Пособие по выживанию для оборотней

Глава 7. Доктор Герман

Прошла неделя, как Туомас поселился в «нехорошей квартире» в самом центре Петербурга, но его продолжали мучать три вопроса.

Yksi: что написано в письме Анфисы?

Kaksi: что значит «ведьма»? Как в «Ведьме из Блэр» или как в «Зачарованных»? Взмах рукой — и все враги повержены, или заварить четыре травки и потом весь день бегать в туалет?

Kolme: главный вопрос — что же делать дальше? Остаться в городе и поискать других знакомых Найджела? Купить билет на «Аллегро» и вернуться прямо в объятия родной Poliisi? Бежать дальше, в дремучие леса Зауралья?

К Майе за это время никто не приходил — с каждым днем девушка мрачнела, но на все вопросы Туомаса лишь пожимала плечами. Гордячка, не хочет чужого сочувствия, решил Туомас и проникся к хозяйке квартиры невольным уважением. С Пименом установилось негласное перемирие: пушистый тиран не совал усов и лап в его комнату, а в ответ Туомас не пытался его погладить и даже уступал дорогу в узком коридоре, подозревая, с каким трудом фамильяр терпит волчий дух на своей территории.

Отложив на время первые два вопроса, Туомас пытался сосредоточиться на главном. Став обладателем местной симки и с помощью Майи разобравшись в тарифах на международные звонки, он так и не собрался с духом, чтобы позвонить сестре. На сообщение или письмо сил тоже не хватало. Заряженный ноутбук валялся в изножье матрасокровати — Туомас открывал его поутру, насытившись превосходным кофе прямо из турки, листал знакомые сайты с работой для копирайтеров и через час закрывал их до следующего утра, вместо поисков слоняясь по историческому центру и заглядывая из любопытства в витрины магазинов.

В нем не осталось ни малейшей искры вдохновения — при мысли о копирайтинге становилось тошно и пусто, а другой работы он и не знал. В бумажнике Туомаса лежал календарик-рекламка с плюшевым мишкой и охапкой воздушных шаров — Туомас получил его около метро «Чернышевская» и теперь каждый вечер, перед тем как уснуть, старательно зачеркивал дни, оставшиеся до полнолуния.

Куда деваться через две недели, когда волк внутри захватит его тело и разум? Каждый новый крестик приближал кошмар превращения, и каждую ночь бессилие и злость охватывали его с новой силой. Закусив край одеяла, Туомас беззвучно выл, глядя на начертанные лунным светом витражные блики. Пару раз он вспомнил про медитацию и осознанный сон, но куда чаще проваливался в кошмары с нескончаемым бегством через поля и леса.

— Мне нужна работа. — Туомас хмуро смотрел на остатки мясного пирога и омлет, которые Майя предложила на завтрак.

— А что ты умеешь? — стоя у раковины, ведьма рассеянно заплетала в тугую косу взлохмаченные каштановые волосы. — Кем ты был дома?

Дома… Туомас тосковал по Финляндии сильнее, чем хотел признаваться. В Петербурге жило так много людей, что, даже гуляя по утрам, он редко находил уединение — но толпа не приносила чувства общности. Прошлое, в котором он был человеком, осталось в Финляндии, а настоящее вместе с оборотничеством перекочевало сюда, в Россию.

— Писал тексты. На финском и немного на английском.

— Книги? — она удивленно вскинула глаза.

— Нет. Реклама, объявления, статьи.

Майя задумалась. Закатав рукава блузы по локоть, она включила воду и теперь полоскала в большой миске неаппетитного вида коренья, ловко отрезая ножом пожухлые стебли с остроконечными голубоватыми листьями.

— Статьи на финском не слишком популярны в этом сезоне. — Шутка вышла мрачной, так что Туомас решил не улыбаться. — Надо спросить доктора Германа. Через него столько людей проходит, наверняка найдется что-нибудь подходящее.

