Противофаза (СИ)

Глава 22

Среда, 19.03.1975 г.

Спутника своего решил оставить в машине ждать, рассчитывая быстро обернуться с делами в Консерватории. Скучно ему точно не будет. Вон неподалёку киоск мороженого проглядывался. В буфете фойе у стоячего места зависала знакомая фигура Саши Градского, самозабвенно насыщавшаяся обалденно ароматным кофе с плюшками вприкуску. За спиной буфетчицы урчала импортная редкость советской действительности — итальянская кофемашина фирмы «Марзокко».

Саша меня не сразу узнал, приняв за очередного просителя автографа. Ценителям хорошей музыки он был известен ещё с времён рок-группы «Скоморохи». А после выхода фильма режиссёра Андрона Кончаловского «Романс о влюблённых» и диска-гиганта с музыкой к этому фильму, где Градский представлен как автор и исполнитель песен, слава на него обрушилась ниагарским водопадом.

Я заказал себе тоже чашечку кофе, а также набор бутеров с сыром и колбасой и пристроился за его столиком для обычного приятельского трёпа, не упуская случая зловредно похихикать над террором мимопроходящей публики, возмечтавшей получить у знаменитости автограф. Саша мило смущался, ставя размашистые подписи на подсовываемых тетрадках и блокнотиках. Я в свою очередь рассказал ему о своих испытаниях славой. Ведь после показа в телеэфире концерта «Весёлых ребят» с моим участием, тоже стали иногда узнавать на улице и в магазинах.

— Ого! Ты с «Весёлыми» теперь выступаешь? — улыбнулся Саша.

— Нет, заболевшего Сашу Буйнова случилось временно подменить. А вообще-то они зовут к себе на постоянку.

— Качественная группа. Я пришёл туда с Вовкой Полонским и работал примерно год. Деньги нужны были. Потом пришлось уйти из-за учёбы в Гнесинке.

Далее Градский углубился в воспоминания о своём скоморошьем периоде и о времени работы у Павла Слободкина. С особенным удовольствием он рассказывал о победе «Скоморохов» на горьковском фестивале 'Серебряные струны в 1971 году:

— Сильно подвели нас тогда Сашка Лерман и Юрик Шахназаров. Решили уйти из коллектива прямо перед фестивалем. Зато очень помог Игорёк Саульский, у которого папа поистине гениальный композитор. Помнишь «Чёрного кота»? Его вещь. Игорьку пришлось срочно разучивать партии на бас-гитаре прямо в поезде «Москва-Горький». Вот так втроём: я, Юра Фокин на ударнике и Игорь на басах исполнили блюзы Рея Чарльза. Публика в зале на ушах стояла. Получили шесть призов из восьми, разделив первое место с ВИА «Ариэль».

— Тебя с тех пор стали узнавать на улице?

— Узнать меня тогда можно было только по голосу, а на улицах я не привык драть горло, — засмеялся Саша, — После этого фестиваля музыковед Аркадий Евгеньевич Петров организовал мне возможность записываться на радио. Нас потом стали приглашать на гастроли по разным городам Союза. Позднее Петров порекомендовал Кончаловскому взять меня в свой фильм. Каким-то чудом меня, патлатого студента третьего курса Гнесинки, утвердили на должность композитора. Представляю, через какие круги бюрократического ада пришлось пройти режиссёру. Я его, надеюсь, не подвёл. У фильма получился громадный успех. Фирма «Мелодия» даже выпустила пластинку-миньон и большой диск с моими песнями к фильму. На обложке диска впервые появилась моя физиономия и то каким-то абрисом. Однако, люди начали иногда узнавать. Здесь же, в Консерватории, меня давно знают. А ты что делаешь, когда тебя узнают на улице?

— Говорю, что ошиблись. Но, иногда бывает неплохо быть известным. На Черёмушкинском рынке грузины щедро надарили мне всяких фруктов.

— Мммм, персик хочу! Надо будет тоже туда съездить, — изобразил вожделение Градский.

