Поступь молодого бога

Глава 2

— Подъем, воин! — гаркнул я, войдя в спальню сына.

К чести его будь сказано, Ил проснулся тут же и стоял передо мной уже через пару секунд, утирая заспанные глаза кулаком. Дед явно не давал ему спуску.

— Собирайся, — бросил я. — Ты уже достаточно отдохнул и нанежился на перинах. Мы едем на полигон.

— Зачем? — не понял Ил.

— Ты знаешь, что такое пятнашка? — спросил я его, а когда он помотал головой, любезно пояснил. — Дистанция в пятнадцать стадий. Я бегу ее вместе с легионом.

— Зачем? — все еще непонимающе смотрел на меня сын.

— Затем, что вместе с легионом, — терпеливо пояснил я. — Воины должны видеть своего царя и знать, что он тоже способен биться. Иначе они перестанут меня уважать, а после этого восстанут, разграбят дворец, а всех нас убьют. Ты хочешь, чтобы нас всех убили?

— Н-нет! — обалдело замотал он головой.

— Тогда надо бежать пятнадцать стадий, — нетерпеливо махнул я рукой. — Завтрак у нас будет там же, после пробежки. После завтрака — стрельбы, работа с копьем и щитом, потом обед. После обеда у меня дела, у тебя учеба. На закате мы едем в храм Сераписа, приносить жертвы в честь Нового года. Вопросы, наследник?

— Нет вопросов, — обреченно ответил он, только теперь понимая, что жизнь у деда была не так уж и плоха. Когда пасешь коней, можно просто валяться на травке и смотреть, как по небу плывут облака. На полигоне воин думает совсем не об этом.

Появление голого по пояс наследника вызвало восторженный рев воинов, а Ил, неравнодушный к поклонению толпы, порозовел и заулыбался. Тут еще были те, кто помнил, как он начал битву с сидонцами.

— Первая когорта, в колонну по четыре стройсь! — заорал трибун, и мы побежали впереди, задавая темп. Я бегу не спеша, разогреваясь на скудном январском солнышке. Сейчас плюс пять-плюс семь, отчего Ил тут же покрылся гусиной кожей. Да, Анхис неплохо погонял его. Он худой, но жилистый. Он бежит ровно, начав задыхаться только со второй половины дистанции. Он явно устает, но упрямство побеждает. Сама мысль, что его слабость увидят те, кого он всей душой презирает, тянет царевича вперед, словно буксир. Он бежит, а я слышу, как хрип разрывает его легкие. Такой темп ему пока непривычен. На финише я увел его в сторону, спрятав от чужих глаз. Мы зашли в палатку, где он упал на скамью, держась на правый бок. Тощая грудь поднималась в тяжелом дыхании.

— Ты молодец, — я сел рядом. — Ты выдержал. Здесь такое уважают.

— Ага, — он, наконец, отдышался. — А когда подадут завтрак?

— Его тут не подают, — усмехнулся я. — Тут тебе не дворец. Видишь миску и ложку? Бери и пойдем на раздачу.

Ну, хоть тут у меня есть небольшая привилегия. Жрать царю царей дают вне очереди. Воины почтительно расступились, и кашевар с мордой, разбитой ударом палицы, прижал руку к сердцу.

— Теодо, — кивнул я. — Посолить не забыл сегодня?

— Как можно, государь? — усмехнулся тот, оскалив щербатый рот. — Мне выбили зубы, но не мозги.

— Положи царевичу побольше, — попросил я. — Он сегодня в первый раз пятнашку бежал.

— Сколько положено, столько и положу, государь, — ворчливо ответил кашевар. — Устав для всех един. Ты сам так сказал.

— Хвалю, воин! — гаркнул я на всю столовую и потащил совершенно обалдевшего сына к столу.

— Служу ванаксу! — донеслось мне в спину.

— Папа, что это сейчас было? — непонимающе прошептал Ил, наяривая за милую душу то, на что во дворце даже не посмотрел бы. Ячменная каша, почти все та же перловка, вечный спутник армейской столовой. Она преследует меня даже здесь.

— Это армия, сын, — серьезно посмотрел я на него. — Царь — первый из воинов. И он тоже подчиняется уставу. Если он не будет этого делать, то и воины тоже перестанут.

— Но зачем ты вообще разговаривал с этим уродом? Как будто он равный! — не выдержал царевич, и я приложил палец к губам. Хорошо, что в общем шуме нас никто не услышал.

— Никогда не произноси таких слов, — укоризненно покачал я головой. — Этот воин отважно бился. Не его вина, что он был ранен. Ему осталось дослужить четыре года, после чего он получит хорошую землю. А на скопленные деньги купит себе скот и семью рабов. И даже выкуп за молодую жену внесет. Теодо, хоть и страшен, как даймон, но он завидный жених в любой из наших земель.

