Продавщица 4: А с платформы говорят…

Глава 3

Посидев еще с полчасика у телефона в прихожей и подумав о своем житье-бытье, я решила, что под лежачий камень коньяк не течет, от дальнейших просиживаний на одном месте толка не будет, и поэтому выход у меня только один: нужно осваиваться в Ленинграде семидесятых, обустраиваться на новом рабочем месте, вливаться в коллектив и привыкать к рабочим будням. И правда, пора бы уже и честь знать — на мое спальное место в квартире Макса по прозвищу «Зингер» наверняка вскоре найдутся желающие. А посему хорошо бы собрать вещички, поблагодарить хозяина за ночлег и чапать по указанному строгой Катериной Михайловной адресу — благо щедрое советское государство и в этот раз не забыло о ценной сотруднице и даже в Ленинграде выделило мне комнатку… Очень хорошо! И снимать не придется! Нет, все же в жизни в СССР были свои неоспоримые плюсы в виде выдаваемого бесплатного жилья, пусть оно и не было по факту в собственности гражданина! Стань я приезжей учительницей в двадцатых годах двадцать первого века, пришлось бы снимать квартиру за половины зарплаты, и это в лучшем случае!

А посему я просто решила действовать в предлагаемых обстоятельствах и приняла тот факт, что в жизни бывалой «попаданки» начинается новый этап — теперь бывшая сотрудница «Магнита» Галочка (она же Даша, она же — Дарья Ивановна) живет не в Москве, где у нее есть уже сложившийся круг общения и хорошие, верные друзья… Здесь уже не встретишь мою бойкую и задорную подружку Лиду и ее верного, доброго, понимающего мужа Андрея. Не зайдешь и на привычные посиделки к словоохотливой Катерине Михайловне… Не угостит пирогом и радушная, но вечно занятая сотрудница милиции Софья Исааковна, благодаря уму, упорству и настойчивости которой и поймали в шестидесятых неуловимого «Мосгаза»… Даже мой хороший товарищ — музыкант Николай, сменивший свой скромный «полубокс» на хайер и известный в среде хиппи под именем «Клаус», теперь далеко… А мой бывший ученик Сережка Лютиков, тоже примкнувший к хиппи, конечно, рад иногда встретить свою учительницу Дарью Ивановну, но у него уже давным-давно своя жизнь: съехал наконец от презирающих его родителей и даже девушку нашел…

«Не ной, Дашутка-Галочка! И не из таких передряг ты выпутывалась! Вперед и с песней! А совсем фигово станет — телефон есть, позвонишь друзьям! А то и на выходных в гости съездишь, Лида же тебя приглашала! Так что хватит киснуть, держи хвост пистолетом!» — подбодрила я себя и направилась в комнату Макса, чтобы выразить хозяину благодарность за ночлег. Уехать, не попрощавшись, было бы не очень красиво с моей стороны.

Чуть приоткрыв дверь во вторую комнату коммунальной квартиры, я услышала громкий раскатистый храп и увидела в ворохе одеял знакомую длинноволосую голову. Росли у Макса волосы, надо сказать, с неимоверной быстротой — к нашему «олдовому сейшену», где мы на коротенькое время превратились в стиляг, он безжалостно состриг свою шевелюру, которая уже доходила почти до поясницы, и превратил свой «хайер» в симпатичный кок. А на мой вопрос, не жалко ли было терять такое богатство, «Зингер» беспечно махнул рукой и сказал: «Пустяки, Дашута, волосы — это ж не зубы, пара месяцев — и снова отрастут! Главное сейчас — подружке твоей помочь!». Кажется, эти хиппи — действительно отличные друзья!

Я решила не будить своего приятеля, привыкшего вести ночной образ жизни и засыпать тогда, когда большинство людей уже просыпается, приводит себя в порядок, позевывая, выпивает чашечку чая или кофе с бутербродом и привычно копытит на работу. Скорее всего, Макс отдыхает перед грядущей сменой в котельной, где он, как я позже узнала, работал в паре с «Гребнем» — будущим автором бессмертной песни про город золотой. Сейчас этот автор был совсем юным… На улице уже похолодало, октябрь, начался отопительный сезон, и котельные снова начали работу. А будущая легенда — красавец Борис Гребенщиков, у которого сегодня, наверное, выходной, будет вечером играть в «Сайгоне». Надо бы как-нибудь снова наведаться в это легендарное заведение на углу Невского и Владимирского проспектов. Почти год прошел с того памятного вечера, когда, замерзнув после долгих прогулок по заснеженному январскому Ленинграду, я отогревалась в шумном заведении, где и увидела впервые молодого автора бессмертного мема «Ленин был грибом» — Сергея Курехина…

«Позже, Дашутка-Галочка!» — одернула я себя. — «Лирическим воспоминаниям будешь предаваться позже. Сначала надо с делами разобраться. Еще нагуляешься, благо на улице — не январь, и мерзнуть не придется». На второй, чистой половинке листочка, где были записаны адреса моего нового жилища и школы, где мне предстояло работать, я наспех черканула слова благодарности за пристанище, предназначавшиеся Максу, положила бумажку на кровать и вышла из комнаты. Проснется — прочитает. Был бы смартфон — отправила бы ему смс.

