Продавщица 4: А с платформы говорят…

Глава 21

— Да? — глупо спросила я, мигом растеряв важный вид начальницы. Сейчас я почему-то снова чувствовала себя неуверенной затюканной девочкой.

Ну в самом деле, как я могла забыть? Когда я, девятнадцатилетняя Галя, встретила Толика, ему было уже почти тридцать лет. Жил он неподалеку, поэтому нет ничего удивительного в том, что грызть гранит науки юному пионеру пришлось в той же школе, что и мне, правда, в разное время. В школе мы с ним не виделись. Когда я пошла в первый класс, Толик уже успел получить аттестат и напиться на выпускном. Выдув в одно лицо бутыль шампанского «Советское», вместе с компанией парней, радующихся тому, что они распрощались наконец со школой, он залез на Медного Всадника и накорябал: «Сдесь был Толик!» ножиком на пузе у коня…

А сейчас на дворе стоит семьдесят пятый год, а это значило, что мой будущий бывший сожитель только недавно, дрожа и запинаясь, произнес торжественное обещание и получил красный галстук. Ему сейчас примерно десять лет, он учится, скорее всего, в третьем классе, а в свободное время бегает по окрестным стройкам с другими ребятами, жует гудрон, стреляет из рогатки и очень-очень не любит делать домашку. В общем, живет свою лучшую жизнь…

Я вдруг подумала: может быть, мне, как завучу, удастся наставить вовремя незадачливого маминого сына на путь истинный, раз уж не получилось это сделать, будучи его возлюбленной? Удалось же мне когда-то изменить ход истории и вовремя отговорить мою закадычную подружку Лиду от романа со столичным мажором… А может, я слишком много на себя беру?

— Да. Анатолий Романов, четвертый «А» класс! — взвешенно произнесла Наталья Евгеньевна, будто упоминала кого-то из членов императорской фамилии.

До этой минуты я, признаться, чувствовала себя не в своей тарелке. Несмотря на то, что до фактической встречи с моей несостоявшейся свекровью оставалось еще целых двадцать лет, я снова ощущала себя девятнадцатилетней Галей, которую Толик впервые привел в родительский дом.

— Это Галка! — небрежно приобняв, представил он тогда меня Наталье Евгеньевне, которая царственно выплыла в прихожую, держа в одной руке чайник, а в другой — сразу несколько грязных чашек.

— Здравствуйте! — пискнула я, выглядывая из-за спины возлюбленного.

Наталье Евгеньевне я сразу не понравилась. Это было видно. Ей вообще не нравились любые женщины, время от времени появлявшиеся в окружении сына. Скорее всего, она в каждой из них видела своеобразную конкурентку за внимание Толика. Мне иногда казалось, что она с удовольствием сама вышла бы за Толика замуж, если бы это дозволялось действующим законодательством и нормами морали. Наталья Евгеньевна вежливо растянула губы ниточкой, кивнула мне и снова повернулась к обожаемому сыночку:

— Толенька, я у тебя в комнате прибралась, постель поменяла. Твои трусики и носочки скоро достираются, я сама развешу. Кстати, я тебе новые трусики купила, хлопковые, чтобы все дышало. Отдыхай, а я к Тамаре в гости, она мне котика-британца своего хочет показать, такое чудо!

Услышав я сейчас такое — мигом рванула бы к двери и чесала бы со скоростью Усейна Болта до ближайшей остановки общественного транспорта. Первый звоночек, сообщающий, что Галя ошиблась в выборе кавалера, прозвенел сразу: мама стирает исподнее тридцатилетнему сыну. Нет, то, что Толян в свои тридцать делил квартиру с мамой, меня совершенно не смущало: на дворе стояли лихие девяностые, всем было не до жиру, быть бы живу, снимать дорого, а об ипотеке и заикаться не приходилось. Но уже тогда мне, конечно, стоило обратить внимание на то, что мама не видела совершенно никаких границ между собой и взрослым сыном и благодаря своей маниакальной любви вырастила из него бытового инвалида…

Однако тогда я, наивная и доверчивая дурочка, ничего не заметила. Я была счастлива, что на меня хоть кто-то обратил внимание, еще и с мамой познакомил… А когда мамы не стало, ее место заняла я.

— Галь, а че у нас есть пожрать? — неизменным вопросом встречал меня Толик, выползая в прихожую в трениках с пузырями на коленках и «ковшом» на попе, когда я после двенадцатичасовой смены в магазине, отчаянно зевая, еле приползала домой.

— А я думала, ты мне скажешь! — устало отвечала я, понимая, что делать нечего — придется идти на кухню и готовить ужин… И шла… а что поделать?

