Поступь молодого бога

Глава 7

Год 12 от основания храма. Месяц шестой, Дивийон, великому небу посвященный и повороту к зиме светила небесного. Неаполь. Италия.

Неаполь, один из богатейших полисов Великой Греции, и в моей реальности располагался на этом самом месте. Пока что этот городок совсем крошечный. У него еще нет стен, но зато есть акрополь на горе, где уже стоит царский дворец, сверкающий свежей штукатуркой стен. Там живут приближенные царя, а остальные беспорядочно теснятся внизу. Люди здесь строят круглые хижины с высокими соломенными кровлями, и пока от своего обычая отказываться не собираются. Те, кто побогаче — из кирпича, а беднота — из переплетенных веток, обмазанных глиной. От берега на полсотни шагов высунулся в море язык причала. В здешнем порту еще пусто, мы первые.

Диомед был царем Аргоса, а там первоклассная недвижимость, лишь самую малость похуже, чем в Микенах и Пилосе. Нечто подобное он решил возвести себе и тут, но пока что его дворец, лучшее строение Италии, сильно не дотягивает до городов Пелопоннеса. Тут всего-то комнат двадцать, не больше, но царь не унывает и уже планирует расширение.

Диомед улыбается мне во все тридцать три зуба, и у него имеются для этого все основания. Из нищего бесправного наемника, которого кормили обещаниями, он превратился в сильнейшего из владык Италии, откусив себе земель до самого Везувия. Он не стал строить столицу на безопасном юге, ведь там его прикрывают Сиракузы. Напротив, он ушел на фронтир, где постоянно требуется его присутствие. Гавань Неаполя стала северной точкой его владений, и город, что здесь заложили, станет бриллиантом в его короне. Плодороднейшие земли в окрестностях вулкана распахиваются раз за разом, и раз за разом же уничтожаются гневом Гефеста, когда на поверхность земли вырывается дым из его подземной кузницы. Впрочем, это не помогает, и люди снова лезут на склоны Везувия, привлеченные неслыханными урожаями.

— Прошу тебя, ванакс! Будь моим гостем!

— Приветствую тебя, царь Диомед!

Мы обнялись так, что он мне едва кости не переломал. Я молод и весьма крепок, но этот невысокий мужик с покатыми плечами борца просто чудовищно силен. И поединщик, как выяснилось под Троей, один из лучших. Лютый зверь, а не человек. Рад, что он стал мне другом.

— Угощение уже накрыто, — повел он рукой.

— Ну хоть тронным залом похвались сначала, — усмехнулся я. — Я же тебе подарки привез на новоселье. У нас в Энгоми так принято.

— Подарки на новоселье? — приятно удивился Диомед. — Какой хороший обычай.

Бесшумные слуги внесли стеклянные чаши, несколько пурпурных одеяний и женские украшения. Царица Эвиппа, молча стоявшая за спиной мужа, порозовела, увидев всю эту роскошь. Смуглая женщина лет двадцати, довольно приятная на вид, она смотрит открыто и прямо. По слухам, они неплохо живут с Диомедом. У них два сына, Деипил и Комет.

— Надень, жена, — кивнул царь, и счастливая Эвиппа побежала примерить обновки.

У нас научились делать массивные, невероятно вычурные украшения, сверкающие разноцветными переливами камней и жемчуга. Высшим шиком считается оплечье весом в килограмм. Это переплетение золота, серебра и драгоценностей больше напоминает элемент доспеха, чем украшение, но людям нравится. Полнейшая безвкусица, на мой взгляд, и красота неописуемая на взгляд всех остальных. Впрочем, мои личные пристрастия здесь считаются маргинальными. А после того как из Энгоми уехала Феано, обладавшая толикой врожденного вкуса, фантазию наших ювелиров и их зажравшихся клиенток не сдерживает больше ничего. Должно быть дорого-бохато, и никак иначе, неброский шик у нас теперь не в чести. Именно поэтому я, зная, куда еду, заказал изделие класса «вырви глаз, умри, соседка», и попал в точку. Хозяева пришли в неописуемый восторг.

