Противофаза (СИ)

Глава 21

Среда, 19.03.1975 г.

Подвалил Хвост с довольной мордой, держа в лапах пару вафельных стаканчиков мороженого «Сливочное». Там ещё кремовая розочка наверху призывно так манит.

— Сейчас слышал, как твои новые песни исполняют, — заявил он, коварно скалясь.

— Кто исполняет? — не врубился я.

— Ты, то есть Токарев. На магнитофоне у пацанов местных. Клёвые такие песни. Я их ещё ни разу не слышал.

И Хвост пропел, пытаясь подражать токаревскому шансону:

— Только рюмка водки на столе. Ветер плачет за окном…

— Миня-гад! Чтоб ему свинину случайно съесть и ею же подавиться! — взвыл я, — Где этих пацанов искать?

— Чего их искать. Вон они сидят на лавочках на детской площадке, — озадаченно мявкнул подручный.

И действительно, в небольшом садике неподалёку, среди детских качелей и каруселей проглядывалась группа подростков мажористого типа, прикинутые в импортные куртяхи и джинсу. К ним то и дело подходили люди разного вида и возраста и, немного потусовавшись, отчаливали в обратном направлении. Мы с Хвостом с мороженками наперевес двинулись на детскую площадку. Оставшиеся там двое пацанов опасливо напряглись, но мы дружелюбно поздоровались и попросились послушать музон. Чернявый, шпанистого вида пацан с забавными кучеряшками оценивающе окинул нас взглядом и процедил:

— Покупать чего будете, или только слушать? Токарева, что сейчас звучит, за семёру уступлю. Осталось всего две кассеты. Больше его нигде сейчас не найдёте. На Самотёке вчера его по червонцу с руками отрывали. Даже махач там меж мужиков случился, когда кассеты закончились.

Из стоящего рядом на скамейке кассетника окрестности оглашала жекинская «Кукушка». Нет, никаким Токаревым тут не пахло, то есть мной. Явный закос кем-то под меня с оркестровочкой. Аранжировка песен была откровенно халтурной. Парни стопудово занимались фарцовкой записями на магнитофонных кассетах. Место очень выигрышное — в двух шагах от входа в метро «Смоленская», расположенного в торце индюшачьего здания. С другой стороны, проводить торговые операции под окнами высокого милицейского начальства — это высочайшая степень борзоты. Я просто офигевал от такого беспримерной наглости.

— … Ещё есть Высоцкий, Аркаша Северный, Машина Времени, одесситы, магаданцы, Роллинги, АББА, ЭЛО, Дип Пёрпл, Квин, Демис Руссос, Боб Марли, французы. По цене договоримся, — продолжал свой бубнёж фарцовщик.

— Пацаны, а кто всё-таки сейчас на плёнке у вас поёт? — проговорил я, находясь на своей волне.

— Ты чё, плохо слышишь? Дык это же Виктор Токарев! — другой фарцмен, блондинистый такой с длинным узким лицом, смотрел на меня, как на полного идиота.

— Это у тебя чего-то с ушами не то. Кто угодно на вашей кассете, но не Виктор Токарев, — отпарировал подачу.

Из-за угла здания появилось новая партия потенциальных клиентов, направлявшихся в нашу сторону. Чернявый заметил их и засуетился:

— Токарев это — не Токарев, нам похрену. Песни ништяковые и ништяково продаются. Не будете ничего покупать, валите тогда в свой колхоз к своим коровам.

Подошли четверо парней, один из которых показался мне знакомым. Фарца принялась деловито окучивать страждущих. Зазвучали песни Северного, Беляева и прочих блатных певунов.

— Можно взглянуть на кассету Токарева? — попросил вежливо чернявого.

— Ага! Один так тоже взял посмотреть и стреканул в кусты. Не догнали, — насупился тот, — Гони мани и рассматривай её себе, сколько хочешь.

— Да ты знаешь, кто перед тобой, собака ты кучерявая? — взвился Хвост, но осёкся, увидев мой кулак.

Мажорики проигнорировали выпад Хвоста, занимаясь клиентами. Я собрался было уходить, как вдруг тот парень, что показался мне знакомым, восторженно воскликнул:

— Чалый, Сомоса, дак это же тот самый музыкант, что на сейшене с «Машинами» концерты давал.

— А у тебя окуляры, случаем, не посбивались, Кефир? — засомневался чернявый, — У него же прикид, как у лоха колхозного.