Но мобильных телефонов в мире, куда я попала, еще нет — первые «звонилки» размером с кирпич начнут появляться только лет через двадцать, в девяностых. Первыми их владельцами станут бритоголовые важные мужчины с перстнями на пальцах и в малиновых пиджаках. Поначалу сотовые телефоны будут считаться атрибутом состоятельности и роскошной жизни. И только потом, в нулевых, их станут завозить в Россию огромными партиями, в обход уплаты таможенных пошлин, а одиозный владелец «Евросети» Евгений Чичваркин яркими слоганами вроде: «Евросеть, Евросеть — цены просто…!» привлечет огромное количество покупателей… «Мобилы» станут доступными, перестанут считаться чем-то из ряда вон выходящим, их начнут покупать себе даже школьники и студенты, станут передавать друг другу смешные мемы и фотки через «блютуз» и ИК-порт… Позже любитель эпатажного поведения что-то не поделит с подразделением «К» и отправится жить на туманный Альбион… Но все это будет еще не скоро. А пока мне придется снова привыкать набирать цифры на стареньком проводном телефоне с крутящимся диском.

Аккуратно притворив дверь, я взяла свою видавшую виды дорожную сумку из кожи «молодого дерматина» (так говаривал мой бывший сожитель Толик), ридикюль, с которым сегодня внезапно обнаружила себя стоящей на набережной Невы, нацепила плащик и обувь и, попросив милейшую Маргариту Петровну — соседку Макса, вышедшую в коридор, закрыть за мной дверь, покинула странноприимный дом, ставший мне уже почти родным.

— Даже чаю не попьешь, Дарьюшка? — расстроенно спросила меня старушка. — А я вот оладушек напекла.

— Спасибо большое! — искренне поблагодарила я Маргариту Петровну. — В следующий раз! — и, спустившись по широкой лестнице, я вышла на улицу Желябова, которая через много лет станет Большой Конюшенной.

На клочке бумаги, который я прихватила с собой, был указан адрес школы, где мне предстояло работать. Я решила сходить туда заранее, чтобы с утра в понедельник не скитаться по улицам в поисках нужного мне дома. Как говорила моя бойкая и никогда не унывающая подружка Лида: «В этой жизни, Дашка, нужно все просчитывать наперед, плавать, как акула, с раскрытой пастью, чтобы не упустить своего…». Вот и я, следуя совету подруги, решила просчитать все заранее.

Смоляная улица, дом такой-то… Смоляная… Где же это? В голову ничего не приходило, хотя я и прожила в Ленинграде — Петербурге больше пятидесяти лет. Надо бы загуглить в картах. Привычным движением я уже сунула было руку в карман за новеньким смартфоном, подаренным мне мужем Гошей по случаю официального бракосочетания. Однако вместе приятной кожи чехла, который я сама же и сшила, чтобы уберечь драгоценный подарок от царапин и сколов, пальцы нащупали лишь кругленькую баночку, размером чуть больше знаменитого вьетнамского бальзама «Звездочка».

Достав ее, я увидела узоры с завитушками и прочитала надпись: «Пудра. Кремль». В другом кармане были новенький флакон духов «Красная Москва» в лаконичной красно-желтой коробке и черный брусочек туши. Наверное, Дарья Ивановна купила все это по случаю незадолго до того, как в ее тело невесть каким загадочным образом попала бывшая продавщица Галочка. Такой же тушью, кстати говоря, пользовалась некогда моя мама. Держалась эта субстанция на ресницах просто ужасно и постоянно осыпалась, но альтернативы почти не было, а посему даже за такой весьма посредственного качества косметикой выстраивалась очередь.

Итак, все ясно. Никакого смартфона у настоящей Дарьи Ивановны нет и не было. А возможно, и не будет. В ридикюле искать его смысла нет. В двухтысячных, когда сотовые телефоны завоюют рынок, ей будет уже за семьдесят, и ей, скорее всего, внуки торжественно презентуют телефон с крупными клавишами, именуемый в народе «бабушкофоном»… Хотя не факт. Возможно, настоящая Дарья Ивановна здравствует до сих пор, лихо управляется со смартфоном и ежедневно записывает видеокружки с сообщениями для своих внуков. Знаю я таких милых и очень «продвинутых» бабулечек: и смартфонами пользуются, и даже за рулем гоняют, и на электросамокатах…

Вздохнув и очередной раз напомнив себе, что из всех карт в этом мире мне светит только бумажная, да и ту еще надо где-то разыскать, наверное, в ларьке «Союзпечати», я, преодолев смущение, спросила у прохожего — сурового вида дядечки, одетого в плотный шерстяной костюм и с портфелем в руках:

— Извините, пожалуйста, а как до Смоляной улицы добраться?