Диомед построил привычный мегарон, выписав для этого мастеров с Пелопоннеса. Тут нет новомодных веяний в виде печей с трубами и объемных барельефов в стиле реализм, зато есть квадратный зал с дырой в потолке, каменный жертвенник, рассчитанный на целого быка, и трон, который уже начали покрывать резьбой. Стены здесь белые, их еще не успели расписать. Тем не менее по сравнению с круглыми хижинами подданных Диомед живет подобно олимпийскому богу. Даже его жена пока что пугливо оглядывается по сторонам, не веря, что все это великолепие теперь принадлежит ей. Итальянская принцесса росла в, мягко говоря, небогатой семье. Первая обувь у нее появилась уже после замужества.

Эвиппа, беззвучно командуя служанками, уставила весь стол лепешками, зеленью и мясом. В южной Италии растут превосходные оливы, и горки ее плодов в самых разных видах стоят в глиняных плошках по всему столу.

— Баранина превосходная! — совершенно искренне сказал я, лежа на боку и отщипывая кусочки одуряюще пахнувшего мяса. Ил, лежавший рядом, поддержал меня согласным урчанием. Я взял его с собой, и ему, как и всем, до смерти надоела каша и соленая рыба.

— Тут добрые земли, — согласился Диомед, поднимая кубок. — Куда лучше, чем в Ахайе. Больше воды, больше прохладных пастбищ в горах. Мои пастухи перегоняют туда скот на лето, а к зиме возвращают назад. Благодатный край. Если бы не всякая мразь, что лезет сюда без остановки, это был бы настоящий Элизий на земле.

— Все еще воюешь? — спросил я его.

— Каждый год, и не по разу, — весело оскалился Диомед. — То с западной стороны от гор приходят, то с восточной. И непременно какая-нибудь шайка с моря норовит заглянуть в гости. То шарданы, то сикулы, то лестригоны, то корсы с северного острова, то лигуры… А откуда эти сволочи вылезли, я еще не выяснил. У меня десяток кораблей постоянно ходит вдоль их берега. Как только видят сборы, тут же несутся сюда с вестью. Так раза два-три за лето происходит.

— А пройти вдоль берега и перетопить все лодки? — прозрачно намекнул я.

— Не осилю, — поморщился Диомед. — Я же не ты. У меня нет таких кораблей. Если все роды великих островов объединятся, мне конец. До меня уже доносятся слухи, что они пытаются выбрать себе вождя. Если это так, то нас ждут тяжелые времена. Пока я отбиваю налеты мелких шаек, у меня нет выбора. Я не могу увести войско из Италии, сюда тут же нагрянут ребята с севера. Они только и ждут, когда я ошибусь.

— Подружись с самым слабым из вождей шарданов, — предложил я. — Возьми за себя его дочь, дай хорошую цену на свое зерно. Пусть он воюет за тебя на этом острове.

— Я подумаю, — наморщил лоб Диомед. — Я знаю пару вождей, с кем можно вести дела. Пошлю к ним своего человека…

— Царь! Царь! — в мегарон вбежал запыхавшийся воин. Он даже не подумал поклониться, отчего на скулах Ила заходили желваки гнева.

— Чего тебе? — недовольно повернулся Диомед.

— Корсы! — выпалил воин. — Двадцать кораблей! Они будут у нас до заката.

— Проклятье! — выругался Диомед. — У меня людей мало. Не успею собрать. Ну, что ж, отсидимся в акрополе. Не впервой.

— Корабли ванакса утопят их, царь, тебе не о чем беспокоиться, — важно заявил мой сын, и я даже прикрыл глаза, с трудом сдерживая рвущиеся ругательства. И ведь ничего не сделать. Слово сказано.

— Да? — Диомед с сомнением посмотрел сначала на него, потом на меня. — Пятью биремами полезть на два десятка кораблей корсов… Они не новички, парень. Они знают тут каждую скалу и каждую мель. Что ж, это было очень смело. Поздравляю, ванакс. Твой наследник отважен, как и подобает воину. Я с благодарностью приму помощь.

