Продавщица 4: А с платформы говорят…

Глава 20

— Здравствуйте! — дыша духами и туманами, загадочно произнесла еще раз дама и уставилась на меня, видимо, в ожидании, что я метнусь кабанчиком и подставлю ей кресло, которого в кабинете отродясь не было. Однако я, не двинувшись с места, продолжала просто смотреть на пришедшую, не выражая ни радости, ни досады. Да уж, вот так привет из прошлого…

Техничка тетя Люба, спешно прихватив со стола кусочек пирога, ретировалась, а я указала рукой на освободившийся стул.

— Присаживайтесь… Слушаю Вас.

Дама, жеманничая, сняла пальто, повесила его на спинку стула и уселась на местечко, которое для нее еще недавно так радушно нагрела автор кулинарного шедевра. Томик стихов, который дама притащила с собой, остался лежать у нее на коленях.

— Меня зовут Наталья Евгеньевна, — с достоинством императрицы произнесла она, поморщившись и сметая крошки от пирога, оставленные тетей Любой.

— Очень приятно, — вежливо ответила я и, встав, подошла к окну, чтобы открыть форточку. Сделала я это по двум причинам. Во-первых, хоть дама и присутствовала в кабинете не более минуты, он уже насквозь пропах ее неприятными духами, от которых меня затошнило, а во-вторых, мне было позарез необходимо скрыть улыбку, которая нарисовалась на моем лице. Это была не кто иная, как моя несостоявшаяся свекровь, мама моего бывшего возлюбленного и сожителя Толика.

Перепутать ее с кем-либо было невозможно. Наталья Евгеньевна, сколько я ее помнила, застряла в каком-то неопределенном возрасте — между тридцатью пятью и шестьюдесятью, и всегда немного смахивала на городскую сумасшедшую. Она всегда носила с собой пухлый блокнот, в который записывала дурацкие стихи собственного сочинения, носила одно и то же пальто, шляпу и считала себя второй Ахматовой. Поначалу от нее пахло просто невкусными духами, а потом — невкусными духами и кошатиной. А еще у нее была странная, почти маниакальная и патологическая любовь к сыну, которая, по моему предположению, его и сгубила.

Замуж Наталья Евгеньевна, несмотря на всю свою придурь, то есть экстравагантность, если быть вежливым, все же успела сходить, правда, ненадолго и, в отличие от многих советских детей из неполных семей, Толик знал, кто его отец. Он даже виделся с ним пару раз, уже будучи подростком. А посему выдумывать легенду про космонавта, капитана дальнего плавания или полярника, которого съели дикие медведи, не было необходимости.

Как и многие девушки, чья юность выпала на шестидесятые года двадцатого века, со своим будущим мужем Наталья Евгеньевна, тогда — просто Наташа, познакомилась на танцплощадке. Туда ее притащила подружка, с которой они вместе учились на последнем курсе литературного института. В тот вечер на танцплощадку нагрянула группа курсантов, у которых на рукавах гимнастерок красовались целых четыре нашивки. Это значило, что они — на последнем курсе военного училища, и вот-вот поедут по распределению служить туда, куда, как выражалась моя любимая бабушка, «Макар телят не гонял».

«Гонять телят» юных офицеров, окончивших военное училище, могли отправить практически в любой уголок великого и необъятного СССР. Молодые парни это хорошо понимали, и многие из них были совершенно не прочь жениться, напротив, даже охотно стремились обзавестись семьей. Только вот далеко на каждая девушка была готова выйти замуж за лейтенанта — не все потом становились генералами, получали хорошую должность в штабе и квартиру в Москве. Нередко, чтобы заслужить право жить хорошо, семье военного нужно было лет двадцать или даже больше помотаться по самым отдаленным гарнизонам.

На юную хорошенькую Наташеньку, которая все время витала в облаках, положил глаз выпускник Михайловской Военной Артиллерийской Академии Володя. Он лихо кружил девушку в танце, угощал ситро из автомата и мороженым, потом проводил до дома и всеми правдами и неправдами сумел выцарапать у нее заветный номер телефона. Сама Наташенька, в отличие от ее жаждущей устроить личную жизнь подружки, замуж совершенно не стремилась. Вести домашнее хозяйство она не хотела: готовить не умела, и что такое стирка и уборка, не знала совершенно. Все и вся за нее делала любящая бабушка, пока родители пропадали на работе.

