Продавщица 4: А с платформы говорят…

Глава 9

Признаться, я всю жизнь чего-то боялась. Сначала — обычных детских вещей: что кто-то тебя съест ночью, когда ты бежишь из туалета, или что гроб на колесиках, рассказом про который девочки из моего класса пугали друг дружку на переменах, в реальности существует. Рассказывать историю про гробик требовалось всенепременно замогильным голосом, вращая глазами и делая страшное выражение лица. Эта и другие подобные ей страшилки вовсю бродили по школе и передавались от старших к младшим, из поколения в поколение, обрастая все новыми и новыми подробностями. Помню, как я, уже будучи взрослой, услышала, как лопоухая рыженькая девочка с веснушками и в цветастом платьице, которая проходила мимо меня по улице, взахлеб рассказывала своей подружке:

— И вот лежит, значит, эта девочка, а во рту у нее — колесико от гробика… А ведь ей говорили…

— Мамочки! — взвигнула от ужаса вторая девочка и прижала ладони к лицу. А я, уже взрослая на тот момент тетя лет тридцати пяти, ускорила шаг, изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение лица и закусив губу, чтобы не испугать девчонок прорывавшимся громким хохотом. Колесико во рту, умора!… А какой страшной когда-то казалась мне эта история, надо же! И как это девочка не подавилась колесиком…

Помимо истории про гробик на колесиках, в нашей школе также были популярны рассказы про зеленую пластинку, которую ни за что нельзя включать на проигрывателе, иначе все умрут, красное пятно на стене, черного пионера, белую мумию и прочую детскую дребедень. Точнее, дребеденью-то все это казалось взрослым, а вот девятилетняя Галя страшно боялась засыпать у стены…

Еще я жутко боялась, что у меня выпадут зубы. Так мне и было сказано: «Будешь есть много конфет — зубы выпадут». К шести годам, когда первые молочные зубы стали выпадать, я впала в ужас от того, что страшное конфетное пророчество сбывается. Спасла меня подружка Рита, которая всегда знала все лучше меня, несмотря на то, что была моей ровесницей.

— Ты фто, дула? Они у всех выпадают! Потом выластают заново! — сказала она, светя беззубой улыбкой, когда я заявилась в слезах к ней на порог. — Не палься! Заходи, мультики будем смотлеть!

Дровишек в костер моих детских страхов когда-то заботливо подкинул и дедушка Коля, который барыжил самогоном и тщательно оберегал свой аппарат от посягательств шаловливых детских рук. Чтобы напрочь отбить у меня интерес к своему самопальному агрегату, брагой из которого лакомилось все мужское население двора, он надел на него резиновую перчатку и настрого наказал мне, совершенно не тревожась за детскую психику:

— Тронешь — рука тебя схватит и никогда не отпустит. Так и будешь по двору аппарат таскать…

Содержимое аппарата меня, конечно, не привлекало. А вот сам принцип работы агрегата мне был любопытен. Однако нарушить запрет дедушки я так и не решилась, поэтому просто наблюдала за процессом самогоноварения издали.

На этом, правда, перечень моих страхов не закончился. Еще я очень боялась темноты. Маман на пару с папой, узнав об этом, пожали плечами и равнодушно сказали: «С возрастом пройдет». Однако дедушка, привыкший доводить все до конца и являющийся сторонником радикальных методов воспитания, решил во что бы то ни стало избавить меня от этой детской фобии или, как он сам выразился, «хрени», и попросту начал выкручивать лампочку в комнате на ночь. Закончилось это тем, что однажды я попросту ушла спать в туалет и свернулась там на полу калачиком, включив свет и завернувшись в одеяло. Измученная ужасами предыдущих бессонных ночей, я спала, как убитая, и проснулась только тогда, когда бабушка, собравшаяся под утро в сортир, начала подозревать самое худшее и стала ногами выносить дверь.

В итоге меня подняли с толчка, на котором я уже успела уснуть, и проводили спать обратно в комнату. Бабуля добавила к биографии дедушки несколько непечатных характеристик и уже следующим вечером самолично презентовала мне ночник и кулек с ирисками, чтобы я не расстраивалась.

Ночник мне очень понравился, а вот ириски — не очень, так как зубы они склеивали не хуже клея «Момент». Потом ночник, правда, куда-то потерялся… Однако не так давно, побродив по блошиному рынку возле метро «Удельная», я совершенно неожиданно для себя нашла абсолютно такой же желто-белый пузатенький девайс из СССР и, конечно же, мигом купила. Странного вида женщина, замотанная в цветастый балахон, довольно спрятав в карман пятисотенную купюру, сказала мне:

— С сюрпризом вещица-то… Ежели еще где такую увидишь — смело загадывай желание! Обязательно исполнится! Да не думай, не сумасшедшая я!