А ведь я нашел слабое место своего сына. Баллисты, они сводят его с ума. Ил пока что весьма средний лучник, совершенно никакой щитоносец, но подает неплохие надежды как артиллерист. Он не пропускает ни одних стрельб и безропотно тянет ворот вместе с теми, кого искренне презирает. В такие моменты мой сын совершенно забывает о том, кто он такой. Мне иногда кажется, что он живет только для того, чтобы смотреть через прицел, как глиняный шар разлетается огненными брызгами, жадно впивающимися в дерево мишени. Мальчишка!

Стыдно сказать, но теперь я, как отец, имею отличный рычаг для манипуляции. Никому и в голову не приходит давать воинам на стрельбах настоящую смесь. Шары идут в дело холостые, подобранные по весу. Но если Ил получает хорошую отметку, то ему дают столько огненных шаров, сколько пятерок он получил. И теперь наставники нарадоваться не могут. Он зубами грызет математику, грамматику и языки. Если бы не сидел в свободное время, наслаждаясь видом лежащих крестом рабов, я бы подумал, что мне подменили ребенка. Но нет, он все тот же. Ил просто упивается властью, он наслаждается ей, как ценитель хорошим вином. И он по-прежнему руководствуется только своими желаниями. Потому-то и втравил нас в бой с непонятным врагом. Ему безумно хочется пострелять, и плевать он хотел на последствия.

— Слушай мою команду! — я собрал на берегу капитанов бирем, обступивших меня с самым почтительным видом. — Сюда идет два десятка кораблей. Задача такая — утопить всех. По возможности.

Растерянные взгляды кентархов я пресек сразу же.

— Кто протаранит хоть один борт без моей команды, будет смещен на должность бандофора! Бить огнем, к себе не подпускать. Кто ввяжется в абордаж, сядет на весло.

— Понятно, государь, — почесали затылки капитаны. — Приказ ясен. А ежели кто до берега доберется?

— Значит, доберется, — жестко ответил я. — Царь Диомед их здесь встретит.

— Слушаемся, — приложили руку к сердцу кентархи, и по берегу разнеслась затейливая брань, которой всегда сопровождается спуск корабля на воду.

— Какая муха тебя укусила, сын? — прошипел я. — Как ты посмел сказать такое без моего разрешения?

— Я исполнил свой долг сюзерена, отец, — непонимающе посмотрел он на меня. Ил выучил новое слово и теперь смакует его, как редкостный деликатес.

— Ты не сюзерен ему, — свирепо посмотрел я на него. — Ты ему вообще никто. Ты всего лишь царевич, которому еще нет четырнадцати. Ты не имеешь права открывать рот в моем присутствии и, уж тем более, давать какие-либо обещания от моего имени. Неужели ты до сих пор этого не понимаешь?

— Но ведь мы победим сегодня? — непонимающе посмотрел он на меня.

— Но многие погибнут, — ответил я и понял, что выбрал неверный посыл. На гибель воинов ему совершенно искренне плевать. И тогда я поправился.

— Мы ввяжемся в неравный бой, можем потерять корабли и обученных людей. Никогда нельзя начинать сражения, не проведя разведку и не выяснив сильных сторон врага. В бой вообще не нужно вступать, если есть хоть малейшая возможность проиграть.

— Это называется трусость, — насупился Ил.

— Мудрая предусмотрительность, — поправил я его. — Но теперь делать нечего. Ты займешь место в расчете на моем корабле. И сегодня ты не выстрелишь ни разу. Твоя работа — тянуть ворот и подносить снаряды.

Он молчит, свирепо сопя и наливаясь багровым гневом. От его пунцовых ушей вот-вот вспыхнут волосы.

— Не слышу! — жестко сказал я.

— Слушаюсь, господин, — ответил он, повернулся по уставному и бросился в сторону корабля. Там гребцы толкали его в море.

