Дотопали мы до небезызвестного парка Услады, до не менее известного Идова камня. С набирающими популярность «ямищами Потапыча» — и вправду не зарыли, более того, какой-то деятель художественно подрезал травку вокруг ям-следов, создав наиболее выгодную композицию. «Поединщики» позади меня на следы зыркали, на меня глаза переводили, бледнели. Но алкоголь и коллективизм задавил в них остатки разума и инстинкта самосохранения, так что начали они представляться. И совершенно невзрачные, кроме переговорщика (возможно, и заводилы), рода. Впрочем это и по силе было ясно.
— Значит так, — веско сообщил я. — Бить я вас изволю всех вместе и сразу — не желаю своё ценное время тратить.
Последнее было не только и даже не «столько» понтами, а именно демонстрацией «подавляющей необоримой силы». Дело в том, что даже без допросов ясно, что пацанов неким образом дезинформировали в мой адрес, что-то гадкое и противное наврали. Они эти откровения запили водкой, и, на кураже, подзуживая сами себя, рванули «творить справедливость». Котик на голову ударенный, в Собрании — тоже, но он ударенный, вот и рванул в одну морду, не справившись даже с лестницей. Так вот, возможно, я со слухами бороться смогу. Да и буду, скорее всего, но проблема молодых-тупых-пьяных в том, что информацию они хреново анализируют. И надо, чтоб эти щенки натурально затряслись, почувствовали беспомощность. И в таком раскладе, либо начнут рассказывать, какой я страшный и необоримый (что вряд ли, люди работают по-другому), либо начнут оправдываться, перед собой в первую очередь. И если я после педагогических звездюлей разберусь с клеветой в свой адрес и её опровергну — более рьяных агитаторов, что «Потапыч хороший», я просто не найду. Не из любви к своей более чем достойной персоне, само собой, а именно из попытки оправдаться: само- и перед обществом в целом.
В ответ послышался гундёж, но тихий и не различимый, так что я его проигнорировал.
— Биться будем сталью. Подельники мои присмотрят, но вмешиваться не будут — на вас и меня хватит, — продолжил я.
«Вот сам и справляйся! А я — спать!» — выдал меховой саботажник.
Ну-у-у… в общем я, конечно, на него рассчитывал. Но зная самоотверженность, благожелательность, трудолюбие, вежливость и прочие мифологические черты ленивой задницы — рассчитывал не особо. Из серии: неплохо бы было, но не более.
А так, самое опасное у этих вояк для меня — пистоли. Но как раз именно из-за них я рассекал просторы Золотого в беролачьей форме: мне «раскочегариться» уже не надо. Это вроде как и «не принято», но на принятие я положил. Я — морда религиозная, мне можно. Это не говоря о том, что формат «толпой пинаем одного» сам по себе позволяет массу поблажек в плане укладов.
Хотя и противники тоже начали обращаться, уже у Ида. Челюсти вытягивались, лапы. Но в данном случае им это не поможет. Да и одежда у части мальчишек не слишком подходила для оборота, так что часть начала дёргаться, прикрывая дырки гардероба.
Карий, покачав головой, и Зорга, пожав плечами, заняли места друг напротив друга по бокам поляны. Их задачей было дать сигнал о начале поединка, ну и следить, чтобы условие «сталь» никто не нарушал колдовством. Такого колдуна они с чистой совестью могли… да скорее, должны были, приняв обязанности, прикончить на месте.
Кинутая Карим монетка шмякнулась в траву и… я плюхнулся на четвереньки, хорошо что на месте. Моя пусть и обоснованная рядом моментов самоуверенность сыграла со мной злую шутку. Я правильно опасался пистолей и правильно морфировал — три-четыре пули просто расплющились о шерсть лап и лобешник. Проблема в том, что пуль этих было не три-четыре, а все сорок: эти мерзкие сволочуги пальнули по мне дуплетом, каждый блин! Насколько я понимаю — рассчитывая закончить поединок в самом начале, несмотря на трясущиеся поджилки. И духи в зачарованных пулях, на которые эти деятели рассчитывали, были мне пофиг: они просто драпали в навь от страшного меня при попадании. Но вот масса залпа, одна отдача от которых пошатывала этих стрелков фиговых, вышла ого-го. Без кирасы я бы точно как минимум сломался бы в нескольких местах, а то и помер бы нахрен — вполне возможный вариант. Но даже кираса «лягнула» меня болезненно, несмотря на оборот, врезавшись краями и завязками. И главное: у меня просто не было вариантов, кроме как упасть на четвереньки. Ну, разве что упасть навзничь, но это я как вариант не рассматривал.
