Год 13 от основания храма. Месяц четвертый, Пенорожденной Владычице посвященный, повелительнице змей, победы приносящей. Энгоми.
Храм Немезиды пугал Нефрет до колик. Она с превеликим удовольствием не появлялась бы там никогда, но если и был в столице человек, чья просьба равнялась приказу, то это именно госпожа. Точнее, Госпожа. Ее чаще всего называли так, с непременным придыханием в голосе. Великая жрица у знающих людей вызывала лишь почтение и затаенный ужас. И было это не только потому, что она родная сестра самой ванассы, но и потому, что разные слухи ходили о ней среди эвпатридов Энгоми, и все до единого скверные. Другие сестры царицы, кстати говоря, никакого ужаса не вызывали, а эта вот была иной.
Вот поэтому, когда на пороге их дома снова, как и год назад, возник немногословный жрец Наказующей, Нефрет не колебалась ни секунды. Какой бы избалованной дочерью и любимой женой она ни была, боги не обделили ее толикой благоразумия. Нефрет молча кивнула и сказала, что прибудет к означенному времени. Впрочем, никаких усилий от нее для этого не потребовалось. В тот день за ней прислали закрытую коляску.
Госпожа ждала ее в саду, в увитой виноградом беседке. На столе, как и в прошлый раз, исходил жаром начищенный до блеска самовар, и стояли блюда с выпечкой, издающей одуряющие запахи. В этот раз госпожа Кассандра смогла ее удивить.
— Присаживайся, милочка, — радушно взмахнула она пухлой рукой, сверкающей переливами тяжелых перстней.
Нефрет, послушно, словно кукла, опустилась на краешек стула, вспоминая, что в прошлый раз подобной чести не удостоилась. Ей было не по себе. Она нутром чуяла, что эта любительница погонять чаи и вкусно покушать не просто так служит поводом для жутковатых сплетен. Она догадывалась, что тот дикий слух про жреца-предателя, которого скормили муренам, является чистейшей правдой. Нефрет, как и любая женщина, муж которой мог неожиданно уйти в запой, обладала обостренной интуицией. И интуиция эта ей шептала, что сейчас ее попросят о небольшом одолжении. Но на самом деле это не будет ни одолжением, ни тем более небольшим. И она не ошиблась.
— Попробуй вот эти, — Кассандра показала на пышнобокие булочки с яркой глянцевой корочкой. — Они очень хороши.
— Да, госпожа, — Нефрет послушно взяла сдобу и откусила. — И впрямь вкусно.
— Я туда сливочное масло добавляю, — заговорщицким шепотом произнесла Кассандра. — Но ты никому не говори. Пусть это будет наш с тобой секрет. А в Египте есть булочки?
— Таких нет, госпожа, — ответила Нефрет. — Но есть много других. Там невероятное количество видов хлеба. И плоские лепешки, и пышный хлеб на закваске. В хлеб добавляют мед и финиковый сироп для сладости. Только вот в нем много песка. Даже у знати сточены зубы до самых десен. Я Великую Мать благодарю, что имею возможность здешний хлеб есть. Моя мама очень зубами мается.
— Ужас какой! — округлила глаза Кассандра. — Бедная моя сестра! Куда она попала! Отвезешь ей бронзовую ступу и пестик? Мне кажется, мы забыли их положить, когда отправляли ее в Египет. Такая суета была! Такая суета!
— Как прикажет госпожа, — послушно ответила Нефрет. — Но царица Нейт-Амон, наверное, сейчас в Уасете, в южной столице. Это очень далеко.
— Заодно и к своей сестре заедешь, — легкомысленно махнула рукой Кассандра. — Она ведь тоже там живет. Ты же у нас придворная дама, и имеешь право приходить к царице, когда захочешь. Кстати, у меня для тебя подарок. Вот!