Мне вдруг вспомнилось, что авторитетный американский музыкальный журнал Биллборд объявил Градского «Звездой года» «за выдающийся вклад в мировую музыку». В феврале пришла эта новость. Поздравил его с этим забугорным признанием.

— Спасибо, конечно. Сам в шоке, — вновь засмущался молодой талант, — Для меня эта новость будто кирпичом по макушке. С другой стороны есть надежда, что местные совкодятлы станут меньше мне гадить и клеваться, раз за бугром уважают. Сейчас у меня столько предложений, что приходится иной раз отказываться от некоторых. Банально не хватает времени. Думаю вот сняться в фильме Екатерины Сташевской «Концерт для двух скрипок» в эпизодической роли эстрадного певца. Дам там две песни. Неплохие такие, кстати. Никита Михалков зазывает в свой новый фильм тоже композитором. Папа Игорька вот позвал сюда поучаствовать в конкурсе инструментальных пьес для диска-гиганта в числе ведущих советских композиторов, таких как Богословский, Дога, Пахмутова. Будет почётно засветиться на диске в такой компании. Георгия Гараняна сейчас жду. Насочинялось у меня кое-что.

Мда-а, если такие мастодонты в этот проект ломанулись, то мелким эстрадным грызунам тут нечего суетиться. Огорчился за Чику самую малость. Ну, не получится сейчас запечатлеть его след в виниле, попытаюсь как-нибудь в другой раз. Может быть, пристрою саундтреками к фильмам у того же Рязанова.

Почему-то страстно захотелось заполучить Градского на есенинский вечер. Есть у Александра Малинина пара вещиц на стихи Есенина как раз в подходящей манере исполнения. Рассказал о своей идее и вдруг получил резкий отказ:

— Извини, старик. Понимаешь, дико занят. Да и есенинские сантименты не перевариваю.

Понятно, что задаром надрывать свои голосовые связки, мало кому захочется. Жалко было до слёз упустить такой шанс услышать вместо малининских рыданий мощный накал чувств Градского. Саша заметил моё расстройство и решился показать принесённую на просмотр партитуру. Ну, что сказать… Вокалист он от Бога, но как композитор — далеко не фонтан. Ещё по фильму Кончаловского мне казалось, что его музыка сумбурна, маловыразительна. Будто она намеренно обеднялась в пользу его замечательнейшего голоса. Я простодыро, исходя только из пожелания помочь хорошему человеку, вякнул:

— Саш, понимаешь, твоя композиция какая-то чересчур перегруженная. Нет должной лёгкости, танцевальности, что ли.

— Напиши лучше, тогда и критикуй! — обиделся Градский и вырвал из моих рук папку.

В этот момент к нам подошёл Таривердиев вместе с неким представительным дядечкой в солидных очках. Я как раз крушил последний бутерброд.

— Вот, Жора, это и есть тот самый Чекалин, — отрекомендовал меня Микаэл Леонович.

Представительный дядечка оказался Георгием Гараняном, на плечах которого сейчас громоздилась ответственность за тот самый проект с мелодиями для отдыха и души, и собственно которого ожидал Градский, тут же передавший ему свою партитуру. Гаранян принялся меня пристально разглядывать, словно красну девицу, заодно удерживая мою руку. Я даже малость засмущался. Не хватало ещё, чтобы в меня начали влюбляться всякие мэтры. Закончив с гляделками и рукопожатиями, он загадочно проронил:

— Так вот ты какой! Однако…

— Мы с Георгием взяли на себя смелость сделать предварительный прогон твоих пьесок. По моему разумению получился отличный результат. Было бы замечательно, если вы сами прослушаете исполнение своих произведений и дадите окончательную оценку готовности. Как раз сейчас в Большом зале проходят репетиции назначенного оркестра и прогоны работ участников проекта. Мы с Георгием идём туда и можем проводить, — подключился Таривердиев.

— А можно мне тоже поприсутствовать? — обратился к нему Градский, с возрастающим недоумением прислушивающийся к нашему разговору.