А может, не все так и страшно, — подумалось вдруг мне. — Кроме его самоуправства в этой ситуации нет ничего плохого. Напротив, мне выпал хороший шанс испытать новый флагман, обогнавший свое время почти на тысячу лет. Он настолько дорог, что не по карману ни одному из царей Великого моря. Он даже мой бюджет торпедировал, сожрав неимоверное количество первосортного дуба, сушившегося целых пять лет.

Гексера. Долгое время ученые считали, что это корабль с шестью рядами весел. И даже когда практические эксперименты показали невозможность функционирования такой конструкции, споры все еще кипели. А ведь были и семи-, и восьми-, и десятирядные корабли. Но, слава Серапису, свет науки рассеял мракобесие, и ученый люд выяснил, что речь идет не о рядах весел, а о количестве гребцов в одной вертикали. Вот и у меня на верхней палубе сидят по двое гребцов на каждом весле, на второй — еще столько же, а на нижней — один. Они тянут весла единым слитным движением, отчего громадный корабль длиной под сорок метров разгоняется словно птица. На нем сотня морских пехотинцев и две артиллерийских установки. Одна, привычная уже баллиста, стоит на корме, а вот вторая расположилась на носу. И пока еще никто, кроме десятка человек не видел того, на что способен этот агрегат.

Мы встретили корабли корсов незадолго до заката. Они ползли с севера, вдоль берега. Два десятка посудин с косыми парусами, удивительно резвых и вертких, к моему удивлению. Я-то думал, что все будут покорно ждать, подставляя свои борта под удар моих таранов, но нет. Люди на берегах Великого моря окопались неглупые, и они очень хотят жить. У них мало бронзы, но, как выяснилось, и дубовый таран работает лишь немногим хуже. Он преспокойно проломит доски, впустив внутрь морскую воду. Каков бы ни был корабль, а после такого остается только выброситься на берег. Даже моя гексера не выдержит прямого удара.

— Разбить строй! Мачты долой! — дал я команду.

Затрепетали на ветру нужные флажки, и мои корабли рассыпались, словно горох, выцеливая каждый свою цель. Корсы не ждали нас здесь, и они точно не идиоты. Они знают, что высадиться мы им не дадим. Мы расстреляем их суда издалека, а оставшихся на берегу встретят воины Диомеда. Они знают, на что способны мои биремы, и рассыпались тоже, начав маневрировать.

— Тяни! — слышу я голос командира расчета. На корме заскрипел ворот, натягивающий жилы торсиона.

— Качай! — командую я тоже, и расчет носового орудия приседает где-то в трюме, ухая. Они нагоняют давление в бронзовый котел, оснащенный обратным клапаном, вентилем и длинной трубой, напоминающей артиллерийский ствол.

— Государь! — крикнул кентарх. — Готовы выйти на выстрел кормовой баллисты!

— Давай! — кивнул я, и рулевой заложил крутой поворот.

Один из кораблей корсов оказался уж слишком перегружен пехотой. Он едва не черпает воду бортами, а потому отстал от остальных. Он под завязку набит лучниками и пращниками, которые приготовились дать свой первый залп.

— Бум-м! Бум-м! Бум-м!

Барабан ускорил ритм на треть, и огромный, тяжеленный корабль полетел, почти взлетая над волнами. Первой кормовая баллиста отстреляется. Сто шагов… Восемьдесят… Пятьдесят… Сейчас!

— Ах ты ж! — я обернулся, услышав растерянный вскрик.

Вот ведь невезение! Шальная стрела, пущенная с кораблика корсов почти наугад, пробила шею командира расчета, и он упал на палубу лицом вниз. Секундная растерянность прервалась знакомым до боли фальцетом. Звонкий мальчишечий голос прокричал.

— Расчет! Слушай мою команду!

— Твою мать! — только и смог выдохнуть я. — Вот чего не ждал, того не ждал…

Многие часы, проведенные на полигоне, дали свои плоды. Ил, одетый в щегольский линоторакс и железный шлем, плавным движением навел баллисту на корабль и крикнул.