Туомас не сразу понял, что уже слышал это имя — о нем говорили те самые гости, которых он застал на лестнице неделю назад.

— Настоящий доктор? — на всякий случай уточнил он.

— Да уж не игрушечный, — усмехнулась Майя. — Поедем прямо сейчас. Вечером он будет ворчать, что его отвлекают от науки.

Так Туомас впервые спустился в питерское метро.

За прошедшую неделю он ни разу не отходил далеко от своей витражной берлоги — составив это выражение, Туомас уже не хотел называть комнату иначе. Наведывался с Майей в ближайший продуктовый магазин, пробовал выпечку в кофейне через две улицы, каждое утро доходил до набережной Фонтанки и подолгу смотрел на воду, лениво плещущуюся о гранитные берега.

Он старался не думать о том, как велик Петербург на самом деле — и что для любого из пяти миллионов его жителей встреча с Туомасом в ночи Луны грозила неминуемой гибелью.

Майя купила ему жетон — металлический кругляш для разового проезда — и намекнула, что ему стоит завести проездной, который называется «Подорожник», а еще скачать приложение, где можно рассчитать время в пути между любыми станциями. На «Чернышевской» толпа буквально занесла их в двери и выплюнула с эскалатора уже на станции. Оглушенный и немного помятый, Туомас растерянно озирался по сторонам, приходя в себя после невозможно длинного спуска под землю, четыре минуты, с ума сойти… пока Майя за локоть не потащила его к нужному краю платформы. Из тоннеля с грохотом вырвался поезд, в который их опять безжалостно утрамбовали, все четыре станции до пересадки он не мог пошевелить даже пальцем, а уши заложило от непрерывного стука колес. Русские оказались в среднем ниже ростом, так что Туомас беспомощно крутил головой, будто флюгером, и старался дышать через рот от обилия запахов. На него не обращали особого внимания, но Туомас понимал — иностранца в нем определяли сразу и безошибочно.

— Что не так? — спросил он во время пересадки, с трудом перекрикивая шум удаляющегося состава.

— «Не так»?

— Почему они знают, что я не местный?

Майя рассмеялась и крепче схватила его за рукав, чтобы не потеряться в толпе, штурмовавшей крутую лестницу.

— Ты постоянно вертишь головой, так, словно вокруг есть что-то любопытное, — пояснила она, когда они снова оказались в вагоне. — Обрати внимание, все сидят с читалками или спят. Или тупят в телефоне. Никому не интересны другие люди.

Оглянувшись, Туомас не мог не признать ее правоту. Чувствуя себя чем-то средним между фаршем после мясорубки и бетоном после мешалки, он испытал невероятное облегчение, когда они наконец оказались на нужной станции.

— У вас всегда… — задыхаясь, он бегом вывалился из вестибюля на залитую солнцем улицу.

— …так много народу? Нет, только по будням утром и вечером. — Майя, казалось, не заметила давки.

— Нет, так громко.

Понадобилось несколько минут, чтобы зловещие чары подземки развеялись окончательно и голова перестала идти кругом от едкой смеси бесчисленных запахов. За это время Майя перевела его через дорогу, трамвайные пути и ряды ларьков, держа под локоть, словно инвалида. Солнце светило прямо в лицо, хотя в воздухе уже ощущалась осень; наконец Туомас глубоко вдохнул и замедлил шаг. Они едва успели перейти широченный проспект за время, отведенное для зеленого сигнала.

— Пришел в себя? — Майя кивнула на здание через дорогу, напоминавшее птицу с двумя крыльями, обнимавшую горизонт от края до края. — Когда-нибудь бывал в больнице? Не как пациент?

— У меня сестра — медицинский работник, — ответил Туомас, втайне надеясь, что хоть в чем-то ему удастся избежать потрясений.

К центральному входу вела непомерно длинная каменная лестница, и, перешагнув порог, он понял, как сильно заблуждался. И дело не в том, что больницы в России мало походили на финские, — он сам изменился настолько, что прежний опыт полагалось отправить в утиль.