— Конечно можно, дружище Александр! В зале никому не возбраняется присутствовать. В основном, приходят студенты и преподаватели Консерватории. А сегодня видели там самого Дмитрия Дмитриевича Шостаковича.

На сцене Камерного зала оркестр исполнял неповторимые рыбниковские мотивы, немного напоминавшие саундтрек из будущего фильма «Шла собака по роялю». Сам маэстро сидел в первом ряду правой части партера вместе с тремя породистыми мужчинами. В одном из них угадывался знакомый мне Никита Богословский. По почти пустому залу кое-где кучковались группки зрителей. Шостакович возвышался на левой стороне балкона первого амфитеатра вместе с худощавой женщиной в очках. Наша четвёрка деликатными мышками прокралась по внешнему правому периметру партера до ряда с сидевшими композиторами и заняла свободные места с краю, стараясь не мешать мероприятию.

Когда закончился концертный номер, вызвавший жиденькие аплодисменты малочисленных слушателей, композитор Рыбников поднялся на сцену к микрофону и витиевато высказал благодарности оркестру за прекрасное исполнение его сочинений. Пожав руку импозантному дирижёру, он вернулся на своё место. У микрофона оказался Гаранян и сообщил, что следующим номером будут исполнены сочинения композитора Чекалина. Дирижёр полистал партитуры на пюпитре, постучал палочкой, привлекая внимание музыкантов, и взмахнул ею. Медленно и величаво зал наполнился шедеврами Игоря Крутого: «Ты в моём сентябре», «Я скучаю по тебе даже, когда сплю» и «Когда я закрываю глаза», пришедшими в этот иновремённый мир под чикиным авторством.

— Решили соединить все три ваши композиции в одну сюиту, — посчитал нужным пояснить мне в правое ухо Таривердиев.

Композиции действительно были слиты в единое целое, но переходы между частями получились какие-то неряшливые, ухудшающие общее восприятие. Когда затихла последняя нота, Микаэл тронул меня за плечо, понуждая выйти на сцену. В животе у меня вдруг нервно завибрировали кишочки. Не хватало ещё наполнять это священное место звучанием своей иерихонской трубы, опозорившись на веки вечные.

— Микаэл Леонович, мне чего-то нездоровится. Можно я туда не пойду? — взмолился я.

— Вот так новости! — прошипел Таривердиев, — Ты тем самым выкажешь неуважение к музыкантам.

— Ну, тогда вообще снимайте эту вещь с проекта, — психанул я.

— На каком основании? — опешил Микаэл.

— Скрипки спят, пианист откровенно фальшивит, — перечислил наобум претензии.

Дело в том, что у любого даже самого высокопрофессионального оркестра могут иногда наблюдаться слабозаметные ошибки. Основная масса слушателей их не воспринимает. Таривердиев неожиданно согласился с моей трактовкой, но просил учесть усталость музыкантов, работающих на репетициях и прогонах с раннего утра.

— Может быть, устали, а может, показали своё отношение к малоизвестному автору. Если устали, то пусть отдыхают, а не халтурят. Я так сильно расстроен, что даже не хочу ни с кем и ни о чём говорить, — заявил я и с деланно расстроенным видом поплёлся к выходу.

В любой игре всегда стоит предусмотреть возможности финала. Сама судьба помогала мне прекратить плодить чикины сущности, а конкурировать с мэтрами не сильно-то и хотелось. К тому же мои призрачные разведчики доложили о скором приезде Фирсова во дворец ЦСКА на Ленинградке.

— Товарищ Чекалин! Вернитесь, пожалуйста! — позвали меня голосом Гараняна.

— Я в туалет, — выдал первое, что пришло в голову.