— Я мужчина! — гордо подняв голову, сообщал мне сожитель и, почесав пятерней пузо, удалялся в комнату. Так заканчивался почти каждый мой день. Много-много лет подряд…

Сейчас же, услышав фамилию «Романов», я мигом перестала бояться несостоявшуюся сверковь и едва сдержалась, чтобы не захохотать. В конце концов, чего мне ее опасаться? Она знать не знает, кто я, никаких девушек у ее сына даже на горизонте пока не видно — его сейчас интересует не женский пол, а как вовремя спрять «шпору» от училки. Даже выглядит Наталья Евгеньевна вполне прилично, и пальто ее еще не поела моль…

А рассмеяться мне хотелось вот почему: как только в начале девяностых в стране сменилась власть, и горячо любимый СССР, который сейчас многие так любят вспоминать, канул в лету, Наталья Евгеньевна от нечего делать возомнила, что является потомком императорской семьи. Верила она в это совершенно искренне, как пациент психушки верит в то, что он — Наполеон. Денно и нощно она просиживала в архивах и библиотеках, пытаясь найти хоть какое-то этому подтверждение. К сожалению, вправить мозги ей было некому: родители уже отошли в мир иной, туда же отправились и обе любящие Наташу бабушки.

Библиотекарши, так же,как некогда и соседки по офицерскому общежитию, считали Наталью Евгеньевну кем-то вроде больненькой и даже ей сочувствовали, поэтому охотно кивали и вежливо выслушивали, когда она рассказывала им историю про то, что она — троюродная племянница кого-то там… Но сейчас, конечно, дама не станет высказывать такие предположения — не тот курс власти.

— Да, что-то припоминаю, — вежливо сказала я Наталье Евгеньевне, стараясь изо всех сил не обращать внимания на то, как брезгливо она смахивает крошки со стола.

— Мне бы хотелось выяснить, — царственно повела дланью пришедшая, — по какой причине моего сына заставляют работать?

— Работать? — изумленно переспросила я.

— Да, работать! — веско сказала посетительница. — Анатолий поставил себе несколько крупных заноз, когда заклеивал окна.

— А… — рассмеялась я, не сдержавшись. Теперь мне стало все ясно.

— Что? — взвизгнула старая знакомая. — Это смешно, по-Вашему? По какой причине вы эксплуатируете детей? Да Вы хоть знаете, что я эти занозы целый час ему обрабатывала? Он теперь писать не может! У Вас, в конце концов, есть эта… — она небрежно дернула головой в сторону двери, имея в виду, скорее всего, только что ушедшую тетю Любу. Вот пусть и лазает по окнам, пусть и ставит себе занозы. А мой мальчик — очень способный, он любит учиться!

Тут уже у меня лопнуло терпение.

— У этой, — закипая, начала я, — есть имя. Зовут ее Любовь Андреевна, она очень уважаемый и ценный сотрудник в нашей школе. Может быть, Вы впервые слышите, что любой труд достоин уважения, и нет ничего зазорного в том, что она моет полы, которые пачкает и Ваш сын в том числе?

— А почему…? — попыталась вклиниться в мою речь пришедшая, но я ей этого не позволила.

— А еще, — веско продолжала я, — учиться Ваш Анатолий не любит. Может он писать прекрасно. Он вам просто врет, а Вы и рады слушать. Ему оценки натягивают из чистой жалости. Нет, он, конечно же, способный мальчик, спору нет, но на одних способностях далеко не уедешь. Нужно стараться. Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. А в том, что мы иногда привлекаем школьников к хозяйственным работам, ничего зазорного нет. Труд облагораживает человека, и Ваш Анатолий не переломится, если час-два раз в неделю после уроков поможет нашей Любови Андреевне. Если он, конечно, хочет сидеть зимой в теплом классе, а не обвешиваться соплями… Так что, Наталья Евгеньевна, у нас тут никто никого не эксплуатирует. Напротив, помогаем друг другу. Вот, например, Любовь Андреевна на днях приболела, так преподаватели сами в кабинетах прибирались. Даже я, завуч, шваброй махнула пару раз у себя в кабинете и мусорное ведро сама вынесла. Ничего, знаете ли, не переломилась…

Об успеваемости Толика в начальным классах школы я ровным счетом ничего не знала. Нет, возможно, я, просматривая классные журналы, и натыкалась иногда на его фамилию, но разве всех упомнишь? В нашей школе — десять классов, а в каждой параллели — по четыре класса. Попробуй запомнить всех…

Однако, кажется, я попала в точку. Залюбленный с самого раннего детства Толичка рос совершенным лентяем. О хитростях, к которым он прибегал в детстве, чтобы не делать уроки или не ходить в магазин, он мне сам рассказывал.