Еще до турникета с погруженным в кроссворд охранником его накрыл запах болезни — совсем не тот, который он помнил по детским визитам в госпиталь Турку. Тогда его встречали чистота, улыбки персонала, пациенты в мятных пижамах и неизменный горячий чай с конфетами в ординаторской. Сейчас же Туомас впервые ощутил вполне конкретный, незнакомый прежде запах — запах смерти. Он поморщился, справляясь с эмоциями… мечтая о том, чтобы прямо сейчас кто-нибудь протянул спасительный фильтр или маску. Он не боялся болезней как таковых, вида крови или швов, но прямое столкновение со смертью… Он будто стоял на пороге битвы, которую нельзя выиграть.

— Ты в порядке? — Майя озабоченно повернулась к нему.

— Нормально. — Он плотнее запахнул куртку под пристальным взглядом охранника и попытался вдыхать ртом, но это не помогло.

Миновав закрытый с лета гардероб, они поднялись в узеньком, медленном лифте на третий этаж. Никаких табличек внутри не было, Туомас только в холле отыскал указатели — чтение медицинских терминов давалось ему с трудом.

— Вторая хирургия, — перевела для него Майя. — Герман Николаевич еще в реанимации и в приемном покое подрабатывает, когда у них рук не хватает, но чаще всего сидит здесь. Идем.

Казалось, она торопилась поскорее увести его туда, где вездесущий запах не будет их преследовать, но Туомас сомневался, что это возможно. Ему пришла отчаянная мысль, что забыть эту вонь уже не удастся.

Из унылого холла с двумя огромными фикусами и продавленными диванами они попали в коридор, где воздух пропах дезинфектантами и лекарствами, но даже это не могло приглушить ощущения вездесущего отчаяния. Иногда мимо проходили пациенты, и каждый раз Туомасу хотелось отвернуться — в старых, засаленных халатах они были словно тени, одной ногой ступившие за грань мира. В руках живые скелеты держали чашки, где болтались пакетики чая или просто вода.

— Все, что тебе кажется, — не кажется, — шепнула Майя, и в ее глазах Туомас не увидел и следа прежней улыбки. — Мне больно, но я все равно прихожу, чтобы никогда не забывать, что может быть намного, намного хуже.

Он побоялся уточнить, что же она имела в виду.

На двери, в которую Майя аккуратно постучала, висела бронзовая табличка «Заведующий отделением — доктор медицинских наук Грюмов Герман Николаевич».

— Доктор Герман? Можно? — Майя осторожно просунула внутрь голову, потом приоткрыла дверь и поманила Туомаса за собой.

Туомас поначалу растерялся: кабинет казался огромным, но большую часть занимали шкафы и тумбочки, заставленные книгами, анатомическими пособиями и муляжами. Они громоздились так, что лавина казалась неизбежной, но каким-то чудом хрупкие конструкции держались на своих местах. У левой стены, рядом с окном, стоял большой стол — старый, но еще вполне крепкий; перед ним полукругом собрались обитые потертым кожзамом стулья. Мужчина за столом с невероятной скоростью строчил что-то в большом журнале, и Майя на цыпочках провела Туомаса ближе, делая знак не прерывать работу.

— И что в итоге у тебя получилось? — Вместо приветствия доктор Герман звучно захлопнул журнал, поднял глаза и забарабанил по столу пальцами. — Там же перенесенный гнойный отит в анамнезе, бабочка. Причем его привезли, когда уже лопнуло все, прости господи.

Туомас непонимающе моргнул, но Майя усадила его рядом с собой на стул и как ни в чем не бывало подхватила разговор:

— Я им разложила стандартный крест и дала пару мазей. Слышать на второе ухо он уже не будет, но с первым еще не все потеряно. Благодаря вашему искусству.

— Да какое там искусство — зашить, что лопнуло… — доктор Герман только отмахнулся. — Вот мозги бы научиться пришивать дополнительные — это было бы да, великое открытие и спасение всего рода человеческого. А это кто у нас будет? Твое неудобное обстоятельство?

