Ревизор: возвращение в СССР 32

Глава 13

Святославль.

Главный инженер ЖБИ Козин, прекрасно знавший, что Левичева вот-вот арестуют по обвинению в хищениях с завода, немедленно вернулся на проходную, позвонил в РУВД и сообщил о происшествии у проходной. Его попросили задержать, по возможности, обоих участников потасовки до приезда милиции. Озадаченный таким поручением Козин побежал обратно, опасаясь, что Левичев и напавший на него гражданин скрылись, и с облегчением увидел, что никого задерживать не надо. И Левичев, и напавший на него товарищ оставались на месте.

Интересно, и как я должен был бы их задерживать? — думал он, с опаской поглядывая на невысокого, но коренастого оппонента Левичева. — А если это его подельник? А если он и меня так же отоварил бы, как его, кулаком в нос? Интересно, что они не поделили? Вот же непростая у ворья жизнь, ну так и надо!

Наряд приехал на удивление быстро, и Левичев поднялся, демонстративно запрокинув голову, хотя кровь уже остановилась.

— На меня напали! — показал он на Рябова вышедшим из милицейского УАЗика капитану и лейтенанту.

— Разберёмся, — ответил капитан, подходя к тому. — Документики!

Рябов стушевался, стал ощупывать карманы, нашёл какой-то пропуск и протянул капитану.

— Проедемте, товарищ Рябов, — показал тот на машину. — И вы тоже, — посмотрел он на Левичева.

— Я вот сейчас заявление на тебя напишу за хулиганское нападение! — радостно пообещал Левичев Рябову, перестав запрокидывать голову.

Уже в милиции Рябова посадили писать объяснение по поводу случившегося, и тот написал там какую-то ахинею…

— Да там воняет так, как будто там труп где-то под полом разложился! — искренне негодовал Рябов. — Я отказываюсь въезжать в эту квартиру и требую признать наш обмен недействительным!

— Какой ещё труп? — попытался возмутиться Левичев, но на него никто не обратил внимания.

Зато капитан очень заинтересовался. Привезший их наряд немедленно отправился вместе с Рябовым на адрес. А Левичева посадили в обезьянник…

Это что ещё за нелепица? — ошеломлённо думал он, но попытка возмущаться ничего не дала. Его попросили успокоиться и обождать, сказав, что если трупа нет, то чего он так волнуется? Как будто если человеку говорят такие кошмарные вещи, волноваться вообще не с чего… Пришлось так и сделать, совершенно не понимая, что за нелепица происходит? А где-то минуте на пятой Левичеву пришла в голову ужасная мысль — а что, если предыдущие жильцы действительно кого-то убили и засунули под пол? Он помотал головой, вспомнив все эти разговоры про каннибалов от фальшивого лейтенанта милиции, и ужаснулся — а если это не было розыгрышем? Ну, то есть каннибалы были на самом деле, только лейтенант был ненастоящий…

А затем он увидел, как в отделение заходит тот самый подставной милиционер, что напугал его тогда этой историей с каннибалами. И реагируют на него другие милиционеры совсем нормально, словно он настоящий милиционер.

Левичев, почувствовав, что ум заходит за разум от всего этого, крепко вцепился руками в скамью, на которой сидел, и зажмурился. Осторожно открыл глаза только через минуту. Фух, того самого лейтенанта не было… Возможно, от удара в нос у меня произошло сотрясения мозга, — пришла в голову спасительная догадка. Вот и мерещится всякое…

Прошло долгих сорок минут, прежде чем по рации дежурному сообщили, что трупа в квартире нет, а есть протухшее яйцо.

— За что же вы так с ним? — спросил Левичева, усмехаясь, дежурный, стоя в дверях своей дежурки.

— Да это не я! — воскликнул он с искренним недоумением, испытывая огромное облегчение, что никакого трупа там все же нет.

— Совсем вы, товарищ, гнилой человек, — нахмурился дежурный. — Так радоваться, что подложили человеку такую пакость в квартиру…

— Да с чего вы это взяли? — возмутился Левичев. — Я радуюсь, что труп не нашли!

— А что, должны были? — искренне заинтересовался дежурный.

