Поступь молодого бога

Глава 20

Виноватый вид и тоска во взоре — верный признак того, что моя жена снова родила дочь. Можно даже пеленки не разворачивать, и так все понятно. Креуса только что покормила ребенка и попыталась встать, когда я вошел.Остановил ее и сел рядом. Она смотрит в сторону, отодвинув малышку, которая уже явно наелась и теперь довольно посапывает. Служанки, выстроившиеся вдоль стены, напряглись, и мне на секунду показалось, что их уши вытянулись, как у ослов. Им страсть как хочется услышать, что я сейчас скажу, чтобы потом разнести сплетни по всему базару.

— Ты родила мне здоровую дочь, царица, — торжественно сказал я. — Ты снова сделала меня счастливым. Я приготовил тебе роскошный подарок за это.

— Благодарю тебя, господин мой, — с каменным лицом произнесла Креуса. — Я счастлива, что смогла угодить тебе. Все вон! Заберите царевну. Гания, встань у двери.

Понятно, не хочет, чтобы служанки ее слабость видели. Да, так и есть. Как только все вышли, а у двери встала верная, как собака, привезенная еще из Трои служанка, она сломалась. Задрожали губы, глаза налились слезами, и она зарыдала в голос, уткнувшись в подушку. Плечи моей жены вздрагивают, а вместо слов я слышу только сдавленные всхлипы. Поглаживаю ее, но это не помогает. Она уже ревет в голос.

— Ну, чего ты… — глажу ее, но все становится только хуже.

Вот не умею я плачущих женщин успокаивать, хоть убей. Да и не принято это здесь. Бабские слезы почитаются за блажь, на которую никакого внимания обращать не стоит.

— Чего я? — прорыдала Креуса. — Еще спрашиваешь? Меня сама богиня благословила таким мужем, а я ему еще одного сына родить не могу! Только девки, пропади они пропадом… Да за что мне это? Разве мои жертвы были скупы? Моя матушка отцу могучих воинов родила, как на подбор все. А я… А я… Дура набитая! Урод среди людей! Видно, карает меня Великая Мать за то, что клятву верности тебе нарушила. Сомневаться в тебе посмела. Подумала, что ты свое дитя ненавидишь. За это наказание мне богиня шлет. За то, что долг свой забыла.

— Так искупи свою вину, — ответил я, продолжая гладить ее трясущиеся в рыданиях плечи. — И тогда ты узнаешь, почему рожаешь одних девчонок. После этого не будет на тебе вины. Я обещаю. Мы превратим твою ошибку в нашу общую победу.

— Как? — жадно впилась она в меня заплаканными глазами. — Как ее искупить?

— Тебе отдыхать нужно, — я поцеловал ее мокрые щеки и поднялся. — Три дня не вставать. Лед на живот. Пусть из харчевни привезут. У них есть, я точно знаю. Когда на ноги встанешь, тебе Кассандра растолкует, что к чему. Как все исполнишь, богиня простит твою вину. Все будет как прежде. Я обещаю.

— Все сделаю! Клянусь! Не могу больше жить так! — Креуса, словно побитая собака, ловит мой взгляд и покрывает поцелуями руку. При этом сдавила мне запястье так, что оно того и гляди, посинеет.

— Я имя для дочери придумал. Арсиноя. Как тебе? — бросил я, уходя, и она равнодушно кивнула. Ей и впрямь все равно. Она, как и многие здесь, считает девочек лишь обузой для семьи.

