Продавщица 4: А с платформы говорят…

Глава 13

Еще одна неделя моей работы в качестве заведующего учебной частью ленинградской школы прошла на удивление спокойно. Директора школы по-прежнему не было на месте — застрял в Москве на каком-то симпозиуме. Медсестра Томочка, увидев ворвавшуюся в санчасть «химичку» Вилену Марковну, дико вращающую глазами и что-то бормочущую про ухо в руках, моментально усадила ту на кушетку и насильно влила успокоительное. Ей было не привыкать. За пятнадцать лет нашей Томочке чего только не приходилось делать, помимо уколов пионерам согласно графику прививок: и рыдающего грузного директора, которому третьеклассники подложили дымовуху под дверь, успокаивать, и школоте вывихнутые пальцы вправлять, и выпускников, у которых от чрезмерной нагрузки во время выпускных экзаменов ехала крыша, приводить в чувство… Так что рассказ Вилены Марковны про оторванное ухо школьная медсестра выслушала совершенно спокойно и не приняла всерьез. Она накапала бедолаге успокоительного, посоветовала выпить на ночь чаю с ромашкой и отправила восвояси.

В тот же вечер «химичка» с понурым видом, ссутулившись еще больше, пришла ко мне в кабинет и боязливо положила на мой стол какую-то бумажку, на которой аккуратным каллиграфическим почерком было что-то написано.

— Что это? — равнодушно спросила я, поднимая голову от кипы документов, которые мне кровь из носа нужно было подготовить к восемнадцати часам. В РОНО ожидали итоговую версию сценария праздника, приуроченного к 7 ноября. — Отпуск Вам пока не положен, четверть в самом разгаре. Дождитесь каникул. А летом все вместе в отпуска пойдем.

— Заявление на увольнение я написала тут, — шмыгая носом, пробормотала Вилена Марковна. — Я в отделение сейчас пойду, явку с повинной писать… А этот… он в больнице?

— Этого зовут Костя, а фамилия его — Заболотный, — спокойно сказала я, отодвигая заявление обратно на край стола. Я решила не мучать больше «химичку». Да и терять преподавателя химии в самом начале учебного года — такое себе. Вилена Марковна, конечно, обладала массой недостатков, но с преподаванием своего предмета справлялась. — Так мальчика впредь и зовите, а не «этот». Можете по имени, можете по фамилии, как Вам удобно. Но, пожалуйста, без «поганцев», «лодырей» и прочего. Идите-ка домой, чайку попейте, успокойтесь. А завтра у Вас, кажется, несколько контрольных?

Я хотела еще добавить что-то вроде: «Не позорьте гордое звание советского учителя!», но решила, что будет как-то уж совсем чересчур пафосно.

— А этот… Костя? — продолжала допытываться ничего не понимающая Вилена Марковна, глядя на меня выпученными рыбьими глазами.

— Да все в порядке с Вашим Костей, до свадьбы заживет, — я устало потянулась за столом и решила наконец раскрыть правду. А то, чего доброго, мучающаяся угрызениями совести «химичка» и взаправду пойдет в отделение милиции писать бумагу о том, как оторвала ухо восьмикласснику. Даже жаль ее стало. Представляю, какие были бы лица у сотрудников местного РУВД. Скорее всего, прямиком позвонили бы в больницу имени Скворцова-Степанова на Удельную. — У него уши с детства отморожены. Слышит хорошо, но раковины пришлось удалить. Волосы длинные он носит, чтобы незаметно было. Ему отец в подарок протезы ушные привез. Они заграничные, на суровые старорежимные методы воспитания не рассчитаны. Вот и оторвалось ушко у парня ненароком. Поэтому Вы впредь учеников за уши лучше не хватайте. И за остальные части тела тоже. А то клея на всех не напасешься… — я изо всех сил старалась перевести произошедшее в шутку.

— А… оно… как это? — облегченно залепетала химичка. — Мне… это… куда?

— Домой, — повторила я, закрывая папку с документами и вставая из-за стола. — Домой, Вилена Марковна. Ужинать и отдыхать. Посмотрите телевизор, почитайте книжку… Да не переживайте Вы так, все нормально. Но если я еще узнаю про Ваше рукоприкладство — спуску не дам.

Обрадованная «химичка» закивала, не веря своим ушам, пробормотала: «Конечно, конечно!», пулей вылетела из кабинета и понеслась по коридору домой, обрадованная, что все благополучно разрешилось. Я услышала только цоканье ее высоких каблуков.

Несмотря на то, что я строго-настрого запретила ученикам восьмого «Б» выносить сор из избы, история с ушами моментально разнеслась по всей школе. И неудивительно: ребятня способна при желании разузнать все, что угодно. Тихий, неприметный и совершенно никому не известный Костик Заболотный, проводящий все перемены в обнимку с книжкой на подоконнике в школьном коридоре, в одночасье стал героем, школьной легендой.