Поняв, что с разговорами у него сегодня не очень складывается, Левичев только махнул рукой, и снова закрыл глаза, вцепившись в скамью. Лучше помолчу, пока сам себе на статью не наговорил…

Вернулся наряд. Рябова с ними не было. Капитан, посмотрев на Левичева, покачал головой.

— Ну ты и устроил там душегубку! — с осуждением проговорил он. — Бедному мужику, скорее всего, придется там обои теперь переклеивать.

— Да не я это! — ответил Левичев. — А почему вы одни вернулись? Где Рябов?

— Хату проветривает, — хмыкнул лейтенант.

— Так ему что, ничего не будет за хулиганство? Ударили меня, и меня же здесь заперли?

— Кого надо, того и заперли, — нравоучительным голосом сказал капитан, — вообще, можно сказать, удобно получилось.

Больше ему никто ничего объяснять не стал. Где-то через час его перевели в камеру и оставили одного. Левичева охватило беспокойство.

Что происходит, вообще? — думал он, меряя шагами небольшую двухместную камеру. — За что меня задержали? Из-за протухшего яйца⁈ Курам на смех!

Левичев вздохнул. Яйцо и курица. Сидел бы сейчас в пивной, радовался бы, что хороший каламбур получился… Но вот что-то сейчас было совсем не до каламбуров.

Или все же нашли что-то, что там оставила эта сумасшедшая семейка, что до меня жила, и теперь дальше роют? Глаза у той тетки, Оксаны, когда она орала, точно блестели, как у сумасшедшей…

В четверг с утра напланировал себе заехать в университет после обеда, занести письма. И оттуда сразу надо ехать на лекцию от общества «Знание». А до этого поработать с записками для Межуева, пока есть возможность, а то на следующей неделе жена уедет в командировку до пятницы. Мы в этот раз, решили на семейном совете не увозить детей из дома. На ночь я с ними буду оставаться. Днём Ирина Леонидовна. Мама, Анна Аркадьевна и Ксюша обещали помогать по мере сил.

Только закрылся в кабинете и приготовился печатать, как зазвонил телефон. Как я ни спешил, а наша няня оказалась быстрее.

— Паша, тебя! — услышал я.

Это оказалась Латышева с радио.

— Павел, хотели бы пригласить вас на запись очередных программ, — сходу заявила она.

— Хорошо. А на какие темы будет передача? — сразу поинтересовался я.

— Ну, прежде всего мы хотели бы обсудить вывод американских войск из Вьетнама, — ответила она. — В том числе и то, что это означает для будущего нашего союзника. Может, у вас получится пару слов сказать и о вьетнамской молодежи, о том, что делается в стране, пережившей страшную войну, для детей.

— Прекрасная тема, — с готовностью согласился я. — Это первая. А вторая?

— Может, у вас есть какие-то пожелания?

— Так… Вот, недавно видел афиши очередного ГДРовского фильма про индейцев, — вспомнил я. — Может быть, я порассуждаю, почему все эти фильмы так популярны? Казалось бы, уже больше ста лет прошло с тех времён, которые там показаны… А злободневности своей тема борьбы народов с американцами до сих пор не потеряла!

— Да? — заинтересованно произнесла она. — И в самом деле, учитывая нашу аудиторию, очень хорошая придумка! От нас как раз что-то такое требуют, чтобы и правильно звучало, и чтобы детям нравилось. Уверена, что такую тему нам одобрят!

Договорились, что она мне ещё перезвонит после согласования второй темы, но в этот раз она мне сразу предложила подъехать завтра на запись к одиннадцати часам.

Хорошо, что ничего не запланировано на это время, — подумал я, листая ежедневник и возвращаясь в кабинет за работу.

Святославль.

— Лейтенант Звягинцев, — представился директору ЖБИ Рудневу сотрудник ОБХСС.

— Старший лейтенант Николаев, — представился для проформы Иван.

— В рамках расследования уголовного дела о хищениях на вверенном вам предприятии, — продолжил Звягинцев, — прошу вас выделить нам помещение для работы.

— Да-да, конечно, — поспешно проговорил директор и предложил посетителям пройти с ним в экономический отдел.

