Привет магия! Маг чак-чак. Книга вторая.

Глава 15

Глава пятнадцатая.

Снова в бой.

Когда пастырь был повержен, а его плоть рассыпалась зыбучим изумрудным песком, с дальних гор поднялся ветер — терпкий, пахнущий грозой и древней пылью.

Он кружил над нами, подхватывая останки поверженного врага, унося их в туманную даль, где небо смыкалось с землёй. А затем… случилось нечто, от чего даже усталая душа содрогнулась.

Руины — те самые, что простирались на мили, испещрённые письменами забытых эпох — попросту испарились.

Будто их и не было. Мы стояли посреди бескрайнего поля, где колосилась трава неестественно яркого оттенка, а воздух дрожал от остаточной магии. Дивиться? Нет. Мы были слишком измождены, слишком опустошены, чтобы удивляться. Кровь, пот, сжатые зубы — и вынужденная тишина, давившая тяжелее любых доспехов.

— Раненые есть? — мой голос прозвучал чужим, глухим.

Тишина в ответ. Лишь покачивание голов. Понятно. После такого — какие могут быть слова?

Я сделал шаг вперёд — и увидел его. Зерно Возрождения. То самое, ради которого мы шли сквозь тьму и кровь. Оно лежало передо мной, и мир вокруг будто замер. Я не верил своим глазам. Маленький, но непокорно-тяжёлый кристалл выглядел будто капля ночи, скованная молнией. Размером с фалангу, но весом — как сердце дракона. Три килограмма? Больше. Он давил на ладонь, словно пытался прожечь её. Подняв сокровище, поднёс к лицу. Поверхность была покрыта сетью тончайших трещин, сквозь которые пульсировал свет — сине-фиолетовый, как предгрозовое небо. Тот же оттенок, что бежал по моим венам, когда тьма вырывалась наружу. Ощущения от прикосновения были очень странные. Сначала холод — обжигающий, как ледяное пламя. Затем резко — жар, словно я держал в руке раскалённый уголёк, взявший из горящего костра. И главное: оно дышало. Тихо, едва уловимо.

После я зачем-то я поднёс его к уху. Гром. Далёкий, но яростный. Будто где-то за гранью реальности бушевала вечная буря, а это зерно — единственная дверь в её эпицентр.

Мои спутники, заметив моё странное поведение, медленно подошли. Я поднёс Зерно к их ушам поочерёдно — но не отдал в руки. Не потому, что не доверял. А потому, что некоторые искушения — страшнее клинков.

Медленным движением я извлёк из глубин сумки обсидиановую шкатулку, чьи стенки были испещрены рунами подавления. Артефакт с глухим щелчком поглотил Зерно, мгновенно погасив его тревожное мерцание.

— И что, даже не отведаешь? — Криана оскалила острые клыки в насмешливом полуулыбке. Тени вокруг неё сгустились, повторяя изгибы её ухмылки.

— Ты же слышала — я в долгу перед тем, кто спас меня от ухода на тот свет, — парировал я, ощущая, как через защитные чары шкатулки исходит едва уловимое биение пульса. — И намерен этот долг оплатить сполна. Я дал слово.

— Может, поведаешь эту трогательную сагу? — она томно обвела взглядом уставшую компанию, задерживаясь на каждом из нас.

— Не вижу причин отказать, — легко согласился я, в тот же миг почувствовав, как ледяные пальцы предчувствия сжали мне горло. — Но сначала уйдём отсюда. Это место... негостеприимно.

Сумерки уже сплели свои влажные сети, когда мы нашли пристанище. Пройдя добрых пять километров вдоль реки, извивавшейся по пустоши подобно брошенному кем-то магическому шнуру, мы расположились в неглубокой ложбине. До воды сохраняли дистанцию — утреннее происшествие хорошо дало понять, что с рекой не всё гладко.