— Но зачем тебе вообще знать его имя? — не мог понять Ил.

— Потому что для любого человека звук его имени — это самый сладостный звук на свете, — продолжил пояснять я. — Любой воин мечтает о том, чтобы царь назвал его. Он будет рассказывать об этом своим детям и внукам. И да, еще пару дней назад я не знал, как зовут этого человека. Я просто спросил у трибуна.

— Ты так рождаешь преданность в людях, — прошамкал Ил, который все же начинал что-то понимать. — Ты заигрываешь с ними, но и ты, и они знают, что все это неправда. Знают, но любят тебя за это.

— Конечно, — кивнул я. — Можно было бы раздать им по кошелю серебра, и они любили бы меня еще больше. Но так моя казна быстро разорится. Этот способ куда проще, и он не стоит мне ни драхмы.

— Я понял, — кивнул мальчишка. — Что у нас будет сейчас?

— Стрельба из лука, — усмехнулся я. — В пешем строю и с коня.

— Это я умею, — кивнул Ил. — Дедушка и дядя Элим научили.

Дедушка, ишь ты… — подумал я. — А вдруг и правда из него толк выйдет. Хорошо бы, тогда не придется включать план Б.

Ванакс един в двух ипостасях. Он и государь-воин, и главный жрец всех богов. Так заведено в нашей половине мира. Вот потому-то я лично стою перед статуей Сераписа и разжигаю жертвенник. Сегодня все идет не по плану. Первый день нового года должен был быть посвящен молитвам и размышлениям о добродетели, но мне пришлось продлить праздничную неделю, потому что кое-кто испортил выходной собственным сестрам. Впрочем, этот кто-то сегодня ведет себя идеально. Он двигается, словно робот, безупречно совершая положенные действия, а его лицо своей дурацкой торжественностью напоминает мне регистратора ЗАГСа. Ил помогает мне совершать жертвоприношения, и он относится к этому занятию поразительно серьезно для пацана. Он просто упивается своей ролью.

Многотысячная толпа запрудила площадь, жадно разглядывая мраморную статую юноши, держащего в руках ленту Мёбиуса, символ бесконечности любого пути. Кажется, эти люди даже не дышат. Впрочем, сегодня здесь народу куда меньше, чем обычно, ведь карусели все еще работают. Столб огненной вспышки возвестил, что жертвы были приняты благосклонно, и я отошел от каменной чаши, из которой отчетливо потянуло горелым мясом. Баранье бедро пойдет богу, а остальное — его служителям. Таков обычай. Я омыл руки, поприветствовал напоследок толпу и сел в колесницу.

Голландия, — почему-то царапнуло меня неожиданное воспоминание. — До чего же на Амстердам похоже! Богатые дома, теснящиеся вокруг площади Великой Матери, напоминают лубочную Европу. Вытянутые вверх, в три этажа, они тесно жмутся боками друг к другу. Еще недавно все дома в Энгоми были желто-серыми, потом их начали штукатурить и белить, а теперь вот я вижу один, цвета охры, а рядом с ним — ярко-синий, покрашенный пигментом, привезенным из Египта. Елки-палки! Ведь это совершенно не античный стиль! Да что же меня угораздило создать?

— Дозволь мне, отец, — почтительно произнес Ил, показав на поводья, и я качнул головой в знак согласия.

Мы прибыли сюда на колеснице и уедем на ней же. Царевич пустил коней шагом, а я стоял позади него, покачиваясь на стыках каменных плит. Он хорошо обращается с лошадьми, да и стреляет из лука неплохо. Дед не напрасно потратил на него столько лет. Может, зря я с ним так… Может, у мальчишки еще есть шанс?

— Сегодня я доволен тобой, сын, — сказал я, когда колесница остановилась у ворот дворца.

— Правда? — Ил даже рот раскрыл, а на лице его появилась счастливая улыбка. Кажется, он по-настоящему рад, и у меня даже в груди потеплело.

— Ты все отлично сделал, — серьезно сказал я, потрепав его по вихрастой голове. — Жертвоприношения — это важнейший долг ванакса. Ведь именно он связывает людей и богов.