— Иван, а чего вдруг сегодня начали? — тихо спросил Руднев, немного отстав от Звягинцева. — С понедельника же собирались…

— Да звонок вчера по ноль два поступил, что на Левичева напали…

— Это из-за драки, что тут была перед заводом? — удивился Руднев. — Козин сказал, ему нос чуть-чуть разбили…

— Ну, чуть-чуть, не чуть-чуть, а разобраться надо было, кто, за что? Дело-то уголовное… Наши его приняли вчера вместе с дебоширом до выяснения и уже решили не отпускать, раз так получилось. Сегодня с утра работать с ним начали.

— А что за драка-то, с подельником что-то не поделили? Группу лиц будем инкриминировать?

— Нет, там житейские проблемы. Левичев мужику напакостил, который из Брянска свою квартиру на его обменял. Там уже разобрались, мужика отпустили.

Святославль.

— Верочка, ты не представляешь, какой это мужчина! — восторженно делилась с методистом своего детского сада Оксана. — Как артист в кино. У нас в Святославле таких и близко нет.

— Что ж ты его тогда из квартиры-то выпустила, — улыбаясь, смотрела на неё приятельница. — Надо ж было хоть ключ сломать в замке, что ли…

— Поздно спохватилась. — махнула рукой она. — И Руслана ещё ждала. Он приходил зеркало повесить и вешалку в коридоре… Но ничего, он мне свой телефон оставил, — загадочно посмотрела на методиста Оксана. — Придумаю что-нибудь и позвоню ему в Москву в выходные…

— А он какой тебе телефон-то оставил? — заинтересовалась Вера — Рабочий или домашний?

— О… Вроде, рабочий, — сразу подобралась Оксана. — Молодец ты, Вер, сообразила! Это получается, мне надо звонить ему сегодня или завтра в рабочее время!

В университет специально хотел приехать к концу последней пары, с нашими пересечься, новости узнать. Но не рассчитал и пережидал в буфете. И хорошо! Вспомнил, что девчонкам в группу разбора писем надо что-то купить, и вычистил в буфете лоток с остатками песочных пирожных. Штук восемь последних забрал и пошёл к нашим. Успел с парнями повидаться, все живы-здоровы. У Ираклия спросил, как там новенький с фабрики «Рассвет», работает?

— Кирюха-то? Работает, да ещё как! — улыбнулся он. — Вообще, у него приличный оказался опыт в строительстве, много знает, много умеет. Это нам здорово помогает.

— Ну, отлично! — обрадовался я. — Признаться, ко всему был готов, и что он работать не станет, интенсивность в стройотряде всё-таки высокая, а у него и основная работа не сахар, не на скамье студенческой сидит все же… А он, значит, ухватился за моё предложение?

— Не то слово! Работает каждый день, не пропускает.

— Это радует… Привет ему передавай!

— Обязательно, — улыбнулся Ираклий.

Костян Брагин поинтересовался, как там комиссия у наших соседей по усыновлению, уже была?

— Сегодня вроде должна быть, — ответил я.

— Да я знаю, что сегодня, — ответил он. — Думал, может ты в курсе уже, чем дело закончилось? Говорили, Ларчёнок быстро мальчишку забудет, не переживайте, а она всё помнит. И каждый день спрашивает, когда к Мишке в гости поедем? А мы всё тянем в надежде, что скоро не надо будет никуда ехать… А то в детский дом страшно ехать. Женька боится, что она опять в Мишку вцепится и будем вчетвером отдирать…

— Как у вас малая? В садик-то пошла? — поинтересовался я.

— Ну нет, не вышло. Она в такой ужас приходит, когда ее пытаешься там оставить, воображает тут же, что это другой детский дом, и хоть ты убейся… Глаза огромные становятся, с блюдце каждое, и орать начинает от ужаса, что мы ее там и оставим, не заберем. Так что Женя с ней на ЗИЛ приезжает после занятий в институте, её там кормят обедом и спать кладут. А потом она её забирает вместе со всеми…

— В смысле… Она что, и в институт на занятия с ребёнком ездит? — не поверил я.

— Договорилась в деканате на первый месяц-два, пока малая к саду привыкнет, — развёл руками Костян. — Вошли в положение. Сидит, рисует карандашами на заднем ряду. Девчонки из группы все время вокруг вьются, помогают… Она дисциплину понимает, никаких проблем не создает.

— И как преподаватели к этому относятся?