— Да он это, точняк! — убеждал друзей Кефир, а после заговорил со мной, — Ох и классно же ты на весле рубишься. Извини, что сразу тебя не признал.

Мне тоже не сразу, но вспомнился Никифоров Саша, фанатеющий от творчества Макара и его команды.

— Было такое дело, — нехотя признался я на вопрос вожака фарцовщиков о моём участии на сейшене машинистов.

— Ну, тогда прощеньица просим у вас, чуваки, — заулыбался чернявый, — Санёк я, погоняло — Чалый. СанькА Кефира вы уже знаете. Вон того блондинистого пацанчика кличьте Сомосой. Тоже Санёк, между прочим.

Ответно представились и рукопожались, как положено при пацаньих знакомствах. Мне безоговорочно была вручена нужная мне кассета для осмотра. Покупатели, затарившись записями Аркаши Северного и ещё одной кассетой Токарева, уже чесали в обратном направлении.

На знакомом фоне руки, играющей на гитаре, крупными жирными буквами было написано: «Рюмка Водки. Сборник блатных песен Виктора Токарева». Далее более мелким шрифтом перечислялись названия песен с лупатовской тусовки, кроме одной — «Время покажет», и с кассеты для Чинка, которую слышали все из компании хоккеистов. Блин палёный, дня три всего прошло с днюхи Лупатого, а уже запись пошла гулять по просторам Родины. Причём должным образом обработанная и с оркестровкой. Зуб даю, что антоновская ВИА «Магистраль» здесь рядом не постояла.

— Парни, а вы в курсе, что утюжите возле дома с мусорскими шишками? — не удержался я от животрепещущего вопроса, — Не боитесь, что вас сластают?

Вместо ответа Чалый вдруг заржал, потом всё-таки объяснился, видя мою напряжённо-изумлённую морду:

— У Сомосы батя — главный мент в Москве. Хреново будет тем, кто нас подвяжет.

— Ему с батей повезло, понимающий. А мой нашёл кассету с Токаревым, поломал, да ещё выпорол меня, — горестно пробухтел Кефир, — Пообещал этого Токарева найти и расстрелять.

— А твой предок кто? — спросил у него.

— В министерстве работает. Начальник отдела, — нехотя объяснил парень.

— Передай ему, что уже сделано, — проговорил я, вертя в руках кассету.

— Чего сделано? — не понял Кефир.

— Убили Токарева месяц назад.

— Как? — дружно выкрикнули потрясённые пацаны и заговорили наперебой:

— А ты не заливаешь случаем?

— Откуда это известно?

— Во всяком случае, не из газет. Слухами земля полнится, — ответил я, уже жалея, что поднял эту тему.

— Под моим батей вся московская милиция. Обещаю, что с него не слезу, пока тварюгу, убившего суперского певца, не покарают, — воинственно заявил Сомоса.

— В Подмосковье это произошло, — добавил информации к размышлению, — Не надо ни на кого залезать. Его убили в милиции, причём лично начальник отделения.

Мажорики погрузились в жесточайший шок.

— Ладно, пацаны. Мне пора уже. Дел полно, — решил распрощаться с ошалевшими парнями.

Я вернул кассету и с Хвостом двинулись снова в тот шикарный подъезд, где хозяйствовал лысый консьерж с бакенбардами.

— Мустанг, а ты чего пацанам загибал про убийство Токарева? — не выдержал мой тоже офигевший спутник.

— Так надо. Токарев должен умереть. Денег у меня сейчас больше, чем достаточно, а обогащать всяких ушлых барыг что-то больше не хочется, — объяснил ситуацию сильно погрустневшему подручному.

В подъезде консьерж поначалу немного поупирался, типа: «Не положено».

Но, после настойчивого прессинга Хвостом всё же смилостивился и разрешил попользоваться своим аппаратом. Набрал номер квартиры Глоцеров. Почти сразу гнусавым голосом мне ответили:

— Алё, вам кого?

— Здрасьте! Можно попросить вас позвать к телефону Софию?

— А, Миха, привет! — обрадовались на другом конце линии, — Здорово, что ты нашёлся. Дося тебя обыскался. Ты ему новые песни для записи обещал соорудить.

— Миня — ты, что ли? — не узнал голос.