— Балле!1

Стрелок ударом молотка освободил спусковой зуб, и деревянные плечи глухо стукнули в войлок станины.

— Отличный выстрел, государь! — удивленно крякнул кентарх, глядя, как борт кораблика вспыхнул веселым пламенем, жадно вцепившимся в его дерево.

— Действительно, — озадаченно произнес я, слыша восторженные вопли команды и крики боли на корабле корсов. Брызги горящей смолы попали на тела, одежду и даже на тщательно расчесанные к бою бороды. Жуткое это зрелище, когда вспыхивает растительность на лице. Этот огонь не погасить и не сбить, а потому воющие от невыносимой боли люди прыгают в воду, еще не зная, что эта дрянь тлеет и там.

— Тяни! — скомандовал Ил, и я кивнул кентарху. — Ищи цель.

Да, это сложно. Три корабля корсов уже пылали вовсю, а остальные бросились во все стороны, не помышляя о дальнейшем сопротивлении. Кто-то пошел к берегу, кто-то, напротив, пытается уйти в открытое море.

— Этот! — понял я замысел кентарха, который погнался за самым большим кораблем из всех. Скверная пародия на бирему, но довольно быстрая, судя по скорости, которую они уже развили. Крепкие мужики рвут жилы, чтобы уйти от огненной напасти. Корсы не хотят проявлять отвагу, ведь они пришли грабить, а не умирать. Это все равно, что ты пошел охотиться на оленя, а напоролся на львиный прайд. Неудачный пример. Тут нет львов, только волки.

Мы понемногу догоняем. Двести шагов… Сто шагов… Пятьдесят… Тридцать… Бессильная стрела чиркнула по бронзе моего шлема и улетела в сторону, сделав свое черное дело. Полировка и золочение теперь испорчены. Придется в ремонт отдавать.

— Ну, с богом! — выдохнул я и открыл вентиль.

Воняющая керосином струя вырвалась из бронзовой трубы, прошла через горящий фитиль и багровым облаком ударила в борт корсиканской биремы. Истошно заорал кормчий, вспыхнувший, словно факел. Заорали гребцы, объятые невыносимым ужасом. Кто-то бросил весло и закрыл голову руками, кто-то прыгнул за борт, а кое-кто, пугая товарищей остекленевшим взором, пытается грести, как прежде. Да только проку от этого уже нет никакого. Корабль занялся огнем, а лучники, стоявшие на борту моей гексеры, зачистят вражескую палубу за пару минут.

— Та-а-ак! — удовлетворенно выдохнул я. — Поднять флаг «Таран разрешаю»!

Мой приказ ни на что уже не повлиял. Три биремы расстреливали корсов с безопасного расстояния, но вот у четвертой дела явно не ладились. Кентарх попался в ловушку…

. Мы уже не раз проходили такое, и эта наука обошлась нам в несколько кораблей вместе с экипажами. Лукканские пираты любят заманить патрульную бирему в какой-нибудь уютный заливчик, а потом подставить под удар гнилую лохань, которую специально не стали рубить на дрова. В момент тарана бирема теряет ход и становится уязвима. Если противников несколько, ей конец. Из-за острова на стрежень выплывают расписные Стеньки Разина челны, и на этом все. Они набросятся как волки и разорвут неосторожного в клочья. В открытом море это тоже работает. Надо быть очень наивным человеком, чтобы таранить врага при его пятикратном преимуществе. Здесь капитан слишком уж увлекся преследованием. Корсы подставили один корабль под удар, а остальные окружили его, поливая стрелами гребцов. Дело плохо.

— Поворачивай! — крикнул я кентарху. Надо выручать своих, нам теперь не до преследования.

— Бум-м! Бум-м! Бум-м!