— Как бы ей попонятней про Х и Y хромосомы объяснить? — задался я непростым вопросом, шагая в сторону конюшни. — Ведь совсем изведет себя дурная баба. Запуталась вконец, выбирая между мужем и сыном. Да и я тоже хорош, любящую женщину до такого состояния сумел довести. Когда сына к деду посылал, мог бы догадаться, о чем она в первую очередь подумает. Тут ведь не средневековая Европа. Нет здесь обычая принцев в семьях бедных родственников воспитывать. Вот она и надумала себе невесть чего. Да что ж у меня не ладится с женами? И тут и там. Они меня не понимают, а я не понимаю их…

Уже через час я стоял на берегу нового водохранилища, выкопанного в двух сотнях шагов от нашей единственной реки. Удобное местечко. Глубокая котловина, которую очистили от кустов и деревьев, укрепили берега и превратили в небольшой пруд. Этот пруд невелик, но довольно глубок. Его специально сделали таким, иначе будет высыхать за лето. От реки он отделяется небольшой плотиной. Ее открыли зимой, когда каждая речка-переплюйка в этой части света превращается в бурный, порой даже грозный поток. Вот и Педиеос наш, который летом пересыхает до того, что вода в нем едва прикрывает колени, становится настоящей, внушающей почтение рекой. И самое поганое, что драгоценная влага уходит при этом в море безо всякой пользы. Безумное расточительство для нашего климата. Этому пруду уже пара лет. Мы постепенно смогли перенаправить часть воды, заполнив его чашу. И там уже успели завестись лягушки, кувшинки и прочая речная зелень. Лягушек этих жрали невесть откуда взявшиеся аисты, оглашающие жидкие еще камыши сухим, трескучим клекотом.

— Ну, показывайте! — скомандовал я, мечтая увидеть самую дорогую рыбу на свете. И это точно не голубой тунец для японского ресторана. Это самый обычный сазан размером с ладошку, в количестве двадцати штук в двух горшках. Все, что доехало сюда прямиком из Дона и теперь обойдется мне в приличную сумму серебром. Куда больше своего веса.

— Как вы это сделали? — спросил я сияющего Рапану, люди которого везли сюда разную рыбу каждый год, и почти все время это либо было не то, что нужно, либо она не доезжала сюда вовсе.

— Воду часто в пифосах меняли, государь, — ответил Рапану. — И кормить перестали. Поняли, что если поест рыба, а потом погадит, то тут же ей и конец. Гнилая вода становится.

— Ну, сейчас уже можно, — задумчиво ответил я, высыпая в кувшин горстку запаренного дробленого ячменя. — Вон как проголодались, бедные.

Сазанчики смели угощение за пару секунд и жадно вытянутыми над водой губами намекали на продолжение банкета. Я бросил им еще горсть каши, а потом еще.

— Выливайте один, — скомандовал я. — А второй в большом водохранилище выльете, прямо у кузни.

Счастливые рыбки, измученные дорогой, попав в воду, тут же исчезли в мутной глубине пруда. Не один год пройдет, пока начнем в товарных количествах карпа получать, но лиха беда начало. Таких прудов на Кипре можно сотни накопать, а потом наполнить их за зиму, перенаправив туда воду мелких речушек. Какая-никакая, а подмога крестьянам, которые отродясь речной рыбы не ели. Да и неудивительно, ведь ее тут нет. Большая часть рек летом пересыхает полностью. Иногда в их устьях ловят кефаль, но эта рыба сюда с моря заходит. А в Египте в прудах и в каналах нильскую тиляпию разводят. Неубиваемая рыба, в любой воде живет.

— С удочкой охота посидеть, — почему-то подумалось мне. — И посижу потом. Правда, снасти тут… Хм… Буду просто скучать пока. События вот-вот понесутся вскачь, и моя роль во всем этом безобразии — статист. Очень странно чувствую себя, впервые в новой жизни отдав поводья своей судьбы в руки посторонних людей. Ну, да ничего… Справятся, не дураки.

Две недели спустя.

Почтенный купец Ахирам напевал что-то на языке ханаанеев, пребывая в наилучшем настроении. Разве есть ощущение приятней, когда ты и так довольно богат, но совсем скоро станешь богат несметно? Нет, это самое острое, самое волнующее чувство, равному которому нет. Даже скачки не могут дать такого всплеска эмоций, не говоря уже о бабах…

— Баба! — задумался вдруг Ахирам. — Новую наложницу позвать, что ли?