— Я, само собой. Простудился малость. Вчера мусора нас гоняли. Ноги в ледяной воде пришлось замочить, — прогугнил голос.

— Очень жаль, что меня там не было. Я бы тебе все пейсы оборвал! — заорал я так, что старичок чуть не убежал, объятый ужасом, — Кто вам позволил мои песни озвучивать и их говнять?

— Миха, не гони волну. Эти предъявы не в мой огород. С Досей рамси, он эту тему замутил, — провякал Миня, — Ты же вроде как нехило бабосов с того концерта поднял. А пейсами я покамест не обзавёлся. Хе-хе, не получился у меня их обрывать.

— Ограничимся тогда бубенцами. А бобосы я поднял за концерт, не за тиражирование записей и порчу песен. Короче, можешь передать Лупатому, что Витя Токарев очень не любит, когда его обувают, как последнего лоха, и по этой причине решил завершить свою творческую карьеру, — психанул я и бросил трубку.

Как в том анекдоте про тёщу: «Умерла, так умерла». Виды на ночной экстрим с Софи померкли. Остался вариант с разведёнкой Пугачёвой, если та не на гастролях. Осталось придумать повод, чтобы напроситься в её гнёздышко переночевать. Подарить ей какую-нибудь песню, что ли? Точно! Подберу ей песню на стихи Сергея Есенина с приглашением выступить на творческом вечере в Родных Просторах. Я воодушевленно погрузился в поиски и почти сразу наткнулся на композицию «Капли», которую в своё время очень эмоционально исполняла Катя Семёнова.

Старичок предпочёл больше не сопротивляться и позволил сделать ещё один звонок. Длинные гудки сигнализировали, что Аллы дома нет. Решил продублировать поиски звонком к Павлу Слободкину и не зря. Худрук «Весёлых ребят» мне очень обрадовался и предложил посетить их базу в районе метро «Белорусская». Там сейчас как раз все в сборе и репетируют новую программу. Оказалось, что я удачно попал. Они только позавчера вернулись с гастролей по городам Урала и Западной Сибири, а с двадцать пятого марта запланирован вояж по маршруту: Новгород — Псков — Нарва — Пярну — Рига. Прозвучало неприкрытое желание разжиться у меня новыми песнями. Со своей стороны я обозначил деловой интерес к его вокалистке, но все подробности оставил на потом. Теперь желательно было бы раздобыть нормальные шмотки. В столичных эмпиреях не пристало выглядеть простодырым.

На выходе из подъезда нас поджидало трио пришедших в себя мажориков с решительными физиями.

— Ребята считают, что ты знаешь много больше про Токарева, чем рассказал, — выразил общее мнение Чалый.

— А какой смысл мне чего-то утаивать? — ответил вопросом на вопрос.

— Откуда ты узнал про обстоятельства убийства и насчёт участия там милицейских? — встрял Сомоса.

— А что, у вас есть право проводить допросы? — начал я злиться, — Не хочется верить, что сотрудники милиции пытают и убивают людей не хуже пресловутых фашистов? Вот вам ещё один пример. В начале февраля прекрасного актёра Владимира Костина, что снимался в фильмах «Морской характер», «Старая, старая сказка», «Опасные гастроли» забили до смерти в отделении милиции города Ленинграда. И, скорее всего, преступники в погонах окажутся не причём.

— Не, мы реально хотели бы помочь чем-нибудь, — промямлил Сомоса.

— Уже не надо ничего делать. Возмездие убийцу Токарева настигло. Народ в посёлке восстал против произвола и разгромил отделение милиции, повесив ублюдка на воротах. Я действительно близок к Павлу Чекалину, у которого был псевдоним Виктор Токарев. Даже родственники мы были некоторым образом. Хотите узнать другие грани его творчества, приезжайте посмотреть концерт его памяти послезавтра к трём часам дня в посёлок Родные Просторы Правдинского района.

— Мы чего ещё подошли… — вдруг сильно смутился Кефир, — У нас есть свой ансамбль при школе. Я на ударниках, Сомоса на клавишах, ну а Чалый на гитаре и вокале. Хотели тебя пригласить посмотреть нашу репетицию. Вдруг чего дельного посоветуешь.

— Нет, парни, только не сегодня. Много дел надо успеть сделать и шмотками неплохо бы ещё обзавестись. Сами понимаете, что негоже звезде рок-тусовок щеголять в лоховском прикиде по златоглавой.