Во фразе про мозги Туомасу послышался сарказм, но он сидел молча в ожидании, пока его представят. Майя густо покраснела. Герман строго смотрел на нее поверх узких очков с толстыми линзами. Выглядел доктор лет на пятьдесят: короткая седая бородка, залысины на полголовы, мозолистые руки в морщинах и пигментных пятнах. Из кармана наброшенного на плечи халата торчали пара карандашей и початый блистер таблеток.

— Это Том. Он из Финляндии, приехал неделю назад и пока… решил задержаться. Посмотреть город. Но он хотел бы устроиться на работу, и я подумала… — Она беспомощно оглянулась на Туомаса, словно не желая выдавать своих мыслей и позволяя ему говорить за себя самому.

— Ага, — оборвал ее доктор Герман. — Без образования. Без разрешения на работу. Без санитарной книжки. По туристической визе. В больницу. Ты, бабочка, сама часом мозгами с клиентами не делишься?

Майя шмыгнула носом и ничего не ответила.

— А русский ты знаешь, рыжий-конопатый?

Туомас не понял, насколько сильно его оскорбили, поэтому просто кивнул.

— В армии служил? Ага, это хорошо. Правда, у вас там армия — смех один. А чем занимался по жизни?

— Копирайтингом.

— Чем? — доктор Герман скривился так, словно Туомас признался в наркоторговле. — Копи кем?

— Он тексты писал, доктор Герман. На заказ.

Доктор задумчиво почесал подбородок.

— Бумагомарателей у нас хватает, спасибо большое.

Кто такой этот бумаго… Туомас перевел только половину слова, но почел за благо не уточнять.

— А санитары? Вы же сами говорили, что вечно нехватка… — заступилась за Туомаса Майя.

Герман Николаевич хмыкнул в голос:

— Ты его без куртенки-то видела, бабочка? Кожа да кости, куда ему…Эй, что ты творишь, оглашенный?!

За два года учебы Туомас выучил немного крылатых выражений на русском, и среди них как раз «кожу и кости», — поэтому просто встал и одним движением приподнял стол вместе с компьютером, папками и ящиками до уровня плеч доктора Германа. Потом так же плавно опустил и смерил язвительного заведующего торжествующим взглядом.

Доктор Герман в свою очередь долго смотрел на него молча, и тут до Туомаса дошло, что его поступок либо глупый, либо очень глупый, либо очень опасный.

— Вот, значит, как, бабочка. Да ты не бабочка, а прям птица счастья завтрашнего дня, — напел он неизвестную Туомасу песню. — Ладно, с кадровичкой я улажу. На мое отделение и под мою ответственность возьмет — но не приведи господь тебе сплоховать, парень. Выкинет нас обоих и не поморщится. Страшная женщина.

Майя почему-то засмеялась.

— Как насчет крови? — доктор Герман вернулся к деловому тону. — Обмороки, душевные страдания?

Туомас отрицательно мотнул головой.

— Хорошо. Запахи всякие: моча, экскременты, пролежни?

На этом месте Туомас запнулся, но вопросы Германа напоминали вызов.

— Ничего такого, что нельзя пережить, — удачно подвернулась заученная конструкция.

— Красота! — Доктор хлопнул в ладоши. — Зарплата грошовая, скоро сам убедишься. Смены — сутки через двое. Готов?

Туомас, словно школьник, поднял руку.

— Да?

— Мне нужно три ночи подряд свободными. Один раз в месяц.

Доктор Герман и Майя обменялись взглядами, но девушка только пожала плечами.

— Нет проблем.

Они обменялись рукопожатием. Рука у Германа Николаевича была холодной, но сильной.

На следующий день Туомас приступил к обязанностям санитара во втором хирургическом отделении. Ему выдали застиранный халат самого большого размера, предупредив, чтобы берег, — новый он получит только на следующую смену, — никакого бейджа интуристу-нелегалу не полагалось, а единственным орудием труда оставались собственные руки и ноги.