Странно, но как только я вышел в фойе, волнения в животе тут же прекратились. Поколебавшись немного, направился в всё же композиторскую писсуарню. Обычный скучный белый кафель с висячими писсуарами на стене, пол средней чистоты, кабинки, слава всем богам, закрытые от нескромных взглядов и в коих стенки исписаны пошлыми рисунками, хулиганскими стихами и непристойными предложениями. Пара студентов озабоченно зависала у писсуаров. В кабинках кто-то кряхтел и звучно портил воздух. Я пристроился к свободному писсуару, отлил положенную норму и направился к умывальнику. Из кабинки вышел, с трудом переставляя ноги, сам Шостакович и тоже подошёл к умывальнику. Мне стало вдруг ужасно стыдно видеть такого великого человека в таком неподобающем месте. На выходе из туалета меня подстерегал Гаранян с виноватым видом и печальноликая женщина в очках.

— Уважаемый товарищ Чекалин! — обратился Георгий, — Прошу вас, не обижаться на оркестр. Они действительно очень устали. Максим Дмитриевич приносит свои извинения за этот досадный инцидент.

— А кто такой Максим Дмитриевич? — невинно поинтересовался я.

— Этот негодник есть мой сын, — раздался позади мягкий приятный голос.

Я вздрогнул и обернулся. Сзади медленно подходил улыбающийся Шостакович. Печальная женщина в очках встала рядом с ним и заботливо взяла под локоток.

— Вы, молодой человек, первый, кто не побоялся заметить недочёты в исполнении оркестра. Разрешите пожать вашу руку, — произнёс Дмитрий Дмитриевич и обратился к Гараняну, — Пианиста я рекомендую заменить. Вы не будете возражать, если я сегодня же позвоню и приглашу сюда Святослава Рихтера. Он будет рад возможности поработать над такими чудесными композициями?

— Я даже о таком и мечтать не смел! — воскликнул распорядитель и обратился ко мне:

— Товарищ Чекалин, тогда окончательное прослушивание позвольте поставить ориентировочно на ближайшую субботу. Обязательно позвоните мне до указанного срока для возможных уточнений.

Георгий протянул мне свою визитку.

— Георгий Арамович, я не уверен, что буду свободен в указанное время. Судьбу своих композиций оставляю полностью на ваше усмотрение, — высказался, намереваясь распрощаться с мэтрами.

— Позвольте мне, молодой человек, взять на себя обязанности вашего порученца и проследить за достойной подготовкой исполнения ваших сочинений? — остановил меня Шостакович.

Я застыл от смущения, не зная, что сказать, а великий композитор не унимался:

— Ирочка, а не пригласить ли этого чудесного юношу к нам в Жуковку, на субботний ужин? Приезжайте, дорогой товарищ, не пожалеете. Будет весело, вкусно и познавательно.

Женщина в очках улыбнулась и поведала мне самый удобный способ добраться до их дачи на личном транспорте. Дмитрий Дмитриевич активно вмешивался в разговор, подсказывая какие-нибудь забавные мелочи. Затем он принялся забрасывать меня вопросами о предпочтениях и увлечениях. Мы медленно дрейфовали к гардеробу, живо обсуждая тему космоса в музыке. Я признался, что руковожу творческим сектором в ЦК Комсомола и готовлю торжественное мероприятие к визиту делегации американских астронавтов в СССР предположительно в сентябре. Шостакович заинтересовался проектом и пообещал мне что-нибудь подбросить. Расставаясь, Дмитрий Дмитриевич долго жал мне руку, говоря разные приятности. Потом он, поддерживаемый супругой, медленно поковылял к выходу из здания. Я провожал его взглядом и молча злился из-за того, что не могу ему помочь из-за каких-то идиотских условностей, придуманных обитателями верхнего мира. Остались считанные месяцы жизни великого человека.

Пока я размышлял над тем, стартовать ли сразу, либо поначалу зарядиться чем-нибудь в буфете. Всегда пробивает на жрач после каких-либо разборок. Меня окликнула смутно знакомая белокурая женщина лет тридцати, с немного неправильной, но приятной внешностью и принялась наговаривать огромную кучу комплиментов.

— Ничего гениального тут нет, просто лёгкая музыка для танцев, — решил я изобразить смущение, заодно раздумывая, как бы поделикатней от неё отделаться.

