Ревизор: возвращение в СССР 32

Глава 17

Москва. МГУ.

— Какой комсомолкой? — опустилось всё внутри у Гусева. Только скандалов ему сейчас и не хватало!

— Региной Быстровой. Знаете такую?

— Конечно, — сразу расцвел Гусев, подумав — неужели все-таки что-то получилось у Ивлева? — Как, простите, вас зовут?

— Иван Степанович.

— Слушаю вас, Иван Степанович, очень внимательно.

— Хуже всего, что это дело на контроле в нашем райкоме партии, — схватившись за сердце, проговорил Кудряшов. — Меня лично Володин вызывал. Им сигнал поступил на нашего главного инженера. Мне велели всё проверить… Я до последнего не мог поверить, но это оказалось правдой.

— Что именно? — с нетерпением спросил Гусев.

— Что главный инженер нашей фабрики, член партии, женатый человек, отец двоих детей, снимает квартиру молоденькой любовнице, первокурснице МГУ. И мне об этом второй секретарь нашего райкома сообщает… Представляете?

— А это точно Регина Быстрова?

— А вы спросите, где она сейчас живёт? Если здесь, — пошарив в карманах, нашёл Кудряшов записку с адресом, — значит она.

— Так… Говорите, любовница женатого мужчины? — повторил Гусев, поджимая губы, чтобы они не расплылись в довольной улыбке.

— Да, я понимаю, никому не хочется скандала, но это абсолютно безнравственно! Такое недостойное поведение недопустимо для студентки главного университета страны и комсомолки. Тем более, это дело на контроле в райкоме… Я очень советую вам не спускать его на тормозах…

— Разумеется, Иван Степанович. Никто тут не будет пытаться спустить это дело на тормозах. У нас в МГУ строго с этим — нарушение Устава недопустимо! К тому же, если мне не изменяет память, у Быстровой уже есть строгий выговор. Надо посмотреть, год прошёл уж или нет?

Он переписал себе адрес с записки парторга, уточнил, как называется предприятие, где работает предполагаемый любовник Быстровой, его должность и прочее… Попросил, на всякий случай, телефон и самого Кудряшова.

— Мне очень жаль, что пришлось обратиться к вам по такому неприятному поводу, — поднялся тот с несчастным видом. — Но это шило в мешке уже не утаить… У нас на фабрике сегодня будет партсобрание. Будем ставить вопрос об исключении Головина из партии…

— Ничего, Иван Степанович. Переживём! Наше дело правое и мы победим, — уверенно поднялся Гусев и протянул ему руку.

Проводив парторга, Гусев тут же позвонил Луппиан, велел ей найти Быстрову и привести её к нему.

А я уже начал сомневаться в Ивлеве… Думал, ерундой мы с ним занимались, с письмом этим. Нет, все же он точно знает, что делает!

Гусев испытывал восторг человека, который, наконец, может расквитаться по старым долгам. Ему совсем не понравилось, как Регина Быстрова привлекла члена ЦК Комсомола, чтобы выкрутить ему руки. Кто ему тогда звонил… А, Алексей Дятлов. Ну пусть только еще раз позвонит и начнет командовать начальственным тоном — сразу ему сообщу, чем его креатура занималась в нашем университете. А еще лучше — при случае использую, чтобы выбить из него повышение, когда надоест тут, в МГУ, сидеть. Вряд ли он захочет, чтобы остальные члены ЦК узнали, что он всячески продвигал в МГУ комсомолку со строгим выговором, выбравшую стезю любовницы женатого инженера… За такое можно и самому вылететь из ЦК. Подумают, что он тоже пользовался услугами этой сладкой птички…

Из МГУ отправился в институт археологии. Первым делом встретился с Поздняковым. Вспомнилась наша с ним предыдущая встреча, когда он мне сообщил, что я за серьёзные деньги стал обладателем подделки, которой цена максимум сорок рублей в базарный день.

Затаив дыхание, ждал вердикта учёного, пока он рассматривал четыре моих новых приобретения.