Герман Николаевич встретил Туомаса в коридоре — новоиспеченный санитар растерянно озирался, жалея о затеянной авантюре.

— Готов? Пойдем, сдам тебя нашей матери Терезе. И помни — поменьше говори, побольше делай. Если не знаешь, что делать, — просто кивай и помалкивай.

Туомас вздрогнул, подозревая в аналогии какой-то подвох, и в некотором роде оказался прав.

Герман Николаевич проплыл по отделению до сестринского поста, кивками отвечая на приветствия пациентов, и бесцеремонно хлопнул по плечу высокую светловолосую женщину, занятую пузырьками с таблетками.

— Полина, принимай свежую жертву!

Та обернулась, недобро стрельнула в доктора карими глазами и не спеша перевела взгляд на Туомаса. Минимум косметики, стянутые в тугой пучок волосы и хрустящий белоснежный халат, который с трудом обтягивал высокую грудь. Туомас мысленно дал ей лет сорок, но свои выводы решил не озвучивать и уставился на запертый шкаф с лекарствами за спиной медсестры.

— Так-так, и кто это у нас? — протянула женщина глубоким, хорошо поставленным контральто. — Неужто санитара нашел?

— Еще какого! Для тебя, душа моя, только самое лучшее, заграничное! По-нашему разумеет хорошо, но не болтлив — что в нашем деле только плюс. Не смотри, что на вид хлипкий, — поднимет нас обоих и не надорвется. Том, это Полина Михайловна, старшая сестра, после меня царица и повелительница всея отделения. Полина, Том в твоем распоряжении.

— Опять втихую оформил? Ох, гляди, как начнут всех и вся через компьютеры оформлять — тут твоим игрищам и конец.

Герман Николаевич только пожал плечами и отбыл. От старшей медсестры разило дешевыми духами и фуросемидом.

— Вот список, — Полина вытащила из-за стойки смятый листок и быстро проставила рядом с фамилиями цифры.

Подумала еще секунду и переписала фамилии печатными буквами. Туомасу тут же захотелось ее обнять, но он благоразумно сдержался.

— Это — номер палаты, это — куда нужно их доставить. И чтобы все успел до двенадцати, понял?

— До полудня? — уточнил Туомас, подсчитывая количество пациентов.

Всего выходило с десяток.

— Да. Коляски вон там, некоторые будут рваться идти сами — чтоб такого я не видела! Как развезешь, можешь начинать собирать обратно в том же порядке. Все ясно?

Она окинула его оценивающим, немного хищным взглядом, и Туомас поежился. Он торопливо кивнул и ринулся в первую по списку палату, пока сестра не придумала чего-нибудь еще.

— По… По-ры-вай-ло! — он не сразу выговорил фамилию, с тоской оглядывая шестиместную палату.

Здесь лежали одни старухи, и, когда Туомас подкатил кресло к дальней кровати у окна, кто-то внезапно схватил его сзади за халат.

— Милок, а мне МРТ когда будут делать?

Туомас растерялся, не сразу сообразив, что МРТ и на английском звучало точно так же. Он повернулся к старушке, быстро пробежал глазами список, но больше никого из палаты там не было.

— Я не знаю… — растерянно начал он, глядя в слезящиеся глаза. — Вам не назначено.

Женщина едва доставала ему до плеча и стояла с большим трудом, одновременно держась за подоконник и опираясь на палку.

— Так мне давно уж назначено, милок. Все жду, жду — а не зовут. Доктору я жаловалась, он все рукой машет — не время да не время. Я так и помру ведь. Маркова моя фамилия, милок.

Туомас покраснел, хотя отлично понимал, что его вины в бюрократической накладке уж точно нет. Он свободно гулял по больницам с четырнадцати лет — ночевал в сестринских, болтал с пациентами на прогулках, просиживал по часу с книжкой в столовой, — но никогда не вдавался в детали лечебного процесса. О таких вещах сестра не рассказывала, и он вырос в полной уверенности, что лекарств хватает на всех, а процедуры выполняются сразу же, как врач их назначил.

