Призрачный отель II. Куклы Маэстро

Глава 25

Я такому повороту тоже удивился. К чему эти откровенности с врагом? Но Ван, похоже, твёрдо знал, что делает.

— Одно мы знаем точно. В каждой душе есть хотя бы исколка Света, иначе она бы не смогла быть. И до этой исколки можно достучаться. Можно лаздуть из этой исколки пожал. Холоший пожал.

— Прибереги пропаганду для клиентов. Мне не нужны сказки про хороший Свет. Я знаю то, о чём вы предпочитаете не рассказывать. Человек в этом Свете сгорает дотла.

— Нет, ты не плав. Не человек, но лишь его лазум. И не сголает, а ластволяется.

— А что есть человек, у которого отняли тело? Только разум.

— Лазум человека стлемится познать мил, вселенную. — Ван продолжал ходить между стиральными машинами, а Маэстро следил за ним взглядом. — Моя теолия. У каждого есть своя теолия. Вот моя. Лазум, не желающий познать, полождает пустышек. Лазум, котолый стлемится понять — наш клиент. Лазум, котолый уже понял — плосветлённый.

— Разум, который растворился — мёртвый.

— Ошибаешься. Что значит понять? Понять — значит, плинять, сделать частью себя. А если то, что ты понимаешь, больше тебя — то ты становишься его частью. Свет не зовёт к себе насильно, глупый ты человек. Иначе мы были бы не нужны. Вознесение — это когда человеческий лазум понимает и плинимает. Желтвует ничтожным лади бесконечно великого. — Ван остановился, глядя, судя по всему, на своё отражение в крышке стиральной машины второго яруса. — Бесконечно великого и благого. И каждая душа стлемится к этому. Лазум делжит. Иногда надо убедить лазум. Иногда — отодвинуть лазум. Но чаще надо говолить с душой, и тогда она сама отбласывает лазум — и летит навстлечу Свету.

— Красивая философия. Она не объясняет только сущей мелочи. Для чего людям был дан разум, если он в итоге превращается в проблему.

— А для чего бабочке дана куколка? — Ван повернулся к Маэстро. — Для чего молочные зубы лебёнку? Зачем по весне набухают почки на делевьях?

Ван замолчал, давая Маэстро возможность возразить, но тот молчал. И тогда Ван продолжил:

— Глупый лебёнок может отказаться ласти. Куколка может остаться куколкой, а почка не дать листа. Это не плекласно, а стлашно. Убить себя из стлаха стать лучше. Не сплавиться с собственным лазумом. Позол. И в глубине души каждый понимает, что это позол. Даже самый заколенелый мателиалист иногда видит во сне Свет и плачет. А плоснувшись, не помнит. Лазум клепко делжит поводья.

Мне показалось, что я слышу звук, которого тут быть не должно. Прислушавшись, понял, что не ошибся. Маэстро тяжело дышал. Ван стоял напротив, глядя ему в глаза. Стоял спиной ко мне, и я видел часть лица Маэстро.

— Что ты сейчас делаешь? — процедил Маэстро сквозь зубы.

— Свою лаботу.

— Ты рехнулся, раскосый⁈

— Китаиса уметь делать только свою лаботу, господина. Звать душа к Свету. Или готовить лис.

Ван издевательски поклонился.

— Ты никогда не доведёшь меня до вознесения! — заорал Маэстро.

— С тобой у меня много влемени. Тебя питают души.

— Такие как я не возносятся!

— Я уже возносил пожилателя, не беспокойся. Это тлудно. Но я сделаю тебе холошо, обещаю.

— Да пошёл ты! — Маэстро рванулся, почти было встал, но натянувшиеся цепи заставили его рухнуть обратно. — Прекрати это дерьмо! Со мной не пройдёт!

— Лазум бьётся в истелике, — спокойно сказал Ван. — Пливык считать себя господином. Но его сила — пшик! Иллюзия! Душа найдёт путь. Я велю. А ты вель в мою велу в тебя.

С огромным трудом Маэстро взял себя в руки. Он повернул голову и уставился прямо на меня.

— Нас тут, кажется, подслушивают, — процедил он сквозь зубы. — Этот многообещающий новичок, ну да, ну да. Ты ведь тут уже достаточно давно, парень? Слышал всё? Твои друзья решили принести в жертву пять человеческих душ. Конечно, они будут врать себе, что это выгодно, что если меня освободить, то я загублю намного больше. Но ты-то понимаешь.

— Что именно я понимаю?

Прятаться больше не имело смысла, и я вышел из своего «укрытия».