— Лады, позвони мне вечерком. Дам контакт одного чувачка, спеца по шмоткам, — протянул мне Чалый бумажку с написанным от руки своим номером.

Зависеть от настроения незнакомого пока фарцмена совершенно не хотелось, поэтому я решил прошвырнуться по известным адресам. Попрощались с мажористыми парнями ещё раз и рванули в ателье близ метро Октябрьская, которое обслуживало работников аппарата ЦК КПСС, и где меня давно ожидал заказанный там дорогой костюм. Всё тот же хмуро-усатый мастер принял меня подчёркнуто уважительно, нашёл по фамилии мой заказ и нисколько не изменил выражения лица, когда костюм оказался мал.

— Придётся товарищу акселерату пошить другой костюм из того же материала, а некондит отправить на реализацию в розницу, — констатировал он, обмеривая меня мерной лентой.

Никакого возмущения и требования заплатить за дополнительную работу высказано не было.

Далее наш с Хвостом путь лежал к универмагу «Москва» на Ленинском проспекте. Директор сам выскочил из кабинета, как только узнал, что к нему приехал племянник Шумилова. Пожал мне и Хвосту руки своими маленькими и мягкими ручонками и повёл в товароведческие закрома, привычно сдав нас там фигуристым сотрудницам с наказом обслужить по высшему разряду. Те мне помогли подобрать чёрные кожаные югославские туфли, чешские коричневые мокасины, джемпер тёмно-синий, тоже чешский, пару польских рубашек цвета морской волны и утреннего неба и белую гедеэровскую водолазку. Попался костюм-тройка румынского производства, необычайно стильный в шотландскую клетку. Сразу в него переоделся. Под него выбрал целых пять суперских галстуков, в основном, с косой полоской. Джинсы болгарские «Рила» мне совсем не показались, но понравились Хвосту. Пришлось купить ему. Из отечественного приобрёл пару брюк: чёрный и светло-серый. Обычные такие, без претензий. Ещё носки с трусами и платками носовыми. В общем, пять сотенных с прицепом спустили только на барахло. Проголодавшись, знатно подзаправились в ресторанчике на седьмом последнем этаже универмага рассольником по-ленинградски, мясным рулетом с жареными овощами и кофе со сливками и ватрушками.

В половине третьего наша Волга подруливала к шикарному клубному строению на улице Правды, когда-то бывшей усадьбы дореволюционного предпринимателя Рябушинского. Охиреть, здесь же должен искрить своими музыкальными талантами достопочтимый Сека. Забавно будет, если получится с ним тут пересечься. В свете проделок его оборотистых дружбанов у меня никакого такого желания не было. Но, как говорится: «Бойся своих желаний, ибо…». В буфете фойе обнаружился наш Генрих Соломоныч, вовсе не царственно попивающий пивко за столом вместе с самим Булатом Окуджавой.

— Ба, какие люди! — выкрикнул со своего места король воров и гитаристов, — Порадовать меня решил своим визитом? Присаживайся сюда с нами. А мы тут только что о тебе говорили. Обсуждали с Булатом твои песни с новой записи. Мне её вчера только презентовали. Ты знаешь: несколько раз её прослушал, оторваться не мог. Булат также в восторге. Верно излагаю, Булат?

Окуджава растерянно заулыбался, до конца не понимая причин своих якобы восторгов.

— Это же тот самый Витя Токарев, — расставил точки над «и» Сека, размахивая выуженной из сумки под столом знакомой мне кассетой.

Шалвович наконец-то издал некое междометие восхищения и устремился ко мне с намерением пожать руку, бормоча:

— Молодой человек, у вас поистине замечательные и, не побоюсь этого слова, гениальные произведения!

— Я бы так не сказал, — зло остудил его порыв, — Песни записаны неизвестно кем, коряво и без моего на то согласия. Хотелось набить морду такому горе-исполнителю. Не исключено, что эта запись может стать лебединой песней в творчестве Виктора Токарева.

— Э! Не руби с плеча и не обижайся. Дело плёвое, разберёмся, — вклинился Сека.

— Заметь, я не обиделся, а только огорчился, — поправил его, — Перво-наперво, надо прекратить реализацию туфтовой записи.