Курсант Володя поначалу не очень понравился Наташе: ниже ее ростом, лопоухий и веснушчатый. Однако когда он, пригласив девушку на второе свидание, прочитал ей какой-то сонет, Наташа растаяла. Володя, у которого поджимало время (до выпуска из училища и распределения на офицерскую службу оставался всего месяц), понял, что не стоит упускать момент, еще пару-тройку раз прокатился с ней на каруселях и быстренько, пока рыбка не уплыла, сделал девушке предложение, встав на одно колено. Очарованная Наташенька мигом согласилась, и Володя, подаривший ей дешевенькое колечко, облегченно выдохнул. Влюбленные подали заявление в ЗАГС и наскоро расписались. Свадьбу сыграли скромную — простое чаепитие дома.

Распределили Володю в какой-то забытый всеми военный гарнизон под Красноярском — туда, где, зимой морозы под минус пятьдесят, а летом — жарища и комары размером с овода. Он получил вместе с женой жилье в офицерском общежитии и был безмерно рад, что успел обзавестись семьей до того, как начал военную службу. Тяжело одному на новом месте, хочется тепла и уюта, а посему нужна женщина.

Обрадованная Наташа мигом побросала в чемодан пару платьев, свитер, валенки, пальто, любимый томик со стихотворениями Пушкина и, мысленно читая: «Во глубине сибирских руд» и представляя себя женой декабриста, попрощалась с родными «навсегда» и двинулась с новоиспеченным счастливым супругом на вокзал.

Однако всего через два месяца идиллия закончилась. Наташенька неожиданно позвонила вечером в двери родительского дома. Открывшая ей дверь бабушка только ошалело смотрелана вновь прибывшую декабристку, а та, зашвырнув чемодан подальше, молча удалилась в свою комнату. Чуть позже, рыдая на кухне, она поведала родственникам горькую историю своей скоротечной любви.

Представления юной и постоянно витавшей в облаках Наташеньки о семейной жизни разбились о быт практически сразу же. Не такой уж радужной оказалась ее семейная жизнь. В офицерском общежитии то и дело случались перебои с водой и электричеством. Ужинали при свечах, но потому что света не было, а не по причине романтического настроения. Кое-где сохранилось и печное отопление. Иногда Наташе приходилось самой колоть дрова вместе с соседками, чтобы натопить старую печку. Мужья-офицеры, конечно, помогали своим женщинам, конечно, но большую часть времени они пропадали на службе. А еще тяжело было завести подруг — жизнь жены офицера такова, что нередко приходится переезжать. Дети из офицерских семей к пятому-шестому классу часто успевали поменять не одну школу — их отцов постоянно куда-то переводили.

Еще недавно, трясясь на нижней полке плацкартного вагона, следующего в Красноярск, молодая жена держала за руку супруга, любовалась на его красивую форму, лейтенантские погоны и представляла, как они вечером будут гулять под ручку по паркам, целоваться, обниматься, а она станет читать ему стихи собственного сочинения… Володя же станет каждый день дарить ей букеты… И так будет каждый день.

Но не тут-то было… Умученному за день воинской службой голодному супругу было не до сонетов, букетов, конфет и романтических сюрпризов. Он требовал борща, а еще — глаженой формы и чистого исподнего. Наташеньке, которая за всю жизнь даже стиральную машину ни разу не включила, приходилось теперь вручную стирать одежду и кипятить постельное белье в ведре на плите… Ей, изнеженной родителями и обеими бабушками, нужно было всему учиться практически с нуля. Спать в офицерском блоке можно было, только накрыв лицо марлей. Иначе можно было проснуться от того, что по тебе ползет таракан. А еще под половицами в комнате нередко скреблись мыши.