— Что в тот момент, когда ты начинаешь жертвовать людьми, оправдывая себя логикой и математикой, ты превращаешься в меня. — Маэстро оскалился в омерзительной ухмылке. — Такая у нас игра. Что случится раньше? Я испугаюсь вознесения и расскажу, где прячу души, или души погибнут, и все твои друзья превратятся в моих соратников? Конечно, они не сразу смирятся с этой мыслью. Но ни один поступок не проходит бесследно. И от этого им не отмыться. Вот такая игра. А на чьей стороне ты?

Я опустил взгляд. Это вышло непроизвольно и, по сути, ничего не означало. Но голос Маэстро звучал удовлетворённо.

— Подумай-подумай. Идиоты полагают, что мир чёрно-белый. А твои друзья пошли ещё дальше, возомнив мир чисто белым. К счастью, всегда найдётся кто-то, кто напомнит о реальном положении вещей.

— Я тебя не звал! — рявкнул, обернувшись ко мне, Ван. Глаза сверкнули злостью.

Маэстро расхохотался.

— О, ну конечно! Тебя они сюда не зовут, мальчик. Ты нужен лишь для того, чтобы рисковать жизнью — во имя того, о чём не имеешь ни малейшего представления. А что им делать, они будут решать без тебя. — Маэстро впился взглядом мне в лицо. — Они топчут эту землю уже сотни лет. Души для них давно превратились в разменную монету. Они считают их так же, как считали бы свиней на скотном дворе! Больше-меньше — вот всё, что имеет значение. Если нужно пожертвовать малым количеством, чтобы спасти большее — они это сделают, не сомневайся. У тебя не спросят. Ты для них — никто. Пешка в их игре.

Ощущение было такое, как будто слова Маэстро льются напрямую мне в мозг. Я их словно даже не ушами слышал. Понял вдруг, что имеют в виду мои коллеги, говоря «нашептывает». Видимо, именно так Маэстро подчиняет себе людей.

Для того, чтобы всего лишь встряхнуть головой, мне понадобилось немалое усилие. И ещё большее на то, чтобы крикнуть:

— Это ты — пешка! Насосавшийся чужой энергии раздутый клещ. Сам по себе, без поддержки душ, которые пленил, ты ничего из себя не представляешь!

Ван всё это время напряженно следил за мной. Видимо, понял, что Маэстро пытается меня подчинить, и в любой момент готов был вмешаться. Но не понадобилось. Я справился.

Это Ван тоже понял. И кивком указал мне на дверь.

Ну да. Я, похоже, выбрал максимально удачный момент для того, чтобы зайти. Мне бы под руку влезли, когда работаю — тоже бы взбесился. Развернулся и пошёл к двери.

— Помни о том, что я сказал, — прилетело мне в спину. — Они истаивают с каждой минутой! Им остались едва ли сутки. Сможешь ли ты жить дальше, зная, что при твоём попустительстве погибли невинные ду…

Слова оборвались. Умением ставить непроницаемый барьер обладал, видимо, не только Маэстро.

Я обернулся на Вана и напоролся на яростный взгляд. Сейчас он со мной разговаривать не будет, это ясно.

«Им остались едва ли сутки». Блеф? Наверняка. Но всё же… Ноги сами принесли меня в кафетерий.

Мстислава сидела за столом и дымила трубкой. В призрачном мире, в реальном стол был пуст. Букетик цветов подпирала неизменная табличка «reserved».

— Не знаю, — едва взглянув на меня, хмуро сказала Мстислава.

— Что? Я ещё даже спросить ничего не успел.

— По тебе видно, где ты был. Не знаю я, врёт Маэстро или нет. Сколько душ он на самом деле пленил, и сколько тем душам осталось. Понятно, что он всеми способами вынуждает нас его отпустить. Шантаж, грязная игра — это то, чем он жил и кормился всегда.

— И что нам делать?

— Ждать, — Мстислава развела руками. — Вся надежда сейчас на Вана. На то, что сумеет его дожать.

— До вознесения⁈

— Вряд ли, конечно. Такие, как Маэстро, не возносятся. Но своими действиями Ван расшатывает его. Заставляет сомневаться в том, во что до сих пор Маэстро свято верил. Он слабеет. И, было бы у нас в запасе хотя бы дня три…

— А у нас они есть?

— На этот вопрос тебе никто не ответит. Мы не знаем, что за души находятся в плену. Кто они, насколько они сильны.

