Вторник, 18.03.1975 г.
Времени заскочить на дачу Индюка нам с Хвостом уже не оставалось, даже на треню по хоккею опаздывали. По пути сделал попытку набросать в купленном блокноте примерную структуру своего сектора согласно известным цифрам финансирования. План работ будет составлен на основе проекта технического задания, над которым сейчас трудятся мои сотрудники.
Себя любимого назначил заведующим сектором и художественным руководителем с окладом 240 ₽; Ярик станет моим заместителем, а Галя Брежнева — главным режиссёром проекта. На эти ставки набросил по 220 ₽ Диму Татарченко сделал музыкальным редактором, а Толика Лёвкина — инженером проекта, с окладами по 150 ₽ Ещё у меня имеется секретарь и красотка Жанна Лахно на должности машинистки на 110 ₽ Ассистент худрука, он же Хвост — 120 ₽ Осталось раскидать ещё почти половину зарплатного фонда на восемь-девять должностей. Стопроцентно понадобится в дальнейшем хореограф. Ему я положу 160 ₽, художнику 150 ₽, инженер-конструктору и звукооператору примерно столько же, курьеру 90 ₽ Осталось заполнить пять вакансий с примерно средним окладом в 140 ₽, включая половину галиной ставки.
Подъехали к хоккейному корту на треню и обнаружили там вместо льда обнаглевшую лужу. Температура воздуха давно уже держалась выше нуля по Цельсию. Раздевалка естественно оказалась запертой. Хоккейную команду помог отыскать Серёга Ливадин, также слегка опаздывающий. Он чесал целеустремлённо через площадь к ДКС. Обрадовались друг другу, поздоровались. Ребята в спортивках нашлись в раздевалке спортивного зала. Ждали тренера, тоже припоздавшего. Встретили меня восторженным ором и загадочными взглядами.
— А ты знаешь, кого назначили вместо Саши нас тренировать? — не выдержал искушения тайной Лёха Зёбра.
— Неужто Змея? — прикололся ответно.
— Не-е-ет! — хитромордо ощерился Зёбра.
— Тогда Толика Фирсова, — выдал после глубокомысленного почёсывания мыслительной оконечности.
Парни озадаченно примолкли, только Жека слегка поправил:
— Анатолия Васильевича.
— А, понятно. Тебе твой Хвост доложился, — разочарованно протянул Зёбра.
— Нет. Шумилов, ещё в пятницу.
— И ты молчал? — негодующе взвыл рыжий Тоха.
— Директор же просил. Хотел сюрприз для вас всех сделать, — отбился я.
Парни сидели в утеплённых спортивных костюмах. Значит, тренить будем на улице. Я тоже переоделся в спортивки и присоединился к ждунам. Тренера не было на рабочем месте уже сорок минут.
— Нужно учитывать, что Анатолий Васильевич совмещает учёбу в институте физической культуры с работой нашим тренером, — высказался Жека на мой немой вопрос, — Вчера он припозднился на двадцать минут. По сути, мы не тренировались, а только знакомились. Разговаривали, о себе рассказывали. Нам же не трудно будет подождать, да?
— Подождём… твою мать, — брякнул я.
— Ты чего злишься? — сразу же окрысился на меня капитан.
— Просто песенка такая есть, — хмыкнул я.
Хоккейная банда тут же оживилась. Пришлось послать Хвоста на поиски какой-нибудь гитары. Получив инструмент, я моментом сбацал туповато-неприхотливый музон из бурлящих девяностых, который был прерван на пике исполнения появлением спортивной суперзвезды с виноватым видом.
— А у вас тут довольно таки весело, не скучаете, — сконфуженно заметил Фирсов, — Парни, прошу меня извинить. В клубе пришлось задержаться.
Парни не менее смущённо наперебой кинулись искать оправдания проступку своего кумира, рдея от осознания того, что такая мегазвезда не стесняется просить прощение у простых пацанов.