Поначалу я хотела было поругать восьмиклассников за излишнюю болтливость, но позже, поразмыслив, решила, что нет худа без добра. Благодаря конфузу с ухом хулиганские выходки в школе практически прекратились. Мальчишкам было больше не интересно лупить друг друга портфелями и плеваться через пустые ручки жеваной бумагой. Даже наклейки «Ищу жену» на спинах учеников встречались все реже. Матримониальные планы, кажется, на время были позабыты.

Вся ребятня, от мала до велика, теперь не дралась на переменах, а приходила в восьмой «Б», чтобы посмотреть на Костины удивительные протезы. Особо смелые просили даже потрогать искусственные уши, и Костик милостиво разрешал это сделать особо вежливым и настойчивым.

А еще ребятня моментально придумала новую шутку. Так, когда наш школьный завхоз — пожилая сухонькая Нина Семеновна для острастки грозила какому-нибудь проштрафившемуся пионеру, тот тут же прикрывал уши и вопил:

— Не надо, пожалуйста! У меня протезы! Оторвете еще!

Не обошла эта новость и девочек, и Костик, ранее никогда не пользовавшийся успехом у женского пола, мигом стал предметом обожания, несмотря на отсутствие ушей. В глазах почти всех наших школьниц от двенадцати до шестнадцати лет он был просто героем — не испугался дать вежливый отпор Вилене Марковне. Воздыхательницы прямо-таки облепили моего будущего свекра: караулили парня после уроков у школы, тайно подбрасывали ему записочки в портфель в стиле: «Костя, я тебя люблю! Приходи за школу после шестого урока. Пойдем в кино! Алена». В конце записочки обязательно был оттиск помады с губ.

Ошалевший от неожиданности свалившейся на него популярности Костик поначалу радовался, а потом ему это, кажется, поднадоело. И неудивительно: парень был тихоней и книжным человеком. Остался он таким и в зрелом возрасте. После того, как мы с Гошей поженились, он вместе с моей свекровью окончательно обосновался на даче, на которую и так ездил довольно часто. Константин Петрович все так же носил длинные волосы, хотя все вокруг прекрасно знали о его особенности. Только школьные протезы ему заменили на другие, более современные. Как только выдавалась свободная минутка, свекор садился у камина с толстенной книжкой и мог так просидеть несколько часов кряду, даже забывая о еде. В него пошел и мой настоящий супруг Георгий. Мне порой кажется, что Гоша читать научился раньше, чем говорить.

Но сейчас шел 1975 год, и мой будущий свекор был не солидным и грузным пенсионером Константином Петровичем, а тощим и нескладным восьмиклассником Костиком. Костик, которому очень быстро надоели назойливые ухаживания пионерок, попросту начал их шугаться и прятаться в мужском туалете. Однако настойчивые поклонницы терпеливо поджидали его у двери, и Костик уже пару раз успел опоздать на урок.

Особую активность проявляла десятиклассница Мила, которая ростом и размерами давно догнала школьного физрука и могла запросто поднять пудовую гирю. Не далее, как вчера я, идя с работы домой, увидела парочку: Костик, обреченно глядя себе под ноги и таща оба портфеля — свой и Милы, вышагивал по тротуару. Сама же Мила тащила его на буксире, светясь от счастья. Наверное, уже планировала свадьбу…

«Подловила все-таки», — подумала я. Судя по кислой мине Костика, Мила ему совершенно не нравилась. Он попросту боялся чемпионки по гиревому спорту, поэтому и согласился на свидание. И неудивительно: бицепс у Милы был едва ли меньше Костиковой шеи. Да уж, не хотела бы я себе такую свекровь… Из всех девушек, которые неровно дышали к Костику, симпатию у меня вызывала только одна — тихая, румяная и полненькая одноклассница Марина, обладательница кудрявых золотистых волос и чудесных синих глаз. Мариночка была единственной, кто не докучал парню, не писал никаких записок и нигде его не поджидал. Однако мне, как женщине, невооруженным взглядом было видно, как она на него смотрит…

Надо бы, конечно, помочь бедолаге, а то, не ровен час, скоро в ЗАГС потащат. Но как это сделать, я не имела ни малейшего представления. У меня и так от забот голова шла кругом. На улице вечерами было уже довольно прохладно, а из более-менее теплой одежды у меня имелся только плащ, да пара свитеров. Пришлось прибавить шаг, чтобы не замерзнуть.

Я решила устроить себе выходные, полные самого отъявленного и наглого ничегонеделания. Сейчас приду домой, отогреюсь, отужинаю вкуснейшими блинчиками, которые, наверное, уже напекла Вера, помогу ее дочке, маленькой Лидочке с уроками… А после — вернусь к себе в комнату, завернусь на кровати в теплый плед, возьму с книжкой полки увесистый томик с сочинениями Жюля Верна и погружусь в увлекательное чтение про пять недель на воздушном шаре… Когда старенькие часы с маятником, висящие на стене, пробьют десять, отложу книгу в сторону и отправлюсь в объятия Морфея… Ну разве не красота?

Однако моим мечтам об уютном вечере с книжкой в руках и раннем отходе ко сну было не суждено сбыться.

— Привет! — окликнул меня кто-то.