При этом, несмотря на потенциальную опасность залпа, эти вояки сыграли мне на лапу: стреляли дуплетом и все, а сейчас дёргались, кто топорща шерсть и стараясь выглядеть «побольше», клацая клычками и грозя мне когтишками. Кто судорожно пытался перезарядить пистоли, ну а отдельные деятели — тянули из ножен шашки.
В общем — не противники даже все вместе, слабоваты, как и было сказано. Вот только если бы я думал головой, то упал бы на лапы сам, за миг до выстрела….
«И получил бы в бестолковую голову все эти железяки!» — радостно отэмоционировал жующий попкорн (или что там жрут мохнатые задницы, наблюдая за печальными похождениями непричастных адвокатов).
И в общем, похоже, что Потап прав: то есть действовал я, стоя на месте, правильно. Только надо было делать это не от ощущения собственной крутизны, а понимая…
«Я тебе и так постоянно говорю — недоумок! Хоть понимать стал… И я — спать!» — выдала хамская медвежатина.
Впрочем, все эти размышления-пререкания заняли меньше секунды. А я, раз уж оказался на четвереньках, так и рванул к придуркам, с видом что «всё так и задумано». И стал раздавать плюхи лапами. Бил аккуратно, без когтей, но сильно, чтобы выбить дурь и вбить почтение к моему почтенству.
Последнее довольно успешно получалось: я был, прямо скажем, массивнее, да и быстрее этих ребят. Хотя пара полностью обернувшихся увернулись, заелозили лапками по поясам — но бесполезно. В общем, без потусторонней жути и искажений реальности я вышел дартаньяном. А вояки — лицами не правыми во всех отношениях, валяющимися на земле и постанывающими. Да и то не все — я, похоже, вырубил ощутимую часть. А тотемные звери, почувствовав Потапа (хоть и говорил, что «справляйся сам», но явно подбавил энергии) предпочли не «связываться». Насколько я понимаю, если бы ситуация угрожала родовичу, скорее всего, стали бы — это у Капра не вышло, даже если хотел. Там Потап своим «проявлением» исказил пространство и потоки энергий, насколько я понимаю.
Но сейчас — явный Топтыгин повышенной злостности. И при — этом не разящий жаждой убийства и крови. Так что тотемные звери решили не связываться, от греха, ну и ограничили придурков в доступной энергии. По крайней мере тех, кто в сознании. Что с вырубленными — не знаю и не очень интересно, потому что вырублены.
А вот главный, который и «предъявлял претензии», в обороте в виде человекоенота (до смешного напоминая персонажа мультфильма) был достаточно «ускорен», чтобы понимать, что происходит. И слишком молод или испуган, чтобы осознать последствия своих действий. И засадил в меня заклинанием. Что в общем — ерунда. А в частности — пришлось с матерным рёвом бросаться к этому вояке, прикрывать спиной от подельников, вытаскивающих пистоли, поднимать лапу, успокаивая их, да еще и вздёргивать крошку-енота за шею над землёй, чтобы ещё чего не отчудил.
— Придуррррок, — прорычал я в морду еноту, констатируя действительность.
— Я-а-а-а…. — свёл глазёнки парень и… обоссался.
И вонюче так! Аж Потап высказал своё охрененно важное мнение: «Не жри это. Противно. И я — спать».
— Не стоит, Карий, Зорга, — сообщил я подельникам, отвернув морду и стараясь держать зассанца на отлёте.
Хотя в данном случае, учитывая природу териантропа, может, обоссался он по чисто оборотническим причинам. Типа естественная реакция на смертельную опасность, чтоб не сожрали. Впрочем, и пофиг.
— Я — победил. И убивать вас, каналий, не собираюсь, — произнёс я в сторону, чтобы поменьше вдыхать «ароматы» удерживаемого. — Но ты, — для убедительности потряс я зассанцем, — мне сейчас раскажешь, с какого лешего вы врали, что я что-то там позорю.
И отпустил енота, отступив подальше. Тот лапками по себе постучал, убедился, что жив, и начал тарахтеть. А я через минуту хотел побиться головой о дерево. Своей — вряд ли, но чьей-то очень хотелось…
Так вот, выяснилось, что в круге «молодёжи Собрания», владеющих «третьего этажа», со следующего дня после охоты, ходит «очень тайный» но практически всеизвестный слух. Что Потапыч — не только видом и вообще охренительный тип. А ещё… злостный насильник дев-владеющих.
Вообще с сексуальным и не очень насилием было сложно. Но общий «код» подразумевал, что в результате поединка, как в своё время предлагал Потап, «трахнуть, обоссать, съесть» — вариант нормы. Во власти победителя, скажем так. От родственников трахнутого, обоссаного и сожранного претензии были (и то не всегда), но в целом — нормальное поведение.