— Птичка вырвалась на свободу, мой юный друг. Обратно уже не вернёшь. Записи твои приносят фарцухе громадные деньги. Кое-где кассеты уже по двенадцати рубликов идут со свистом. Никто не согласится отказаться от такого сладкого гешефта, — объяснил ситуацию Генрих.

— Молодой человек вероятно недоволен тем, что его интересы не были учтены в должной мере в прибылях от распространения записи, — рассудительно высказался Окуджава.

— Чего же ты хочешь? Говори уж, не стесняйся, — предложил Сека.

— Чего говорить? Дело сделано. Птичка, едрить её, улетела. Короче, кто накосячил с записями, пусть сами придумывают, как выпутываться из ситуации, если хотят дальше иметь дело с Токаревым, — ответил я и добавил, поднимаясь из-за стола, — Вообще-то мне уже пора. К Весёлым ребятам надо заскочить по кое-каким делам. Рад был нашей встрече и новому знакомству.

— Я то думал, что ты к моим ребятам заглянешь. Мастер-класс игры на гитаре покажешь, — разочарованно протянул Сека.

— Не последний день на белом свете живем, — отбоярился я.

— А мы ведь с вами так и не познакомились должным образом, молодой человек, — с сожалеющей улыбкой проговорил мэтр бардовской песни и протянул руку с очередной визиткой, — Булат Окуджава.

— Миша Чекалин, — ответно пожал руку, — Кстати приглашаю посетить вечер памяти композитора и поэта Павла Чекалина, моего троюродного брата. Помните композиции: «Зорька алая» и «Полюби меня такой»? если вы не заняты, то подъезжайте. Возможно, я там тоже буду участвовать.

Набросал на листочке данные по времени и месту представления и передал мэтру. Верный Хвост терпеливо дожидался меня у гардероба. Улыбчивая старушка-вахтёрша рассказала, как найти студию, где проводит свои репетиции известный в стране ансамбль. Нашли нужное место не по разносимым оттуда музыкальным композициям, а по ругани и ору. Причём, поначалу показалось, что это — некая своеобразная хоровая постановка с распределёнными партиями голосов.

Выскочил за двери Саша Барыкин, окинул нашу пару парочку каким-то мутным взглядом и, процедив что-то типа: «Тебя ещё тут не хватало», скрылся в туалетной комнате. За ним вышли Буйнов с Малежиком, поприветствовали меня более радушно и пошли в курилку в конце коридора. Внезапно с шумом распахнулась дверь, кто-то выскочил, чуть не сбив меня, и унёсся. Не удалось его рассмотреть в коридорный потёмках. За ним погнался ещё кто-то с криками:

— Ген, ты всё не правильно понял!

Резво тут проходят репы, однако. В обширной комнате оставалось пятеро «весёлых». Алла с заплаканным лицом сидела на диване. Возле неё стоял и вероятно утешал её маэстро Слободкин. Чуть поодаль сидел за столом и грустно позвякивал стаканом чая Толик Алёшин. Драммер Бог Рычавый, он же Боря Богрычёв, безучастно сидел на своих ударниках и тихо постукивал палочками. Ещё кто-то в задумчивой позе стоял лицом к окну.

— Привет честнОй компании! — бодро промявкал я, — Кажется, мы сегодня не вовремя?

Следом за мной смущённо просочился Хвост.

— Миша, заходи! Здесь тебе всегда рады. О, какой ты импозантный, словно рояль! — обрадовался мне худрук и протянул руку.

— А это, — махнул он досадливо в сторону двери, — Маленькие разногласия в ходе обычного творческого процесса.

Хвоста он запомнил с прошлой встречи, поэтому поприветствовал его вполне сердечно. Поручкались с нами и остальные музыканты, что были в студии. Мой почти друг чуть сознание не терял от контактов с прославленными музыкантами. Алла грустно поулыбалась нам обоим со своего дивана и приняла с благодарностью мои подарки. Остряк Богрычёв заявил, указывая на коробку конфет:

— Бемоли в шоколаде.

Я моментально парировал:

— Скорее диезы толчёные.

За чайным столиком прояснилась суть конфликта, разыгравшегося на моих глазах. Паша Слободкин вознамерился ввести две пугачёвские песни в первых отделениях концертов, среди коих обозначилась моя, или правильней сказать, мажуковская «Музыка любви». Против этого решения обозначилась оппозиция в лице трёх основных вокалистов, но роль основного тарана досталась Гене Макееву. Кончилось всё громким скандалом, оскорблениями и слезами.