Неужто мой приятель — известный ленинградский хиппи «Зингер», которому заботливая соседка опять велела искать пару, снова объявился с приглашением в партер «Мариинки»? Однако голос был совсем не знакомый.

Я обернулась. Ко мне шагал невысокий полноватый мужчина лет тридцати пяти, с лысиной и брюшком.

— С двух часов дня уже тут торчу, околел, как собака, — недовольно процедил он, ставя на пол объемистую и явно не легкую сумку. Домой пошли!

— Э-э-э… Ты кто? — изумленно спросила я.

— Твой муж Никита, Дарья, — хмыкнул мужчина. — Бывший, правда. К сожалению. К сожалению для тебя. Только фамилия от тебя осталась… Но ты сама виновата, не захотела сохранять отношения… Из-за твоего ужасного характера у нас ничего и не получилось. А ведь тебе к сорока уже… Нехорошо одной быть в таком возрасте.

— Отношения? — машинально повторила я, пропустив мимо ушей колкое замечание насчет возраста. — Сохранять? С тобой?

— Ну да… Приютишь, надеюсь? Я ненадолго…

— Ненадолго? — опять, как эхо, повторила я. — Приютить?

— Ну да… — мужчина уже начал терять терпение. — Пойдем, что ль? Околел я тут, как цуцик. Сигареткой не угостишь?

— Не курю, — вежливо ответила я, изо всех сил стараясь сохранять самообладание. Что происходит, в конце концов?

— Не куришь? — изумился мужчина и спрятал спички обратно в карман. — Вроде курила раньше. Бросила, что ль? Ах да, ты ж завуч теперь. Пионеров стесняешься? Да не переживай, они все в школах своих курят. Я вот с десяти лет курю, и ничего.

— А что Вы, собственно, хотите? — я начала терять терпение. Совершенно не понимаю, что происходит. Неужто чей-то тупой розыгрыш? Насколько я знаю, настоящая Дарья Ивановна Кислицына замужем никогда не была.

А хотя… почему, собственно, не была? С чего вдруг я так решила?

До меня вдруг дошла совершенно очевидная мысль, которая раньше никогда не приходила мне в голову. Я ведь почти ничего не знаю о моей названной сестре-близняшке. Мы с ней так ни разу и не встретились. А собственно, как мы с ней могли встретиться? Я же попадала прямо в ее тело!

Мне известные только сухие скучные факты: Даша Кислицына родилась в тридцатых годах прошлого века, выросла по соседству с другими девочками — Лидой и Верой. Едва окончив школу, Даша рванула в Москву вслед за подружками, чтобы начать новую жизнь. Лида, уехавшая первой, писала подругам такие красивые письма про театры, музеи, метро, что у Даши не осталось ни малейших сомнений — вся жизнь — в Москве, а в крошечном провинциальном городке, где она родилась, жизни нет и никогда не будет… Девушка побросала в старый бабушкин чемодан, сделанный еще до революции, пару ситцевых платьев, старенькие поношенные туфли, связку любимых книжек, взяла паспорт — и была такова. Уехала, чтобы никогда больше не возвращаться в прежнюю жизнь.

Так Даша вместе со своими подружками и стала «лимитой». В общем-то, ничего обидного в этом наименовании не было. Называют же и сейчас приезжих «понаехами», и почти никто уже не обижается… Хочешь работать в Москве — приезжай, соблюдай все необходимые формальности и работай в удовольствие… А в СССР год по лимиту на рабочие места в Москву допускали определенное количество мужчин и женщин из других городов и провинций. Отсюда и пошло название — «лимита».

В работе по лимиту не было ничего зазорного. А что? Работали же, а не тунеядствовали. Но все же к «лимите» коренные москвичи относились настороженно. Считалось, что девушка-лимитчица приезжает в Москву с целью всенепременно выйти замуж и удачно пристроиться. Поэтому юноши-москвичи, наущенные строгими мамами, чаще всего искали себе в жены москвичек. Об этом мне сразу же сказала Лида в первый день, как только я попала в Москву пятидесятых…

Значит, лимитчице Даше все же удалось выйти замуж… И в общем-то, в этом ничего удивительного нет. Когда я попала в СССР в третий раз, на дворе уже была середина семидесятых. За целых одиннадцать лет, что меня там не было, много всего могло случиться… К тому же, не такая уж Даша теперь и «лимита». Она — вполне симпатичная, умная и уважаемая учительница русского языка и литературы… А недавно вообще завучем школы стала…

— Чего на «Вы»-то? Пойдем, что ли? — прервал мои размышления Никита. — Ты теперь культурной ленинградкой заделалась? Замерз я, как собака, и отлить хочу. Дашка, похавать у тебя найдется что-нибудь?

— Пойдем! Дома похаваем! — резко сказала я, заметив соседку, которая, выгуливая собачку неподалеку, прислушивалась к нашему разговору. Еще, чего доброго, пойдут сплетни по дому. Стало ясно, почему я, точнее, настоящая Даша развелась. Кажется, этот чудик от меня просто так не отвяжется. Если не пущу его в квартиру, будет в подъезде ночевать и в дверь трезвонить. Чего доброго, еще и угол пометит.