— Смоляная? — рассеянно переспросил дядечка, ставя портфель, на вид — очень тяжелый, прямо на землю. — Ух ты, ешкин кот. Спину-то как защемило! Надо бы жиром барсучьим смазать! Смоляная… Смоляная… Ах ты ж, голова два уха! Так это Вам на Обуховскую надо. Аккурат на метро и доедете, от «Елизаровской» трамвай ходить должен. Номер трамвая, уж извините, не помню, старый я стал. Ну ничего, вы там местных и спросите. А сюда-то Вас как занесло?

«Я и сама хотела бы это знать», — подумала я, но, не став, разумеется, посвящать добросердечного прохожего в историю своего «попаданчества», просто поблагодарила его и двинулась в сторону метро «Гостиный двор», по пути завернув, конечно же, в знаменитую «Пышечную» на Желябова, теперешней Большой Конюшенной. Правда, чтобы попасть туда, мне пришлось отстоять очередь.

А почему бы и нет? Именно здесь, в легендарном заведении, расположенном в в здании бывшей Французской реформатской церкви, кушали пышки знаменитые петербуржцы — Михаил Боярский, Александр Розенбаум и многие другие. Сюда забежали и мы с моим будущем мужем Гошей во время нашего первого свидания. Тогда Гоша, знающий все и вся, ходячая энциклопедия, сообщил мне, что до революции в помещении будущей пышечной располагалась известная цирюльня, которую посещал одиозный «старец» — Григорий Распутин.

Когда мы с Гошей, вдоволь нагулявшись и замерзнув, взяли себе по несколько пышек на картонной тарелочке и чашке чая, разместились у окна, возле наших ног начала тереться местная достопримечательность — знаменитая трехцветная кошка Пыша. Я ее осторожно погладила, а шерстяная красавица вежливо ткнулась мокрым холодным носом мне в руку. Но сейчас никакой Пыши и в помине не было — она еще не родилась. Мимо меня туда-сюда сновали только сотрудницы пышечной в белых фартуках.

Невский район, куда мне предстояло ехать, был мне хорошо знаком — именно там прошли первые десять лет моей жизни. Позже мы с родителями переехали в другой район. Удивительно, почему же тогда название «Смоляная улица» мне ни о чем не говорит? Поедая вкуснейшие пышки, присыпанные сахарной пудрой, я внезапно поймала себя на мысли о том, что сейчас, наверное, где-то по проспекту Обуховской обороны возят в коляске, произведенной на Дубненском заводе, крохотную Галю… Сейчас настоящей мне должно быть около восьми месяцев… Я, конечно, ничего не помнила из тех времен, а посему искренне радовалась, что мне выпала возможность увидеть Ленинград семидесятых. Когда я вошла в более-менее осознанный возраст, на дворе уже стояли восьмидесятые годы…

Детские коляски того времени, надо сказать, делались из каких-то неубиваемых материалов и передавались по наследству, пока не приобретали совсем уж плохонький вид. Потом их отдавали детям более старшего возраста для игр или использовались для перевозки вещей. Не брезговали, надо сказать, поношенными колясками уже и взрослые — в них перевозили стеклотару, которую сдавали за деньги в приемные пункты. Ну а детвора не заморачивалась раздельным сбором мусора и попросту устраивала гонки на таких колясках. Были они довольно крепкими и отлично выдерживали даже большеньких дитятей. А для детей от года были забавного вида миниатюрные двухколесные колясочки. Была и у меня такая — сохранилась где-то старая фотография дома. Я, в теплом пальто, держащая пупса в руках, сижу на коляске, а позади — любимая бабуля. Где-то она сейчас? А ведь в семидесят пятом году она была совсем не старой, лет сорок пять, не больше…

Взглянув на часы, я поняла, что пора спешить. Доев вкуснющую пышку с сахарной пудрой и допив остатки чая, я перестала предаваться приятной ностальгии и не без приключений, но все же добралась до нужного мне адреса.

Ленинградский метрополитен семидесят пятого года меня, привыкшую к Питеру 2024 года, конечно же, удивил. Не было и половины тех станций, к которым я уже привыкла: «Академической», «Площади мужества», «Политехнической», «Девяткино»… А зеленая ветка вообще заканчивалась станцией «Ломоносовская»! Нет, я привыкла, конечно, что питерское метро существенно уступает московскому, но чтобы оно в семидесятых было настолько маленьким, мне трудно было поверить…

Вскоре до меня дошло, почему название «Смоляная улица» в моем мозгу ни с чем не ассоциировалось. Эту улицу я всю жизнь знала как улицу Книпович, названную в честь революционерки, которая в конце девятнадцатого века преподавала в вечерне-воскресной рабочей школе, расположенной за Невской заставой. Может, теперь она снова стала Смоляной? Теперь же принято переименовывать улицы обратно…

Так мало-помалу я дошла до школы, в которой провела целых десять лет, и оказалась на ее пороге в теле другого человека и под другим именем… Правду говорят: «Новое — это хорошо забытое старое!». А еще, кажется, мудрейший профессор Дамблдор из всемирно известной саги о Гарри Поттере говорил: «Если я в чем-то сомневаюсь, я возвращаюсь к началу»… Вот и я, сама того не подозревая, вернулась к началу…

Приключения начинались.