— Мамочка, что-то голова болит, — жаловался он, когда нужно было выбить коврик во дворе, вымыть пол у себя в комнате или сходить на рынок за картошкой.

— Конечно, конечно, сыночек, — тут же суетилась мама и натягивала плащ. — Ты ложись, ложись, отдыхай, я тебе сейчас компрессик сделаю…

Так постепенно Толика освободили от всех домашних дел, и даже сочинения в школу за него стала писать мама. А спустя несколько десятилетий байки про больную голову трансформировались в рассказы про дотошных работодателей с неудобным графиком, которые Толька впаривал уже мне…

Наталья Евгеньевна поначалу даже не нашлась, что ответить, просто открывала и закрывала рот, как рыба. Потом, придя в себя, она вскочила и заверещала:

— Да Вы! Да я Вас! Да я в РОНО пожалуюсь!

— Хоть в Кремль! Ваше право, — не удержавшись, съязвила я и, поднявшись, вежливо, но твердо сказала: — На этом нашу беседу могу считать законченной.

Наталья Евгеньевна поднялась и молча вышла, не попрощавшись. Я облегченно выдохнула, чувствуя себя полностью удовлетворенной. Ну хоть дверью горе-поэтесса не хлопнула на прощание, и на том спасибо. Никакого желания отомстить женщине, испортившей мне несколько лет жизни, равно как и ее сыну, я не испытывала. Мне просто было жаль пацана, из которого так и не вырос мужчина… Я догадалась: скорее всего, Толька специально себе наставил заноз, чтобы потом вдоволь пожаловаться маме и не писать предстоящую контрольную. И хоть я была уверена, что любящая писать всевозможные кляузы Наталья Евгеньевна не спустит мне с рук то, что я осмелилась ее осадить, мне было совершено все равно. Весело напевая себе под нос и захватив оставшийся кусок пирога, испеченного радушной тетей Любой, я отправилась домой. Съем его вечером с чаем, вкуснотища же!

Едва я открыла дверь квартиры, как увидела что-то странное: по всей квартире были расставлены тазы с водой. Два больших таза стояли в прихожей, остальные — вдоль стены в коридоре. В ход пошло все — железные ведра, чайники и даже кружки. На кухне все тоже было заставлено, и я еле-еле протиснулась к плите, лавируя, чтобы ненароком не запнуться и не плюхнуться в воду.

На кухне, помимо тазов, я еще обнаружила милого старичка Лаврентия Павловича, который усердно наполнял очередную лоханку.

— Что происходит? — вежливо поинтересовалась я. — Влас с Верой за живой рыбой на рынок поехали?

— Давайте, Дашенька, помогайте, — пыхтя, ответил сосед. — Я уже устал, если честно, вы же знаете, у меня радикулит.

— Да что случилось-то? — допытывалась я. Вроде не в пустыне Сахара живем, и запасаться водой нет необходимости.

— Воду отключают, душенька, — вежливо ответил Лаврентий Павлович. — Девушка какая-то звонила из жилконторы. Через два часа, говорит, отключат до понедельника. А до понедельника три дня еще. Как мы без воды-то будем? Вот я и натаскал, сколько мог. На восьмом подходе где-то чувствую — спина болит. Больше уж не могу таскать, извините. Стыдно, я же мужчина… Но что делать? Барсучьим жиром, может, натереть? Авось полегчает.

— А что за девушка? — переспросила я, кажется, догадываясь, что происходит.

— Да молоденькая совсем, наверное, только-только училище окончила, — отдуваясь, Лаврентий Павлович сел на колченогую табуретку и вытер пот со лба. — Через два часа отключат, говорит, берите все свободные емкости и наполняйте… Я все, что мог, собрал… Помогайте старику, Дашенька. А чего Вы улыбаетесь-то?

— Да так… ничего… — вежливо ответила я и, отвернувшись, закусила губу, чтобы не расхохотаться в голос. Кажется, молоденькая девушка вот-вот позвонит снова…

В нашем детстве телефонным хулиганством переболел, наверное, каждый школьник. Нет, это были не ложные сообщения о заминировании или о том, что родственника сбила машина. Встречались, конечно, и такие отмороженные хулиганы, но в основном розыгрыши, устраиваемые школьниками, были довольно безобидными. Несмотря на то, что Интернета в семидесятых в СССР еще не было, придумываемые шутки распространялись по сарафанному радио со скоростью света. Похожим образом шутили и в Москве, и в Ленинграде, и даже во Владивостоке.

Звонили не только в квартиры, но и в государственные учреждения. Некоторые отчаянные мальчишки хвастались тем, что разыгрывали даже работников морга, но такое было все-таки редким исключением. В основном «жертвами» страдающих от безделья школьников были обычные граждане. Номера набирались наугад.