Корабли растянулись на десятки стадий, и несчастная бирема, отбивающаяся от трех противников сразу, от нас почти в километре. Мы мчим туда, как только можем. Спины гребцов качаются в унисон, с уханьем проворачивая в уключинах непривычно тяжелые весла. Корабль несется по волнам, вспенивая их своим бронзовым носом, и с каждым ударом по воде кто-то из моих людей погибает, поймав стрелу или копье. На биреме отбиваются, как львы, но силы неравны. Озверевшие корсы, воя от ярости, уже лезут на борт.

— Баллисте отставить! — в бессильной злости крикнул я, видя, что беспорядочная свалка уже пошла прямо на палубе. — Абордажной команде приготовиться! Лучники!

У меня здесь сотня морской пехоты. Сотня крепких парней в линотораксах. Половина из них уже натянула тетиву и наложила стрелу, ожидая сближения.

— С палубы первых выбивай! — крикнул, и воины заворчали. Что они, совсем без понятия, что ли.

— Самый малый! — скомандовал кентарх, а потом заорал. — Табань!

Мы подошли на десять шагов, и с высокого борта гексеры полетела туча стрел, которая скосила многих. Остатки экипажа, увидев, что подмога пришла, радостно заревели и сбились в кучку на носу. С моего корабля взлетели крюки, впившиеся в борт вражеского корабля, и уже через минуту раздался глухой деревянный стук. Несколько кораблей превратились в единое поле боя, сцепленные намертво.

Кстати, согласно штатному расписанию, абордажем на своем корабле командую я лично. Такие вот у нас простые, незатейливые времена. Хочешь царствовать, докажи свое право в бою. Если я сейчас не доберусь до остатков экипажа, им конец. И даже лучники не помогут.

— Мочи козлов! — заорал я, перепрыгивая на борт биремы, залитой лужами крови. — Твою мать!

Ноги разъехались, и вместо красивого приземления я растянулся на палубе, скользкой, как первый лед. Мое копье отлетело в сторону. Я пытаюсь встать, но и ладонь скользит… А ведь не в первый раз со мной случается такое. Может, что-то насчет подошвы покумекать… Акулья кожа там… Летевшее в меня копье принял доспех, и я только охнул, ощутив, как хрустнуло ребро.

— Твою мать! Твою мать! — злился я, отбивая щитом удар здоровенного мужика с распяленным в беззвучном вопле ртом. Его копье ушло в сторону, а моя махайра рассекла его ключицу, бросив корса под ноги пехоте.

— Стена щитов! — ору я, беззастенчиво сперев команду у викингов.

Хорошая команда, понятная. Мы, выстроившись в фалангу, идем, продвигаясь шаг за шагом. У корсов нет шансов, а у нас почти нет потерь. Фаланга механически перемалывает один ряд врага за другим. Длинные копья разят полуголых островитян. Они свирепы, как волки, но выучка у них их существенно слабее, чем у моих. Последним остался в живых отряд из двух десятков знатных воинов. Сверкающие бронзой нагрудники, начищенные шлемы с высоченным гребнем, поножи и длинные мечи. Немалое состояние надето на этих людях. Судя по свирепым рожам и веселым ухмылкам, смерти они не боятся и теперь готовятся дорого продать свою жизнь. Стрелы почти не причиняют им вреда, скользя по коже щитов и бронзе доспеха.

— Стой! — крикнул я, и все замерли в недоумении. — Я Эней, ванакс Талассии, Господин моря. Вы славно бились! Будете служить мне?

— Не будем, — замотали те бронзовыми головами. — Наши семьи без защитников пойдут под нож.

— Тогда берите один корабль и уходите! — крикнул я.

— Ты нас догонишь и утопишь, царь, — недоверчиво произнес старший из корсов, могучий мужик с золотым обручем на шее.

— Я и так много потерял людей сегодня, — ответил я ему. — Я сделаю один выстрел из баллисты вам вслед. Если попадем, значит, боги немилостивы к вам сегодня. Если промахнемся, уходите, я не стану за вами гнаться. Клянусь Посейдоном, что каждое мое слово — правда.

— Ну и зачем тебе это? — непонимающе смотрели на меня корсы.