При этом, насилие вне поединка (естественно, по отношению к владеющим) считалось делом мерзким, неблагородным. И за такие вещи били как бы всей толпой, как и вправду «позорящего». Как по мне — культурологический выверт с довольно шаткими обоснованиями, но сообществом владетелей он воспринимался как норма.
Вдобавок, нашлись свидетели(!) как йопырь-террорист Потапыч, оттащил прекрасную дщерь рода Капрос в лесок, где надругался столь жёстоко, что девица в слезах и бегом покинула место надругивания. Не принял её поражение, а теперь глумится по-садистски над красавицей… Более того, его злостность простирается до таких низин, что он надругался над владетельной девицей в том же лесу до потери сознания. И, гнусно и похотливо скалясь, оттащил бездыханное тело с одеждой в беспорядке лекарям. Несомненно, для того, чтобы они излечили его жертву, дабы он мог и дальше тешить свои порочные наклонности…
— А я и не знал и не слыша-а-ал… — почти обиженно прочирикал Зорга. — Михайло, я бы сказал, да и за честь твою…
— Так потому что вступился бы — потому и не слышал, — отметил я. — И честь моя, Зорга, таким глупым враньём ничуть не умаляется. Только в глазах юнцов и глупцов, — демонстративно осмотрел я поверженных.
Последние потихоньку в себя приходили, но предпочитали оставаться на земле до дозволения победителя — тоже «звериный» ритуал владеющих.
— Итак, моим величием и силой… — многозначительно закатил я глаза, не став поминать Апопа всуе (нахрен мне его внимание), но обозначив его ритуальным сведением кулаков с соприкасающимися пальцами, — вы повержены, и я победитель. Требовать виры за слова и дела я не желаю — и так чую себя так, как щенков неразумных избивший, — сделал я елейное выражение морды, а часть поверженных надулась и насупилась. — Но во-первых, хочу сказать. И поклясться честью владетеля и благорасположением богов: не чинил я насилия над девами, не имею в том потребности и желания. Прекрасная Фиалка Капрос находится со мной… в беседе, по поводу возможного вхождения в мой род. Сие не определено, возможно — и не сложится, но желаем того оба, — художественно врал я. — И расстройство прекрасной девы не от насилия бесчестного, — «а от его отсутствия», мысленно съехидствовал я, но продолжил, — а оттого, что не желаем мы осквернять возможное будущее плотским ярением, ожидая духовного единения тел и душ, — на последнем я сделал морду столь елейную, что меня, даже не видящего самого себя, начало подташнивать. — Далее: дева, к лекарю мной доставленная — с кобылы упала в лесу, о дерево ударилась. Что беспорядок гардероба и объясняет, стоит лишь подумать немного. И насилия над ней никто не творил, кроме понёсшей кобылы и дерева!
— Свидетельствую, так и было на наших глазах, — пробасил Карий.
— Свидетельствую, — чирикнул Птах. — И с девой Дабар Михайло навь гонял, и не успел бы за столь малый срок. Да и с другим она ярилась, — чирикал этот трепач.
— Да, — выдал я.
Героическим усилием удержавшись от челодлани и желания отвесить птаху трепливому подзатыльник. Судя по дёрнувшейся руке Карего — с таким же желанием боролся и он. Но получившие педагогических люлей мальчишки «цепляться» не стали, просто слушали, ушами хлопая.
— Посему, за нападение бесчестное потребую я с вас виру, — продолжил я. — Говорите, кто терпеливым языком порочит честное имя Потапычей? И вставайте уже, — махнул я лапой.
Вояки поднялись, зашебуршали, зашушукали. Но выходило, что даже после перекрёстного разговора личности начавшего распространять информацию не знают. Слухи уровня «все знают», подкреплённые реальными очевидцами «злостности Потапыча» в смысле бегущей Фиалки и меня с девицей на плече. Последних назвали, но толку-то? Они как раз слухов и не распространяли, только говорили о том что видели.
Впрочем, что интриган так вкусно подставится — я и не ожидал. Надежда была, проверить надо, но вероятность «выйти на источник» была пренебрежительно мала.
— Тогда вира вам — слухи поносные, коли услышите, пресекать. И проигрыш ваш — следствие неправоты и того, что поверили лжи бесчестной. Сам! — воздел я палец к небу, — мне помог и вас повёрг, во имя справедливости.
Ну и свалили мы с ертаулом от почёсывающих отпедагоженые детали парней. Что радовало — в глазах нескольких зарождалась мысль, именно в стиле: так-то мы круты, но тут и вправду на хрень повелись. Так что на хрень вестись не надо, а то бы мы и Потапыча забороли. И надо, чтоб об этом народ узнал, а то за слабаков нас примут.
