Повелитель огня II

Глава 9

Рано утром в Велиград на поклон к князю Бориславу Владимировичу прибыл посланник из Крепинска. Он назвался Гудоем и сказал, что его отправил к Велиградскому правителю племянник погибшего Крепинского князя — Чеслав, которому удалось спастись, в отличие от своего отца и дяди.

Посланник принёс Велиградскому князю несколько важных новостей и одно неожиданное предложение. Борислав Владимирович решил обсудить всё это с ближайшими соратниками и позвал на княжий совет брата Видогоста Владимировича, старшего воеводу Миронега, столичного тысяцкого Лесьяра и Влока — своего самого верного дружинника, главу личной охраны князя.

Когда все собрались в каминном зале за большим дубовым столом, Борислав Владимирович произнёс:

— Вы знаете, что произошло в Крепинске. Вы все вместе со мной и Радмилой переживаете за Владимира. Знаете, что я отправил Станиславу грамоту с требованием отпустить моего сына и получил ответ, что Владимир пропал во время осады Крепинска. Станислав утверждает, что он не видел моего сына и не знает, где он. Чермянин уверяет меня, что отпустил бы Владимира, так как к Велиграду у Браноборска нет никаких претензий после заключения мной мира со златичами. В Златояр я тоже отправил грамоту и потребовал от Станимира предъявить взятого им аманата. Станимир признал, что он не смог обеспечить безопасность Владимира, но он просит не предпринимать из-за этого никаких действий против Златоярского княжества, пока судьба моего сына не прояснилась. Станимир ещё надеется, что всё закончится хорошо.

— Мы все надеемся, что всё закончится хорошо, брат, — произнёс Видогост, воспользовавшись тем, что князь сделал паузу. — Прошло не так уж и много времени. Да, Станимир не обеспечил безопасность аманата, но я не думаю, что он знал о том, что чермяне собираются напасть на бряговичей. Может, не стоит пока портить отношения со Златояром? Ведь шансы на возвращение Владимира очень большие.

— Мне тоже не хочется портить отношения, которые только начали восстанавливаться, — согласился князь. — Да, Станимир не обеспечил безопасность аманата, но я понимаю, что его вины в случившемся намного меньше, чем Станислава. Чермяне знали, что у Любомира мой сын, и не позаботились о безопасности Владимира. Это не просто неуважение, это намного хуже. И я не могу такое простить, я должен на это ответить.

Князь замолчал, присутствующие за столом лишь согласно кивали.

— Я много думал, как лучше поступить в этой ситуации, — продолжил Борислав Владимирович. — И понял, что у меня нет другого варианта, кроме как пойти на Крепинск. Прощать такое нельзя. Но перед походом мне нужно было заручиться обещанием Станимира не поддерживать чермян.

— Но они союзники, — напомнил Видогост.

— Это так, — согласился Борислав Владимирович. — Но чермянин подвёл златича. Союзники так не поступают. Впрочем, это всё в прошлом. Ситуация поменялась. Час назад я разговаривал с человеком, прибывшим из Крепинска. И я хочу, чтобы вы тоже послушали, что он скажет. Влок, приведи его, он ждёт.

Дружинник тут же встал из-за стола и покинул зал. Через пару минут он вернулся с посланником из Крепинска.

— Садись за стол, — обратился князь к Гудою. — Расскажи всем, что мне поведал.

— Благодарю, господин! — ответил посланник, поклонился и, сев за стол, принялся рассказывать о том, что произошло в его княжестве: о захвате Крепинска чермянами, о предательстве воеводы и княжича Лютогоста, о казни Крепинского князя и его брата, о том, как держали в темнице Велиградского княжича Владимира и как тот сбежал, и ещё об очень многом.

Постепенно Гудой дошёл до свадьбы Крепинской княжны Ясны и Черноборского княжича Далибора, рассказал, что ожидало Ясну в первую брачную ночь, и поведал историю её чудесного спасения Владимиром Бориславовичем. Последнее оказалось для всех приятной неожиданностью — как минимум это доказывало, что Велиградский княжич жив.

Ещё посланник рассказал, что Владимира и Ясну теперь ищут как самых опасных преступников, что Станислав объявил за голову княжича огромное вознаграждение, но никто не видел беглецов с того самого дня, как они покинули Крепинск.

— Приятно слышать, что наш Владимир смог в одиночку справиться с охраной чермянского князя и выкрасть жену у его сына да ещё и в такой момент, — сказал Видогост. — Но откуда нам знать, что это всё правда?