Ужин прошёл в усталом молчании: грубые, но сытные бутерброды с копчёным мясом, холодная медовуха из походного холодильника. Когда последние крошки были сметены, группа безропотно расползлась по кроватям. Историю я отложил до утра — возражений не последовало. Вейла, обычно бдительная как страж, уже свернулась калачиком, её волчьи уши подрагивали в такт невидимым сновидениям. Она решила спать обращённой. Так меньше шансов сдохнуть, объяснила она своё поведение.

Лишь Грохотун остался на страже у потрескивающего костра, сжимая в цепких пальцах, вручённых ему мной, три заветные бутылки и мешочек с кедровыми орешками — плату за ночную вахту. Я понимал его бдение — таинственная горошина, проглоченная в руинах, продолжала свою магическую работу, перекраивая гоблинскую плоть изнутри. Сон сейчас был бы для него невозможен. Энергия бурлила в нём.

Сбросив пропитанные пылью одежды, я вылил на себя кувшин воды. Только после этого устроился в кроватке. В отличие от своих спутников, я не выносил сна в одежде — множество ночёвок в лесу доказало: такая ночь неизбежно оборачивалась утренней разбитостью. Лёжа на спине, я ещё мгновение наблюдал, как отблески пламени пляшут на своде нашей палатки, прежде чем сознание погрузилось в тёмные воды забытья.

Только сомкнул веки — и тут же чей-то голос вырвал меня из объятий сна.

— Вставай, Женя, — прозвучало над ухом. Этот голос я узнал бы среди тысяч — мягкий, с едва уловимой хрипотцой от многолетнего курения. Мама. Василиса Петровна.

Попытался резко подняться — и обмер. Ноги... Они не просто не слушались — их словно не существовало. В груди разверзлась бездна: ледяное разочарование, жгучая боль, удушающая безнадёга. Всё это — просто сон? Эти годы магии, сражений, товарищей? Оказалось, я вовсе не Кайлос — повелитель тьмы и молний. Просто Евгений Курников, 25 лет, инвалид-колясочник. Живущий в съёмной однушке на окраине. Где мать приходит дважды в неделю убраться, потому что я физически не могу дотянуться до верхних полок.

В ярости ударил кулаком по шершавой стене. Боль пронзила костяшки, но я лишь стиснул зубы. Какая разница?

Как... Как это возможно? Слишком реально. Слишком детально. Помнил запах пирогов, приготовленных Розетты, запах озона в воздухе после заклинаний Торгуса, шероховатость рукояти меча Бренора...

— Сынок? — мама обеспокоенно присела на край кровати, её пальцы впились в моё плечо. — Кошмар приснился? — Не дожидаясь ответа, обхватила мою голову руками, прижала к груди. Её пальцы запутались в моих спутанных волосах. — Тише, тише... Это всего лишь сон.

Губы сами сложились в привычную успокаивающую улыбку — ту, что отрабатывал годами, чтобы не пугать её.

— Кстати, — голос мамы внезапно стал торжественным, — помнишь, какой сегодня день?

Попытался отрицательно мотнуть головой, но она крепко держала меня.

— Не-а, — выдавил я.

— День рождения Андрюши.

В висках резко застучало. Андрей Вячеславович Курников. Отец. Погиб под колёсами пьяного водителя, когда мне было шесть. Точно, как я в том сне... Неудивительно, что подсознание вытащило этот старый кошмар, перекраивая на новый лад.

— Прости, мам, забыл, — прошептал, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза. Её пальцы тут же поймали её, вытерли большим пальцем с грубой кожей от постоянной работы.

Я осторожно высвободился из материнских объятий и, отстранив её помогающую руку, пересел в кресло. Резиновые колёса мягко зашуршали по линолеуму, когда я направился в ванную. Холодная вода обожгла лицо, смывая остатки сна, но не смогла смыть горечь разочарования. Из-за двери доносились мамины причитания: "Пыль на телевизоре!", "Когда последний раз полы мыл?" — перемежающиеся редкими одобрительными возгласами. Видимо, обнаружила забитый холодильник. На еде я никогда не экономил — хоть какое-то достоинство нужно было сохранять.