Уж не знаю, правда ли вещица обладала какими-то волшебными свойствами, или ушлая тетя-продавщица просто проехалась мне по ушам, чтобы я не передумала насчет покупки, но на следующий день после ее покупки я встретила своего будущего супруга Гошу…

С возрастом, конечно, детские страхи исчезли. А на смену им пришли другие, новые. Будучи подростком, я боялась, что не сумею правильно запеленать и покормить грудного братца Димку и получу серьезный нагоняй от родителей. Потом, став уже взрослой — что меня выгонят с работы. Хотя кто будет выгонять сотрудников из конторы, в которой и так работают десять человек вместо положенных двадцати пяти…

А еще у меня жутко похолодели руки и ноги, а спину прошиб холодный пот, когда я впервые в жизни пришла проводить урок литературы, совершенно не имея педагогического образования и не имея ни малейшего представления о том, как нужно учить детей. Если бы не дружеское подталкивание в спину от Катерины Михайловны, я бы так, наверное, никогда и не решилась войти в класс, где на тебя смотрят тридцать пар любопытных глаз…

Боялась я и своего внезапного разоблачения в новом мире. И в первый, и во второй, и даже в третий раз, когда уже с полным правом могла называть себя бывалой попаданкой. В конце концов, ни школу КГБ, ни даже театральный институт я не заканчивала, и притворяться не особо-то умею. А ну как умная и дотошная Верочка сообразит, что как-то уж очень неуклюже я веду и себя и учинит серьезный расспрос о биографии предков и подробностях жизни в подмосковном городке, откуда я якобы приехала в Москву? Или строгая завуч Наталья Дмитриевна устроит мне тест на профпригодность и поймет, что продавщица Галочка с аттестатом об окончании десяти классов никогда в жизни не училась не то что в педагогическом институте, а даже в самом захудалом техникуме? А уж Лида с ее-то приметливым характером и способностью замечать все и вся и видеть людей насквозь и подавно могла меня расколоть в два счета…

Однако ничего подобного не произошло, и ни один из моих страхов, к счастью, так и не сбылся. О том, что я — не настоящая Даша, пока знал только один человек, и я была абсолютно уверена, что он никому не выдаст мою тайну. Туалетному монстру я, видимо, не пришлась по вкусу — уж очень тощей и нескладной я была в детстве. На месте молочных зубов появились постоянные, как и обещала шепелявая Рита. Резиновая рука не захотела со мной связываться. Мои соседки по общежитию тоже ни на секунду не усомнились в том, что я — их подружка Даша Кислицына, которую они знают с начальной школы, а не сорокадевятилетняя Галя со смешной фамилией «Пряник». С работой школьной учительницы я вроде бы довольно успешно справлялась и даже внеклассную нагрузку на себя взяла — сводила ребятишек в поход и помогла бедолаге Сережке Лютикову выйти с достоинством из крайне неприятной ситуации. А строгую Наталью Дмитриевну в нашей школе со временем заменила милейшая Катерина Михайловна, успевшая стать мне хорошей приятельницей.

А спустя неделю пребывания в должности завуча ленинградской школы мне было уже не до прежних страхов. Я перестала бояться практически всего на свете и стала даже втайне мечтать о том, чтобы меня кто-нибудь прикончил. Видимо, правду говорят, что лучшее средство от любой фобии — это усталость. Едва освободившись в пятницу вечером, я кинулась к ближайшему отделению почты, заказала звонок в Москву, дождалась своей очереди в кабинку и, услышав в трубке знакомый низкий голос, начала вопить:

— Катерина Михайловна, голубушка! Все, уезжаю я отсюда, сил моих никаких нет! Голова кругом! Ну какой из меня завуч?

— Что, Дарья Ивановна, можно поздравить с почином? — весело ответила коллега, ничуть не удивившись моей экспрессивной речи. Говорила Катерина Михайловна невнятно: она, кажется, что-то жевала. — Небось учебные планы заполняете? Или восьмиклассник какой за школой курил? Выкладывайте, не стесняйтесь!