В общем и целом, это была не такая уж беда. Положа руку на сердце, можно сказать, что тысячи девушек, только выйдя замуж, ничего не умеют, но начинают постепенно постигать азы ведения хозяйства. Ничего, потом привыкают и даже живут вполне счастливо. Только не моя будущая несостоявшаяся свекровь. Юной поэтессе претила такая жизнь. От запахов борщей и сала Наташу передергивало, от хлорки — так и вовсе тошнило, тараканов и мышей она боялась до жути, да и разговоры соседок о мужьях и голопопых детях, у которых режутся зубки, ее раздражали. Соседки же, в свою очередь, считали Наташу белоручкой и малахольной, а над ее стихами откровенно посмеивались.

А тут еще Володя этот, чтоб его… Не таким уж и принцем из сказки он оказался на поверку.

— Я мужик! Наташа, где борщ? Я хочу борща! Надоели мне твои салатики! Ты вообще готовить не умеешь! У меня гора грязного белья! Что ты делаешь целыми днями? Во мне восемьдесят килограмм веса! Я что, росой должен питаться? — стучал он кулаком по столу. — Или свои сонеты мне к чаю предложишь? Да ты и чаю-то скипятить не можешь! Поставила на газ новый чайник эмалированный и ушла свою поэму дописывать, он и сгорел! А жалованье мне, между прочим, только в конце месяца выдадут! Я перед тем, как в эту тьму-таракань ехать, специально заранее женился, думал — хозяйка в доме будет, жена, уютно будет, тепло… А привез поэтессу, которая витает в облаках швабру в руки взять ленится! Зачем мне такая жена?

Короче говоря, любовная лодка очень и очень скоро разбилась о быт. В очередной раз поругавшись с мужем, Наташенька решила, что пора бежать в ночь, схватила пальто, натянула полусапожки и была такова. Вопреки ее надеждам, супруг Володя не бросился за ней и даже не попытался остановить — просто пожал плечами, хмыкнул и пошел ужинать к сослуживцу, а после собственноручно простирнул бельишко в раковине, отстоял очередь в общий душ и завалился отдыхать.

Уже приехав на вокзал, Наташенька вдруг с ужасом обнаружила, что на дворе уже почти полночь, и, если не окажется билетов на поезд до Ленинграда, ей ни за что не вернуться обратно домой. А топать одной через полгорода было очень страшно. Однако судьба, видимо, сжалилась над юной дурочкой. Ей в очередной раз повезло — на вокзале выяснилось, что поезд до Ленинграда отправляется через час, и есть одно место в плацкартном вагоне на верхней полке у туалета. Раздумывать она не стала: принимать решение нужно было быстро. Спустя пару дней пути новоиспеченная жена слезла с верхней полки и вновь оказалась дома.

— Не для меня такая жизнь, — пафосно воскликнула она, когда добрая бабушка Тася, изо всех сил жалевшая внучку, притащила ей чаю с зефиром. — Что же делать? Что делать?

— Тьфу ты! Что делать, что делать… Муравью хвост приделать, — внезапно сказала молчавшая до этого в углу вторая бабушка — Люда, мама Наташиного папы. Она приехала к бабушке Тасе погостить из деревни. — Дура ты, Наташка.

Бабушка Люда выросла и всю жизнь прожила в сельской местности и поэтому в выражениях не стеснялась. Внучку она, хоть и считала слегка «не от мира сего», все же любила и сейчас посчитала нужным открыть ей глаза на происходящее.

— Что-о? — изумилась юная поэтесса, от неожиданности чуть не подавившись зефиром. — Это некультурно!

— Едрид Мадрид! — снова беззлобно ругнулась бабушка Люда. — Культуры-мультуры ей захотелось! Возомнила себя второй Ахматовой! Не по Хуану сомбреро, то есть не по Сеньке шапка! Ну какая из тебя поэтесса? Из них жены никудышные! Ты пойми, дурья твоя башка: ты замуж вышла. Вышла замуж — живи с мужем! Думаешь, легко твоему Володе на службе? Он с утра до ночи солдат по плацу гоняет и от начальства ор выслушивает. Ему уют домашний нужен! Он хочет прийти домой, и чтобы там хорошо было, еда на столе, уютно, чисто… Скучает он по уюту в глухомани своей. Он же домашнего тепла тыщу лет не видел. Ну какая радость в жизни у парня? Ты же сама нам рассказывала: он пятый ребенок в семье, лишний рот, сначала Суворовское училище, потом еще одно, высшее, потом сослали его в тьму-таракань лейтенантом… Ему надежный тыл требуется! А ты его стихами своими кормишь!