— Зачем мне обманывать вас, господин? — ответил посланник. — Ведь я пришёл за помощью!

— За помощью? — удивился брат Велиградского князя. — За какой?

Гудой посмотрел на Борислава Владимировича, тот кивнул и произнёс:

— Рассказывай всё, за этим столом сидят те, от кого у меня нет секретов.

— Чермяне никогда не захватили бы Крепинск, если бы княжий воевода не предал Любомира Чеславовича, — сказал посланник. — Дружина у Станислава не такая уж и сильная. Ещё чермянин удачно выбрал время, когда в Крепинск приехал брат нашего князя — Радомысл Чеславович с сыном Чеславом. Их всех предатели схватили в первую очередь. Воевода дал приказ дружине не сопротивляться. Воины не знали, что делать. Многие растерялись, некоторые смалодушничали. Отпор врагу пытались дать только личные охранники князя, тысяцкий возглавил оборону, но предатели его быстро убили. Крепинск пал, но много верных Любомиру Чеславовичу дружинников ушли из города.

— И куда же? — поинтересовался Видогост.

— В Речин. Там находится большая удельная дружина во главе с речинским тысяцким. Эта дружина осталась верна Любомиру Чеславовичу. И она сильно укрепилась теми воинами, что ушли из Крепинска, теми, кто не принял власть чермян. И мы прогоним Станислава.

— Прогоните? — с усмешкой произнёс Видогост. — И кто же возглавит ваше войско? Речинский тысяцкий? Кого вы посадите на престол, если вдруг всё же прогоните чермян? У вас есть такой человек? Или, как это обычно бывает, после победы воеводы передерутся между собой за престол, и снова вернётся Станислав?

— Нашу дружину на Крепинск поведёт Чеслав Радомыслович! — с гордостью ответил посланник. — Племянник Любомира Чеславовича смог бежать из темницы и добраться до Речина. Радомысл Чеславович был Речинским удельником, вся удельная дружина осталась верна ему и перешла под командование его сына. Чеславу Радомысловичу присягнули и все, кто смог выбраться из Крепинска: верные Любомиру Чеславовичу дружинники и остатки его личной охраны. Даже простые люди уходят из столицы — не хотят мириться с тем, что там происходит. В Речинске собралась большая сила. Мы отобьём Крепинск.

— Если Чеслав выжил, это меняет дело, — согласился брат Велиградского князя. — Но чтобы сесть на Крепинский престол, ему надо не только прогнать чермян, но и избавиться от других претендентов.

— Других претендентов нет, господин. Лютогост отрёкся от престола и его, как предателя, ненавидят и презирают все — даже чермяне. Надо только изгнать Далибора.

— А как же Ясна? — спросил Видогост. — Что вы будете делать с ней? Как дочь Любомира, она стояла в очереди на престол позади всех мужчин в роду, но сейчас, как жена действующего князя, она первая. Вы забыли об этом?

— Никто не знает, жива ли Ясна Любомировна, — ответил посланник. — Но я думаю, Чеслав Радомыслович с ней договорится.

— Как?

— Я не знаю, это не моё дело, я всего лишь выполняю задание, которое мне поручили.

— Не стоит нам сейчас обсуждать то, чего ещё может и не быть, — вступил в разговор Велиградский князь. — Думаю, Чеслав с Ясной уж как-нибудь разберутся, если прогонят чермян. Говори, что вам нужно от нас.

Последняя фраза была адресована Гудою. Тот тут же ответил:

— Помощи просим у тебя, господин! Без ратичей нам чермян быстро не одолеть.

— Без нас вам их вообще не одолеть, — заметил князь.

— Правда твоя, Борислав Владимирович, — согласился посланник. — Без вас не справимся. Не хватит у нас сил для похода на Крепинск.

— У вас не хватит сил даже Речинск отстоять, — с ухмылкой произнёс Видогост.

— Речинск отстоим, господин, — возразил Гудой. — Большая дружина у нас собралась. Да и Станислав пока не может на нас идти. Боится своих людей уводить из Крепинска. В столице много наших сторонников, и мы пустили слух, что преданные Любомиру Чеславовичу люди готовят бунт. А пока Станислав медлит, мы собираем всё больше и больше верных Чеславу Радомысловичу воинов. Но без вашей помощи не обойтись. Просим нижайше, помогите!