— Планы, планы, будь они неладны! — я едва успела сдержаться, чтобы не добавить еще парочку непечатных выражений. — И не только планы! Из РОНО уже раз десять звонили. Концерт им, етить-колотить, нужен в честь седьмого ноября. Велели уже начинать готовиться и программу предоставить. С расписанием тоже беда. Физрук вчера с гриппом свалился, уроков физкультуры теперь нет, ребятня с ума сходит, пар выпускать негде! Раньше хоть по канату ползали, отжимались… Начнут бузить — он им три круга гусиного шага зарядит, и они потом — как шелковые! А сейчас то стекло разобьют, то на перемене подерутся. Нет, родителей, конечно, вызвать можно! Только когда я работать буду, если с утра до вечера воспитательные беседы проводить? Шестиклассники из «А» и «Б» устроили битву портфелями, стенка на стенку! Хорошо хоть парой ссадин обошлось, без сотрясений! Власта Матвеевна ногу сломала! Только через месяц придет! А еще на районные олимпиады надо учеников готовить! А еще в РОНО интересовались, сколько у нас медалистов будет в этом году, и будут ли они вообще! А еще…

— Выдохните, голубушка, — коротко посоветовала мне Катерина Михайловна, не дав закончить мне мою тираду вперемешку со слезами и всхлипываниями.

— Что? — изумленно выпалила я, уставившись в трубку. Неужели мне почудилось?

— Выдохните, — спокойно повторила коллега. — Свет клином на этой работе не сошелся.

— Как это? — глупо спросила я, не веря своим ушам. Неужели это наша трудоголичка Катерина Михайловна говорит, что на работе свет клином не сошелся?

— А что, собственно, произошло? Какая такая трагедия? — все так же спокойно и даже чуть с ленцой в голосе поинтересовалась завуч московской школы. В трубке слышалось негромкое звяканье — видимо, она мешала чай в чашке ложечкой. — Школьники подрались? Велика беда! Никто же не умер и в больничку не поехал! Они дрались еще за сотни лет до нашего с Вами рождения. Ну а то, что учительница ногу сломает, Вы тем более никак не могли предвидеть. Раздайте задания, пусть сидят и решают. Вы на этой должности — человек новый, стахановских результатов от Вас пока никто требовать не вправе. Вы только-только вливаетесь в рабочий процесс. Все в порядке. Выдохните. По своему опыту скажу вот что: помните, как я в первое время плакала, когда Наталью Дмитриевну нашу в РОНО забрали, а меня на ее место поставили? Даже с Климентом Кузьмичом своим чуть не разругалась вдрызг.

— Помню, — уже чуть более спокойно сказала я. Да уж, страсти тогда кипели не хуже, чем в латиноамериканских сериалах.

— Так вот, — продолжала Катерина Михайловна, — самое плохое, что Вы можете сделать — это пытаться успеть все и вся. Все равно не успеете, только надорветесь. Сама такая же была. Спасибо Вам все равно никто не скажет и памятник не поставят. Работайте, как можете. Худшее, что может с Вами произойти — это то, что Вас отправят обратно учительницей к нам. Но, согласитесь, ссылка в Москву на должность рядового преподавателя русского языка и литературы — совсем не то, что поездка в Сибирь в качестве жены декабриста, не правда ли? Условия все же более комфортные. Так что работайте себе спокойно, ну а если совсем будет невмоготу — звоните, поговорю с Натальей Дмитриевной, что-нибудь придумаем! Где-то у меня ее телефон остался…

— И то правда, — согласилась я. Мерный, неторопливый тон опытной учительницы привел меня в спокойное расположение духа. И правда, чего это я? Всех дел все равно не переделаешь. А переделаешь — так новых добавят. Знаю еще по опыту работы в магазине.

— Впереди выходные. Сходите в музей, погуляйте по городу, подышите воздухом. В Летний сад наведайтесь, на стрелку Васильевского острова. Мы летом ездили с Климентом Кузьмичом в Ленинград, белые ночи застали. Красота! Детское Село, Петергоф, Ораниенбаум… А ежели почаевничать с подругами хотите, то берите билет — и к нам! Кстати, ко мне тут Софочка зашла в гости. Софочка, ты приютишь Дашу на выходные?

— Конечно! — послышался бодрый голос другой моей знакомой — мудрой, проницательной и невероятно трудоспособной Софьи Файнштейн. Это благодаря ей в пятидесятых сотрудникам милиции удалось изловить маньяка по кличке «Мосгаз». — Пусть приезжает! Соберем женсовет, обсудим будни завуча… Одна голова хорошо, а у нас будет целых три.

— Как у Змея Горыныча, — хмыкнула я, повеселев. — Ладушки! Спасибо за приглашение, Сонечка! Бегу брать билеты.