— Да что вы, Анатолий Васильич…
— Понимаем ведь, не маленькие, что у такого человека много важных дел…
— Мы вас хоть до глубокой ночи согласны ждать…
— Могу оправдаться лишь тем, что договорился об аренде льда ЦСКА на пару часов для наших тренировок. Надо ведь на вас, чертей, посмотреть в боевых условиях. Итак, завтра тренировки проведёт Геннадий Григорьевич здесь в обычное время, а в четверг в половине третьего всем быть со своей экипировкой у северного выхода из метро «Динамо». Прошу не опаздывать. Договорюсь в вашей школе, чтобы вас освободили с последних уроков.
— У нашей команды автобус есть. Шумилов ведь не откажет? Верно, капитан? — с энтузиазмом вклинился Зёбра.
Жека подтвердил.
— Ещё лучше! — обрадовался тренер, — Овчинников, ты как сегодня себя чувствуешь?
— У меня уже всё хорошо, Анатолий Васильич, — пролепетал Жека, умирая от восторга.
— Пожалуй, надо тебя и на сегодня освободить пока от нагрузок, — подумав, решил Фирсов, — А для остальных, как договорились вчера, проведём приём нормативов. А вы почему не готовы к занятиям? И почему вас вчера не было видно на тренировке?
Последние фразы предназначались явно для нас с Хвостом.
— Извините меня, пожалуйста, Анатолий Васильич. Я вчера не смог, — заканючил я свои оправдания.
— Чекалин Миша, если не ошибаюсь? Так вот, учти Миша, если хочешь оставаться в команде, соблюдай дисциплину и выполняй все установки тренера. Учти, что твои близкородственные связи с директором для меня ничего не значат, — выговорил мне тренер и посмотрел теперь на неподготовленного Хвоста, — Как фамилия?
— Поправочку можно? — вступился я за подручного, — Мой друг не является хоккеистом. Он пришёл меня поддержать.
— Вот как! Жаль, фактура подходящая для хоккея, — заметил Фирсов и высказался, — Присутствие посторонних на тренировках команды запрещено.
Хвост ушёл, горестно сутулясь и унося с собой гитару, а хоккейные пацаны потянулись в многофункциональный спортивный зал с баскетбольными корзинками и с гимнастическими тренажёрами.
Анатолий Фирсов не был новичком в роли тренера для подростков. Мало того, он до прошлого года работал с молодёжной командой ЦСКА. Мягкий по натуре, он сильно нервничал, когда не знал, что делать, или когда делал не то, что было по душе. Любую неряшливость, необязательность и опоздания он считал недопустимым, в особенности для себя. Опоздания его были связаны не только с его учёбой в ГЦОЛИФК на третьем курсе. С должности помощника главного тренера в ЦСКА он полностью не ушёл, договорившись с Константином Локтевым о работе на полставки. Приходилось соглашаться выполнять самые различные поручения в клубе.
А ведь его чуть было не турнули окончательно из спорта. Когда Фирсов приезжал с молодёжкой ЦСКА в Канаду, то получил там приглашения сразу от нескольких хоккейных клубов выступать за них. Он прямодушно обратился за разрешением к спортивным чиновникам. К его удивлению, на него набросились, как на «врага народа», и буквально затаскали по высоким инстанциям. Естественно, он стал невыездным, и пришлось перейти на менее престижную должность помощника тренера. Вдобавок ему задержали присвоение очередного звания майора.
Работу у Шумилова Фирсов воспринял, и как материальное благо, семью с двумя детьми нужно было содержать, и как подстраховку на случай возможного увольнения из Вооружённых сил, армейские чиновники не оставляли ушедшего из большого спорта великого хоккеиста в покое. Пусть на новой работе он также будет числиться на полставки, но всё же на должности главного тренера и в перспективе создателя нового полноценного хоккейного клуба.
Для начала парни позанимались упражнениями на разминку, прогрели мышцы. Затем перешли к турникам. Я не старался особо вылезти со своей физухой, подтянувшись на перекладине по средней норме раз пятнадцать. Остальные болтались также вокруг этой цифры. Ливадин лишь выдал около двадцати, да ещё у одного защитника Вадика Дьяконова получилось показать результат чуть выше. С прессухой также надёжно угнездился в середняках, подняв своё тулово 48 раз из положения сидя. А с прыжками в длину так перестарался, что оказался хуже всех. Дальше нам предстояло идти на стадион сдавать нормативы по бегу.