— Что же мне делать? — растерянно пробормотала Наташенька, доедая в одно лицо пачку зефира. Она уже поняла, что сглупила, решив устроить «уход в ночь». — Володя — он, в целом, хороший…

— Езжай назад, дурында, к своему Володе, — поддержала бабушку Люду другая бабушка. — Прямо послезавтра. В ножки мужу упадешь, повинишься — авось и примет назад. Если не сглупишь, то помяни мое слово — вернетесь когда-нибудь в Ленинград или даже в Москве устроитесь, квартиру получите, может, и генеральшей станешь. А сейчас привыкай быть женой лейтенанта, коли вышла замуж. Да невелика беда — в тазу бельишко простирнуть да борщеца наварить. Я хоть и люблю тебя, однако, сама понимаешь, век бабий короток. Кто, кроме нас, тебе правду скажет?

— А почему послезавтра ехать, а не сегодня? — вяло спросила беглая супруга, шмыгая носом.

— А потому что сейчас ты спать идешь, а завтра я тебя буду учить борщ варить, — как об уже давно решенном деле, сказала бабушка Люда.

Однако плану, который подсказали Наташеньке мудрые бабушки, не суждено было сбыться. Было слишком поздно. Супруг, которому она телеграфировала в Красноярск о скором возвращении, приветливо встретил ее на вокзале, предложил выпить чаю с пирожками и твердо сказал:

— В общем так, милая женушка, я человек военный, прямой и хитрить не умею. Скажу без обиняков, как есть. Вижу, не по нраву тебе жизнь жены офицера. Ты же и себя, и меня мучаешь.

— Нет-нет, Володенька, что ты, — испуганно затараторила Наташа. — Смотри, я уже почти всему научилась. Вот борщ, например — могу прямо сегодня приготовить. Берешь луковицу, капусту, свеклу… А как кипятить белье, я теперь знаю! Бабушка научила! Ты не переживай, я со всем справлюсь! Заживем!

— Да погоди ты со своей свеклой, — отмахнулся Володя, потирая озябшие руки. — Я же знаю, что ты не такая. Ясное дело, бабушка добра тебе желает. Только вот что я тебе скажу: ошибся я, поторопился. И ты ошиблась. Парни-однокурсники меня подбили: женись, женись, уедешь в тайгу, там с женой тебе проще будет… Чуть себе и тебе судьбу не сломал. Я не мальчик уже и вижу, что претит тебе такая жизнь. Неделя, две — и снова заскучаешь. А мне надежная боевая подруга нужна, чтобы везде за мной, и в огонь, и в воду. Через годик меня, может, в другой гарнизон переведут, там условия еще хуже будут. Опять станешь привыкать и мучаться? Так что давай расстанемся по-хорошему. Возвращайся к родителям, тебе в Ленинграде привычнее. Еще выйдешь замуж, какие твои годы? Дня или двух тебе хватит, чтобы собрать вещи? А то ты в прошлый раз без всего убежала…

Ошарашенная супруга помолча, похлопала глазками, потом кивнула, поняв, что спорить бессмысленно.

— Отлично! — спокойно сказал супруг. — Собирайся, спокойно. А потом я тебя на вокзал провожу, сумку донесу. Можешь подавать на развод. Детей у нас нет, развести должны быстро.

План примирения, задуманный мудрыми бабушками, не удался. Всего через несколько дней юная поэтесса вновь вернулась в отчий дом и продолжила писать сонеты, махнув рукой на весь мужской пол. Развели пару и впрямь быстро. А через пару месяцев Наташа узнала, что беременна. Отцу ребенка она, обиженная сразу на всех мужчин в мире, сообщила эту новость не сразу. Только через много-много лет… Теперь смыслом ее жизни стал сын, которая она подвергла самой настоящей гиперопеке. И, к сожалению, расхлебывать последствия этого воспитания пришлось мне…

И вот теперь Наташенька, то есть Наталья Евгеньевна сидела в моем кабинете, глядя на меня, как помещик на крестьянина.

— В Вашей школе учится мой сын, — начала она повелительным тоном…