Москва. Квартира Ивлевых.
Вернулся домой, положил на кухне свёрток с десятью коробками детских красок. Нашим-то мальчишкам ещё не скоро понадобятся. Но жена разберётся, есть Аришка, есть Ларчёнок у Брагиных, у бати два пацана… О! У Данченко же была сегодня комиссия по усыновлению, как раз и Брагин мне напомнил! Надо узнать, как там всё прошло?
Поднялся сразу же на восьмой этаж. Данченки оба были дома. Оба потерянные и расстроенные. У Иды глаза красные… Сразу понял, что что-то не то…
— Нам отказали, — развёл руками Яков.
— А причина? — спросил я, очень неприятно удивившись этому факту.
Яков опять беспомощно развёл руками.
— Не сказали ничего, — посмотрел он озабоченно на жену.
— Ну, надо же, — расстроенно произнёс я. — Неожиданно… Я был уверен, что вам одобрят…
— Сам ничего не понимаю, — ответил он. — И жильё есть, и зарплата, и характеристики нам в театре написали, хоть прям сейчас на доску почёта…
— Понятно, — сочувственно покивал я, еще немного пообщался, пытаясь как-то успокоить и пошел к себе. Как тут успокоишь в такой ситуации? Отказ в усыновлении — сильное потрясение. Нужно время, чтобы справиться с переживаниями.
Но ситуация странная. Слишком нелогично все это выглядит. Это уж если таким людям отказали, то кто же тогда у нас достоин? Не хотел я в это дело влезать, но… Надо поддерживать благородные порывы, наподобие тех, что продемонстрировали Данченко! Такие приемные родители своему ребенку способны дать намного больше, чем некоторые родные. Глядишь, усыновят этого Мишку и сделают из него будущую театральную звезду! А так у них комплекс неполноценности развивают этим отказом, да и жалко пацана, что мог обрести очень даже интересных родителей. Так что решил, что надо к директрисе детского дома наведаться, узнать, что именно там произошло? Она наверняка в курсе, даже если и не сказала отвергнутым приемным родителям.
Москва. Сквер на Песчаной улице.
Володин ещё издали увидел прохаживающегося по дорожке сквера Захарова. Весь его вид говорил о том, что тот очень зол.
— Добрый вечер, Виктор Павлович, — с тревогой всматривался Володин в его лицо, пытаясь понять, что произошло? — Что-то случилось?
— Это я у вас хочу спросить, что случилось? — посмотрел на него исподлобья Захаров. — Вы что же, решили в какую-то свою игру сыграть? Отказались от наших договоренностей? Я такие проблемы от всей вашей безмозглой компашки отвёл, а вы что делаете⁈ Это заместо благодарности?
— Виктор Павлович, да что случилось-то? — в растерянности спросил Володин. — Никто и не думал отказываться ни от каких договоренностей!
— Да? А что Быстрова делает в группе Ивлева? — нервно шагая, спросил Захаров. — Она как ходила туда, так и ходит! И не думает уходить!
— Не может быть, — остановился от неожиданности Володин. — Я лично переговорил, и был уверен, что до неё дошло… Отреагировала она на мои слова как надо. Ничего не понимаю… Это какая-то её самодеятельность уже, Виктор Павлович. Я разберусь…
— А Некрасов у вас тоже самодеятельностью занимается? — пристально посмотрел на него Захаров.
— Нет-нет, что вы! — воскликнул Володин. — Всё, как мы договаривались.
— Лучше проверьте и убедитесь в этом лично! Раз уж вы первокурсницу какую-то несчастную под контролем удержать не можете, — с презрением глянул на него Захаров. — То в таком деле нужно дважды все проверить! И доложите о принятых мерах!
— Конечно, Виктор Павлович…
Еле сдерживающий ярость Захаров ушёл не попрощавшись, а Володин смотрел ему вслед и вспоминал испуганное лицо Быстровой во время их разговора. Вот же наглая дрянь! Как она могла решиться пренебречь его советами? Это до какой степени надо быть авантюристкой, чтобы проигнорировать все возможные последствия, что он ей тогда расписал?