— Анатолий Васильич, время тренировки ведь уже закончилось, — напомнил я по простоте душевной.
— Понимаю, что по моей вине поздно начали. Может, поработаем ещё немного? — попросил тренер с трогательно-виноватым видом.
— Извините меня, Анатолий Васильич. Но я никак не могу. Дела кое-какие назначены, — вздохнул я.
Пацаны вдруг разорались и всем скопом набросились на меня:
— Тебе что, распоряжения тренера пофигу?
— Ты чего у нас, самый умный?
— Тебе насрать на интересы команды?
— Ишь ты, особенный какой нашёлся!
Куда подевались мои верные пчёлки? Даже деликатный Жека злобно кривил свою морду. Они бы даже драться со мной наверняка полезли, но тренер потребовал прекратить балаган и сделал мне знак, чтобы поскорее выметался. Мне ничего не оставалось другого, как повернуться и утопать в раздевалку.
По пустому шоссе Хвост гнал нашего воронка со скоростью за сто км в час, и минут через десять мы уже сворачивали на хорошо уложенную дорогу в лес, ведущую к садовому товариществу «Звезда». Не добравшись до места назначения, уткнулись в милицейский пост с будкой, шлагбаумом и двумя краснопёрыми щеглами. Нас далее не пустили. Раньше такой пост торчал только у въезда в само товарищество, а к индюковой даче вела отдельная дорога. Как мы ни упрашивали товарищей балдохов пропустить к усадьбе, изворачиваясь и вря напропалую о ждущем нас как манну небесную больном родственнике, как ни корчили котошрековские мордуленции, были вежливо и непреклонно отправлены на те хутора, где бабочки расплодились. Было желание, и не только у меня, вертануть этих двух орёликов вокруг своей оси так, чтобы те вспахали землю своим носопырным агрегатом. А вдруг тут их целая кодла в оцеплении сидит, прячется? Потом из кустов как выпрыгнут, как выскочат.
Пришлось уползать со злобным сопением и не менее злобным урчанием с поля словесных баталий. Сопели мы с Хвостом, ясен пень. Урчало всё остальное. Когда уже отъехали из зоны видимости, Хвост заделал себе хитрющую морду и предложил обойти препятствие пешком по лесу. Никакого милицейского оцепления не оказалось, кроме тех двух долбодятлов на посту. Сделав крюк по весенним, оставшимся в изобилии сугробам и грязным проплешинам, выбрались к усадьбе Индюка и ужаснулись размеру воронки на месте красивого здания где-то около восьми метров в диаметре и глубиной пяти. На многие сотни метров аж до самой кромки леса были разбросаны щебень, битые кирпичи и обломки чего-то горелого. Даже отдалённые постройки превратились в развалины. Представляю, какой тут бум-тарамбум приключился.
Искать что-либо тут было бесполезно, как и возможных очевидцев произошедшего. Индюк жил уединённо, на отшибе товарищества. Нет, вру. Какой-то худощавый тип в спортивном костюме всё-таки сидел на удалённом от нас краю воронки. Подошли к нему, и я сначала не поверил своим глазам. Тип оказался моим отцом. Срочно отослал Хвоста обратно к машине и с волнением проговорил:
— Здорово, батя!
— Здоровей видали. Это ты вон здравствуешь, а мне суждено тут бейцы околачивать, как собаке на привязи, — недовольно проворчал призрак, — И я тебе ни разу не батя, сам ведь знаешь. Хотя за то, что выручил моего удолбыша, можешь рассчитывать на вечную мою благодарность и считать своим отцом в этой жизни.
— А другого отца у меня здесь не было и не надо. Что я могу для тебя сделать?