Когда я выкатился из ванной, весь дом уже благоухал ванилью и топлёным маслом. Сырники. Мамины фирменные, с хрустящей корочкой. И, конечно же, этот аромат не мог не приманить Радмира — моего вечно голодного соседа. Не стал его прогонять. В отличие от меня, его родители уезжали на работу ещё до рассвета, оставляя холодильник пустым.

После завтрака начался привычный утренний ритуал. Радмир ловко подхватил мою сумку, вызвал лифт и придержал тяжёлую дверь подъезда. Но самое сложное ждало впереди. Сорок минут унижений. Такси за такси проезжали мимо, водители брезгливо морщились, замечая коляску, и нажимали на газ. Когда подъехало очередное авто, я даже не шевельнулся — зачем снова разочаровываться?

Из машины вышел невысокий мужчина в выцветшей тюбетейке, его круглое лицо украшала щётка седых усов.

— Исэнмесез. Ну что, едем? — его голос звенел искренней доброжелательностью, а взгляд, скользнув по моему креслу, не померк и не отвернулся.

— Да, — резковато бросила мать, накопленное раздражение прорвалось в интонации.

Таксист лишь понимающе подмигнул мне:

— Так чего ждём дорогие мои? Или вам красную дорожку постелить? — его настрой нас подкупил, и мы улыбнулись.

Мы переглянулись с Радмиром. Моё кресло, технологичное чудо с электроприводом, легко сложилось в компактный блок. Мужчина ловко подхватил его, будто делал это каждый день. В тот момент, когда он бережно укладывал коляску в багажник, я вдруг вспомнил сон — того самого пастыря, превратившегося в зелёный песок. Странно, как реальность иногда оказывается добрее вымысла.

Водитель оказался удивительно душевным человеком. Марат Каримыч — коренной альметьевец, с лучистыми морщинками у глаз и добродушной улыбкой. Его история могла бы стать сценарием для мелодрамы: сиротское детство, армия, случайная поездка в столицу, которая превратилась в судьбу. "Женился на вдове — красавице Раисе, — с теплотой рассказывал он, ловко объезжая пробку. — Детей её как своих воспитывал. А теперь вот внуки..." В голосе его звучало тихое удивление, будто он сам не понимал, за что удостоился такого счастья. Но не задавался этим вопросом — просто радовался каждому дню.

Когда мы прибыли на кладбище, Марат Каримыч, узнав, что надолго не задержимся, предложил подождать:

— Я тут неподалёку перекушу, а вы не торопитесь. И категорически отказался брать деньги за простой.

Кладбище встретило нас бескрайним морем свежих холмиков. Я машинально считал даты на памятниках — 2025, 2025, снова 2025... Где-то после двухсотого перестал. Жизнь шла своим чередом, а здесь, за высоким забором, тихо копились тысячи оборванных судеб.

Мама, надев потрёпанные садовые перчатки, молча принялась выдёргивать проросшую между плитками траву. Её пальцы, обычно такие уверенные, сейчас дрожали. Когда она положила букет алых гвоздик к подножию памятника, по её щекам текли слёзы. Я сжал подлокотники коляски, чувствуя, как ком подступает к горлу. На фотографии улыбался молодой мужчина — таким я его почти не помнил. Всего шесть лет было мне, когда его не стало.

«Как же ты мне нужен, пап...» — прошептал я, глядя на чёрно-белое изображение. А потом горько усмехнулся: возможно, это и к лучшему, что он не видит меня таким. Оптимизм — определённо не моя сильная сторона.

Когда последний сорняк был выдернут, а цветы аккуратно уложены у подножия памятника, мать отряхнула перчатки и встала рядом, положив ладонь на холодный камень.

— Посмотри, Андрюша, — её голос дрожал, — какой твой сын стал взрослый. От мамы сбежал, самостоятельный. Правда, дома у него — хоть шаром покати... — Она нервно засмеялась, поправляя воротник. — Но ничего, я присмотрю. Вот только внуков бы... Тогда бы совсем хорошо было.

— Для этого сначала девушку найти надо, — пробормотал я, машинально поглаживая подлокотник кресла.