— Так все же знают, что она у нас детдомовская. Жалеют, сочувствуют даже, помогают. Оценки Женьке завышают!

— Обалдеть… Вот у нас люди!

Сразу мысль родилась статью об этом написать, но вовремя опомнился. Зачем всей стране знать, что у Брагиных малышка приёмная? Может, она вырастет и будет обижаться на меня за это…

Парни спешили кто куда, кто на стройку, кто в Верховный Совет на работу. А я потащил свой мешок с письмами в группу разбора с чувством, что я, как Санта Клаус к девчонкам иду, с мешком и сладостями. Еще бы не май месяц…

— Девушки! А я с подарками, — в прекрасном настроении открыл я боком дверь кабинета и затащил свой мешок. — Это из газеты. А это из нашего буфета, — достал я из портфеля примятые пирожные, завёрнутые в плотную бумагу.

— Что ж ты их в портфель-то засунул, — услышал я знакомый голос. — Надо было в мешок сверху положить.

Не веря собственным ушам, я повернулся на голос. И не поверил теперь уже собственным глазам. Регина собственной персоной. Держится как ни в чем не бывало. Дежавю, блин!

— Привет, Дед Мороз, — не очень приветливо поднялась она из-за своего стола, ближайшего ко мне, и взяла у меня пирожные из рук.

— Привет, — ответил я и чуть не спросил её, а что она тут, вообще, забыла⁈

Вовремя спохватившись, на автомате забрал письма из своей персональной папки, попрощался со всеми и поспешил к Гусеву.

— Анатолий Степанович! — быстрым шагом вошёл я к нему в кабинет. — А что Быстрова в группе разбора делает?

— Это я у тебя хотел спросить, — поднялся он и протянул мне руку.

— Добрый день, — с опозданием поздоровался я.

— У вас там, точно, всё получилось с тем письмом? — пристально смотрел он на меня. — Она как ходила, так и ходит. И сидит себе преспокойно!

— Сейчас я всё узнаю, — озадаченно произнёс я. — Это надо было мне раньше к вам зайти!

Взглянув на часы, попрощался с ним и поспешил на Старую площадь. На вопрос, что делает Быстрова в моей группе разбора, мне мог ответить только Захаров. Решил не тратить время на передачу информации через Сатчана и Бортко и поехал сразу к нему.

Москва. Пролетарский исполком. Комиссия по усыновлению.

Директор детского дома Титова специально приехала на комиссию, чтобы поддержать супругов Данченко. Ну, и чтобы сразу узнать о результатах заседания…

— Александра Мироновна, а я вам сразу сказал, что отдать ребёнка цыганам — плохая идея! — с видом победителя положил перед ней председатель комиссии Исаков какой-то документ.

Это оказалась справка о судимостях Якова Романовича Данченко. Много лет назад он был судим…

— Но это было сто лет назад, — попробовала возразить Титова.

— Да, Александра Мироновна? И вас даже не заинтересовало, что это за статьи? А я не поленился! Я связался со знакомым из УВД и выяснил, за что он был судим! Более того, я попросил его собрать для меня всю информацию по этому гражданину.

— И что? — обеспокоенно спросила она.

В кабинет к председателю стали подходить другие члены комиссии.

— А то! Что это грабёж! И будь ему на момент совершения преступления восемнадцать лет, он бы получил не условный срок, а полноценный!

— Но не получил же, — попыталась ухватиться за соломинку Титова.

— Я считал и считать буду, Александра Мироновна, что отдавать детей цыганам нельзя, — настойчиво произнёс Исаков.

— А кто там цыгане? — с любопытством спросила одна из членов комиссии. — Я не видела в коридоре никого похожего…

— Артисты театра «Ромэн» Данченко, — с надеждой ответила директор детского дома.

— Да будь они хоть артистами балета! — начиная раздражаться, проговорил председатель комиссии. — Они и так крадут наших детей, ещё не хватало, чтобы мы сами им своих детей добровольно отдавали! Вы забыли, Александра Мироновна, ту историю, когда ребёнок пропал, а потом нашёлся в цыганском таборе через два года? Только у него за это время бабушка умерла от инфаркта и мать в психушку попала.

— Да… Хорошо ещё, мы тогда отца нашли, — поддержала его ещё одна член комиссии, — хоть в детский дом ребёнок не попал!