— Чего теперь для меня ты можешь сделать? — повторил за мной призрак с заметной иронией, — От меня же, считай, ни одной косточки не осталось. А если чего и оставалось, то собаки с воронами подъели. Хоронить ничего не требуется. И панихиды всякие со свечками тоже не нужны. Там судят по делам содеянным, а не по словесам пустозвонным. Себя береги и этим меня будешь радовать. Индюковое добро на себя переводи, не тяни резину. Здесь уже бесполезно чего-то искать. Ключи от всех нычек Индюка в Рыболове найдёте. Хвост подмогнёт. Паспорта индюковы и бланки всяких ксив по разным нычкам припрятаны. Они все на разные фамилии. Бери, значит, своего подопечного в охапку, и пусть он тебе переделывает те ксивы на тебя. Справитесь, не понадобится кучу сделок через нотариуса оформлять. На всякий случай пошуруди в записях Индюка адресок одного прикормленного нотариуса. Пусть и не был я тебе настоящим отцом, но радуюсь, что попадёт это добро в достойные руки.
— Скажи, батя, зачем ты так сделал? Ну, в смысле, себя взорвал. Ведь мог же запросто договориться с приехавшими братками. Их же Лупатый прислал, твой кореш, — задал давно мучивший меня вопрос.
— Какой он мне к чертям свинячьим кореш? Падла он конченная, — вспыхнул Децал, — Сдал меня как-то раз мусорам со всеми потрохами. Думал, я не узнаю про то. Кистепёрый со своим бычьём ко мне не чаи с пряниками распивать прикатили. Заказала меня эта сука жидовская, отвечаю. Но прежде чем загасить, сыграли бы они со мной в Гестапо. Кололи бы по многим темам. Выдал бы я им всё, чего знал и даже чего не знал: и об индюшачьих богатствах, и обо всех его секретах, и о твоём блокноте, и о Клетчатом, и о много чего таком, из-за чего потом Лупатому пришлось бы самого Кистепёрого с его бакланами загасить, если бы я их всех не забрал с собой в пристяг. Тебе не во всех индюшачьих подвалах посчастливилось побывать. Таким пыточным приблудам позавидовал бы сам папаша Мюллер. К Индюку братки нередко притаскивали барыг колоть на бабосы. Никто из них не выдерживал.
— Живы остались те гниды, батя. Не смог ты их мочкануть. Никсона видел на лупатовской днюхе, а Панок закончил свою никчёмную жизнь только неделю назад, в давке после хоккейного матча, — вставил я свои три копейки.
Децал долго и самозабвенно матерился, потом вдруг осёкся и спросил меня с мрачным видом:
— Ты чего у Лупатого забыл?
— Зазвал туда меня один из его подручных в качестве барда. Миня Пятница его погоняло. Может, знаешь его?
— Я чего, должен всех лупатовских шнырей знать? — возмутился призрак.
— Я к тому, что по всему Союзу раскручен навроде Аркаши Северного. На подпольных тусовках приглашают выступать со своими песнями, — попытался объясниться я, — Прости, я не в курсе был твоих тёрок с Лупатым.
— И что, базарил с этой гнидой?
— Было дело. Расспрашивал он о том, что мне про тебя известно. Я прикинулся лохом и ответил, что мы с матерью тыщу лет тебя не видели и ничего не знаем. Назвался он, кстати, твоим лучшим другом. Предлагал мне своё покровительство.
— Ха, кента нашёл. Подумать только… Молодец, что голову включил. С такими волчарами надо ухо держать востро. Держись подальше от этого паскудного жида. Он добр, пока ты для него что-то значишь. Как только перестанешь быть для него интересен, ожидай какой-нибудь подлянки.
— Ладно, учту. Спасибо, что предупредил. Жив буду, отомщу ему за тебя. А также всем, кто на тебя посмел руку поднять. Обещаю!
— Не клянись и не лезь в это дерьмо. У Лупатого целая армия урок. У законников он в авторитете. Мусора под ним шустрят, — заметно испугался за меня Децал.
— А ты знаешь, я на той днюхе с дочкой самого Брежнева познакомился? — захотелось похвастаться.
— С Галиной? Час от часу не легче. Хочешь проблем для своей задницы от её папаши? — ещё больше огорчился призрак.
— И с папашей её я тоже встречался. Понравились друг другу, — проговорил я, немного смущённо.