Кассандра легким движением сдернула полотно с невысокого столика, стоявшего рядом, и Нефрет непроизвольно вскрикнула. Воротник усех, отличие высшей знати, лежал перед ней, тускло поблескивая золотом и камнями. Он не выглядел чрезмерно богато, напротив, вид его весьма сдержан. Но это только на первый взгляд. Стоимость этого ожерелья, которое ляжет на плечи и грудь Нефрет, была такова, что даже ее весьма небедный муж не смог бы оплатить его. Узор из десятков драгоценных жемчужин, крупных бусин из бирюзы и лазурита, золота и серебра притягивал взгляд своей красотой, исполненной благородного достоинства. На фоне этой невероятной роскоши даже лежавшие рядом золотые браслеты с тончайшими узорами выглядели весьма скромно.
— Я не могу принять это, госпожа, — испуганно замотала головой Нефрет. Она вдруг представила, как появится в таком воротнике в родительском доме, и ей чуть дурно не стало. Да ей собственный отец в ноги кланяться начнет.
— Не говори глупости, — поморщилась Кассандра. — Конечно же, можешь. А парик уже доставили тебе домой. Он такой огромный! Его пришлось на распорки поставить и сделать для него специальный ящик. И как ты это на голове носить будешь, не представляю!
— Но это очень дорого, госпожа, — промямлила Нефрет, которая поняла, что ее только что купили с потрохами. Причем даже не спрашивая, согласна ли она на это. У нее просто нет выбора. Теперь она собственность Госпожи, и этим все сказано.
— Пустое, — отмахнулась от нее Кассандра. — Ты меня тогда изрядно выручила, дорогуша, и я тебе очень благодарна. Вот и сейчас! У меня просто сердце разрывается, когда я думаю, что моя любимая сестра вынуждена есть хлеб с каменной крошкой, словно какая-то крестьянка. Ты ведь выручишь меня, когда я попрошу?
Немигающий, гадючий взгляд пронзил Нефрет насквозь, и ее непослушные губы сами ответили.
— Конечно, госпожа. Я сделаю все, что прикажете, госпожа.
— Вот и славно, — расплылась в милой улыбке Кассандра. — Наливай себе еще. Твой чай уже совсем остыл.
Полтора месяца спустя. г. Уасет, более известный как Фивы. Верхний Египет.
Нефрет безумно устала. От Пер-Рамзеса, где она оставила детей, до южной столицы без малого четыре недели пути. Обратный путь вдвое быстрее, ведь тогда корабль плывет по течению. Бесконечное однообразие Земли Возлюбленной и ее бесконечные же расстояния превратили эту дорогу в форменную муку. Сейчас идет время Перет, время всходов, и весь Египет покрыт ровной зеленью. Водяные колеса, столь частые на севере, южнее Мемфиса совсем не встречались, и это очень удивило Нефрет. Зрелище белоснежных городов и крошечных деревушек, усеявших берега Нила, было совершенно чудесным, но уже на третий день у нее от него сводило скулы. Она и не догадывалась, что Страна Возлюбленная настолько огромна. Она плывет уже целый месяц, а ни конца, ни краю ей не видно. А ведь Уасет — это вовсе не граница. Владения Великого дома простираются до второго порога Нила, а это еще один месяц пути.
— Богиня Нейт! Великая Мать! Неужто добралась я! — простонала бедняжка, когда перед ее глазами раскинулся чудовищно огромный город, который не мог быть ничем иным, кроме как великой столицей Уасет. Городом, где правят боги Мут, Хонсу и Амон. Тут живет ее сестра Ити, что вышла замуж за дворцового писца. Тут живут царские жены, покинувшие нездоровую Дельту вслед за своим супругом. Сюда переехал весь двор, на время превратив Пер-Рамзес из столицы мира в сонный пограничный город, пусть и невероятно большой. Двор оттуда уехал, и торговые обороты тоже понемногу переезжали в новый порт на Западе, Пер-Месу-Нейт. Он куда удобней для морских судов. Теперь им не нужно пробираться через мешанину мелеющих нильских рукавов и каналов. Теперь можно строить чудовищных размеров зерновозы, каких раньше никто не видел. Новый порт принимал абсолютно все.
— Готово, госпожа, — немногословный слуга, которого ей предоставила великая жрица, сделал приглашающий жест, и Нефрет, важно задрав нос, села в приготовленные для нее носилки.