Он еле подавил в себе острое желание лично вмешаться, очень хотелось разобраться с этой дурой быстро и максимально жёстко, раз не понимает человеческого отношения.
Но Володин вовремя вспомнил, что у Быстровой есть компромат на всю их гоп-компанию… Немного остыв, он принял решение действовать жёстко, быстро, но так, чтобы самому не засветиться.
Когда к нему вернулась способность рассуждать здраво, он сообразил, что сама Быстрова ни за что не решилась бы так нагло и демонстративно проигнорировать его прямое указание выйти из всех комсомольских структур МГУ, залечь на дно, а лучше вообще перевестись подальше. Она очень была напугана тогда после устроенного им представления. Могли ее родители успокоить и поддержать? Точно нет, только услышав об уголовном деле, в которое она влезла, любые родители бы дочку посадили в поезд до какого-нибудь Норильска… Нет, родители тут не причем…
Она же рассчитывает на чьё-то покровительство! — догадался Володин. — И, скорее всего, это её любовник, главный инженер трикотажки… Больше некому… Да, однозначно! Идиот! Какой же идиот! Он что же, решил, раз перешёл под Захарова, то на мои указания теперь можно вот так наплевать⁈ Думает, что я до него теперь не доберусь⁈ Наивный… Или нет, наглый. Ну, раз так, то сам виноват…
В голове у него моментально сформировался план действий, а на лице появилась презрительная ухмылка.
Только вернулся домой, мама сказала, что с радио звонила редактор, вторая тема одобрена, запись завтра в одиннадцать.
Сидели с ней в большой комнате с детьми, обсуждали праздник, который Ахмад затевает по случаю своего повышения.
— Завтра в своём новом отделе проставляется, — делилась его планами мама. — А в субботу опять все наши приедут, Жариковы, Зацепины, Гончаровы…
— Тебе не утомительно будет готовить на такую ораву? — обеспокоенно спросил я.
— Аннушка поможет, — беззаботно ответила мама, — и мама с Никифоровной уже завтра приехать обещали.
— Короче, вы уже всё спланировали, как я посмотрю, — рассмеялся я, подумав, что уж больно много праздников… Прямо один за другим.
Тут в дверь позвонили, и я поспешил открыть. Это оказался Альфредо.
— Привет, — удивился я его приходу.
— Привет, — ответил он, улыбнувшись. Явно заметил мою реакцию…
— Случилось что?
— Да. Случилось ужасное, — трагическим тоном произнёс он, но глаза его смеялись. — Мне первого июня стукнет двадцать пять.
— Какое несчастье! — воскликнул я, рассмеявшись. А мысленно чертыхнулся, вновь вспомнив свои рассуждения про бесконечные праздники.
— Точно, — уже улыбаясь, ответил Альфредо. — Это будет пятница. А в субботу приглашаю тебя с женой в ресторан «Арбат». Часам к семи… Нормально?
— Ну да, отлично, — пожал я плечами. — Спасибо!
— Тогда я вас жду и никакие отговорки не действуют! — сделав строгое лицо, погрозил он мне пальцем.
— По-русски лучше сказать — не принимаются.
— Спасибо, запомню! Ну так придешь?
— Хорошо, хорошо, — снова рассмеялся я.
Эх, двадцать пять лет… Какой хороший был возраст… Блин, что это я! У меня же ещё всё впереди! Два года с лишним прошло, а так полностью и не перестроился… Наверное, подсознание так влияет. Оно, как говорят специалисты, ничего не забывает.
Вскоре пришла с работы жена, обрадовал её предстоящим походом в ресторан через неделю. Отпустили маму и занялись обсуждением подарков на все ближайшие события.
— У нас же и твой отец, и Васятка с Прошей июньские, — напомнила Галия. — Мальчишкам я чего-нибудь в «Детском мире» возьму, а отцу ты сам подарок выбери…
— Кстати, что там твоя начальница, что собралась с тобой в Бухарест? — поинтересовался я, видя, что сама жена молчит и вроде перестала психовать по этому поводу.