— А в чём проблема-то? — она резко повернулась ко мне, и в её глазах вспыхнул странный огонёк. — Кресло у тебя — последняя модель, не инвалидное, а "мобильное средство передвижения", как ты любишь говорить. Выходи больше! А то так и помру, не дождавшись... — Голос её внезапно сорвался. — Жаль, что всё так вышло... Очень жаль...

— О чём ты, мам? — я нахмурился, ощущая, как по спине пробежал холодок.

— О том, что это ты убил своего отца.

Воздух словно вырвали из моих лёгких. Кресло скрипнуло, когда я резко развернулся к ней.

— Что?.. Ты что несёшь?

— Если бы не твоё вечное нытьё, он бы жил! — её голос взлетел до визга, разрывая кладбищенскую тишину. — «У Кольки есть мяч! У Пети есть мяч! Даже у Светки с третьего подъезда есть!» — она передразнила меня, искажая лицо в гримасе. — Вот он и попёрся в свой единственный выходной, несмотря на мои уговоры! Денег не было, но он взял в долг... Вышел из магазина с этим проклятым мячом... такой счастливый... — её пальцы впились в мои плечи. — А мы его даже в гробу толком не увидели! Только клочья...

Я онемел. Мир сузился до её перекошенного лица, до капель слюны, летящих мне в лицо.

— Прости... — прошептал я автоматически.

— Что мне твои "прости"? — она вдруг засмеялась, и этот звук был страшнее любого крика. — Лучше бы ты сдох тогда вместо него!

Боль. Острая, режущая, где-то в груди. Я не сразу понял, что происходит. Мать... моя мать... её руки сжимали серп, который только что срезал траву на могиле... Теперь он вонзался в мою плоть снова и снова. Я пытался кричать, но из горла вырывался только хрип. Руки, поднятые в защите, уже были изрезаны в кровь.

— Вот так... вот так хорошо... — её шёпот был сладок, как сироп. — Тебя тоже похоронят в закрытом гробу... Только сначала... сначала я исправлю твоё уродливое лицо...

Серп взметнулся в воздух. Я зажмурился, чувствуя, как лезвие впивается в щёку...

И вдруг — крик. Но не мой.

Открыв глаза, я увидел перед собой искажённое яростью лицо... магессы теней?

Криана стояла надо мной, её кинжалы были обагрены кровью, а глаза горели знакомым фиолетовым огнём.

— Просыпайся, идиот! — прошипела она. — Ты в ловушке собственного разума!

Мир затрясся, распадаясь на куски. Последнее, что я увидел — её руку, протянутую ко мне...

И понял, что стою на краю настоящей бездны.

Ну всё, приплыли, я сошёл с ума. И теперь персонажи моего сна решили явиться мне перед смертью. А говорили, что перед смертью проносится вся жизнь. Наврали, гады.

Курников «Ну всё, каюк. Теперь вы Евгений Курников Официально сошли с ума. Поздравляю!», — пронеслось в голове. Персонажи моего сна решили устроить прощальный парад перед смертью. Говорят, перед кончиной вся жизнь перед глазами пролетает. Врали, сволочи. В лучшем случае — бредовый калейдоскоп.

— Кай! Зад тролля, да очнись же! — очередная оплеуха обожгла щёку, заставив зубы щёлкнуть.

— «Что за...?» — Я резко поднялся, и мир вокруг обрёл чёткие очертания. Значит, этот мир — не сон. Сном была та кошмарная встреча с "матерью". Но та женщина... это была не она. Моя мама никогда... Глубокая боль в груди мгновенно испарилась. Передо мной вместо Крианы топтался Грохотун, и от этого нелепого зрелища меня вдруг прорвало на истерический хохот. Да как я мог перепутать этого ушастого коротыша с мрачной убийцей теней? Совсем крыша поехала.