— Мама! — думала Нефрет, мерно покачиваясь в трех локтях от земли. — Мне это снится! Это не со мной происходит! Я сейчас проснусь, и меня погонят палками, как блудную женщину. А потом поставят на площади, остригут волосы и забросают грязью. Мой отец будет опозорен…
Немудрено думать так той, кто всегда смотрел на знать снизу вверх. А теперь она сама знать. Титул Хенерет-несут, Та, что при царе, вознес ее над толпой. Платье из тончайшего льна с мелкой плиссировкой создали специально для нее искуснейшие мастерицы с Царскозятьевой улицы. В нем и впрямь не стыдно показаться даже во дворце. И таких платьев у нее теперь несколько. Ни парик, ни воротник-усех, ценой в небольшое состояние, ни золотые браслеты, ни эти злосчастные платья, ни даже носилки со слугами не стоили ее мужу ни драхмы. Все оплатила Госпожа. И всего-то нужно передать царице подарки от сестер да шепнуть несколько слов, которых не доверить папирусу. Ах да! Голубь взамен того, что прилетел в Энгоми. Она везет еще и голубя. Плевое дело, казалось бы. И если бы не ужасная даль, в которую ей пришлось тащиться, то Нефрет, пожалуй, даже обрадовалась бы таким переменам в своей жизни. Только вот отец, услышав про ее возвышение, и как оно состоялось, почему-то совсем не обрадовался. Он обнял ее на прощание и прошептал на ухо.
— Будь очень осторожна, девочка моя. Ты влезла в игры великих. Не переходи им дорогу, иначе будешь горько плакать над своей несчастной судьбой.
— Как будто у меня выбор был, — невесело сказала сама себе Нефртет, а потом спохватилась. — Да я же не знаю, где дом сестры!
— Не беспокойтесь, госпожа, — склонился старший из слуг. Тот самый, невозмутимый. — Мы знаем, куда идти. Осталось совсем недалеко.
Муж Ити, сестры Нефрет, служил в канцелярии градоначальника и имел свой дом в Фивах. Довольно неплохой дом, как заметила Нефрет, когда ее носилки остановились около потемневшей от времени двери. Носильщик замолотил в нее от всей души, а когда на улицу высунулась голова слуги, заявил.
— Госпожа Нефрет, сестра хозяйки. Вам сообщали.
— Ити! — закричала Нефрет.
— Сестра! — тоненькая женщина в простом парике смотрела на нее, закрыв обеими руками рот. — Глазам своим не верю! Нефрет! Пусть богиня Мут благословит этот день! Да как ты тут оказалась? Тебя ведь украли и увезли в неведомые края! И ты теперь такая… Такая… Откуда у тебя богатство взялось? Ты развелась, наконец, со своим каменщиком и вышла замуж за приличного человека?
— Вот только не начинай, — обняла ее Нефрет. — А то мы опять поругаемся, как тогда, в детстве, и тебе снова щеки расцарапаю.
— Не буду я с тобой ругаться, — грустно усмехнулась Ити, держа сестру за руки и не отрывая от нее глаз. — Да будь ты хоть женой разбойника из пустыни, мне все равно. Когда тебя украли, я каждую ночь плакала. Я прощения просила у Исиды за то, что ругалась с тобой. Тебя не стало, и я только тогда поняла, что ближе тебя у меня и не было никого. Я любые жертвы богам обещала, лишь бы ты вернулась.
— Вот я и вернулась, — снова обняла ее Нефрет.