— Собирается… Бегает такая счастливая, книги для экспозиции подбирает, — пожала плечами Галия. — Стажировку побоку!..
— Ну, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не пакостило, — улыбнулся я.
Москва. Гагаринский райком.
В пятницу, только появившись на службе, Володин велел помощнице немедленно вызвать к себе парторга Трикотажной фабрики «Луч».
Когда Кудряшов появился у него где-то через час, Володин попросил помощницу принести им кофе и плотно закрыть за собой дверь.
— Иван Степанович, до райкома дошли очень нехорошие сведения, — начал он. — Есть информация, что ваш главный инженер Головин, имея жену и двоих детей, завёл себе любовницу…
— Головин? — удивлённо посмотрел на него Кудряшов.
— Да, причем даже не свою ровесницу какую-нибудь. А по-барски, на молодое мясцо потянуло. Девушка едва восемнадцать лет отметила, первокурсница МГУ. Да и еще нагло так все, снимает ей квартиру.
— Во даёт… — немедленно осудил парторг, проклиная главного инженера, так подставившего его в глазах партийного руководства. Надежды на повышение таяли как лед на солнце…
— Такое поведение категорически нельзя игнорировать. Это никак не соответствует моральному облику члена партии и строителя коммунизма, которому доверили такую высокую должность.
— Понимаю, Герман Владленович, — с готовностью кивнул Кудряшов, догадавшись, что от него требуют реагировать максимально жестко, вплоть до того, что убрать Головина с должности. — А откуда эта информация поступила?
— Сигнал поступил, — недовольно ответил Володин, многозначительно посмотрев на парторга.
— Это понятно, — поспешно выставил ладони вперёд Кудряшов. — Но мне бы парткому как-то объяснить, откуда такие факты взялись?
— Так и скажешь: сигнал в райком поступил. Вот тебе адрес съёмной квартиры. Возьми кого-то из парткома и скажи, что велено проверить эту информацию. Возьмите фотографию Головина в кадрах, покажите соседям, соберите побольше сведений и о нём, о его визитах и о студентке этой!.. Что мне, тебя учить, что ли, как с аморалкой работать?
— Понял. Всё сделаем, — ответил Кудряшов. — Как срочно это надо?
— Вчера, — резко ответил Володин. — Соберёте собрание, озвучите факты, потребуете от Головина положить партбилет на стол и поставите перед руководством вопрос о его соответствии занимаемой должности. По поводу его любовницы. Все собранные материалы направить в МГУ, в Комитет комсомола. Они должны знать, что себе позволяет их комсомолка, студентка главного университета страны. Лично туда съездишь, предоставишь известные сведения и скажешь, что ситуация возмутительная и спускать такое на тормозах никак нельзя! И предупреди, что дело в райкоме на контроле, а то знаю я их…
— Всё понял, Герман Владленович. Сегодня же на этот адрес сходим.
Утром в пятницу к одиннадцати поехал на радио. Заглянул к Латышевой в редакторскую. Она так радостно поприветствовала меня, что я даже напрягся, чего это она? Неужели что-то новое придумали, чтобы меня припахать⁈ Но тут Александра, показав мне рукой на несколько мешков с письмами, попросила зайти за ними после записи.
— Обязательно зайду, — пообещал я и мысленно рассмеялся над своей реакцией. Ничего хорошего уже не жду, одни неприятности… Да и работой что-то загружен в последнее время так, что не продохнуть. С ностальгией вспомнил, как еще не так и давно искал возможности дополнительно подзаработать. А теперь любой заинтересованный взгляд в мою сторону от работодателей вызывает скорее нервный смех, который они ошибочно могут принять за радость, а также тревогу о том, осталось ли свободное место для записей в ежедневнике.
Латышева проводила меня в студию. Там уже работал за пультом знакомый звукорежиссёр. Помахал ему рукой и поприветствовал в микрофон несколькими фразами, пока он не показал мне большой палец вверх.