Отец будто потерял дар речи. Сидел и разевал рот какое-то время, словно рыба на берегу. Потом заговорил:
— Я даже не знаю, что на это сказать. Есть в тебе наша фирменная чекалинская бесшабашность. Своей смертью ты явно не помрёшь. Не хотел я тебе об этом говорить, но видимо придётся. Скоро наступит такое время, когда у власти в стране окажутся голимые суки. Будут ли они кричать о том, что строят коммунизм, или нет — не суть важно. А главное в том, что будут они хуже самой последней гниды. Скажешь, фуфло гоню? Индюк много чего интересного мне по пьяни наплёл. Он с Кистепёрым и прочими гнидами занимались тем, что растлевали детей и внуков кремлёвских небожителей наркотиками, алкоголем, приучали к извращениям всяким, вовлекали в преступную деятельность. А смысл в том, чтобы посадить на крючок наших правителей и диктовать им свою волю.
— Мерзость какая! — не сдержался я.
— Индюк хвастался, что у него уже есть на одну важную кремлёвскую шишку убойный компромат. Какой-то американец ему в этом деле помог, — продолжил выдавать информацию Децал, не обращая внимания на мои эмоции, — Люди не безгрешны, и наверху у нас далеко не ангелы сидят. То-то он жил, как восточный падишах. Так что, сына, постарайся делать правильные выводы и не лезть головой в пасть льва. Да, ещё… Пацанам, что тебя видели у Индюка, на глаза не попадайся. Если они тебя вычислят, то Лупатый на перо посадит.
Выговорившись, призрак начал понемногу тускнеть, размываться. Далее на мои следующие вопросы он отвечал как-то нехотя:
— Значит, если порыться в индюковых нычках, то я смогу найти компромат на кремлёвскую шишку?
— Делай, что считаешь нужным. Я тебя предупредил, кажись.
— А кто такой Клетчатый? — не унимался я.
— Есть один такой деятель. Сидит как паук в центре огромной финансовой паутины и контролирует денежные потоки. Тебе о нём знать пока не следует. Целее будешь. Коль масло в голове имеешь, со временем сам до всего докумекаешь.
— Эх! Всё же зря ты, батя, себя порешил. Никогда не поверю, что эта поганая крыса Индюк не озаботился устроить для себя какой-нибудь тайный лаз со своей дачи. Обрубил бы ты все свои концы взрывом и начал бы новую жизнь с чистого листа, — вновь нахлынуло на меня сожаление.
— Вижу, мозги у тебя под причёской неплохо варят. Так ведь это и было поначалу в моих планах. Вот только Никсон и кое-кто из пацанов Кистепёрого тоже знали устройство дачи. Обложили меня крепко, как медведя в берлоге. Я тогда решил подорвать дачу вместе с ними, отсидевшись в дальних камерах подвала. Походу, не рассчитал силу заряда. Офоршмачился, как щегол желторотый. Давай, сына, на сегодня закончим базарить. Силы на исходе. Вон и Хвост, смотри, совсем притомился, тебя дожидаючись. Жаль, не могу тебя обнять. Береги себя.
Призрак отца Чики исчез, а я постоял у края воронки, утрясая по извилинам кучу невероятнейшей информации, и медленно вернулся к дрыхнувшему Хвосту, притулившему спиной к обглоданной взрывом берёзе. В уголке рта у него застряла потухшая папироса.
— Рота, подъём! — рявкнул я, — Что, не высыпаешься с Маринкой?
— Чё-то ты долго сидел и высматривал чего-то на краю воронки, — заспанно оправдывался Хвост, — Вот меня и разморило чуток.
— С отцом немного поговорил. Легче будто на душе стало.
— Царствие ему небесное! — сказал Хвост и перекрестился, — Надо бы ему свечку на канун в церкви поставить.
— Поставим. Не проблема, если действующую церковь сумеем отыскать, — согласился я, — Слышь, Хвостяра. У тебя ключи от рыболовского дома есть?
— Знаю где искать. В бане спрятаны, — обнадёжил подручный.
Снова марш-бросок по весенним сугробам в обратную сторону. У меня из головы всё никак не выходил диалог с отцом. Видел же сам, как криминал пытается использовать дочь генсека для своих целей. Но не предполагал, что идёт такая масштабная игра и с далеко идущими последствиями. Клетчатого, оказывается, я должен знать. Причём эти знания почему-то окажутся для меня опасными.