— Но как ты смогла? — непонимающе посмотрела на нее Ити. — Я не видела маму с тех пор, как вышла замуж. А ты просто взяла и приехала? Мне передали письмо, да я не верила. Думала, это какая-то жестокая шутка. Нельзя просто взять и поехать куда хочешь. Это ведь… это ведь нельзя…
— Как я приехала? — усмехнулась Нефрет. — Да очень просто. Села на корабль и приплыла в Пер-Рамзес. Оставила детей маме, а потом приплыла сюда. Только не говори мне, что это невозможно. Я это и без тебя знаю. И вообще, ты когда-нибудь пригласишь меня в дом? Я ужасно устала. И мы обязательно с тобой поболтаем, моя хорошая. Мне столько нужно тебе всего рассказать…
Количество праздников в этой земле не поддается никакому осмыслению. Лаодике казалось, что они идут без остановки. И это действительно было так. Ее муж большую часть года переезжал из города в город, где непременно имелся какой-то свой бог и посвященные ему ритуалы. Но вот сейчас, в конце времени Перет, он оставался здесь, в Фивах. И все почему? Правильно. Великий день настал. Праздник Долины, когда бесконечные процессии жрецов тянутся из храма в храм. Они снова тащат на своих плечах священные ладьи со статуями великой троицы: Амона, его жены Мут и их сына Хонсу. Царская семья шествует из одного поминального храма в другой, отдавая дань памяти каждому из великих фараонов прошлого, а простой народ брал хлеб, пиво и брагу из фиников, и шел на могилы предков. Там крестьяне и горожане, что попроще, пили, гуляли и радовались, подкармливая заодно Ка усопшего и лаская его Ба добрыми воспоминаниями.
На сегодня празднества закончились, и Лаодика, которая хоть немного отвлеклась от тягучей скуки дворцовой жизни, рассеянно слушала игру на флейте, которой ее развлекала дочь знатнейшего жреца Амона. Заунывные звуки нагоняли на царицу невыносимую зевоту, но она держалась, как могла. Скоро ужин, а за ним — вечерние посиделки с царицами и непременные карты. Надо просто подождать.
— Пусть живет Хатхор, госпожа двух земель, — в ее покои вошел управляющий дворцом. — Некая дама по имени Нефрет утверждает, что царственная даровала ей титул Хенерет-несут, и просит принять ее.
— Зови ее, — оживилась Лаодика, раздраженно взмахнув рукой. Флейтистка, униженно склонившись, попятилась задом и шла так, пока не скрылась за дверью.
— Ого! — восхитилась царица, оборвав поток славословий, которые приготовила для нее Нефрет. — Вот это ты нарядилась!
— Должна соответствовать милости моей госпожи, — порозовела Нефрет. — Что, плохо? Да?
— Да нет, отличное платье, — одобрительно кивнула Лаодика. — И до чего воротник усех у тебя роскошный! Вот управляющий удивился-то. Он ведь тебя не знает. Ну, давай, рассказывай! Все сплетни, что скопились за год. И, смотри, ничего не пропусти!
Через полчаса, когда поток историй с блудными женами, не дождавшихся мужей-кентархов из дальнего плавания, иссяк, Лаодика встала и поманила Нефрет за собой.
— Пойдем, прогуляемся, — сказала она, оглядев служанок, столбами стоявших вдоль стен. — Ты теперь знатная дама, тебе дозволено сопровождать мою особу.
— Красиво как! — восхитилась Нефрет, когда они вышли из царских покоев прямо в сад, окружавший дворец.
— Это Шед, священное озеро, — Лаодика показала на Т-образный пруд, где плавало множество уток. — Он символизирует первозданные воды Нун, из которых вышло все живое. На его берегах мы проводим омовения и молитвы. — Тут она фыркнула не удержавшись. — А когда не проводим, то в нем выращивают рыбу и уток для царского стола.
Нефрет пожирала взглядом высаженные с идеальной точностью деревья, уходящие вдаль прямыми линиями. Акации, сикоморы, пальмы и даже какие-то неведомые растения, привезенные из страны Пунт. Множество маков и лотосов, васильков и ирисов радовали глаз яркими пятнами цветов. Тут и там стояли беседки, увитые виноградом, своими листьями укрывающим цариц от палящего солнца. В одну из них и вошла Лаодика, а за ней и Нефрет, следующая в шаге позади.
— Отстали, — с облегчением выдохнула Лаодика, увидев в отдалении свою свиту. — Следят за мной, змеюки. Ну, слушай! В Пер-Рамзесе Серапис набирает силу, но строить его храмы я больше не могу. Сын Ра запретил.
— Государь просил передать на этот случай, чтобы строили храмы Нейт, — выдохнула Нефрет. — Ее жрецы — ваши верные друзья, госпожа.