— Допустим, мы поможем, — сказал Борислав Владимирович. — Но на каких условиях? Да, я хотел отомстить Станиславу за то, как он обошёлся с моим сыном, но судя по твоему рассказу, Владимир и сам неплохо с этим справился. Ты просишь меня о помощи, но, другими словами, ты просишь меня вступить в войну. Что мы за это получим?

— Господин, я всего лишь посланник! — ответил Гудой. — Я принёс тебе предложение, и если ты готов его обсуждать, то Чеслав Радомыслович пришлёт того, с кем это можно делать.

— Если я захочу что-то обсуждать, то буду делать это только с самим Чеславом. Ему придётся приехать в Велиград.

— Это хорошая новость для нас, господин! — засиял посланник. — Я могу передать её Чеславу Радомысловичу?

— Передашь. Чуть позже. А пока ступай и подожди моего окончательного решения.

Посланник встал из-за стола и, поклонившись в пояс, быстро покинул зал. В помещении воцарилась тягостная тишина. Через некоторое время её нарушил Видогост.

— Ты уверен, брат, что стоит в это влезать? — спросил он.

— В том, что надо влезать, уверен, — ответил Велиградский князь. — Но пока не могу решить, насколько сильно. Малую дружину мы в Речин отправим в любом случае — я должен как-то отреагировать на подлость Станислава и показать ему, что отвечать за свой поступок придётся. Если посланник не соврал, то чермянин уже немного ответил, но перед Владимиром, не передо мной. А должен ещё и передо мной — он проявил неуважение в первую очередь ко мне, посадив в темницу моего сына.

— Извини, брат, но что-то мне не верится, что Владимир мог вот так один выкрасть Ясну да ещё и Станислава избить, — сказал Видогост. — Ты знаешь, я люблю племянника, как сына, но я не припомню за ним подобных подвигов.

— Он пришиб камнерога, господин, — вступил в разговор Влок. — Одним ударом.

— Насколько я помню по твоим же рассказам, камнерог был ранен и повернулся к Владимиру уязвимым местом. Туда любой мог ударить и пришиб бы.

— Ударить, может, мог бы и любой, но вот поднять меч и подойти к камнерогу — не каждый! — возразил дружинник. — Княжич очень храбр и силён, я нисколько не сомневаюсь, что он мог сделать всё то, о чём рассказал посланник.

— Я тоже не сомневаюсь в сыне, — сказал князь. — Но звучит и правда очень неправдоподобно. Да и зачем ему княжна Ясна?

— Тут как раз таки вопросов нет, — усмехнулся Видогост. — Дело молодое. Может, приглянулась она ему.

— Может, и приглянулась, — согласился Борислав Владимирович. — Но не простое это дело: в одиночку расправиться с охраной князя и покинуть замок. Хочется верить, да не верится.

— Но если нас пытаются обмануть, то какой в этом смысл? — сказал Видогост. — Зачем Станиславу себя в таком некрасивом свете выставлять?

— Станислав здесь ни при чём. Если это ложь, то её придумал Чеслав. Но я всё равно не понимаю зачем.

— Разреши мне отправиться в Крепинск, господин! — неожиданно предложил Влок. — Я всё на месте выясню: сидел ли Владимир в темнице и спас ли княжну Ясну.

— Идея неплохая, — сказал князь. — Но тебя там видели и могут узнать. Если посылать, то лучше кого-то другого.

— Лучше меня, — возразил дружинник. — Да, я там был, но это же хорошо: я всё там знаю, не будет заметно, что я приезжий. Отпущу бороду длиннее, перекрашу её и волосы, оденусь как простолюдин — никто меня не узнает. Посланник сказал, что в Крепинске много верных Чеславу людей, пусть организует мне встречу с ними — заодно и здесь проверим, не соврал ли.

— А это хорошо, — похвалил князь дружинника. — Поговори с посланником, узнай у него имена и адреса нужных людей в Крепинске и отправляйся сегодня же. Мне, конечно, жаль будет потерять тебя, если это всё окажется ловушкой, но с другой стороны, кто, кроме тебя, может вырваться из любой западни? Поезжай.

— Слушаюсь, господин! — ответил довольный Влок.

— А ты готовь малую дружину для отправки в Речин, — сказал князь воеводе. — Чтобы начать полноценную войну со Станиславом, мне необходимо заручиться обещанием Станимира не помогать чермянам и обсудить условия с Чеславом. Но отправить дружину в Речин можно уже сейчас — мы должны показать, что настроены серьёзно.