— За серебряный рубль сколько отдал? — спросил он.

— Девяносто пять, — честно ответил я.

— Угу… А за остальные?

Честно назвал ему цену и остальных монет. Мне же надо понимать, дурит меня Некредин или нет?

— Ну, не дармовщина, конечно, — взглянул он на меня. — Я бы нашел и подешевле, но я же специалист, знаю, с кем можно поторговаться… Так что для любителя цена вполне пристойная.

— Рад, что в этот раз все хорошо, — с облегчением хмыкнул я, поняв, что и монеты натуральные, и антиквар со мной по-честному. — Алексей Сергеевич, учтите, если у кого-то будет потребность срочно продать редкие экземпляры в хорошем состоянии, то я смогу их быстро купить, если мне скидку нормальную сделают. Мало ли деньги кому срочно понадобятся… А я бы хотел достойную коллекцию собрать.

— Ну, буду иметь ввиду, — с интересом взглянул он на меня.

Отблагодарил его бутылкой коньяка и в отличном настроении пошёл к замдиректора института Литвинову. Он меня, разумеется, не ждал, но приветствовал довольно оживлённо. Поздоровались. Рассказал ему, на каком этапе у нас сейчас строительство музея в Городне.

— К концу года нам обещают уже полностью сдать объект, — продолжал я. — Надо уже заказывать портрет женщины и ребёнка из захоронения. Что там с нашими реконструкциями, не знаете случайно?

— Что-то я закрутился, — смутился он. — Я узнаю сегодня, в крайнем случае, завтра. По идее, они уже должны быть готовы.

— Отлично, — обрадовался я. — Тогда, позвоните мне, пожалуйста. Надо же художников уже подключать… Им же тоже время надо, полотно-то будет монументальное, в полный рост, да ещё и в увеличенном масштабе.

— Смотрю, вы серьёзно решили к этому вопросу подойти? — уважительно кивнул он, видимо, прикинув, сколько это будет стоить.

Выйдя из Института археологии, решил съездить на камволку, а то с апреля у них не был. Надо узнать, как там у них дела?

Румыния. Бухарест.

В понедельник с самого утра Андриянов и Белоусова отправились к организаторам конкурса. Антон проявил чудеса организаторского таланта, выбив для Валерии Николаевны большой двухтумбовый стол и два добротных стула. К началу торжественного открытия конкурса они уже во всеоружии встречали гостей и участников в большом холле, совсем недалеко от столов регистрации участников. Пройти мимо них было невозможно, несколько десятков советских книжных новинок привлекали внимание посетителей и возле них всё время толпился народ, перелистывая новые издания. В советской Румынии русский язык преподавали в школах, так что смотрели книжки не только ради картинок…

Ещё в самолёте они обсудили между собой план работы. Андриянов взял на себя организационную часть, а представлять потенциальным читателям книги предстояло Валерии Николаевне и Галие, когда та со своим парикмахером вылетят из соревнований.

— К сожалению, я на этом месте буду совершенно бесполезен, — подвёл он обоснование под тот факт, что не собирается сидеть за столом с книгами. — Я никому, ничего не смогу сказать по представленным у вас новинкам.

— Ну, надеюсь, нам с вами недолго придётся вдвоём тут отбиваться, — улыбнулась ему Белоусова. — Не возьмёт же Земченко опять первую премию. Это, всё-таки, Европа!

Она произнесла слово «Европа» с таким пиететом и придыханием, мол, куда там какому-то Земченко до европейских мастеров?

В понедельник ей пришлось часа четыре провести за столом в фойе, пока шла церемония открытия и концерт. Андриянов исправно отпускал её на короткие перерывы, приносил кофе из буфета и пирожные. Первый день работы не показался им обоим слишком утомительным.

Москва. МГУ.

Ничего себе! — думала Луппиан. — Быстрова доигралась-таки… Ну, этого и следовало ожидать!.. Хотя, вот так, чтобы до райкома партии дошли вести о её похождениях — это же умудриться надо было!