— То есть, может быть и так, что…

— Всё может быть, Тимур. — Мстислава прямо посмотрела мне в глаза. — В нашей работе может быть всё, что угодно. И не только хорошее, увы.

— Ясно, — сказал я.

Собственно, больше говорить было не о чем. Расклад мне описали предельно доходчиво.

Я вышел из кафетерия. Вернулся в реальный мир. Дениса решил больше не беспокоить, с Алиной сам поговорю. Вероятность, что она даст какие-то зацепки, околонулевая, конечно. Но мы сейчас в ситуации, когда и за соломинку ухватишься.

— Э-э-э… — удивился я, подойдя к ресепшену.

За стойкой вместо Алины стояла Изольда.

— Это как? — Я дождался, пока Изольда закончит разговор по телефону. — Ты же в отпуске?

— Меня срочно вызвали на работу. Юля позвонила и сказала, что Алине стало плохо. — Изольда посмотрела на вторую девушку-администратора.

— Да-да, — кивнула та. — Она пришла бледная, измученная. Сказала, что накануне отравилась. А к обеду ей стало совсем плохо, чуть сознание не потеряла. Я позвонила Изольде, попросила подменить. Хотела Алинке скорую вызвать, но она сказала, не надо. Если не пройдёт, то из дома вызовет врача.

— А часто она болеет?

— На моей памяти в первый раз. Алинка жадная, а сейчас самый сезон. Гостей много, чаевых тоже. Она помирать будет, но на работу придёт. Видимо, ей реально очень плохо.

— Видимо… Это пройдёт? — Я посмотрел на Изольду.

— Что? — удивилась та.

А, ну да. Она-то не в курсе. Это только мы с Денисом знаем, что Алина была под воздействием Маэстро. Ну, точнее, твёрдо не знаем, но догадка такая есть. А тут ещё внезапное недомогание.

Изольда смотрела на меня вопросительно. Но как ответить на незаданный вопрос в присутствии стоящей рядом Юли, я не знал. А Юля явно не собиралась отходить. Сдёргивать Изольду с рабочего места поговорить — тоже не вариант, администраторам это запрещено.

— Да так, подумалось кое-что. Но ерунда, не срочно. Потом поговорим.

Я вышел за дверь и набрал номер отеля. К телефону подошла Изольда — сообразила, что разговор не закончен, и схватила трубку раньше Юли.

— Чем я могу вам помочь?

— Мне нужен адрес Алины.

— Хм-м. Боюсь, вы ошиблись. Мы не владеем такой информацией.

— А кто владеет?

Изольда ушла в раздумья. После долгой паузы предположила:

— Отдел кадров?.. Обычно это так.

— А где у нас отдел кадров? Что-то ни разу ничего подобного не видел.

— Попробуйте обратиться к секретарю господина Сальникова. Соединить вас?

Я не сразу вспомнил, что господин Сальников — это Даниил Петрович.

— Да, — невольно подхватил деловитый тон Изольды. — Соедините, пожалуйста.

Загудели гудки. После третьего я услышал уже знакомый профессионально-вежливый голос:

— Добрый день. Слушаю вас.

— Татьяна, здравствуйте. Это Тимур, я от Даниила Петровича. Помните, вы мне билеты на концерт доставали?

Оказалось, что помнит. Хотя я бы предположил, что скорее записывает — тоже, наверное, профессиональная фишка, мало ли когда я ещё прорежусь.

В общем, как бы там ни было, сообщение о том, что мне понадобился домашний адрес сотрудницы отеля, Татьяну не удивило. Меня попросили повисеть на трубочке, а через две минуты продиктовали адрес. Не задав ни единого вопроса, с какого бока меня это интересует. Видимо, имя Даниила Петровича работало, как пароль.

Идти и правда оказалось недалеко. От того места, где наш проспект Гагарина переходит в Большую Советскую, второй дом. Трехэтажный, старинной постройки, с арочными окнами, четырехметровыми потолками и полуметровыми подоконниками.

По съёмным квартирам я пошатался достаточно, чтобы знать: жильё в таких домах нихрена не дешёвое. Не зря Алина перед подружками хвасталась.

Ждать милости от судьбы, то есть пока дверь подъезда откроет кто-нибудь из жильцов, я не стал. Прошёл через призрачный мир, поднялся на второй этаж. И в квартиру проник тем же макаром. Попробовавшей было всколыхнуться совести напомнил, что Алина следила за мной и другими видящими хрен знает сколько и при этом совершенно не терзалась.