Шутили в основном так:

— Алло! Это квартира Зайцевых?

— Нет! Вы ошиблись!

— А почему уши из трубки тогда торчат?

Или еще так, уже более обидно:

— Алло! Это зоопарк?

— Нет! Вы ошиблись!

— А почему обезьяна у телефона?

Иногда встречался и такой розыгрыш:

— Алло! Вам телевизор не нужен?

— Нет! У нас уже есть!

— Мы тогда приедем!

— Зачем?

— Так телевизор забрать! Он же Вам не нужен!

Пацаны постарше — те, у кого уже сломался голос, напустив серьезность, разыгрывали людей так:

— Здравствуйте, Вам звонят с телефонной станции!

— Здравствуйте, — приветливо отвечал доверчивый жилец. — Слушаю.

— После нашего разговора выньте провод из розетки…

— А зачем? — не понимал гражданин.

— Так вставьте его себе в рот!

Дальше довольный своей находчивостью пионер выслушивал отборные ругательства и вешал трубку. Минут через десять звонил его товарищ в ту же квартиру и задавал другой вопрос:

— Здравствуйте, Вам только что хулиганы звонили?

— Да… а что?

— Ну вы провод изо рта выньте и засуньте его себе в…!

И еще одно:

— Здравствуйте, это прачечная?

— Нет!

— А почему пена из трубки лезет?

А вот уже смешнее:

— Здравствуйте, это зоопарк?

— Да…

— А у Вас есть холодильник?

— Э-э-э… есть, а что?

— Отлично! Мы Вам тогда сейчас пингвинов привезем!

Каюсь, эта придурь и мне приходила в голову. Так, например, мы с моей подружкой Ритой однажды позвонили вредной соседке снизу, которая стучала молотком по батарее всякий раз, когда ей казалось, что шумят. Шуметь не дозволялось не только ночью: соседка прибегала со скандалом, даже если Рита днем пару раз стукала мячиком о пол.

— Здравствуйте! — напустив на себя серьезность, сказала Рита, прижав платок ко рту, чтобы изменить голос. Я стояла рядом и зажимала рот, чтобы не расхохотаться в голос. — Вам звонят с телефонной станции. Замерьте пожалуйста, стены в Вашей квартире, как можно более точно. Возможно, мы будем менять кабель.

— Хорошо, — оторопело ответила соседка.

Через час мы с Риточкой перезвонили снова.

— Здравствуйте! Сделали все нужные замеры?

— Да, конечно, — торопливо ответила скандальная дама. — От двери до кухни пять метров, от кухни до ванной — два, от ванной до комнаты…

— Подождите, пожалуйста, — вежливо сказала Рита. — А Вы замеры где-то записали?

— Да, да, — услужливо ответила соседка.

— Вот… — торжествующе закончила Риточка. — Засуньте это себе в… — и под мой оглушительный хохот она положила трубку.

К слову, телефонные розыгрыши некоторым хулиганам в итоге выходили боком. Обычно годам к пятнадцати пацаны и девчонки взрослели, начинали интересоваться противоположным полом и переставали заниматься ерундой вроде надувания лягушек, плевков жеваной бумагой и дурацких звонков по телефону. Теперь они ходили на свидания, писали стихи и целовались в подъездах.

Однако у некоторых детство так и продолжало играть в известном месте. Так, один парень с нашего двора, Костик Зябликов, даже поступив в техникум, не утратил свою склонность к авантюрам. Однажды с вахты техникума он позвонил прямо в пожарную часть и заявил, что у него горит сердце от любви к девушке, и нужно потушить. Суровые пожарные шутку не оценили и быстро вычислили номер телефона. Через два дня Костика отчислили…

— Идите-ка отдыхать, Лаврентий Павлович, — решительно сказала я. — Я тут сама приберусь.

— Как же Вы одна-то? — забеспокоился добрый старичок.

— Да все нормально, — не стала я посвящать в подробности милейшего дедушку. — Думаю, хватит уже нам воды. Ступайте, отдохните, чайку попейте. Я для Вас, кстати, кусочек пирога припасла. У нас тут в школе… чаепитие было, в общем…

— Спасибо, душенька! — обрадовался ученый. — А то я как засяду за свои рукописи, так вечно поесть забываю…

Взяв пирог и налив себе чаю в чашку, он удалился в комнату. В это время раздался телефонный звонок.

— Алло, — взяла я трубку.

— Здравствуйте! — раздался в трубке веселый девичий голос. — Это из ЖЭКа звонят. Вы воду набрали?

— Набрали, набрали, — мрачно ответила я. — Да, да, знаю. А теперь надо пускать кораблики…