Вскоре примчался деятельный Николаев. Настроение у него было хорошее.
— Ну что? Дадим сегодня жару? — пожал он мне руку.
— Дадим, — улыбнулся я. — Что ж не дать?
— Ну начнём? — посмотрел он на звукорежиссёра. — Слава, как дела?
Тот жестом показал, что можно начинать.
Николаев традиционно поздоровался с радиослушателями и мной, представил меня и озвучил нашу первую тему.
Про Вьетнам я выступал уже так часто, что тему отработал на одном дыхании, едва Николаев успел пару раз хоть вопросы мне задать. Описал бедственную ситуацию в стране после победы, одержанной над американцами. Сказал, что ситуация для вьетнамцев во многом похожа на ту, которая была в СССР в 1945 году, разрушения и жертвы огромные…. Американцы потерпели поражение и убрались, но миллионы погибли или ранены, огромные лесные территории уничтожены напалмом. И ещё долгие годы выжившие будут залечивать свои раны и оплакивать своих погибших… Тем не менее, вьетнамцам повезло, они сумели устоять под натиском американцев. Страшной ценой, но они отстояли свою свободу.
Описал все те меры по щедрой помощи Вьетнаму, что оказывает СССР, и сравнил их с достаточно небольшой поддержкой со стороны ООН из-за огромного влияния США в этой организации. И рассказал и о том деморализующем влиянии, которое поражение во Вьетнаме оказало на США. Предрек в связи с этим внутриполитические сложности у американцев, которые к концу этого десятилетия перерастут и в экономические… Ну а что — мне несложно, я же помню, что так оно и было. В конце семидесятых инфляция была такая страшная, что казначейские обязательства выпускали под двадцать процентов, чтобы связать деньги надолго, уменьшив ее. Двадцать процентов в долларах, на долгий срок, только подумать! Прикинул, кстати, не озвучивая это миллионам зрителей, конечно, что надо будет вовремя подсказать о таком вложении и Эль Хажжам… Тот порекомендует серьёзным людям вложиться в эти финансовые инструменты, они потом будут благодарны. А в бизнесе иметь в должниках богатых и влиятельных людей очень полезно…
Довольный Николаев попрощался с радиослушателями. Мы сделали небольшой перерыв, попили водички и приступили к записи второй программы. Он со мной снова поздоровался, сказал, что сегодня гостем студии является студент МГУ Павел Тарасович Ивлев, я поприветствовал его и зрителей. Затем, после небольшой паузы, он дал отмашку стартовать с выступлением.
— Недавно вышел восьмой фильм про индейцев, сделанный в ГДР, — начал я. — Во многих из них снялся любимый актёр миллионов Гойко Митич и понятно, что мы все с нетерпением ждали продолжения индейской саги от студии Дефа. Почему же эти фильмы так популярны? Казалось бы, события там показаны столетней давности… Однако, если взглянуть на день сегодняшний, ничего же не поменялось. Всё так же американская нация считает своё мнение единственно верным и причиняет зло остальным народам мира. Конечно, не всё там так просто, правящие элиты США ничего не делают в ущерб себе. Все войны, что развязывают США под предлогом борьбы за демократию, на поверку оказываются борьбой за какие-либо ресурсы. Взять тех же индейцев. Они проиграли в своей праведной борьбе за Родину, потому что их было мало, а их земля представляла огромную ценность для белых поселенцев из Европы. Но хотя бы в фильмах нам хочется увидеть, как американцам дали отпор…
Эта тема очень понравилась Николаеву. Он неоднократно дополнял мои высказывания и был гораздо активнее, чем в беседе про Вьетнам.
Мы могли бы с ним вдвоём и несколько часов проговорить под запись, но двое больших часов на стенах студии не оставили нам такой возможности. Николаев с явным сожалением завершил нашу беседу, ещё раз представил меня радиослушателям и попрощался.
Мы попрощались с ним со звукорежиссёром и вышли из студии.