Эту историю Титова, конечно, хорошо помнила, но понять, какое отношение к ней и к цыганскому табору имеют артисты, так и не смогла. Она вышла из кабинета, предоставив комиссии возможность начать свою работу, хотя, её результат ей и так уже был ясен…

Захарова пришлось ждать в приёмной больше часа. Он был на совещании и вошёл к себе с решительным видом. Увидев меня, удивился, конечно.

— Добрый день, Виктор Павлович, — сделал я ему шаг навстречу. — Прошу прощения, что без предварительной договоренности…

— Заходи, — распахнул он передо мной дверь к себе в кабинет, невзирая на других ожидавших. — Обождите, пожалуйста, товарищи.

— Что случилось? — спросил он, едва закрыв дверь.

— Сам не пойму, Виктор Павлович. Пришёл сегодня в свою группу разбора писем, а Быстрова сидит, работает с письмами, как ни в чём не бывало.

— Как? — потрясённо уставился было он на меня, но очень быстро его охватила натуральная ярость. Зубы сжаты, глаза горят, желваки ходуном ходят, покраснел весь.

Только мне инсульта тут сейчас какого-нибудь не хватало, — подумал я, и схватился за графин с водой. Протянул ему наполненный стакан, но он как будто не заметил его.

— Да они там, в Гагаринском, вообще охренели, что ли⁈ — прошипел он. — Жизнь вообще ничему не учит⁈ Володин даже первокурсницу проконтролировать не в состоянии?..

Он схватился за телефон. Ох, сейчас прольётся чья-то кровь… Поставил стакан на стол перед ним и, посчитав свою миссию выполненной, попрощался и вышел из его кабинета. У меня лекция от общества «Знание» скоро, а ещё доехать надо. Попрощался с его помощницей и кивнул всем остальным присутствующим, мол, извиняюсь, что пролез без очереди.

Москва. Старая площадь.

Нервно стуча костяшками пальцев по столу, Захаров ждал, пока помощница соединит его с Володиным. Ситуация с Быстровой выбила его из колеи. Он не мог больше ничем заниматься и плевать, что за дверью ждут люди!

Если он не выполнил такое простое условие, то что с остальными⁈ Это так Володин относится к их договоренностям? Это так он выполняет свою часть уговора? А если там и с Некрасовым начнутся какие-то проблемы? Во что это выльется для всех?

Наконец, помощница соединила его.

— Герман Владленович, — едва сдерживаясь, чтобы не выругаться по матери, начал он, — жду вас сегодня в семь в сквере на Песчаной улице.

— Хорошо, Виктор Павлович, — ответил изрядно озадаченный Володин и с недоумением уставился на трубку, в которой послышались короткие гудки.

Ни здравствуйте, ни до свидания, — напряжённо думал он. — Что случилось-то? Какая муха его сегодня укусила? Он никогда не был таким жёстким и резким. Что опять не так-то? И не спросишь же по телефону… И совещание собирать не с кем, один Белов остался. Да и что он мне скажет? Что он может посоветовать? Остаётся только ждать вечера и волноваться… Чёрт! Как я до такого докатился? Сначала Самедов, потом Некрасов… Гончарук сам ушёл…

Ионов отправил меня, в этот раз, в Цех по производству художественных красок и лакокрасочной продукции Мосбытхима, который оказался нормальной полноценной фабрикой по производству акварельных красок. Когда меня председатель профкома провела через участок упаковки, засмотрелся, как молодые работницы отработанными движениями упаковывали десятицветные наборы красок. Вспомнил сразу детство и этот запах свежих красок, когда новую коробку открываешь…

Тема лекции про советское здравоохранение не вызвала каких-либо споров, но порадовала некоторыми цифрами. Даже мне самому было любопытно прочитать в методичке, что по темпам подготовки медицинских работников и обеспеченности врачами наша страна занимает первое место. Каждый четвёртый врач на планете — советский. Ежегодно более тридцати миллионов трудящихся и членов их семей лечатся и отдыхают в санаториях и на курортах, в пансионатах, на туристических маршрутах и базах.

Вот это я, понимаю, та статистика, которую никакой «Голос Америки» словоблудием исказить не сможет в умах людей…