— Вы крепкие ребята, — нехотя признал я. — Каждый из вас возьмет не меньше одной жизни за себя. Я не хочу терять воинов. Ну, давайте! Готовы испытать волю богов?

— Ты нас еще не знаешь, мы убьем больше, — оскалился вождь. — Но я принимаю твое предложение, царь. Я слышал, ты честный воин. Мы уходим!

Корсы, показав нам полруки, презрительно сплюнули на залитую кровью палубу, сели в корабль и ударили веслами. Я повернул голову туда, где стоял Ил, и он кивнул, показывая, что готов.

— Заряжай!

— Цельсь!

— Балле!

Глиняный шар описал дугу и ударил в грудь одного из гребцов, бросив на товарищей его бездыханное тело. Жидкий огонь растекся по кораблю, а корсы, поливая нас отборной бранью, пытались затоптать его, но тщетно. Пламя разгоралось все ярче и ярче, и пираты, срывая с себя доспехи, начали прыгать в воду. Может быть, они и проплывут пару километров до берега, да только что они будут делать там, где люди Диомеда уже рыщут, вылавливая счастливцев по одному. Восторженный рев воинов, приветствовавших моего сына, заставил меня выйти из раздумий. Я махнул Илу, показывая, чтобы он спустился ко мне.

Он перелез через борт, осторожно пробираясь между изувеченными телами и бледнея на глазах. Его ноги разъезжаются в липких лужах, а лицо понемногу приобретает синевато-зеленый цвет. Тяжелый запах крови и внутренностей стоит здесь густым облаком, и мой наследник свешивается с борта. Он давится рвотой, а я терпеливо жду, когда он хоть немного придет в себя.

— Ну как? — устало спросил я его. — Нравится жизнь воина? Теперь ты видишь цену своего решения? На этой биреме было семь десятков человек. Тридцать из них убито, десять умрет до рассвета, и еще столько же больше никогда не смогут грести и биться. Мне придется платить им до конца срока или перевести в городскую стражу. А все из-за того, что тебе захотелось порисоваться перед нашим союзником.

— Мы одержали славную победу, — выдавил из себя бледный Ил. — Разве не в этом наша цель?

— Не в этом, — жестко ответил я ему. — Мои взаимоотношения с царем Диомедом подразумевают дружбу и торговлю, но не более. Он мой друг, но не данник. Вместо этого он сам защищает свои земли, и мои заодно. И он куда лучше нас знает, что нужно делать. Когда подошли бы корабли корсов, в Нижнем городе уже не осталось бы ни одного человека, ни одной козы и вообще ничего, что стоит красть. Корсы взяли бы акрополь в осаду, а тем временем к Неаполю подошло бы войско и отогнало их. Сожженные хижины Нижнего города можно восстановить за неделю, и все снова будут жить как ни в чем не бывало. Теперь-то ты понимаешь, что от нашей славной победы мне нет никакого проку? Я потерял людей и едва не потерял корабль. У меня сломаны ребра. Знаешь, как это больно?

— Значит, я опять все испортил? — хмуро спросил Ил.

— Да нет, — потрепал я его по голове. — В бою ты вел себя выше всяких похвал. Молодец, воин. Бронзовый трезубец твой по праву. Кентарх представит тебя к награде.

— Правда? — восторженно раскрыл рот Ил.

— Правда, — поморщился я. — Только усвой одно, сын, если хочешь править долго и счастливо. Героями полны все кладбища. А иногда и вовсе никто не знает, где их могила. Побеждают те, кто сами выбирают место и время битвы. Ты пошел на поводу обстоятельств, а это не пристало полководцу. В этот раз тебе повезло, но в другое время такая беспечность обойдется тебе очень дорого. Может быть даже, такая ошибка будет стоить жизни и тебе, и твоим воинам. Сам теперь подумай, как это можно назвать.

— Низкий класс, нечистая работа, — прошептал Ил.

Надо же, запомнил! Остапа Бендера здесь нет, но его наследие живет. Удивительно!

1 Балле — в переводе означает «мечи», «бросай». От этого слова и происходит понятие «баллиста».