— А вы любите фигурное катание? — продолжила напор навязчивая поклонница.

— Не особо. Больше предпочитаю хоккей, футбол, — честно брякнул я.

Женщина ненадолго огорчилась.

— Ой, забыла представиться, — продолжила она менее пылко, — Чайковская Елена Анатольевна, тренер по фигурному катанию. Зашла в консерваторию повидаться со старинной подругой и случайно услышала ваши произведения. Я просто влюбилась в них и в голове уже набросала примерную программу под эту музыку для моей танцевальной пары.

— Пахомова и Горшков? — предположил я.

— Совершенно верно, — улыбнулась тренер и доверительным тоном поведала, — Людочке и Саше пришлось пропустить чемпионат мира в Колорадо-Спрингс из-за проблем с сашиным здоровьем. Боюсь, что пришла пора моей золотой паре покинуть большой спорт. Ребята очень хотят прежде чем уйти выиграть Олимпиаду в будущем году.

— Ваши подопечные творят чудеса на льду, — поспешил я реабилитироваться.

Показалось неплохой идеей включить в космическое шоу выступление танцоров на льду.

— Правда⁈ — обрадовалась Елена Анатольевна, — А вы приходите на наши тренировки. Познакомитесь с моими кудесниками льда. Там мы и продолжим наш разговор о творческом сотрудничестве.

И Чайковская протянула мне свою визитку. Подкатил Градский и взволнованно воскликнул:

— Ну, ты, старик, выдал! Не ожидал от тебя такой крутизны. В общем, я согласен исполнить всё то, что ты мне предлагал.

— Вот, здорово! — обрадовался я, — Давай тогда поищем свободную студию с каким-нибудь роялем.

С местом помог очередной фанат Градского. Вскоре по студии разлились мои рулады:

— Мне осталась одна забава —

Пальцы в рот да весёлый свист…

Увлёкся исполнением и слегка свалился в Малинина. Ожидаемо набежала публика из коридора. Я, как тот Джельсомино из сказки Джанни Родари, опять сотворил своим голосом нечто необычное. Нет, не раздевались они догола, но вели себя как-то шизануто. С огромным трудом с Сашей вырвались из студии.

— Мощно! — проговорил он, глядя на меня глазами подстреленного ондатра через свои очки, — До мурашек меня пробрало.

— Стихи эти сам отыщешь в любой библиотеке, а твоё сопровождение, если нужно, организует ансамбль у нас на месте. Или у тебя свои музыканты найдутся?

— Подтяну своих ребят из «Скоморохов», — решил Градский.

— Тогда давай краба на прощание, Сань, и будем разбегаться. Извини, срочные дела. Увидимся послезавтра на том вечере.

Выскочил на улицу, как ошпаренный. Как бы Фирсова не прозевать.

— Обещался быстро управиться, а сам… — обиженно пробурчал мой водила.

— Извини, старик, композиторы все мозговые расщелины мне проели. Двигаем теперь на Ленинградку. Едем к самому Фирсову.

Попали удачно. Толик сам ведь задержался на учёбе в институте и приехал в ледовый дворец ЦСКА только минут двадцать назад. Он молча стоял у бортика на коньках весь какой-то замороченный. На льду гоняли восьмёрку здоровенные лосяры, или правильней будет сказать — жеребцы, если учитывать негласное прозвище участников клуба. Мы с Хвостом подошли к тренеру, поздоровались.

— Вообще-то на тренировках запрещено присутствовать посторонним, — высказал тренер в нашу сторону.

— Я из Берёзовой рощи, хоккеист Миша Чекалин. Неужели не узнали?

— И чего вам здесь нужно, хоккеист Миша? — не сменил тональность тренер, продолжая наблюдать за своими подопечными и периодически вскрикивая:

— Работаем, работаем!

— Приехал вот у вас отпроситься от всех тренировок до начала игр в Казани. На меня очень много работы сейчас навалилось по комсомольской линии. Но, я обещаю, что буду полностью готов к турниру и честное слово вас не подведу, — принялся заверять его.