Он уже брал ее сегодня утром, вконец измучив юную совсем девчушку, но сейчас опять ощущает прилив сил, да такой, что нужно снова опорожнить чресла, до предела заполненные семенем. Он словно летает, залитый хмельным предвкушением. Хитер великий жрец в Фивах. Хитер, как сто цариц, непрерывно плетущих заговоры в тишине дворцов. Это он пообещал почтенному торговцу столько, что ему и во сне присниться не могло. И после этих обещаний царь Эней, благодетель, поднявший его почти что из нищеты, показался ему алчным вором, обирающим догола бедного купца.

— Это я путь к Великому озеру нашел! — твердил себе Ахирам. — Я с ливийцами договорился! Я своей шкурой рискую, когда через дикие места иду! За что с меня брать столько? Вот в Фивах пополам пошлину срезали. А тут я ее целиком показываю. Хи-хи-хи! Дурни. И не догадаются нипочем, что мое добро там теперь сложено. А если я останусь единственным тамкаром, который с Черной Землей дела ведет, то…

Тут Ахирам даже задохнулся, представив ревущий поток золота, что течет в его сундуки. Что в сравнении с этим жизнь царя? Сколько их гибнет от рук разгневанных вельмож? Да великое множество. Долго правят только те, кто угоден лучшим людям своей земли. А царь Эней, хоть и велик, но крут не в меру. Не дает развернуться по-настоящему. Сущие крохи оставляет купцам. Все под себя подмял: железо, медь, землю, пурпур, рыбу… Кое-кто из знати тоже злобится. Земли дает мало совсем, да еще и в пользование. Ее даже детям не предать, службы требует, как от черни. И остались бы мечты Ахирама лишь мечтами, но шепнул ему достопочтенный слуга Амона, что еще один человек в Энгоми есть, который большего хочет. И что этот человек на все готов, чтобы в самые небеса взлететь. И он слово заветное сказал, с которым к этому человеку подойти можно. И когда узнал Ахирам, кто этот человек, то понял, что вот оно, счастье-то. Все у них сладится!

— Хозяин, гость к тебе, — в комнату сунул нос слуга. — Господин Хрисагон.

— Зови! — торопливо поднялся с места купец.

Мысли про наложницу исчезли из его головы, словно и не было их никогда. Ахирам разглядывал фигуру легендарного эвпатрида, магистра пехоты, подчинившего треть Сикании и восточные земли от Алалаха до самого Арвада, и проникался всё большей уверенностью. От Хрисагона исходит такая скрытая сила, что у купца даже мурашки по спине пробежали. Он едва хребет не согнул по привычке, как пристало сделать торговцу перед знатным воином. Хотя… какой это знатный воин. Рыбак он бывший, которого воля государя подняла на самый верх. И не воины они сейчас, а солдаты. Странное слово, а прижилось вмиг, потому как прямо в точку оно. Воин — это из потомственной знати человек, со своей землей и слугами. Даже бедный воин, который одно копье имеет и за господином идет, куда выше торговца стоит. А царская солдатня — это нищеброды, набранные из пастухов Арцавы и с ахейских островов. Они ничего своего не имеют, кроме царского жалования. Им землю после выслуги дают, через пятнадцать лет. Ни один еще не получил ее, кроме тех, кто награды имеет и по ранению отставлен. Не вышел еще положенный срок.

— Благородный Хрисагон! — Ахирам раскинул руки и улыбнулся так широко, как только сумел.

— Почтенный Ахирам, — обнял его в ответ Хрисагон. — Как твое здоровье? Как твои жены? Как сыновья? Как красавицы дочери?

— Слава богам! — погладил завитую бороду купец. — Слава богам! Гермес не оставляет меня своей милостью. Вина?

— Не откажусь, — не стал чиниться Хрисагон.