В приподнятом расположении духа я дошла до дома. Сейчас соберу сумку — и вперед, на вокзал. Ближайшим поездом укачу в Москву на выходные. Да чего там собираться? Щетка, зубной порошок, прочие мыльно-рыльные принадлежности — и готово. Я уже давно поняла, что нет никакой необходимости таскать в путешествия половину домашнего скарба. Жаль только, что нет у меня тут в СССР моей любимой ортопедической подушечки, на которой я так сладко засыпаю…

— Привет! — вдруг окликнул меня кто-то.

— При… ох, ничего себе! Ты ли это?

— Я… А это тебе, — смущенно сказал Макс, протягивая красивый букет хризантем.

— Я тебя и не узнала, — опешила я. — Ты ли это? Всего неделю не виделись.

От развязного хиппи с хайратником и разноцветными ленточками в волосах не осталось и следа. «Зингер» выглядел, точно мой знакомый Николай до того, как обратился в хиппи: хороший бежевый плащ, начищенные ботинки, которые, кажется, называли «лоферами», тщательно отглаженные брюки и скромный, но хорошего качества шейный платок. Волосы его были такими же длинными — уже успели отрасти после нашей вечеринки, которую мы, нарядившись стилягами, когда-то устроили на кухне. Но он просто убрал их в аккуратный хвост, а бороду подстриг и подровнял.

— У меня есть два билета в партер, в Мариинку. На сегодняшний вечер. Пойдешь? Дают «Евгения Онегина»…

— А как ты адрес мой узнал? — удивленно спросила я.

— Ну… ты сама как-то говорила, где живешь, а я примерно вспомнил, где этот дом, — смущенно водя ногой по асфальту, признался Макс. — Так пойдем?

Я в задумчивости смотрела на приятеля. Так-с, кажется, все ясно… У меня намечается еще один ухажер. Во время своего первого путешествия в СССР я чуть было не стала женой отличного парня — Вани. Впрочем, потом, взвесив все «за» и «против», я все же решилась ему во всем признаться и не приняла предложение. Во второй раз я чуть было не закрутила роман с Николаем, который теперь в кругах хиппи был известен под именем «Клаус». Вежливый и дипломатичный парень смирился с тем, что никогда не станет «больше, чем другом», и мы просто продолжили приятельствовать. А со временем Николай превратился в Клауса. Теперь он выглядел, как самый настоящий хиппи, был завсегдатаем встреч неформалов у памятника Маяковскому и даже пару раз скатался «на собаках» в Ленинград вместе со своими друзьями.

А теперь, получается, и Макс ко мне стал неравнодушен. И кажется, я поняла, откуда ноги растут. По собственной воле он вряд ли додумался бы обратить на меня внимание — развеселая холостяцкая жизнь его вполне устраивала. Видимо, добрейшей души соседка, души не чающая в великовозрастном холостяке, вознамерилась устроить его личную жизнь и сказала, чтобы он принарядился и пригласил куда-нибудь свою симпатичную гостью. То-то она меня на оладушки зазывала! Наверное, хотела завести извечную беседу о том, что «нехорошо женщине оставаться одной»…

Макс, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, продолжал ждать моего ответа. Я все так же продолжала стоять, в задумчивости закусив губу. Нет, лучше все-таки не наступать на прежние грабли. По себе знаю, что нет ничего более унизительного и неприятного, чем ходить во френдзоне, надеясь что тебя хоть когда-нибудь, да полюбят. Дружить можно только тогда, когда ни один из друзей не имеет на другого никаких матримониальных планов. А у внезапно ставшего романтичным Макса они явно имеются. Не просто же так он уже больше часа околачивается с букетом возле моего подъезда! Сходим в театр, потом — в кино, потом — погудим в «Сайгоне», а там, глядишь, мне снова придется оправдываться, почему я не могу стать хозяйкой в квартире, где пока главенствует пушистый кот Барон. Как бы поступить так, чтобы не обидеть доброго парня?

— Слушай, я бы с радостью, но не могу — в Москву уезжаю, прямо сейчас, — сказала я наконец, принимая букет. — А за цветочки спасибо, очень красивые, правда-правда!

— Ясно, — помрачнел Макс. — Ну хотя бы на Московский-то тебя проводить можно? А потом я в «Сайгон» двину, оттуда пешком совсем недалеко…

— Проводить можно, по-дружески, — подчеркнула я, чтобы не давать хорошему мужчине ложных надежд. — Если очень хочешь. Ты подожди, я цветы в вазу поставлю, окей?

— Окей, — также мрачно ответил Макс. — По-дружески, так по-дружески. Эх, видимо, судьба мне ходить в холостяках. Ты собирайся, а я пока покурю!

И он чиркнул зажигалкой.