— Ну что, домой двинем, хозяин? — кинул мне скупую лыбу Хвост, заводя своего зубастого воронка.
Я не торопился залезать в машину. Лёгкий ветерок ласково щекотал кожу, донося запахи чего-то влажного, с нотками неизъяснимой свежести, отчего хотелось вдохнуть воздух как можно глубже, чтобы даже захлебнуться им. А ещё было приятно от умиротворяющей тишины, наполненной невнятными шорохами, щелчками и скрипами. Казалось, что лес исполняет некую таинственную симфонию. Лишь шорох шин автомобилей по шоссе нарушал иногда эту торжественную тишину. Солнце клонилось к горизонту и красило окружающие предметы в закатные цвета, покрывая девственно белый снег загадочными синеватыми тенями.
— Серёг. А что если нам сегодня метнуться ещё и в Рыболово? Это ведь где-то здесь неподалёку находится, — предложил своему подручному.
— Метнёмся. Не вопрос, — покладисто согласился Хвост, — Меньше часа туда езды.
Зубастый трудяга-воронок загрузился двумя непоседливыми пассажирами и, весело урча, стал выбираться на полотно шоссе. Мягкий ход машины без толчков грозил опровергнуть одну из двух извечных бед России. Катили молча. Хвост деликатничал, предполагая мою задумчивость переживаниями от встречи с местом упокоения отца. А я думал об Инке. Казалось, целая вечность прошла с того сеанса лечения. Как странно. Я имею возможность обладать такими женщинами, что любой парень на моём месте обделался бы под себя стократно. Однако, душа тоскует именно по ней.
Что мешает нам теперь пожениться и зажить тихим мещанским счастьем? Папа её ко мне вроде бы неплохо относится. Если же станет взбрыкивать, то после ожидаемого падения с номенклатурных высот вряд ли ему захочется особо привередничать. Стоит опасаться в этом вопросе больше родительницу. Что-то мне, однако, подсказывает, что жена Шелепина далеко не мама у Инны. Квартирный вопрос нас не испортит. То же относится к бытовым проблемам. С такими невероятными деньжищами в заначке они уж точно нас не заедят. Любой каприз моего божества в сей же момент будет исполнен. Путешествовать станем. Путёвки в любой санаторий достану, на море, да хоть на круиз вокруг Европы. Работать моей милой не позволю. Пусть дома домохозяйствует и занимается чем-нибудь приятным для себя. Детишек наделаем — двух мальчиков и одну девочку. Уфф, даже обмурашкался весь от волнения.
Чем сам буду заниматься? Мда, сибаритствовать советская система не позволит. Вернее, позволит, но под маркой какой-нибудь номенклатурной должности. Звездить как-то не хочется, да и не желательно привлекать к себе внимание. С одной стороны будут совать свой вездесущий нос чиновники, с другой станет заботливо сажать на диету криминал. Пока Лизка-Лариска ко мне благоволит, окуклюсь в Комсомолии и созрею со временем в какого-нибудь партийного деятеля, или хозяйственника наподобие дядюшки. Вуз придётся какой-нибудь заканчивать, чтобы в армии два года садомазо не заниматься. В общем, найдётся мне, чем здесь заняться. Как в той песне Слуцкого поётся: «Время покажет, время расставит всё по своим местам…» Творчеством стану заниматься для себя, в качестве развлечения. Студию надо будет создать и творить.
Никуда не деться с вопросами охраны себя и близких мне людей от окружающей среды. Никто ведь в здравом уме не станет строить себе жильё вблизи мусорного полигона, или где-нибудь в криминогенном районе. Стоит ли строить своё будущее с любимой женщиной на этом босховском «корабле дураков», насквозь пропитанном лицемерием и фарисейством и плывущим навстречу своей неизбежной гибели? Ведь никак не закрыть глаза, даже если сам живёшь в относительно приличных условиях, на повсеместную грязь, неустроенность, плохие дороги, вонючие подъезды, грязные общественные сортиры, вечные очереди за самым необходимым и доставание дефицитов. Можно, конечно, прорваться в номенклатурные высоты с более высоким уровнем жизни в сравнении с простыми советскими обывателями и кайфовать, имея доступ к особым ништякам. Самые продвинутые номенклатурщики всегда пытались создать условия для работы за границей и себе, и своему потомству, чтобы иметь уже доступ напрямую к импортным ништякам и кайфовать ещё сильнее. Получается, что самым правильным решением для нас с Инкой будет свалить из этого советского мирка куда подальше. Гибнуть на советском Титанике, пусть даже в салоне первого класса, как-то не вдохновляет.