— Связывает людей и богов… — прошептал Ил. — Ну, конечно же…

Он так и остался стоять, переваривая эту несложную истину, а я пошел внутрь. Встреча с собственной женой, к которой я готовился не менее тщательно, чем к переговорам с соседним царем, начнется вот-вот. Я позвал не только Креусу, Кассандра подойдет тоже. Казалось бы, ну что напрягаться? Дикие времена на дворе стоят, Бронзовый век как никак. Дал леща, поставил на место зарвавшуюся бабу, и наслаждайся приливом тестостерона к набухшим гениталиям. Но нет! Не все так просто. Тут у женщин прав и власти куда больше, чем в Античности и, уж тем более, в каком-нибудь просвещенном восемнадцатом веке. Женщины у нас отнюдь не рабыни, хоть и величают мужа господином. Они владеют собственным имуществом, ведут торговлю, свободно покупают, продают и наследуют. У цариц хеттов даже своя отдельная канцелярия была, и своя дипломатическая переписка. Я у себя, конечно же, такого не допустил. Мне еще не хватало под боком второй царицы Пудухепы, которая хамила в письменном виде самому Рамзесу II. Мы всей кафедрой хохотали, когда читали. На редкость ядовитая была баба.

Но, тем не менее, моя жена едва не просватала Клеопатру и была при этом в своем праве. Обычай на ее стороне. Ведь девки в царских семьях — это скорее обуза и разменный материал, чем объект любви. Их нужно побыстрее сбыть рук, по возможности решив с помощью свадьбы какой-нибудь щекотливый территориальный вопрос. Водить их на карусели ни один царь из известных мне не станет точно. Никому такое даже в голову не придет.

Единственная ценность в царской семье — это сыновья, будущие воины и защитники. С этого козыря я и зашел, когда дочери царя Приама уселись передо мной, тщательно разложив складки вычурных платьев неведомого здесь фасона. Они недавно узнали, что такое бретельки и декольте, и это обрушило всю модную индустрию. Несколько недель там царила форменная паника. М-да-а… Давно я так не смеялся… Все же чувство юмора у меня отменное. Пропал во мне комик… пропал.

— Ты хотел поговорить, господин мой, — напомнила Креуса, когда молчание уж слишком затянулось.

— Да! — заявил я ей. — Хотел. Скажи, царица, а где сейчас остальные мои дети?

Креуса дернулась, словно от пощечины, на глазах наливаясь пунцовым цветом. Она совершенно растерялась, и было видно, что план разговора, каждое слово которого она оттачивала долгие месяцы, только что разлетелся вдребезги. Собственно, это и был мой план — для начала сломать ее план.

— К…ка…какие дети? — выдавила она из себя, то бледнея, то краснея.

— Ты заботишься обо мне, как и пристало царице, — любезно пояснил я. — Ты присылаешь мне на ночь женщин дворца. Неужели ни одна из них не забеременела? Я в это просто не верю.

— Я… я не знаю… — совершенно растерялась она. — Было несколько рабынь, которые понесли, но я не знаю, от кого. Может быть, они переспали со стражником? Или с каким-нибудь матросом, когда пошли на рынок. Они же рабыни, мой господин. Мне нет дела до их ночных забав. Да я и не в состоянии уследить за ними. В этом дворце живут сотни людей.

— И все же, где эти женщины? — спросил я.

— Я тут же отсылаю их из дворца, — Креуса уже пришла в себя. — Обычно я продаю их куда-нибудь далеко. Мне ни к чему тут дети. У нас нужно работать, дети будут только мешать.

— Не поступай так больше, — с удовлетворением произнес я. — Если считаешь нужным, отошли в имение… Ну скажем, при храме бога Диво, и пусть им дадут там легкую работу. Продавать их отныне не смей. Я запрещаю.

— Но почему? — Креуса смотрела на меня потемневшими, почти черными глазами. — Почему я больше не вольна в своих слугах? Мой господин удостоит меня объяснением?

— Удостоит, — милостиво кивнул я. — Я не хочу, чтобы этих женщин скупали сидонцы. Священная кровь царей — слишком желанная жертва для Баала. Она обладает огромной силой. Можно попросить у бога очень многое, дав ему столько.

Нокаут! Креуса открывает и закрывает рот, силясь что-то сказать, но у нее ничего не выходит. Аргумент железобетонный, ей просто нечего предложить взамен. Этот раунд она проиграла вчистую.

— Жрецы бога Грома позаботятся об этих детях, — продолжил я. — Пусть служат бессмертным. Да, сестрица? — я повернул голову к великой жрице. — Как думаешь, это удачная мысль?

— Конечно, государь, вне всякого сомнения, — растерянно кивнула Кассандра, прокручивая под короной из кос немыслимое количество комбинаций, которые из всего этого могут произойти. Судя по ее остекленевшим глазам, комбинаций было много, очень много, и все до одной скверные. Для ее родной сестры скверные, и для ее племянника.