А чего я, собственно, удивляюсь? Она даже не смутилась, когда её Гусев спросил, кто ей квартиру съёмную оплачивает? В глаза ему смотрела пренебрежительно и чуть ли не смеялась, мол, сам-то ты так не можешь? Это она зря, конечно. Гусев так разозлился, что велел поставить на собрании вопрос не только об её исключении из комсомола, но и перед деканатом о целесообразности её дальнейшего обучения в МГУ…

Регина была уверена, что Гусев не посмеет тронуть её после того, как Юра через свои связи показал ему его место. Но Луппиан объявила комсомольское собрание факультета после пар и велела конкретно ей быть в обязательном порядке.

Заметив на лицах собирающихся в зале после пар комсомольцев весёлые улыбки, Регина подумала было, что и в этот раз поговорят, объявят может быть снова какой-нибудь выговор, и на этом всё закончится.

Но зал ошарашенно притих, когда Луппиан начала озвучивать факты.

— В комитет комсомола МГУ обратилась партийная организация одной московской фабрики. Им стало известно, что комсомолка нашей первичной организации Регина Быстрова является любовницей их женатого сотрудника, имеющего двоих детей. Быстрова живёт на съёмной квартире, которую ей оплачивает её любовник. Получает от него дорогие подарки, дефицитные продукты, букеты цветов в любое время года и так далее. Быстрова припеваючи живёт за чужой счёт, отнимая при этом деньги от семьи и от детей своего любовника. Учитывая, что у Быстровой уже есть строгий выговор от сентября прошлого года, предлагаю собранию рассмотреть вопрос об исключении Быстровой из комсомола, а также обратиться в деканат о целесообразности её дальнейшего обучения в университете. Считаем, что девушке с таким аморальным взглядом на жизнь, нечего делать в главной кузнице кадров Советского Союза!

Зал удивлённо загудел. Взгляды, которые ловила на себе Регина, совсем не были сочувствующими, в лучшем случае, на неё смотрели с удивлением и любопытством. В худшем — с презрением и осуждением.

Началось голосование. Луппиан не стала делить вопрос об исключении из комсомола и из университета на два раза, голосовали одновременно. Против её исключения не голосовал никто. Были воздержавшиеся. Их даже набралось полтора десятка, но против целого факультета это капля в море.

Её исключили, потребовав тут же отдать комсомольский билет. Не ожидавшая такого Регина потрясённо смотрела в одну точку, пытаясь понять, кто за всем этим стоит? Слёз не было. Было одно единственное желание — найти обидчика и отомстить.

Кто бы это ни был, он об этом пожалеет, — сжав кулаки, думала она. — Все расскажу Юрочке. Он за нее — горой! Снова позвонит своему другу, и тот все поправит. Принесут ей членский билет комсомолки обратно, и еще уговаривать будут взять его…

Румыния. Бухарест.

Галия была в прекрасном расположении духа. Все её опасения и сомнения по поводу продажи привезенной водки и икры рассеялись ещё вчера и не омрачали больше праздничное настроение. Они заранее ещё в Москве договорились с Наташей Суворовой, старой знакомой по Воронежу, что опять поселятся в одном номере.

— Муж, когда в аэропорт ехали, говорил, что лучше продать всё персоналу гостиницы, пусть чуток дешевле, но зато без проблем, — поделилась с подругой Галия ещё в самолёте. — А то как потом? Вечерами после конкурса бегать по подворотням и искать кого-то, кто у тебя купит это всё на три копейки дороже?

— Ещё поймают, — испуганно согласилась Наташа, представив себе эту картину. — Прямо в гостинице если — просто отлично!

Поэтому они оказались готовы, когда, как только они заселились, к ним заглянула дежурная по этажу и спросила, есть ли у них что-нибудь на продажу? Они сразу ей всё и сбыли.

Всех советских командировочных разместили в одной гостинице и вечером, после церемонии открытия, вся делегация дружно отмечала начало конкурса в ресторане при гостинице.