— Будет сделано, — по-военному кратко ответил Миронег.

— Все свободны! — не менее лаконично завершил совет князь.

Воевода, тысяцкий и дружинник тут же встали из-за стола и покинули каминный зал. Когда в помещении остались лишь князь и его брат, Видогост спросил:

— А что ты будешь делать, если всё окажется правдой, и Владимир приведёт сюда дочь Любомира?

— Влок сказал, что Любомир принял моего сына с уважением и окружил его отеческой заботой, я сделаю то же самое в отношении его дочери, — ответил князь. — Я не дам Ясну в обиду.

— Но она теперь не только дочь Любомира, она в первую очередь жена Далибора. Это сильно меняет дело.

— Это ничего не меняет.

— Далибор имеет право потребовать выдачи сбежавшей жены.

— Пусть придёт сюда и потребует, — усмехнулся Борислав Владимирович. — Пусть попробует забрать её силой. Посмотрим, как у него это получится. К тому же дело в любом случае идёт к войне, я не понимаю, чего ты так переживаешь по этому поводу, брат.

— Я просто боюсь, что из-за этой девчонки мы получим много проблем. Одно дело — объявить войну, чтобы отомстить за сына, и совсем другое — прятать у себя сбежавшую мужью жену. Тот же Станимир может тебя не понять. Никто не поймёт. Это неправильно.

— Неправильно? А ты разве ещё не заметил, что в последнее время правила сильно поменялись?

— Но есть вещи, которые менять нельзя, — заявил Видогост. — Ты можешь убить Станислава за то, что он не проявил к тебе уважение и посадил в темницу Владимира, но нельзя забрать жену у его сына без уважительных причин.

— Дочь Любомира я в обиду не дам! — произнёс князь и ударил кулаком по столу. — Это моё слово!

Гусак шёл ровно, не спеша. Я сидел в седле, стараясь не двигаться лишний раз, чтобы не тратить силы, которые, к моему огромному сожалению, восстанавливались очень медленно. Я даже разговоров по возможности избегал. Добран шагал по левую руку, чуть впереди. Ясна держалась правее и шла возле меня, крепко держа в руке верёвку, которой привязывали гусака. На случай если я вдруг свалюсь из седла и выпущу поводья.

Дорога была широкой и ровной, утоптанной, без рытвин и осыпей. Сразу от её краёв начинались заросли кустарников, часто попадались одиноко стоящие деревья и небольшие рощицы. Чуть дальше виднелись склоны, усыпанные серыми камнями. Отчётливо слышался шум горной реки, скрытой буйной растительностью. Подъём становился всё заметнее. Мне на гусаке он проблем не доставлял, но Ясна с Добраном его явно ощущали, хоть и держались бодрячком.

А ещё нам вообще никто не попадался на пути: ни встречных не было, ни тех, кто мог бы нас обогнать. Ни воза, ни пешего путника, ни всадника. Вообще ни души, будто дорога была заброшенной и никуда не вела. Но по её состоянию было видно, что это не так. По этой дороге кто-то ездил, и, возможно, часто. Но кто, куда и почему не в этот день? Ответов на эти вопросы у меня не было. А очень уж хотелось бы их иметь. Особенно на второй — очень уж было интересно: куда вела такая хорошая дорога, не обозначенная на карте?

Чтобы не терять времени, мы не делали больших остановок — только напоить и покормить гусака. Сами перекусили на ходу — остатками пожаренного накануне мяса и последними чёрствыми ломтями хлеба. Мы везли с собой ещё большой кусок сырого мяса, чтобы пожарить его на ужин. И этим все наши запасы провизии ограничивались. Дальше, если не встретим никакой деревни или города, нужно было охотиться.

Трудно сказать, сколько вёрст мы преодолели за этот день — явно немного. Но теперь для нас главным была не скорость, а выживание. Поэтому когда солнце пошло вниз, и тени начали удлиняться, я сказал:

— Хватит на сегодня дороги. Пора присматривать место для ночлега и разводить костёр. В горах темнеет рано, не успеем оглянуться, как опять мглецы налетят.

Спорить со мной никто не стал. Далеко от дороги мы решили не отходить — если днём мы никого не встретили, то ночью уж точно не стоило переживать, что нас обнаружат. Да и не располагал рельеф к тому, чтобы удаляться далеко от дороги: справа совсем рядом, судя по шуму, протекала река, слева почти сразу начинался крутой склон.