Часть этой картины мира только что пошатнулась.

Старуха беспомощно моргала, запрокинув голову, чтобы смотреть Туомасу в глаза. На мгновение он представил на ее месте мать, которой пришлось бы вот так умолять незнакомца помочь с назначенной процедурой.

Он стиснул зубы:

— Я сейчас все выясню.

Кабинет Германа Николаевича оказался заперт. Туомас несколько раз подергал за ручку, но безрезультатно. Пришлось остановить первую же встреченную медсестру:

— МРТ? — составить более сложное предложение он оказался не способен. — Пожалуйста?

Та выпучила на него глаза, но ответила:

— На лифте до подвала и налево. С моргом не перепутай.

Туомас метнулся к лифтам, в яростном нетерпении нажал на все кнопки вызова. Утром он с трудом и одного дождался, поэтому сейчас, плюнув, отыскал лестницу и сбежал вниз, проследив за тем, чтобы повернуть налево, как и сказала медсестра.

Несмотря на теплый сентябрь и трубы отопления, в подвале царил холод, и запахи выживали с трудом. Туомас полагал, что второе хирургическое подготовило его ко всем ужасам, но ошибся. Здесь тоже были кабинеты, перед некоторыми люди лежали прямо на каталках, от стен тянуло плесенью, а каждый шаг по голому каменному полу отдавался тревожным эхом.

Кабинет с надписью «МРТ» Туомас нашел быстро — и, по примеру Майи, постучав, дернул дверь на себя.

— Я же сказал… — донесся раздраженный голос, но тут говоривший заметил белый халат и осекся. — Дверь закрывай. С какого отделения? Чего надо?

Туомас и без его указки собирался закрыть дверь.

— Второе хирургическое. — Его акцент внезапно заставил врача подобраться. — Маркова. Почему не делаете МРТ?

Рентгенолог — Туомас точно не знал, как называется специалист, работающий на томографе, — отставил чашку с кофе и несколько раз моргнул. В отличие от Германа Николаевича, в его облике не было ни намека на солидность — он сидел, развалившись на стуле, а чайник стоял прямо на кипе бумаг, подозрительно похожих на карты пациентов.

— Послал тебя кто? — Врач зашелестел бумагами. — Маркова? А, старая карга с хирургии. Ты что же, вчера на свет родился? Не знаешь, сколько стоит эта байда?

Он махнул рукой в сторону соседней комнаты, где за прозрачным стеклом стоял сам томограф.

— А сколько стоит один сеанс, слышал? Десять косарей по текущему прайсу. Вот принесет твоя Маркова деньги, накопит с пенсии — и сразу все ей сделают, по высшему разряду. А пока страховая не готова такое возмещать, у нас же пенсионеры налоги не платят — такие дела.

Туомас понял не все. К примеру, он понятия не имел, кто такие «косари» и что за фирма «Байда» производит томографы, но смысл уловил.

— Она уже лежит в больнице! Вы обязаны сделать ей обследование. От этого зависит лечение.

Рентгенолог зацокал языком:

— Малахольный, что ли? Какое ей лечение, бабке скоро восемьдесят. МРТ тебе не живая вода, ей уже на тот свет давно пора.

— Может, сами вместо нее на тот свет сходите? — не выдержал Туомас. — Не ваше дело, сколько ей лет. Сидите тут, кофе пьете. А она вас ждет, спрашивает каждый день.

Небольшое преувеличение вряд ли могло повредить.

— Катись-ка ты отсюда, рыжий, — беззлобно отмахнулся врач. — Не твоего ума дело. С каких это пор санитары лечащими врачами заделались?

— И не подумаю. — Туомас присел на край соседнего стола, заваленного скомканными использованными салфетками. — Для вас это полчаса времени, а для нее, может быть, годы жизни. Что вам стоит?