— Чего ржёшь, как пьяный гном на свадьбе? — зашипел гоблин, дёргая меня за рукав. — Нас атаковали какие-то мерзкие черви! Я устал их давить — плодятся быстрее, чем умирают! Да ещё и кусаются, сволочи! — Он показал мне изодранные штаны и кровоточащие царапины на зелёной коже. — А их дым... этот дым... — Грохотун нервно дёрнул ухом, — чуть не усыпил меня дважды! Только горошина не дала отключиться. Все спят никто не хочет вставать, я устал будить. Помогай господина Кайлоса.

Я окинул взглядом палатку. Картина открылась удручающая: вся команда лежала в странном оцепенении. К Вейле к животу присосался особенно жирный червь, его бледное тельце пульсировало, вытягивая что-то из волколюда. У остальных паразиты облепили ноги. Только моё тело почему-то осталось нетронутым — видимо, Грохотун снял тварь, и потому ему удалось меня разбудить.

— Их... — гоблин сглотнул, — их снаружи целое море. И они всё ближе. Надо спасаться.

Я присел на корточки, разглядывая мёртвого паразита у своей постели. Тварь выглядела отвратительно — размером с крупного кролика, с полупрозрачным тельцем, сквозь которое просвечивали сгустки украденной энергии. Её ротовой аппарат представлял собой кольцо из мелких острых зубов, идеально приспособленных для вгрызания в плоть. Похоже, эти твари питались эмоциональной энергией.

«А что даёт больше всего энергии? Конечно, страх», - подумал я. Вспомнился какой-то мультик про то, что смех даёт энергии куда больше, но, видимо, этим тварям юмор был чужд. И слава Богу — иначе я бы точно не очнулся. Хотя технически я и так не проснулся, а был разбужен.

— «Но почему же не сработала защита?» — вертелось в голове, пока я осматривал палатку.

— «Да потому что, Женя ты её просто-напросто забыл поставить».

Выйдя наружу, я увидел настоящее нашествие. Черви копошились повсюду, а трупы убитых Грохотуном тварей казались жалкой каплей в этом живом море. «Черви сновидений, блин», — мелькнула мысль.

Вернувшись в палатку, застал картину: Грохотун уже расправился с присосавшимися паразитами и теперь методично хлопал по щекам Вейлу. Когда волколюдка начала приходить в себя, я решил ему помочь.

— Ты займись гномом, — кивнул я гоблину, — а я разбужу нашу "крутую" убийцу, которая проспала атаку. А ведь так хвалилась своими тренировками своей чуткостью сна. Три раза ХА.

Не скажу, что получал садистское удовольствие от шлепков по лицу Крианы... Но какое-то мелкое удовлетворение всё же было. После восьмого удара она наконец очнулась. Её лицо было мокрым от слёз — как, впрочем, и у Вейлы с Бренором, которых к этому времени уже привели в чувство.

— Что, товарищи, кошмары снились? — спросил я тоном, не терпящим возражений. Они поняли, что это не вопрос, а констатация факта. Воспоминания о собственном "сне" заставили меня дёрнуться, будто от удара током. Вот же мерзкие твари...

— Почему у меня лицо горит? - хрипло спросила Криана, постепенно осознавая реальность.

Побочный эффект от укусов, — без тени смущения соврал я. — Эти твари высасывали вашу энергию. Грохотун открыл было рот, но мой сжатый кулак и грозный взгляд быстро заткнули его.

Так, приходим в себя и выдвигаемся. Этих тварей нужно уничтожить всех, иначе нам конец. И будьте осторожны — при смерти некоторые из них выпускают усыпляющее облако. Вдохнёте — и вам конец, сожрут заживо. Вытаскивать не будем, — мои последние слова заставили до сих пор сонные лица спутников проясниться. Видя их реакцию, я усмехнулся: — Шучу, конечно. Но держитесь рядом и не теряйте бдительность.

Собравшись с силами, мы начали методичное истребление тварей. Но уже первые минуты показали: задача будет сложнее, чем мы предполагали. Вейла, обернувшись в волчицу, вцепилась клыками в первого попавшегося червя — и тут же отпрыгнула назад, скуля и дрожа всем телом. Её могучие плечи сотрясались от рыданий, а в глазах стоял животный ужас.