— Отлично поработали, — протянул Николаев мне руку на прощание. — А главное, быстро, — с многозначительной улыбкой подмигнул он, мы попрощались и пошли в разные стороны.
Чего он такой довольный? Небось, час поработал и до вечера свободен? — с легкой завистью подумалось мне.
Забрал мешки писем из редакторской, хорошо они не под завязку были наполнены. Не такие тяжёлые и нести удобнее. Сложил оба на заднем сидении и поехал в детский дом.
Директрисы на месте не оказалось, но мне быстро нашли её.
— Александра Мироновна, — начал я, поздоровавшись. — Хотел бы по поводу супругов Данченко поговорить… Что же вчера произошло? Такие достойные люди!
— Давайте в кабинет пройдём, — тут же помрачнев, предложила она. — Им отказали, — произнесла она, закрыв дверь.
— Да, я знаю. Поэтому и приехал сегодня. Хотелось бы понять, почему? Если уж они не достойны, я тогда не совсем понимаю, кто достоин?
— Там нашла коса на камень, понимаете? — виновато взглянула она на меня. — Оказалось, у Якова Романовича условный срок был по малолетству…
— И это является основанием для отказа? — удивлённо спросил я.
Ничего себе. Не ожидал, что у него такая молодость бурная была… Хотя, почему и нет? Условный срок, тем более… Ерунда, небось, какая-нибудь.
— Формально, это может служить поводом для отказа, но в каждом случае разбираются индивидуально, особенно, когда это родственников касается…
— Понятно. А они мальчишке не родственники… И что, у них не было никаких шансов?
— В данном случае, не было…
— Но судимость давно погашена, да и срок, получается, был условный?
— Да это всё понятно… У нас был тут не так давно случай, может слышали? Ребёнка, который два года назад пропал, в цыганском таборе нашли. Такая трагедия для всей семьи тогда была… Ребёнок нашёлся, а бабушка умерла, не пережила, мать в психушке…
— Ничего себе, нет, я не слыхал такого.
— В газетах, понятное дело, об этом не писали… А тут Данченко, цыгане…
— И что? — с недоумением спросил я. — Какое они отношение имеют к тому случаю?
— Да понятно, что никакого, — с досадой ответила директриса. — Но для отказа этого хватило…
— Вот как? — удивленно смотрел я на неё. Пазл, наконец, сложился. Перестраховываются они теперь в комиссии по усыновлению, когда речь о цыганах идет. Но надо же понимать все равно, разбираться, с кем в каждом конкретном случае они дело имеют. Это же не люди без образования, живущие по заветам предков, устаревшим еще пару веков назад. Это известные, публичные люди. И что, оставить всё, как есть? Нифига! — Спасибо, Александра Мироновна, за откровенность…
— Ох, зря я, наверное, вам сказала? — испуганно посмотрела она на меня.
— Не волнуйтесь, я всё понимаю, лишнего ничего никому не скажу! Огромное вам спасибо ещё раз, — ободряюще улыбнулся я. Мы попрощались, и я ушёл.
Так, что же делать? Как маленькому Мишке помочь и директрису при этом не подставить? И Данченко тоже жалко. На Иду больно смотреть вчера было…
Может, статью написать? А про что? Про дискриминацию по национальному признаку? Кто ж решится такое напечатать в СССР, в стране, где интернационализм — один из столпов идеологии? Да и директрису под монастырь подвести так могу, а ей рисковать нельзя, она хороший человек. Нет, тут по-другому надо… Надо обратиться к кому-нибудь влиятельному, что уважаемым людям, артистам театра не дают ребёнка усыновить! Буду думать, как и что…
Дорогие читатели!
Приглашаем вас в телеграмм-канал по серии «Ревизор: Возвращение в СССР». Свежие новости и впечатления от глав, интересные фото и картинки, игры, бонусы и многое другое ждет вас… И нас)
Ссылка на канал здесь: https://t. me/+vec7i0SoJmVjN2Qy