— Я возьму на игры в Казани только тех ребят, которые проявят себя на просмотре здесь в четверг, то есть завтра, — отчеканил Фирсов.

— Анатолий Васильевич, а можно мне сейчас себя проявить? Я выйду на лёд и побьюсь с вашими парнями. Покажу свой уровень, а вы посмотрите, — забросил я удочку, — Коняхи свободные, надеюсь, тут найдутся?

— Ну, ты и наглец, Михаил! — вдруг широко улыбнулся Фирсов, резко переходя на «ты», — Ладно, так и быть. Топай к завхозу Василию Прокопьевичу. Его кабинет найдёшь возле гардероба. Скажешь ему, чтобы выдал тебе коньки и амуницию по коду пять-два. У него же переоденешься. Давай, действуй хоккеист!

С завхозом разобрались без проблем с коньками и амуницией, подобрал клюшку. Быстро обрядился в хоккейные доспехи и вышел на ледовую арену. Фирсов увидел меня и кивком показал на лёд:

— Давай, разомнись пока.

Анатолий подавал команды спокойно, отчасти даже флегматично. Знакомиться ни с кем не получилось. Ребята вовсю занимались основными тренировочными упражнениями, мало интересуясь моей персоной. Когда я подготовился, они уже расстреливали своих вратарей шайбами.

— Чекалин, готов? — заметил мои поползновения тренер, — Фетисов.

К нам подъехал губастый здоровяк, чем-то похожий на лубочного Ивана-дурачка и вопросительно посмотрел на тренера.

— Слав, поработай пару минут с гостем на противодействии от центра до зоны ворот, — распорядился тренер в его сторону и в мою, — Ну, а твоя задача пройти мимо защитника к воротам и забросить шайбу.

Я и здоровяк вышли на исходную позицию. Подключил скиллы всех великих хоккеистов, в том числе самого Фирсова. Жеребята заинтересованно затормозились и, словив жёсткий нагоняй от тренера, снова забегали, как наскипидаренные. Я погнал шайбу от центра, а Фетисов встретил меня у синей линии и попытался выбить её клюшкой. Угадал действия своего противника и легко, играючи обыграл его. Затем подкатил к воротам, ложным движением обманул вратаря и вколотил шайбу в правый нижний угол.

В новом раунде противостояния Фетисов хотел меня снести своим нехилым корпусом. Снова я чётко угадал направление движения и как в приёме айкидо опрокинул его самого на лёд. Далее повторился прежний сценарий с вратарём.

И в третий раз я удачно провёл дриблинг, оставив Славика в дураках, а вратаря у распечатанной калитки. Хоккейные пацаны начали злорадно веселиться, а Фетисов выходить из себя. В конце концов, он не выдержал и полез на меня драться. Если он надеялся ушатать меня худого и тонкого, то очень жестоко просчитался. Отработал увальня по всем канонам рукопашки, уложив на лёд отдохнуть.

Мозгами этот товарищ не блистал ни сейчас, ни позднее в пору своего депутатствования и прочего начальствования. Можно развить какие угодно навыки, но это нисколько не помогает повысить интеллект. Когда он что-то говорил, то невольно возникало такое впечатление, будто человек только что испытал обширный инсульт, или ему клюшкой по черепу прилетело. Даже простые фразы ему давались с трудом. Всегда забавляли меня очки на его глупом лице. Они шли ему, как зайцу тренажёр. Невольно он подтверждал устоявшийся стереотип про хоккеистов, что у тех слаборазвиты мозги, хотя это далеко не так. Достаточно вспомнить Игоря Ларионова.

Тренер вывел против меня другого защитника, менее мясистого и чуточку пошустрее. Его я обыграл в два щелчка, как котёнка.

— А давай-ка я сам против тебя сыграю, — загорелся Фирсов, — Не возражаешь?

— Окажете мне тем большую честь, Анатолий Васильич, — промурлыкал я с довольным видом.