Ахирам хлопнул в ладоши, и уже через мгновение на столе появился кувшин вина и нарезанный кубиками сыр, надетый на шпажки. Еще одна чудная мода, пришедшая с царской горы. Хрисагон осушил кубок в три глотка, крякнул, вытер короткую уставную бородку и бросил в рот закуску.

— Доброе вино, — сказал.

— Хиос, — ответил Ахирам. — Царские виноградники. Басилея тамошнего за морской разбой на крест вздели, а земли его отписали на дворец. На Хиосе, оказывается, отменный виноград вызревает. Кто бы знал!

— Да, — кивнул Хрисагон. — Государю столько известно, сколько никому из людей.

— Так что, может, остановимся? — тонко усмехнулся Ахирам. — Разойдемся по домам и сделаем вид, что ничего не было?

— Вот еще, — фыркнул Хрисагон. — У меня пять десятков верных людей только и ждут. Каждому надел лучшей земли обещан, три семьи рабов и по кошелю золота. Народ отчаянный. Они еще не знают, на кого пойдут, но поверь, за такую награду эти парни даже Великую Мать скопом попользуют, а потом зарежут.

— Плохие ты вещи говоришь, благородный Хрисагон, — побледнел Ахирам и в испуге схватился за связку амулетов, что болталась у него на шее.

— А ты не бойся, купец, — жутким взглядом душегуба посмотрел на него магистр. — Боги тоже смертны. От железа они не хуже простого человека умирают. Ты уже придумал, как тайком во дворец пробраться?

— Тебя и твоих людей впустят, — ответил Ахирам. — Во дворце уже договорились.

— Кто еще в деле? — жестко взглянул на него Хрисагон.

— Тебе не нужно этого знать, — попробовал было увильнуть купец, но и сам не понял, как начал задыхаться. Хрисагон неуловимым движением притянул его к себе, каким-то странным образом скрутив ворот рубахи. Ткань затрещала, в глазах почтенного купца зароились кровавые мухи, а горло загорелось огнем. Вдруг Хрисагон его отпустил и почти что спокойно сказал.

— Не играй со мной, лавочник. Я тебя насквозь вижу. Думаешь попользоваться мной, как портовой шлюхой? Не выйдет. У меня будут условия.

— Какие? — прохрипел Ахирам, потирая шею. — Мы же договорились о деньгах и звании стратега. Чего тебе еще нужно?

— Этого мало, — отрезал Хрисагон. — Я хочу получить не только армию. Я хочу девчонку Клеопатру в жены и титул Архепромахос. И чтобы никто, даже сам царь, не мог сместить меня.

— Защитник государства? — задумчиво посмотрел на него Ахирам. — Надо поговорить с людьми…

— С какими людьми? — впился в него взглядом Хрисагон. — Кто еще в деле? Говори, или я тебе кишки выпущу. Я не пойду на копья дворцовой стражи вслепую. Да, великий человек на юге знает тебя, но этого мало. Твое слово, купец, стоит не больше, чем пердеж шелудивого осла. Я с места не сдвинусь, пока не узнаю, с кем имею дело. А сами вы не сможете ничего. У вас кишка тонка такого воина завалить.

— Царица Креуса в деле, — неохотно ответил купец. — Ну что, полегчало тебе?

— Немного, — потер подбородок Хрисагон. — Это уже на что-то похоже. Я в жизни не поверил бы, что ты один такое решился. У тебя же сердце оленя, как и у всех вас, купчишек. Только не пойму я, для чего ей это. И как ты вышел на саму госпожу?

— Мы с диойкетом Акамантом общаемся близко, — признался купец. — Он кое-какие дела мои кроет… Ну, ты и сам понял, не маленький. Царица как-то с ним разговор завела. Так, мол и так. Жизнь у нашего государя тяжелая. Вдруг корабль утонет, или стрела шальная прилетит. За кого, мол, ты будешь тогда, почтенный Акамант. Под тобой писцы дворцовые, рудники и царские земли. Поддержи юного наследника и будешь вознагражден так, как тебе и не снилось.