Поэтому остановились, как только увидели небольшую речушку: неглубокую, но быструю и с кристально чистой водой. Выбрали возле неё подходящую полянку, поросшую травой и невысокими жёлтыми цветами. С парой валунов и одинокорастущим деревцем, чтобы привязать гусака. Начали обустраиваться.

Добран первым же делом повёл ящера к воде, а Ясна задала мне вопрос, которого я точно не ожидал:

— Можно я разведу костёр?

— Почему бы и нет? — ответил я, доставая из мешка и передавая Ясне моё походное огниво и трут. — Ты видела, как я это делаю.

Юная княгиня тут же собрала хворост, нашла кусок коры, сухие листья, хвою и взялась за дело. Через несколько минут небольшой костерок уже горел. Я невольно улыбнулся. Ещё недавно эта девчонка боялась обычного огня, называла его диким, а теперь протягивала к нему ладонь, словно хотела убедиться, что пламя настоящее.

Убедившись, что костёр разгорелся достаточно хорошо, Ясна принялась подкладывать в него ветви побольше. Затем вернулся Добран, привязал гусака и тоже включился в процесс поиска сухих больших веток. А когда огонь разгорелся так, что стал полноценной защитой от всевозможных зверей: бегающих, прыгающих и летающих, мы принялись жарить мясо.

Поужинав, Добран принялся кормить гусака. Ящер не был голоден, но от молодых побегов какого-то кустарника отказываться не стал. Мы же с Ясной просто сидели у костра и молчали. Разговаривать не хотелось. Если честно, не хотелось даже ни о чём думать.

Дул прохладный горный ветерок, потрескивали ветки в костре, на быстро потемневшем небе появились первые звёзды. Я никогда не был силён в астрономии и не знал названий большинства звёзд, планет и созвездий, видимых на небе невооружённым глазом, но Венеру, Большую Медведицу и Полярную звезду найти мог. И в этом мире они были на привычных местах. Значит, он был копией не только моей прошлой планеты, но и всей моей прошлой вселенной. Явно не полной копией, но всё же. Удивительно.

Снова накатили воспоминания о прошлой жизни. Дико захотелось, чтобы всё, что меня окружало, всё, что со мной произошло с момента, как я лёг на стол у профессора, оказалось сном. Чтобы я вот прямо сейчас проснулся, и старик сказал мне, что эксперимент не удался, никаких суперспособностей у меня не обнаружили, и я могу идти домой. Именно так — не обнаружили. Я уже был сыт по горло магией и чудесами. Я оценил всю прелесть своей прошлой жизни, где мне вполне хватало бытовых чудес: микроволновки на кухне, навигатора в телефоне, интернета. Больше не нужно. Наелся. Никаких сверхспособностей.

Захотелось проснуться, позвонить жене, спросить, как там дети, удостовериться, что с ними всё хорошо, договориться забрать их завтра на весь день — благо каникулы, а потом поехать домой, принять горячий душ, достать из холодильника холодное пиво и включить футбол. Пусть даже в записи. Или хороший фильм. И расслабиться. Хотелось испытать то забытое чувство безопасности и уверенности, что никто не хочет тебя поймать и убить.

Но к сожалению, я не спал.

Вздохнув, я посмотрел на летающего над нами мглеца, на свой меч, на костёр. Это не сон, это реальность, это моя новая жизнь, и мне предстояло её жить. И очень хотелось этот процесс максимально продлить.

Вернулся Добран, они с Ясной набросали в огонь ещё веток, чтобы наверняка, и принялись собирать дрова на ночь. Я им не помогал, так как был всё ещё слаб и берёг силы на случай нападения мглецов. А те уже вовсю патрулировать окрестности. Изредка то по одному, то небольшими группами подлетали к нам, кружились над костром и улетели. Спускаться и нападать не рисковали — видно было, что боятся огня.

Вчерашние, видимо, начав охоту до того, как я развёл огромный костёр, впали в азарт и потом уже ничего не боялись и не убегали от огня, пока я не стал им швыряться. Но в обычном не разъярённом состоянии мглецы проявляли благоразумность и к пламени не лезли.

