Продавщица 4: А с платформы говорят…

Глава 8

Над моим ухом жужжала назойливая приставучая муха. Лениво отмахнувшись от нее, я перевернулась на другой бок и натянула одеяло повыше. На улице — зима, и сейчас, наверное, холод собачий. За последнюю неделю столбик термометра ни разу не поднялся выше минус пятнадцати. Хороший хозяин пса в такое время не выгонит на улицу. Хорошо, что я — не собака. Правда, около тридцати лет я себя ощущала именно ей — загнанной вусмерть собакой, вынужденной изо дня в день вставать спозаранку и чесать на улицу, а дальше — на работу, которую я ненавидела всеми фибрами своей души, но почему-то не осмеливалась поменять…

Хорошо, что теперь в моей жизни все совсем по-другому. Нет больше необходимости подниматься ни свет ни заря. Тяжелые, бесконечно тянущиеся смены на кассе, разгрузки уже позади, и надеюсь, что навсегда. Теперь я в охотку занимаюсь любимым делом, а, как известно, тот, кто занимается тем, что любит, становится гораздо счастливее. Токсичные и бессмысленные отношения тоже остались в прошлом, и теперь я каждое утро просыпаюсь с любимым человеком…

Кстати, о нем… Повернувшись, я уже хотела было уткнуться носом в любимое костлявое плечо мужа, обнять его и снова крепко уснуть, но моя рука нащупала лишь тоненькую простынь. Опять, что ли, в офис ускакал? Ничего не понимая, я разлепила глаза и уставилась на ковер, висящий на стене… Ну конечно! Никакая это не муха! Меня вырвал из объятий Морфея дребезжащий звук обычного советского будильника! Такой грохот ни один рой мух не способен воспроизвести.

Я — снова школьная учительница Дарья Ивановна, к тому же — незамужняя. Поэтому и просыпаюсь одна… Точнее, теперь я — не совсем учительница — карьера-то в гору пошла! А муж бывшей продавщицы Галочки Георгий остался в другом мире. Как и многие обычные люди, никогда не попадавшие в другие миры, он ездит на работу, стоит в очереди в офисную столовую, греет утром замерзший автомобиль и толкается в пробках…

А у меня на дворе стоит 1975 год, и настоящая Галочка, которой пока никуда не нужно идти, потому что она родилась всего пару месяцев назад, мирно пускает пузыри в своей кроватке и чему-то улыбается во сне. Самого Гоши еще и в проекте нет. Он появится на свет только в начале восьмидесятых. Так что вероятность того, что я, гуляя по Ленинграду, случайно наткнусь на худощавого очкарика, способного пересчитать в уме таблицу Брадиса и решить любую алгоритмическую задачу, равна нулю. Он еще не родился… Поэтому обнять своего застенчивого программиста я смогу только тогда, когда снова вернусь домой… Если вернусь…

Я в задумчивости разглядывала узоры, которые увидела, едва разлепив глаза. Значит, ковер. Тут — ковер, там — ковер. В общем, везде — ковер… На полу — популярный в СССР «диск здоровья». На стене — календарь на 1975 год. На подоконнике — банка с кусочком чайного гриба — Вера вчера отщипнула от щедрот душевных. Типичная обстановка типичной советской квартиры, кстати, даже не отдельной. А это означало, что если я не хочу стоять в очереди в туалет и ванную, надо привыкать к ранним подъемам и не залеживаться в кровати. А посему я усилием воли откинула теплое одеяло и поплелась приводить себя в порядок. Сегодня, как никак, мой первый рабочий день, и должна я выглядеть на все сто! Точнее, на свои тридцать с хвостиком!