Андриянов и Белоусова тоже присоединились к соотечественникам. В ресторане крутили новинки зарубежной эстрады. Командированные наслаждались моментом, но не выходя за рамки приличий. Все знали, что их сопровождает сотрудник комитета, а может и не один. Никому не хотелось из-за какой-нибудь нелепой глупости стать невыездным. А то и получить неприятности на работе…

В разгар веселья музыка вдруг смолкла.

— Товарищ Ивлева! — громко позвала дежурная портье.

Галия немедленно направилась к ней и музыку опять включили.

Дежурная вывела её в холл гостиницы и подвела к двум незнакомцам. Они оба оказались иностранцами. Один вообще не говорил по-русски. А второй, молодой скромный мужчина лет двадцати пяти, оказался его переводчиком. Общался он по-русски с заметным акцентом, но вполне сносно.

— Роберто Сколярин, — представился он, — разрешите представить вам сеньора Алонзо Скварчалупи, — начал он. — Заместителя директора компании «Роза Росса» сеньора Тарека Эль Хажж.

— Очень приятно, — ответила она, начиная широко улыбаться.

Фирдаус звонил ей перед командировкой, уточнил даты и где они остановятся, но ничего не обещал. И тут, вдруг, целый заместитель его отца прилетел из Италии, да ещё с переводчиком!

Она была приятно удивлена и растрогана, пригласила было их пройти в ресторан при гостинице. При этом, оглянувшись, она увидела, что человек десять из их делегации тоже вышли в холл и с нескрываемым любопытством наблюдали за происходящим.

Но Алонзо замахал руками что-то быстро и много объясняя на итальянском.

— Самолёт обратно через два часа, — перевёл Сколярин.

Алонзо подкатил к ней невероятно красивый бирюзовый чемодан на колёсах с длинным эмоциональным монологом. По размеру такой же, как у нее, но она приехала с чемоданом с самодельными колесиками… А этот был самим совершенством…

— Подарок от семьи, — коротко объяснил переводчик.

Галия, пораженная тем, что ради нее прислали замдиректора серьезной компании из самой Италии, начала искренне благодарить его и переводчика за внимание. Передала сеньору Эль Хажж и его супруге свою благодарность и наилучшие пожелания.

Сколярин старательно переводил её слова на итальянский, Алонзо прощался эмоционально, даже руку ей поцеловал.

— Приятно было с вами познакомиться, — улыбалась она им обоим.

Наконец, они ушли, и Галия попробовала поднять чемодан. Он оказался, судя по весу, далеко не пустым. Килограммов так пятнадцать, не меньше… Она взяла его за ручку и осторожно покатила через весь холл в сторону лифта. Чемодан отлично катился следом, и она перестала на него оглядываться.

Как мы теперь Фирдаусу с Дианой будем должны! — сокрушённо качала она головой, — такое внимание! Словно я какая герцогиня там… Но что же внутри, а?

Москва. Трикотажная фабрика «Луч».

Головин собирался ехать после работы к Регине и хотел уйти с работы пораньше, чтобы заехать на рынок за цветами. Но, как назло, в три часа объявили партсобрание. Головин мысленно чертыхнулся. Ему совсем не улыбалось задерживаться у любовницы надолго после работы. Дома ждёт жена с ужином, сильно опоздаешь, начнутся расспросы, подозрения, а то и проверки… Кому это надо?

Он уже приготовился подремать во время собрания, как услышал вдруг свою фамилию. Сердце часто забилось, когда он услышал, что член парткома Блохин, старый пердун, который всегда его недолюбливал, с торжествующим видом докладывает о проверке сигнала о том, что у него, главного инженера, есть любовница.

— Мы до последнего, товарищи, не верили, что речь идёт о нашем главном инженере, — рассказывал он. — Но его опознали соседи по фотографии с доски почёта. Вот так, товарищи. Как тебе, Юрий Степанович, удаётся и квартиру молоденькой первокурснице снимать и семью содержать?

