные обстоятельные статьи парень, которому исполнилось восемнадцать лет. Хотя, в редакцию он же вообще в семнадцатилетнем возрасте пришёл к вам, правильно? Не подскажете, это Захаров или Межуев его порекомендовали?

– Межуев, конечно, – без малейшего колебания ответил Ландер. – Владимир Лазаревич очень заботится о кадровом росте молодёжи. Признаться, когда он посоветовал мне обратить внимание на Ивлева, я, узнав о его возрасте, имел определённый скепсис. Но, как вы сами отметили, как толковый руководитель, который всегда готов дать дорогу молодёжи, разрешил ему показать себя. И он показал себя, да ещё и как. Кстати говоря, это уже потом на радио его приметили. Свой старт журналистской карьеры он начал именно у нас, в «Труде».

«Не знает он ничего про покровителей Ивлева рангом повыше», – с большим сожалением подумал Громыко. – «Да, это оказался совершенно тупиковый путь. Не зря мой помощник был так скептично настроен, когда я выдвинул идею переговорить с Ландером. Ну что же, попробовать надо было, конечно. Всё же предстоит ему пообщаться и лично с этим Ивлевым, судя по всему, не с Межуевым же и Захаровым. Если действительно какие‑то очень серьёзные фигуры разыгрывают важную стратегическую комбинацию, и Межуев или Захаров об этом знают, то они костьми лягут, но не выдадут фамилию того, кто за всем этим стоит из высшего эшелона… Вся надежда на то, что не такой опытный в аппаратных играх молодой человек, может, если умело задать ему соответствующий вопрос с двойным дном, сам не понять, как раскроет мне эту тайну».