Все жеребята окончательно остановили свои упражнения, чтобы посмотреть на зарубу обожаемого тренера с наглым выскочкой. В первом раунде я применил против Фирсова малкинскую обводку и прорвался к воротам. На следующей попытке удалось обмануть опытного противника с большим трудом, применив дацюковской проброс между ног назад с разворотом. На третьем подходе применил против знаменитого хоккеиста его же фирменный приём «конёк-шайба-конёк» и, как ни странно, получилось обмануть. Фирсов подъехал ко мне и сказал, улыбаясь:

— Что сияешь, как начищенный самовар? И правильно делаешь. Обыграл меня, как сопливого пацана. Поздравляю тебя, причём от всего сердца.

Он крепко меня тисканул, прижав к груди и провозгласил:

— А теперь играем двухстороночку. Синие против красных. Вместо Кузнецова в позиции правого нападающего сыграет наш гость Чекалин Миша.

Ко мне подкатил высокий парень с приятным волевым лицом и в такой же, как у меня красной майке. Представился Сашей Кабановым, центральным нападающим. С уважением пожал руку:

— Молодчага, Миха. Играешь на уровне хай класса. Не помню такого, чтобы кто-нибудь смог обойти самого Фирсова.

— Спасибо! А как давно он вас тренирует?

— Вторую неделю только. Временно подменяет нашего заболевшего тренера Сан-Палыча Рагулина. Сам-то из какого будешь клуба?

— Берёзовая роща.

— Чего? — вытянулась и без того длинная моська парня.

— Ну, название клуба такое. Ты же спрашивал.

— Не знаю такого клуба. Наверное, в юношке бегаешь?

— Нет, в турнире «Золотая шайба».

— Заливаешь⁈

Саша округлил глаза и отвалил. Не поверил, скорее всего. По свистку начали бой. Рубились, будто не на тренировке, а на каком-то ответственном матче. Я со своими скиллами легко просчитывал намерения соперников и действия своей команды. Почти все мои проходы к воротам противника заканчивались голом, или голевым пасом. В итоге мы раздолбали синих с разгромным счётом 11: 2.

— Ну, ты, мужик, даёшь! Моща! — орал Кабанов, когда меня тискали и лупили по спине красные после последнего гола.

Жеребята, оказывается, были замотивированы эклерами в дворцовом буфете. Проигравшая команда проставлялась.

— С такими показателями тебе бы в союзном чемпионате феерить. Если хочешь, я поговорю с Локтём. Пусть он тебя посмотрит, — сказал после тренировки Фирсов.

— Так как с моим вопросом быть?

— Ладно, гуляй до выезда, заслужил. Делай спокойно свои дела. Первый наш матч состоится в следующий понедельник. Когда и какой поезд выяснишь у своего капитана. Вам самим придётся добираться. Тренерский штаб будет вас ждать в Казани.

— А можно я на своей машине туда поеду?

— Да хоть на кривой козе. Со всеми оргвопросами обращайся к своему капитану. Мне от вас надо, чтобы все были вовремя на игре. Бывай здоров, Михаил! — попрощался со мной Фирсов.

— И вам всего наилучшего, Анатолий Васильич, — мявкнул ответно.

В буфете слопали по паре эклеров за счёт проигравших. Я поделился своим призом с Хвостом, напился вполне годным кофейком со сливками и попрощался с новыми приятелями. Время было уже четверть шестого вечера. Вспомнилась Юля. А почему бы нет? Дозвонился к ней с любезного согласия вахтёра. Она ничего не имела против моего визита, но собиралась в ДК заниматься подготовкой есенинско-чекалинского вечера. Прозвон Чалого позволил обзавестись координатами нужного человечка в плане доставания импортных шмоток по прозвищу Маркел. Договорились с ним пересечься завтра на Трубной площади в пять вечера.

Нацелил Хвоста на Родные Просторы. Тортик Ленинградский мы прикупили в специальном тортиковом магазине на Столешке, а цветы — на Даниловском рынке. Спиртное принципиально не стал покупать, даже лёгкого.