Потребовалось добрых пять минут, чтобы успокоить её. Я обнял её дрожащее тело, гладя по взъерошенной шерсти и бормоча утешительные слова. Когда она обернулась и сидя у меня на коленях заговорила, её история леденила душу: в момент укуса на неё обрушились кошмары, где её собственная семья продавала её, как скот. А когда у неё родилась дочь... Тут её голос сорвался, и я поспешил прервать этот страшный рассказ.

— Запомните раз и навсегда! — мои слова прозвучали как приговор. — Никаких укусов! Убиваем только издалека или холодным оружием!

Последующий час превратился в монотонную бойню. Мы двигались по кругу, методично уничтожая одну тварь за другой. То и дело кто-то из нас засыпал, и приходилось бросать всё, чтобы вытащить товарища из клубка паразитов.

Я бил магией и даже мой огромный источник грозился показать дно. Та же Криана давно перешла на кинжалы.

Когда последний червь наконец перестал двигаться, мы облегчённо перевели дух. Но радость была преждевременной.

Земля под ногами Бренора внезапно вздыбилась. Он успел лишь повернуться ко мне, открывая рот для предупреждения, как гигантская пасть, в сотни раз превосходящая размеры обычных червей, поглотила его целиком.

Монстр возвышался над нами, его слизистое тело переливалось всеми оттенками кошмара. Мои молнии били по нему с яростью, но, казалось, лишь злили его. Сердце сжалось от ужаса — мы потеряли Бренора...

Но прежде чем отчаяние успело охватить нас полностью, брюхо чудовища разорвалось пополам, и оттуда, облитый слизью и яростью, выскочил наш гном. Его меч сверкал в лучах восходящего солнца, а ругань разносилась на всю округу:

— Есть у меня отец-дар, есть и сам лучший дар на свете! — орал он, явно всё ещё находясь под впечатлением от своих сновидений.

Червь оказался куда живучее, чем мы предполагали. Даже с вывернутыми наизнанку внутренностями, с кишками, волочащимися по земле, он продолжал двигаться — медленно, но неумолимо. Его гигантская пасть, источающая зловонное дыхание, разинулась над Бренором, готовясь раздавить гнома в один укус. В глазах монстра читалась слепая ярость — он не просто хотел убить, он жаждал стереть обидчика в кровавую пыль.

Время замедлилось. Я почувствовал, как кольцо на пальце раскаляется до бела, впитывая мою ярость. В этот раз не было сложных заклинаний, не было изящных магических форм — только чистая, необузданная мощь. Я выпустил в чудовище всю накопленную боль, весь страх, всю тьму, что копилась во мне годами. Молнии, черные как сама смерть, ударили в разинутую пасть, разрывая монстра изнутри.

Энергия, переполнявшая тварь, не выдержала напряжения. Червь взорвался, разлетаясь на тысячи окровавленных ошмётков. Ударная волна отбросила нас назад, заставив кубарем покатиться по земле. Когда дым рассеялся, перед нами предстала опустошённая поляна, усеянная останками монстра и выжженной травой.

Мы не праздновали победу. Один за другим опускались на колени, не в силах сдержать нахлынувшие эмоции. Вейла рыдала, вцепившись в свою шерсть, гоблин, истерично крича бил кулаками по земле, Криана сжала кинжалы так, что костяшки побелели, её слёзы текли рекой, а Бренор... Бренор просто сидел, уставившись в небо, по его бороде текли слезы. Каждый из нас вновь переживал свои кошмары — те самые, что червь вытащил наружу.

И я понял: мы победили монстра, но битва с собственными демонами только начинается.

Во мне самом разгорался пожар ненависти на того, кто всё это придумал. Я решительно отмёл образ матери, пытавшейся вновь обвинить меня в смерти отца. Прогнав его, я поклялся найти и убить того, кто сотворил это место.

Когда чары монстра прошли, а земля вокруг нас полностью очистилась, словно всё это было видение. Я обнаружил рядом с гномом ещё один дар «зерно Возрожденья», и я знал, кому я его отдам.