Однако меч я держал наготове. И два факела. — последние. Утром ещё сделал их, но не поджигал, берёг. Глупо, конечно, вышло, что мы сунулись в горы без достаточных запасов провизии и заготовок для факелов, но что случилось, то случилось, что уж теперь. Намного сильнее меня напрягала ситуация с моим состоянием. Я даже примерно не представлял, когда ко мне вернутся силы.

Потихоньку Ясна с Добраном притащили кучу дров, сложили их у костра, и мы договорились, что кто ночью будет просыпаться, тот и будет подкидывать по мере необходимости. После этого Добран отправился спать. Он улёгся возле гусака, прижавшись к его тёплому боку. Ящер был не против. Желток вообще оказался молодцом и тоже привык к огню. Побаивался его, конечно, но убежать от костра больше не пытался. И в двух-трёх метрах от огня вполне спокойно ложился спать.

Нам с Ясной тоже стоило последовать примеру мальчишки и ящера, подъём панировался ранний. Но юная княжна, похоже, спать не собиралась. Она подсела поближе ко мне, обхватила колени руками и невероятно трагичным голосом произнесла:

— Это так ужасно.

— Что именно? — уточнил я. — У нас столько всего произошло за последнее время, что я сразу и не пойму, о чём ты.

— О том, что дядя хотел тебя убить, а меня отдать чермянским кровопивцам. До сих пор не могу в это поверить. И ведь в глаза смотрел, улыбался, обещал помочь.

— Да, дядя твой — та ещё гнида лицемерная, — согласился я. — Прям чесались руки его придушить.

— Но ты этого не сделал.

— Не сделал.

— А может, зря. Может, стоило его убить.

— Ясна, я не убийца, я не могу просто взять и убить человека.

— Но ты же убил того, в опочивальне.

— Я защищался. Неужели ты не понимаешь, что одно дело — убить пришедшего ко мне ночью с кинжалом и совершенно другое — казнить связанного и безоружного? Да и детей его стало жалко без отца оставлять.

— Ты меня удивляешь, Владимир. Ты какой-то… — Ясна замолчала на несколько секунд, подбирая слова. — Не такой, как все.

— Все люди разные.

— Но ты совсем другой. И дело не в том, что ты можешь гореть диким огнём, это неважно. Ты вернулся за мной, спас меня, рисковал жизнью, а ведь я для тебя никто. И потом, вместо того, чтобы идти к себе домой, ты повёл меня к дяде. Ты спас Добрана. Это тоже было очень опасно, и у нас теперь из-за этого прибавилось проблем, но мне кажется, что ты всё равно об этом не жалеешь.

— Не жалею, — подтвердил я.

— И дядю не убил. Ты очень добрый. Даже я хотела его убить, а ты его пожалел.

— Ну, пожалел я, положим, не твоего дядю, а его детей, — уточнил я. — Да и что бы нам это дало?

— Не знаю, — Ясна развела руками. — Просто месть.

— А я знаю. Твой дядя — удельный посадник, он служит Велиславскому князю. Как думаешь, этот князь обрадуется, когда узнает, что убили его посадника?

— Не обрадуется.

— Более того, он потребует выдачи убийц. И вот нужны моему отцу эти проблемы? Нас ловят чермяне и огневики, зачем добавлять к этому списку ещё и ветличей?

— Ты прав. Ты очень умный.

Юная княгиня вздохнула, а потом обняла меня, прижавшись всем телом — не как девушка, а, скорее, по-детски, как прижимаются к кому-то более взрослому и сильному, чувствуя, что этот человек тебя защитит. Ясна сильно ко мне привязалась. Но где та грань между обычной человеческой привязанностью и девичьей влюблённостью? Ясне было всего шестнадцать лет, по местным меркам она была уже взрослой, формально уже даже замужней женщиной, но по факту — совсем ещё девчонкой.

И я её воспринимал именно так, потому что внутри я был тридцатипятилетним пожарным из Питера, у которого в другом мире росла четырнадцатилетняя дочь — чуть ли не ровесница Ясны. Но юная княгиня видела меня совсем другим — молодым, умным, красивым и отчаянно храбрым.

— Знаешь, Владимир, мне иногда кажется, что ты не из Велиграда приехал, — неожиданно заявила Ясна. — Мне кажется, что ты вообще не из Девятикняжья.

— А откуда? — немного растерявшись, спросил я.

— Из далёкой-далёкой галактики, — ответила Ясна, рассмеялась, прижалась ко мне ещё сильнее и негромко добавила: — Мне так повезло, что ты у меня есть.