В общем — самое то, ради чего вся эта бодрая речёвка и затевалась.
Добрался до дома, отдохнул просто и с персоналом, расслабился. Почертил блок-схемы — как-то привычно и думается лучше. И — ничего. Разве что от зложелателя, после провальной интриги, стоит ожидать прямого покушения. По логике так выходило, потому что эти мальчишки всем уши прожужжат. И даже если найдётся очевидец, перед богами клянущийся, как видом Потапыч предавался групповой некропедозоофилией — хрен в это поверят. Так люди работают, и даже жаль немного упущенных возможностей, но некропедозоофилия — точно не моё, а распространять информацию об удовлетворении меня половым персоналом Счёт… Ну, разве что удивление вызывает и жалость, что «так мало» — видно, занят делами богоугодными.
И через пару дней меня навестил Зорга. Он полетал-пощебетал, и выяснил, что в рядах владеющих «злостный насильник Потап» стал скорее не остроумной шуткой, чем причиной «ужасаться и карать». Фиалка, кстати, этому поспособствовала. К ней какой-то особо одарённый деятель подкатил «уточнить». Получил в глаз коп…кулаком, полежал, выслушал, что «за пороченье любезного видома Михайло Потапыча и убить мало, да руки пачкать неохота». История получила огласку, ну и придурков с дуэлями мне можно всего лишь умеренно опасаться.
На четвёртый день — записулька от Серпента. Всё тот же курьер, правда, на полдня. И, кстати, нарвались на нава-человека, одержимца из клоачных жителей, причём одержимца не «злым человеком», а «злым зверем». Дух, воплотившийся в теле, похоже, не мог толком понять, делать его больше, сильнее, прочнее — и пытался делать всё сразу. Вышло… неэффективно, и это мягко сказано. То есть бомжей клоачных это прекорёженное скособоченное уёжище харчило успешно, но когда оно выперлось на нас из-за поворота канализации, Зорга небрежно обезножил тварь, разнеся суставы гротескно перекрученой твари из пистоля. Мне только и оставалось, как заглянуть в навь. Полупрозрачный дух непонятно кого был отвратен и перекорёжен — видимо, «обратная связь» от одержимого тела. И совершенно в нави небоеспособен, даже не слишком способен к передвижению: одержание и поглощение живых из «тела», как и описывалось в литературе, ощутимо снизило кондиции в нави. Просто раздавил пакость этакой «каменной пастью» из земли, дождался впитывания искорок (не пропадать же добру!), да и свалил в явь.
Больше в этот день никаких пакостей не случилось. Да и первая была пакостью весьма условно, скорее даже полезной мне. В плане демонстрации нави настоящей, а не всяких бобрих-непонятно кого. И, кстати, шарашило что от нава во плоти, что от духа-одержателя именно совершенно безумным, неуправляемым голодом. Таких и правду только в расход.
И вот, через пару дней выхожу из дома. Дело в том, что в Собрании намечалась очередная гулянка, на которой я всё-таки собрался побывать. Опасаться поединков от придурошных малолеток уже не надо, так что свести знакомство с потенциально полезными (и потенциально бесполезными, но перспективными) владеющими я всё же хотел. Но опасался, что меня если и не спасло вообще, то избавило от довольно неприятных травм.
Дело в том, что ожидая покушения, я выходил из дома в частичном обороте. Внутренняя лень даже насмехалась, но я на неё забил: бережёному спокойнее будет. В общем, выхожу, и тут в меня, в лицо, пробегающая мимо домика фигура выпускает выстрел аж из шести стволов залпом. Всё, что я успел сделать — это максимально укрепить лоб оборотом, нагибая голову. Даже упасть бы не успел. Получил все шесть пуль в лоб, полетел в каморку Грошена, откуда выскочил через секунду полноценным териантропом, озверевшим, с желанием максимально полно показать неправоту стрелку. Дело в том, что ладно ощутимая плюха по лбу. Так ещё и духи (а не зачарования одарённых) в пулях были повышенной злостности. То есть повреждений толком не нанесли, но боль я почувствовал очень неслабую, аж Потап заворочался недовольно.
В общем, выскакиваю и вижу — дохлый труп стрелка, разбегающихся редких прохожих и пищаль, торчащую из окна эркера. Чуть не стал орать на Млада, злобно и не по делу, но во время вспомнил собственные инструкции. Которые этот снипер фигов выполнил так, что не ругаться, а хвалить надо.
— Так жить нельзя, с этим надо что-то делать, — провозгласил я под нос абсолютную истину, оттягивая труп стрелка и пистоль в дом.
В то, что будут какие-то улики — не верю ни черта. Но проверить надо, надежда на идиотизм всегда остаётся.