— Ничего страшного не случилось. Не в первый раз Генчик куролесит. Такая у него натура: попыхтит как тот самовар и остынет. Агутин с ним поговорит, — высказал худрук.

Я в свою очередь рассказал о готовящемся есенинском вечере и что привёз песню на стихи великого поэта для Аллы при условии, что она согласится выступить там. Слёзы у женщины моментально высохли. Все присутствующие музыканты заинтересованно перекочевали ближе к роялю, за которым я презентовал новую песню.

— Да это же готовый шлягер! — ошеломлённо воскликнул Слободкин.

— Это несомненно моя песня! — радостно взвизгнула Алла и придвинулась с намерением немедленно исполнить эту вещь.

Протянул ей листочки с текстом.

— На всякий случай я составил партитуру для того ансамбля, который станет аккомпанировать Пугачёвой, — мявкнул я, выдавая остальные листочки худруку, — Если ваш ВИА не сможет поехать туда, то тогда поработает одна местная, довольно неплохая группа.

Исполнение с листа — показатель большого мастерства певца. Алла спела так вдохновенно своим необыкновенным вибрато, с такой бешеной экспрессией, что присутствующие не выдержали и зааплодировали.

— А ты эту композицию отдашь в наш репертуар, если Алла споёт её там, где ты хочешь? — заинтересовался Слободкин.

— Зуб даю! — поклялся я.

— Тогда больше вопросов нет. Едем туда все, — постановил худрук.

— Почему только для Пугачёвой написана песня? Чем остальные вокалисты хуже? — возмутился Саша Барыкин.

— Я ведь поначалу думал, что одна Алла поедет. Меня только обрадует, если ещё кто захочет присоединиться к исполнению есенинских песен, — объяснился я без особого энтузиазма.

Сбацал есенинскую «Вижу сон. Дорога чёрная». Проигрыш там простенький, частушечий. Тем не менее, ребятам весёлым понравилось, в особенности Барыкину:

— Я её буду исполнять.

— Сань, не слишком ли много на себя берёшь? Эта песня будет хороша именно в моей манере исполнения, — заспорил с ним Толик Алёшин.

— Обсудим все вопросы в рабочем порядке, — погасил конфликт в зародыше худрук, изобразив руками жест боксёрского рефери при команде «брек».

Что ж, устроим есенинскую лихорадку. Выложил прибалдевшим музыкантам на потраву ещё один шедевр «Москва» из репертуара группы «Монгол Шуудан».

— Может, ещё подгонишь нам чего-нибудь из Есенина? — слегка обнаглел Слободкин.

— Хорошего понемногу, — ответил я, — Вам бы этого материала переварить к выступлению.

В один из перекуров Аллы я увёл её подальше от курилки, где сидели несколько куряг, и попробовал было напроситься в гости. У неё запрыгали весёлые чёртики в глазах, но ответила спокойно:

— Извини, Мишенька. Я сейчас у родителей живу с дочкой. В моей квартире гостят родственники с Пермской области.

— Твою… Октаву! — не сдержался я, — Тогда поедем… Есть куда поехать. Ты когда заканчиваешь здесь? Давай, я подготовлю место и заеду за тобой.

— Нет, Миш, — вздохнув, покачала головой певица, — Ты так чертовски обаятелен, что дышать порой забываешь в твоём присутствии, и голова даже кружится, но я прекрасно знаю, сколько тебе лет. Не хватало мне пятен в своей биографии. Только не обижайся, пожалуйста. Всё у тебя впереди.

— Никто бы не узнал, — угрюмо проворчал я ей вслед.

Перед тем, как распрощаться с музыкантами, я попросил у худрука разрешения позвонить из его кабинета Гене Торчинскому. Узнать, что там нового произошло на музыкальном фронте. Образовалось свободное время до встречи с Фирсовым, которое требовалось как-то убить. Гена попенял мне, что никак не подъеду на репетицию оркестра в Консерватории. Раз такие кренделя, то решили с Хвостом рвануть в музыкальную обитель.

Пока добирались до улицы Герцена, я проанализировал своё фиаско с Пугачёвой и пришёл к выводу, что так даже лучше. Никаких амбициозных див мне в своей постели больше не надо. Доживу до официального возраста спелости и попросту женюсь на Инке. Вся дальнейшая жизнь будет складываться вокруг этого события.