— Ну и что? — наморщил лоб Хрисагон. — У государя и впрямь жизнь такая. Боится баба за сына.

— Ты в столице совсем недавно, — с сожалением посмотрел на него купец, — а потому не все понимаешь, благородный. У государыни нашей с мужем размолвка случилась, давно уже. Они ведь не спали даже, а наследник во Фракии баранов пас, как последний босяк. Слухи по дворцу ходили, что Илу трона не видать, а царицей Клеопатра станет. Мужа только ей найдут с железными яйцами, да и все. Так что не просто так этот разговор случился. Верных людей царица ищет. Хочет сына на трон посадить.

— Во-о-т оно ка-а-к! — протянул Хрисагон. — Так ведь она только что родила.

— Люди из дворца говорят, игра это, — понимающе усмехнулся купец. — Не хочет наш царь показать, что в его семье прогнило все. Долго ли бабе дитя заделать?

— Ну а ты зачем диойкету сдался? — не мог понять Хрисагон.

— А затем, — поджал губы купец, — что за мной заморское золото стоит. Через меня платят и тебе, и людям твоим. А если не секрет, благородный… Ты-то как с египтянами сошелся? Где ты, и где они. Давай уж откровенность за откровенность. Мы с тобой вместе на это дело идем.

— У меня на Сикании дела с сидонскими купцами были, — неохотно ответил Хрисагон. — А государь меня оттуда убрал. Я много тогда потерял, никаким жалованием тех потерь не перекрыть. А потом один из тех купцов меня здесь нашел и подарок передал. Ну, ты понял, от кого. А потом еще передал. А потом еще.

— Да, — удовлетворенно кивнул купец. — С этим человеком можно вести дела. Он воистину велик. И не мелочится, когда чего-то хочет.

— Раз уж мы о жрецах заговорили, — зыркнул Хрисагон. — Безымянные с кем? Они большая сила.

— Госпожа Кассандра царице сестра родная, — усмехнулся купец. — Сам думай, с кем она.

— А стража дворцовая? — не унимался Хрисагон.

— Караул ночью два десятка, остальные спать будут, — пояснил купец. — Те, кто на воротах, уже куплены. Они вас пропустят, а казарму запрут. Вы остальных порубите, а тех, кто спит, сожжете.

— Уличная стража? — кусал ус Хрисагон.

— Побежит пожар в Мокром переулке тушить, — весело оскалился Ахирам. — Это ведь будет Тариса дом. Этот пес туда всех пинками сгонит, не захочет добра лишиться.

— Вроде все ровно выходит, — неуверенно протянул Хрисагон, не зная, к чему бы еще придраться. Получалось, что придраться не к чему.

— Говорю тебе, дело верное, — жарко зашептал Ахирам.

— Я хочу с царицей увидеться, — решительно заявил Хрисагон. — Пусть сама мне все скажет, и дочь в жены пообещает. Без этого я даже пальцем не пошевельну.

— Хорошо, — кивнул Ахирам после недолгого раздумья. — Это разумное желание. Ты ее увидишь. Но у меня есть требование. Твои люди должны умереть. Все до единого.

— Договорились, — усмехнулся Хрисагон. — Их награда мне пойдет. Но раз так, то и меня еще одно требование будет. Голова Абариса.

— Это ты сам на будущее с царицей договаривайся, — поднял перед собой ладони купец. — Большая война на носу. Государь ведь наш от рук проклятых мятежников-троянцев умрет. Там у него после прошлого раза много кровников осталось. За его смерть мстить придется. Не время войско шатать.

— Да, раз так, убивать Абариса не ко времени, — поморщился Хрисагон. — Пусть поживет пока, сволочь. Когда я царицу увижу?

— Пару дней дай мне, я все устрою, — уверил его купец Ахирам. — Ты не один такой умный. Много людей нас поддержать хотят, и все желают государыню увидеть. Царь наш на неделю в горы Троодоса уедет. Там на медном руднике какую-то новую печь сложили. Жди, магистр. Тебя позовут.