Когда я шагнул обратно, из призрачного мира в реальный, понял, что стою в полутемной прихожей. И немедленно включились звуки. Из комнаты доносился вой. Натуральный — так могло бы выть животное.

— О-о-ой, как пло-о-охо-о-о, — разобрал в причитаниях я. — О-о-ой, как пло-о-о-охо мне-е-е!

Прошёл в комнату. Алина стояла на коленях перед нарядным диваном — из тех, что любят ставить на подиумы в мебельных магазинах, — и билась о него головой и кулаками.

— О-о-ой, как пло-о-охо-о-о!

Рядом, на ковре в виде тигриной шкуры, лежал блистер с таблетками. И опрокинутый стакан.

Я присел на корточки, поднял блистер. Название таблеток мне ни о чем не говорило, пришлось гуглить. Успокоительное.

Алина повернула в мою сторону голову и посмотрела мутным взглядом.

— Ты чего пришёл?

Вопрос, как я попал в квартиру, её не обеспокоил. Неудивительно, в общем-то. Судя по количеству выпитых таблеток, она сейчас явлению архангела Гавриила не удивилась бы. Не факт, что вообще меня узнала.

— Пришёл сказать, что все твои беды из-за жадности. Он ведь тебе платил за то, что следила за нами и рассказывала ему, что мы делаем? Старичок такой представительный. С бородой и тростью.

— Нет. — Алина помотала головой. — Он сказал, что сам мне платить не может. Но может сделать так, чтобы Эдик давал мне деньги и покупал всё, что захочу.

— Эдик — это мужик твой?

— Да.

— И как? Покупал?

Алина обвела рукой комнату.

— Вот! Это всё моё… О-о-о-ой, пло-о-охо-о-о! — Она снова повалилась лицом на диван.

Я вздохнул.

— Н-да. Ну и кому это всё нужно будет, когда ты от депрессии роскомнадзорнешься?

Алина меня не слушала. Она выла. Я потряс её за плечо.

— Где ты встречалась со стариком?

Тот же мутный взгляд.

— В парке Пионеров.

— Парк большой. Где конкретно?

— Где стела пионерам-героям. На лавочке у стены.

— Всегда там?

— Всегда… О-о-о-ой, пло-о-охо-о-о!

Алина потянулась к таблеткам. Я забрал блистер, сунул в карман. Алина взвыла. Я поднял с пола стакан, сходил на кухню. Налил из чайника кипячёной воды. Вернувшись, сунул стакан Алине в руки.

— Пей. И ничего больше не делай! Никакие таблетки не жри! Поняла? Я тебе сейчас врача вызову.

За последнее время успел обзавестись номерами видящих. Звонки на мобильный они, правда, терпеть не могли, но у меня экстренный случай. Алина выглядела так, будто и вправду вот-вот помрёт или вскроется.

— Вадим Игоревич? Извините, что беспокою, это Тимур. Тут такое дело…

Обрисовывая ситуацию, я шёл к Парку Пионеров. Благо, от дома Алины недалеко. Вадиму Игоревичу, врачу из Заднепровья, сказал лишь, что Алина попала под воздействие Маэстро. О подробностях умолчал.

Вадим пообещал, что скоро приедет. Сказал, что если процесс зашёл не слишком далеко, то шансы сохранить рассудок у пациентки есть. Так спокойно и буднично сказал, что я вздрогнул. И до сих-то пор хотелось Маэстро в асфальт закатать, а сейчас это желание усилилось.

Пустышка ты там или нет — дело твоё, в конце концов. Но забираться в голову — такого ни одна тварь не заслуживает! Если я правильно понял Вадима, воздействие Маэстро на человека — сродни наркотику. Люди на это воздействие натуральным образом подсаживаются. И сейчас, лишившись его, Алина превратилась в торчка, лишённого дозы. У неё ломка, и очень жёсткая.

Поговорив с Вадимом, я набрал Кима.

— Привет. Я в Парке Пионеров. Можешь подойти? — Я знал, что Ким патрулирует Гагарина, Большую Советскую и прилегающие улицы.

Дожидаясь Кима, дошёл до лавочки — предположительно, той, о которой говорила Алина. Впереди — стела Пионерам-героям, с правой стороны — участок старинной крепостной стены.

Тяжелое место, несмотря на бодрое название. Неподалёку — братская могила павших в годы войны. Опалённый цветок — памятник детям, погибшим в концентрационных лагерях. Стела пионерам-героям, опять же. Настроение у людей, приходящих сюда, соответствующее. Неудивительно, что Маэстро здесь нравилось.

Так, может, и плененные души он держит где-то тут?