Гардероб для завуча Дарьи Ивановны я собрала еще с вечера. Порывшись в своей сумке, я нашла строгое синее платье длины «миди», вполне добротные туфли, хорошие клипсы и две пары хороших колготок. Дефици-и-т! Наверное, «дэ-гэ-эровские», как некогда говорил мой сосед — милый первоклассник Егорка… Как нельзя кстати! На улице уже довольно-таки прохладно, и одеваться надо теплее. Наверно, за этими двумя парами настоящая Дарья Ивановна не один час простояла в очереди…

Что ж, придется беречь эту вещицу, как зеницу ока. Если я правильно помню (все же меня можно считать уже бывалой попаданкой), то цена одной пары женских колготок в СССР составляла около пятнадцати рублей — несколько дней работы скромной школьной учительницы. Потом вроде бы они стали дешевле. Не знаю, сколько теперь платить мне будет щедрое советское государство, но, думаю, вряд ли я смогу себе покупать каждую неделю по новой паре. Так что придется носить колготки очень и очень аккуратно. Если порву — придется аккуратно зашить, и лучше это сделать сразу, пока дыра не поползла дальше.

Помню, во время моего прошлого путешествия в семидесятые мне чуть не пришлось выкинуть почти новую пару легких капроновых колготочек: небольшая дырочка, появившаяся в районе пятки, моментально превратилась в «стрелку» и к середине дня доползла до колена. И это в условиях, когда колготки были постоянным дефицитом. А в случае появления в свободной продаже за ними выстраивались стометровые очереди. И это в семидесятых. А что было на рубеже шестидесятых годов, когда только-только завезли так называемые «чулковые рейтузы» из Чехословакии, и лучше вовсе не знать…

Первые колготки, появившиеся в СССР к вящей радости женского пола, выпускались только одного, телесного, цвета. Однако смекалистые дамы, желающие разнообразить свой гардероб, быстро научились их отбеливать. Способов нашлось много: колготки варили в хлорке, поливали уксусом с содой и солью, красили тушью для черчения «Колибри» и всевозможными лекарствами. К сожалению, часто эти химические эксперименты заканчивались неудачно, и колготки буквально «рассыпались» сразу же после окраски. А еще, пройдясь в окрашенных колготках под дождем, можно было потом запросто прийти домой с иссиня черными «ходулями» и долго смывать в ванной краску с тела.

В народе ходил анекдот:

— Что такое богатая советская женщина?

— Это та, которая надевает под брюки целые колготки.

Хорошо, что тогда запасливая Катерина Михайловна вовремя заметила порчу имущества и помогла мне подклеить «стрелку» лаком. А то пришлось бы снова бегать по городу в поисках обновки. Кстати, слово «колготки» только в семидесятых годах стало писаться через «а» в первом случае. А раньше в словарях вполне можно было встретить написание: «калготки». Дело в том, что на упаковках этого уникального чехословацкого товара стояла надпись «kalhoty», что в переводе с чешского означает «штаны». Однако потом в обиход вошло привычное всем слово «колготки». Через некоторое время в галантерейных отделах появились специальные устройства для поднятия петель, чтобы советские женщины уже с помощью него смогли «надставлять» свои колготки. Надо ли говорить, что такое устройство стало обязательным атрибутом каждого дом: маленькая коробочка с названием «Машинка для поднятия петель на дамских чулках»…

В популярном советском журнале «Работница» публиковались так называемые «полезные советы» по продлению жизни дефицитного товара, например: «Новые колготки нужно на пару часов положить в холодильник» или: «Колготки будут носиться дольше, если их предварительно постирать в мыльной пене». А еще на прилавках магазина можно было найти чудо-препарат, на упаковке которого было написано: «Элегант. Препарат для одновременной стирки и окраски капроновых и эластичных чулок». Да уж, заморачивались так заморачивались! Кажется, я начала понимать свою бабушку, которая мыла посуду старыми колготками и наотрез отказывалась их выбрасывать…

Поверьте, у них есть для этого достаточно веские основания!

Что ж, «колготки» так «колготки». Приведя себя в порядок и уложив волосы (их я накрутила на бигуди еще с вечера), я поглядела на часы. Времени еще было с запасом, а значит, можно спокойно позавтракать. На кухне я увидела я увидела суетящуюся Веру и ее дочку Лиду.