— Ага, — задумалась Лаодика. — Поняла. Слушай дальше. Среди жрецов Амона паника. Они проиграли северную столицу и теперь свирепствуют в других городах. Уже готовы тех, кто верит в Сераписа, объявить отступниками и грозят им самыми страшными карами. Имя Рамсеснахта больше не звучит нигде. Он притаился. Этот жрец опозорился перед самим фараоном, когда ближайшего к нему человека убило молнией. Он пока просто не знает, что делать. Но будь уверена, он что-нибудь придумает. Он хитрая сволочь. Через Фивы ходят караваны из Энгоми в Нубию. Мне докладывают, что у купцов появились какие-то дела со слугами Амона. Но что за дела, я не знаю. Пусть Кассандра проверит.
— Да, госпожа, все в точности передам, — продолжила Нефрет. — Государь попросил госпожу узнать, не отдаст ли сын Ра свою дочь от царицы Тити замуж за наследника Ила.
— Пойдем-ка еще погуляем, — задумалась царица. — А то эти гусыни сейчас подойдут и развесят уши. Дочь Тити, значит… Я сначала с ней самой поговорю. Они все трое так меня презирают, что даже немного любят. Они воюют только между собой, а меня в расчет не берут. Мой сын десятый в очереди на трон, я для них не опасна. Исида — великая царская супруга, но зато Тити — родная сестра своего мужа. Ее власть велика, и пока что она Исиду переигрывает.Все может получиться, если забросаю эту гадюку подарками.
— Еще государь просил передать, что готов выделить дополнительные средства для закупки зерна, — сказала Нефрет. — Если госпоже будет нужно сделать… дорогостоящие подарки некоторым вельможам или жрецам, она получит необходимые средства в золоте, серебре или тканях. Есть ароматные смолы, железо и медь. Никаких ограничений. Если понадобится, государь даст даже олово в слитках.
— Зачем ему это? — вскинула брови Лаодика. — В ваших землях неурожай?
— Нет, госпожа, — ответила Нефрет, — напротив. Очень много зерна везут с Сицилии и из Италии. И оно дешево.
— Вот даже как? — удивилась Лаодика. — Но ведь голода пока нет, и когда он будет, никто не знает. Он делает большие запасы. Но зачем их делать именно сейчас? Он ждет большую войну?
— Я и сама не знаю, — развела руками Нефрет. — Я всего лишь посланник, госпожа. Но он велел сказать, что это очень важно. И последнее. Его царственность передал еще одно сообщение. Про обещание, что давал вам когда-то. Сообщение странное, госпожа. В нем всего одно слово.
— Ну! — с жадным нетерпением посмотрела на нее Лаодика. — Говори! Да, говори же скорее! Что он передал?
— Красная, — чувствуя себя полной дурой, ответила Нефрет. Она ничего не могла понять.
— Вот, значит, как… — задумчиво пробормотала Лаодика, отвернувшись от Нефрет и рассеянно глядя куда-то вдаль. — Не белая, красная. Что же, это ожидаемо. Матушка была права. Пойдем-ка, Нефрет, в мои покои. Хочется в Козла перекинуться. С этими надутыми гордячками нормально не поиграешь, а я так по этой игре соскучилась.
— Как прикажет госпожа, — Нефрет склонила голову и покорно пошла за ней. В ее голове отчаянно билась мысль, которую она никак не могла поймать. Она словно дразнила ее, то давая себя схватить, то снова убегала, смеясь над глупой бабой.
— Белая… Красная… Белая… Красная… — одними губами шептала Нефрет, почти бездумно бросая карту за картой.
И тут, когда догадка пронзила ее, словно молния, она едва не вскрикнула от ужаса. Она поняла, от чего предостерегал ее многоопытный отец. Она все-таки влезла с головой в игры великих. Есть только одна вещь в Стране Возлюбленной, где сочетаются красный и белый цвет. И эта вещь называется па-схемти, двойная корона, венчающая голову сыновей Ра. Господин Моря только что ее устами пообещал своему племяннику Нижнее царство. И по какой-то непонятной причине мнения законного владельца этого самого царства он спрашивать не собирался.
— Четверых вам, гусыни! — завизжала счастливая Лаодика.
— Да, госпожа, — бездумно ответила Нефрет. — Как прикажет госпожа…
Ей уже было все равно.