Можно ли спасти этот корабль? И нужно ли? Любой нормальный человек как гражданин просто обязан защищать свою страну как место, где живёт его семья, где находятся могилы предков, защищать свой образ жизни, свои традиции и мечты. Но, будет ли правильно спасать совковую номенклатуру с её бесконечными льготами и спецраспределителями, больных кремлёвских старцев, бестолковых и бесполезных, торчащих во власти долгими десятилетиями и попавших туда совершенно случайно, кодлу армейских военачальников, умирающих от пьянства и безделья, вертухаев и прочих палачей, только плодящих уголовную шушеру, и так называемых «инженеров человеческих душ», умеющих ретушировать недостатки советской системы и извращать здравый смысл.
Стоит ли спасать сам народ, тех чугуннолицых недоумков, будто бы сошедших с картин Василия Колотева и Василия Шульженко? Нельзя сказать, что все советские люди именно такие. Считается, что хороших советских людей должно быть больше, чем плохих советских. Увы, это утверждение ничем не подтверждается. Большинство будет ни плохих, ни хороших: средней серости, безучастных, равнодушных, в некотором смысле инфантильных. Причём их окажется статистически подавляющее большинство. Такая колотевско-шульженковская агрессивно-послушная биомасса и представляет собой основной народ. Или, как высказывался один мой приятель — «народец».
…И едим начальство глазом,
и вихляем гибким тазом…
И всё-таки я ценю свою страну за наличие прослойки активных, прекрасных и душевных людей. Именно они создают материальные и духовные ценности. Своим существованием они наполняют мир светом, чистотой и смыслом. Вот как раз их и надо спасать. Прекраснодушных ребят-подпольщиков срочно нужно вытаскивать из психушек. Правдолюбца Саблина стоит слегка перенацелить, чтобы не подставлялся под расстрельную статью. Келдыша, прочих учёных и творцов надо приободрить, чтобы даже не думали самоубиваться под действием чиновничьего пресса. В общем, придётся создавать аналог ноева ковчега для «чистых» и тем самым спасти ту духовную составляющую, о которой так ностальгируют в бывшем моём времени спасшиеся с утонувшего корабля дураков.
Некоторые писатели в своих творениях по теме о попаданцах пытаются спасти советскую систему, отстреливая руками своих героев неправильных дядей в Политбюро, либо в среде злобствующих либералов, либо вообще кого-то там за кордоном. Вот так всё у них просто получается: застрелили Горбачёва и… «корабль плывёт». И все вокруг поют, пляшут и дарят друг другу цветы. Забывают эти спасатели, что системы развиваются по своим собственным законам, кои нужно изучать и уметь использовать. Не будет Горбачёва, система разродилась бы каким-нибудь Горбуновым, или Горбенко, или даже Горбманом и так далее. А ещё смешнее, когда попаданцы принимаются заваливать письмами мавзолейных манекенов, либо набиваться к ним в советчики. И те вроде как начинают прозревать и проникаться. Да для этих властных мумий любой индивид, обладающий каким-либо могуществом, становится опасным конкурентом, которого на всякий случай требуется посадить под надёжный запор, а то и вовсе уничтожить…
Машина съехала на бетонку и сразу же запрыгала по рытвинам, вырвав меня из морока мыслей. Идиллия ровного полотна дороги закончилась.
— Будем к нашему соседу наведываться? Валерий Петрович на пенсии и присматривает за нашим жильём, — намекнул водила.
— Понял. Будет ли по пути какой-нибудь продуктовый магазин?
— В Бронницы тогда завернём, — подумав, предложил Хвост.
Блин бронетанковый, начал с Инки и домечтался до грёбанной политики. Инку хочу увидеть. Вот прямо сейчас. Где мои призрачные помощники? Свистать всех наверх.