— Айда с нами блинчики есть! — радушно предложила подруга. — Влас уже на завод умотал, ребенок сейчас в школу побежит, а мне ко второму уроку. Остальные третий сон досматривают — им в свои институты рано не надо… Я вчера сгущенку сварить успела, как раз кстати! Кстати, если тебе новая «Бурда» нужна, могу дать. Я как раз выписываю…

Я с удовольствием уплела за обе щеки целых четыре блинчика с вареной сгущенкой и, совершенно не заботясь о том, как это скажется на моей фигуре, отправилась в путь. В конце концов, если кто-то и располнеет, то это будет Дарья Ивановна, а не я. Ей потом и худеть… А я вечерком, пожалуй, наверну еще с пяток вкуснейших кружевных блинчиков, которые еще с пятидесятых годов никто не готовил лучше моей подружки Веры, да засяду полистать свежий выпуск журнала «Бурда Моден»… Впереди меня ожидало столько всего интересного!

На пороге моей родной школы я встретила старенькую Нину Семеновну, нашего завхоза. Она уже с утра отчитывала какого-то лопоухого сутулого старшеклассника, тыча ему под нос окурок «Примы». Школяр смущался, краснел и готов был сквозь землю провалиться.

— Здравствуйте! — вежливо поприветствовала она меня. Я, стараясь выглядеть как можно более солидно, поздоровалась в ответ, однако вышло у меня это, честно говоря, по-дурацки. Сколько лет прошло, а я до сих пор чувствовала себя перед строгим завхозом маленькой первоклассницей Галей, которая когда-то получила выговор за то, что плевалась бумажкой через трубочку… Плевалась-то, конечно, не только я, но только у меня, к сожалению, не получилось тогда убежать от бдительного ока завхоза — подвернулась нога в жесткой туфле.

— Вам, Дарья Ивановна, в учительскую, — напутствовала меня Нина Семеновна, отпустив наконец «преступника». — Иди, Петров, а еще раз увижу тебя — лекцией про каплю никотина и лошадь не отделаешься. Отца в школу вызову!

Петров, радуясь свободе, кивнул, пробормотал: «Досдання» и, аки сайгак, в два прыжка преодолел расстояние до лестницы и растворился в толпе галдящих и совершенно одинаково одетых школьников. Поди теперь разыщи его среди них…

— Учительская на третьем этаже, первый кабинет по коридору слева! — напомнила мне завхоз и уже другим, материнским тоном, добавила: — Да не переживайте Вы так! Вы — педагог опытный, институт закончили, сколько лет уже в школе трудитесь! Со всем справитесь! — и, обернувшись, крикнула кому-то вслед: — Зеленцов! Я тебе задам! Кому было триста раз говорено — не кататься по паркету!

«Хорошо Вам говорить, Нина Семеновна!» — мрачно подумала я. — «Институт-то закончила, да только не я. Это Дарья Ивановна пять лет зубрила материал лекций и глотала пыль в душных аудиториях. А Галочка, конечно, навострилась проверять сочинения и выслушивать стихотворения в исполнении школьников, да вот только руководитель из нее — как из слона балерина…».

Что же, делать нечего. Назвалась попаданкой — играй до конца. Постояв еще немного для вида у окна и потянув время, я решила: «Будь, что будет», оглядела себя на всякий случай и толкнула дверь учительской.

Шагнув туда, я будто в очередной раз открыла портал в прошлое. В учительской мне довелось побывать всего пару раз, но оба раза — по неприятному поводу, из-за каких-то школьных шалостей. Совершенно ничего не изменилось с тех пор, как я, шкодливая третьеклассница, переминаясь с ноги на ногу, что-то мямлила, пытаясь оправдаться.

Все также лениво жамкая губами, плавали крупные рыбы в аквариуме… Рыбки, конечно же, были другими, не теми, которых я когда-то видела. Рыбы столько не живут… У окна в большой кадке стоял все тот же (ну или точно такой же фикус). Абсолютно так же были расставлены столы вдоль стен, за которыми сидели те же учителя. правда, не все.

Вот строгая Власта Матвеевна — преподаватель алгебры и геометрии. Она будет завучем в восьмидесятых. Вот немногословный трудовик Макар Игнатьевич, которого некогда попытался проучить при помощи петарды мажористый пионер. Попытался, да не вышло: попытка оказалась крайне неудачной. Вот милейшая учительница пения — полненькая и низенькая Ада Николаевна, которая, точно персонаж диснеевских мультиков, постоянно напевала себе поднос.