— Теперь, что касается моего наследника Ила, — небрежно продолжил я. — Я доволен тем воспитанием, что мой сын получил, живя у своего деда. Он закалился, научился э-э-э… мстить за обиду… Да, мстить за обиду, как подобает царю. Он отлично правит лошадьми и стреляет из лука. А сегодняшнее жертвоприношение убрало последние мои сомнения. Он превосходно справляется. Теперь я сам займусь его воспитанием, и он вырастет настоящим воином и царем. А когда ему исполнится восемнадцать, он получит в управление Трою, чтобы постигать там умение властвовать. Я дам ему опытных наставников на первое время.

Креуса пыталается открыть рот и сказать что-то, но каждое мое слово было подобно гвоздю, забиваемого в крышку гроба. И ведь ей нечем крыть, в моих словах нет логических прорех. Она чует подвох, но ничего сделать уже не может. Сказанное было бесспорным, окончательным и бесповоротным. Я просто не дал ей произнести ни слова.

— А когда боги призовут меня к себе, — торжественно закончил я, — именно мой сын Ил станет ванаксом Талассии. В этом я клянусь Посейдоном и Сераписом. Скажи, царица, ты ведь этого хотела?

— Этого, — выдавила она из себя, понимая, что ее только что облапошили, но пока не понимая, как именно.

— Я развеял твои опасения? — любезно спросил я ее.

— Да, мой господин, — понемногу приходила она в себя. — Но мои советы… Я рассчитывала, что смогу быть рядом и помочь…

Все, она попалась!

— Хорошо! Хорошо! — примирительно поднял я руки. — Ты же знаешь, что я ни в чем не могу тебе отказать, царица. Раз ты так просишь, то в Трою он поедет вместе с тобой. Действительно, кто лучше, чем дочь царя Париамы, сможет договориться с тамошней знатью. Благодарю тебя, дорогая жена. Я не ожидал, что ты решишься на это, а сам предложить не рискнул. Но раз ты сама этого хочешь, то так тому и быть!

— А… э… — пыталась что-то сказать Креуса, но я уже махнул рукой. Дело сделано. Она у меня на крючке. Теперь я могу оставить ее при себе, а могу отослать, когда захочу.

— Ты считаешь справедливым мое решение? — спросил я ее, и она кивнула, растерянно глядя на сестру. — Раз тебя все устраивает, то этот вопрос решен, и мы к нему больше не возвращаемся. Иди, царица, у тебя много дел.

Женщины поклонились и вышли из моего кабинета, по-прежнему напоминавшего своей помпезностью сталинскую станцию метро, а я остался сидеть, обхватив голову руками.

— Пусть противник сделает первый шаг. Сокруши врага в момент его зарождения, — горько сказал я сам себе. — Миямото Мусаси написал. Пока вопрос закрыт, а там видно будет. Я перевел ее внимание на детей рабынь, которых у нас во дворце и впрямь как будто ветром надувает. Пусть моя жена выясняет, от кого залетела каждая из наших прачек и ткачих, и от кого они будут залетать в дальнейшем. У нее на это уйдет целая уйма времени. Пусть борется с тем врагом, которого я ей подсунул, не понимая главного. Елки-палки! Неужели мне придется воевать с собственной семьей? Сколько царей было убито своими сыновьями и отравлены женами! Ил еще мал, но его жажда власти неуемна уже сейчас. Он просто упивается ей. Сможет ли он дождаться, когда я умру? Не уверен. Неужели и мне нужно опасаться самых близких людей? А ведь Креуса любит меня. В этом ни малейших сомнений нет. Только своего сына она любит куда больше.

— И вот зачем мне это все? — шептал я. — Сидел бы в своем Дардане, пас коней и баранов. Жил бы как мой отец, и помер в неизвестности. Проклятая власть, да что ты делаешь со всеми нами…

Я посидел так немного, а потом стряхнул дурацкое наваждение.

— Да в задницу все эти сопли! Я, в отличие от них, заслужил свою жизнь. И люди, которые шли со мной все эти годы, тоже ее заслужили. Черта с два я позволю разрушить все это кому бы то ни было. Даже если эти кто-то — единственный сын и жена, спасшая когда-то мою шкуру. Сможет Ил измениться — получит власть. Не сможет — не получит.

Я потянулся в кресле, в целом довольный собой, а потом позвонил в колокольчик. Когда в кабинет вошел мой новый секретарь, по-военному приложив руку к груди, я сказал.

— Тарис, завтра после обеда мы едем в университет. Пошли гонца.

— Слушаюсь, государь, — четко ответил тот, кто променял меч и чин командующего конницей на чернильницу и бумаги. — К нашему приезду все будет готово.