— Да-да, — подхватила у него инициативу член парткома Истомина, — скажи нам, пожалуйста, Юрий Степанович, как тебе удаётся на свою зарплату и любовницу подарками задаривать и букетами огромными, и детей растить? Они у тебя хоть кушают нормально, или все на эту девушку легкого поведения уходит?

— Не только подарками и букетами, — добавил председатель парткома Кудряшов. — Соседи видели, как ты ей дефицит целыми авоськами таскал. Даже икру чёрную…

Нифига себе, у нас главный инженер живёт! — подумал председатель месткома Рыбин. — Квартиру молоденькой студенточке снимает и икрой чёрной её кормит⁈ Как это он так умудрился?

— Это правда, что ли, Юр? — потрясённо спросил он, но Головин сидел в полуобморочном состоянии, бледный как простыня, не в силах сказать ни бэ, ни мэ… Это выглядело однозначным признанием вины. — Ну, знаешь ли!..

Рыбин шумно выдохнул, переполненный негодованием вперемешку с завистью… Откуда у него столько денег⁈ — подумалось ему.

— Снимать квартиру молодке, кормить её дефицитом… Это, получается, жить на две семьи? — спросил он, уже больше для зала, не рассчитывая на ответ самого виновника неожиданного партсобрания.

— А неплохо устроился! Одна жена детей растит, вторая, студенточка, для удовольствия, — добавил из зала ехидный мужской голос. — Прям тебе шах-падишах!

— Устроил тут гарем! — с негодованием добавил женский голос. — Типичный носитель буржуазных пережитков! Товарищи, как он вообще просочился в наши ряды?

— Товарищи! — постучал карандашом по графину председатель парткома Кудряшов. — Мы должны принять непростое решение. Однозначно, такое поведение недостойно члена партии, которому доверена серьёзная должность. И самое неприятное, что Головин опозорил нас на весь район! Это дело на контроле в райкоме партии!

— А ещё на доске почёта висит! — добавила начальник отдела кадров.

— Уже не висит, — многозначительно ответила Истомина. — Соседи его любовницы по фотографии с доски почёта его вчера и опознали.

Головин застонал и схватился за голову. Он всё понял… Ещё только Кудряшов заговорил про райком, Головин всё понял. Какой же он дурак! Самовлюблённый идиот! На что рассчитывал, когда Володина не послушал?.. Что о себе вообразил, когда вызов таким людям бросил? Вот они и приняли меры…

А собрание, тем временем, продолжалось. Истомина, ведущая протокол, предложила исключить его из партии. Ожидаемо, голосовать против никто не стал.

— Юрий Степанович, — обратился к нему Кудряшов. — Решением сегодняшнего собрания ты исключен из рядов КПСС. Сдай партбилет…

В каком-то тумане Головин вытащил из кармана пиджака одновременно пачку сигарет, пропуск и партбилет. Сигареты забрал, а оба документа положил перед председателем.

— Ну, пропуск пока рано, — ответил ему Кудряшов, забирая партбилет. — Это руководство будет решать…

Что там решать? — чуть не взвыл Головин. — Главный инженер и не член партии? Да такого не бывает.

Он встал и побрёл в пока ещё свой кабинет…

Коллеги Головина не спешили расходиться после собрания.

— Нет, но вы мне можете объяснить? — спрашивал Блохин. — Он что, денег жене совсем не давал? А на что семья-то тогда жила?

— Может, он квартиру родительскую сдавал? — предположил председатель месткома.

— Тайком от жены? — возразили ему. — Как вы, Михаил Дмитриевич, себе это представляете?

— Ну да… Сложно, — был вынужден признать тот.

Ирина Николаевна Истомина послушала, послушала эти разговоры, направилась к себе в кабинет и взялась за телефон. Надо бы позвонить жене Головина. Она всегда ненавидела эту высокомерную сучку. Вечно манерная, да хвастается — мой Юрочка то, мой Юрочка это… Как же приятно позвонить ей по такому поводу и сбить спесь.

— Светочка, это Ира Истомина. Здравствуй, дорогая, — трагическим голосом произнесла она. — У меня плохие новости, Свет… ты лучше присядь…