Под ее дирижирование мы задорно пели: «Неба утреннего стяг», «Взвейтесь кострами, синие ночи» и прочие популярные тогда шлягеры. Были в нашем репертуаре и другие «хиты», которые, на мой взгляд, совершенно не подходили для школьников. Но энтузиастка Ада Николаевна, кажется, во что бы то ни стало пыталась сделать из нас чуть ли не второй Детский хор радио и телевидения, и группа школьников старательно выводила песню на стихи Есенина: «Ожиданьем золота охваченный, я не буду больше молодым…». Уже тогда мне казались странными сожаления об ушедшей молодости, исходящие от десятилетних ребят, но возразить вслух я, конечно же, не решалась.

На своем месте был и физрук. Правда, в отличие от остальных они у нас особо не задерживались, прямо как учителя по защите от темных искусств в хогвартсе. Поэтому мужчина в спортивном костюме и со свистком на шее и не был мне знаком. Зато я улыбнулась, увидев свою любимую классную руководительницу Ирину Викторовну, преподававшую географию. Когда я пошла в первый класс, ей было около тридцати с небольшим. А сейчас на меня с интересом смотрела совсем юная большеглазая девушка. Наверное, молоденькая Ирочка только-только выпустилась из педагогического института и пришла преподавать. На своем привычном месте у окна сидела пожилая «историчка» Октябрина Степановна. Как и моя приятельница Катерина Михайловна, она пережила войну, только вот на фронте не побывала. Все страшные девятьсот дней Октябрина Степановна провела в осажденном городе и была награждена медалью «За оборону Ленинграда». Почти все учителя были мне знакомы, только выглядели моложе.

Узнала и я и местную модницу — Карину Адамовну, преподававшую черчение. Была она ростом около метра восьмидесяти и обладала роскошным бюстом и длиннющими ногами. Сама по себе работа учителя ее интересовала мало: в педагогический ВУЗ она пошла по настоянию родителей. Те жили в Сочи, были людьми обеспеченными и в деньгах не нуждались, однако очень хотели, чтобы дочь жила в Ленинграде. Так, по меньшей мере, говорили в школе. Кариночка не зверствовала на уроках, никому не писала замечания в дневник и не любила сплетничать в учительской. Она просто отрабатывала положенные часы и шла домой, всячески отлынивая от любой внеклассной деятельности. Учительская зарплата ее тоже мало волновала: деньги исправно присылал отец. По Карине Адамовне сохли не только учителя мужского пола, но и все старшеклассники, а один, кажется, даже некогда осмелился позвать на свидание. По школе ходила байка, что некогда разбитной десятиклассник Леня Метельский в ответ на стандартное: «Урок окончен, есть вопросы?» поднялся с места и лениво спросил:

— Есть один вопрос. Что Вы делаете сегодня вечером? Давайте в кино сходим!

Класс замер в ожидании развязки. Предполагалось, что молоденькая Кариночка вспыхнет, пойдет пунцовыми пятнами от смущения и начнет запинаться. Тут-то юные хохмачи ее и засмеют! Однако Карина Адамовна была отнюдь не робкого десятка. Суровый отец научил ее отшивать наглых ухажеров, едва она достигла четырнадцати лет.

— Отличное предложение! — улыбнулась юная учительница и с едва заметным армянским акцентом добавила: — Бери у мамы денег, да побольше! Пойдем с тобой в «Сайгон» кутить!

Под всеобщий хохот Леня сел на место, красный, как рак.

В общем, все было как всегда. Даже местная «техничка» тетя Люба — и та была на месте — поливала цветы и протирала подоконник в учительской.

— Товарищи, прошу внимания! — сказала Октябрина Степановна. — Позвольте Вам представить: наша новая заведующая учебной частью — Дарья Ивановна Кислицына, окончила педагогический институт в Москве, долгие годы трудилась в школе, преподавала русский язык и литературу. Теперь вольется в наши дружные ряды.