Некоторое время, казалось, рентгенолог обдумывал его вопрос, потом взял телефонную трубку и набрал короткий номер.

— Герман Николаевич? Спуститесь, заберите вашего интуриста, пока я не пошел пить кофе в отдел кадров.

В лифте доктор Герман не проронил ни слова, но стоило им зайти в кабинет, как разразился отборной бранью:

— Я тебя кому отдал под начало? Тебе самому, что ли? Нет, Полине. Тебе дали список, кого куда везти? Ты вообще понимаешь, что, пока ты пререкался с идиотом Данилой, они все лежали и ждали, пока их кто-нибудь, черт побери, отвезет на процедуры? — Герман Николаевич сердито выдохнул и остановился у окна. — Ну что тебя, дурака, вообще туда понесло?

— Он сказал, что, пока она не заплатит, МРТ не будет. Почему вы…

— Смотри сюда — первый и последний раз.

Повернувшись к стене, доктор приподнял листок с сентябрем на календаре и ткнул в пятое октября, густо обведенное красным маркером.

— Это — дата совещания у главврача. Теперь смотри сюда, — он достал из ящика полупрозрачную папку, в которой лежало несколько исписанных листков бумаги. — Это — все пациенты, которым Данила должен был провести МРТ за два месяца. Везде отказ. Знаешь, сколько стоит обслуживание этой дуры? А я знаю, у меня бумажка из бухгалтерии приколота. И сколько в кассу его пациенты в день платят — у меня тоже есть, сколько за них страховая отчисляет. Всё тут. Остальное время машина стоит, можно в ней капусту просвечивать. Ясно?

Туомасу понадобилось время, чтобы переварить услышанное.

— Вы собираетесь на него жаловаться?

— Не жаловаться, дурачок, — Герман Николаевич окончательно оттаял. — Я собираюсь отдать всю эту ценную информацию главному врачу — и пускай сам выводы делает. Что мы, ябеды какие-нибудь? Получит твоя Маркова МРТ, если ты больше шагу не ступишь в тот кабинет без моего разрешения! Усек?

— Что?

— Понял?

Туомас кивнул, осознав главное — из-за его демарша пожилая женщина не останется без необходимой процедуры, а наехать на ленивого Данилу Герман Николаевич и сам не прочь, но сделает это руками начальства.

— Вот и ладушки. Теперь давай график согласуем — тебе там вроде какие-то ночи были нужны, я уже забыл. У меня тут две недели будет дежурство в реанимации, ночью — самая горячая пора. Какие даты? Или все равно?

Туомас внимательно посмотрел на календарь и сверился с телефоном, куда записал все полнолуния до конца года.

— Тридцатое, первое и второе.

— Без ножа режешь, — проворчал Герман. — А хоть одну из них не получится?

Туомас сглотнул — он понимал нужду доктора, людей действительно не хватало: в отделе кадров были рады его принять безо всяких документов уже потому, что санитаров в больнице едва ли набирался с десяток на все отделения.

— Мне очень жаль, — твердо ответил он.

— Ну ладно. Выйдешь тогда в дневную — все три дня подряд. Жду прямо с утра. Уговор? — Герман Николаевич даже не поднял головы, чтобы убедиться в его согласии.

Спустя неделю Туомас впервые почувствовал себя в больнице своим.

Старшая сестра регулярно припоминала историю с бабой Дуней — той самой Марковой, из-за которой Туомас поссорился с заведующим кабинетом МРТ. Но сарафанное радио — ему объяснили этот термин на второй же день — превратило досадный эпизод в настоящий крестовый поход «интуриста», как его прозвали с подачи доктора Германа, против бюрократии и системы. Баба Дуня, с которой доктор провел отдельную беседу, не упускала случая сунуть любимому санитару яблоко или печенье, отчего Туомас густо краснел и спешил избавиться от «сувенира» в соседней палате.

Смены длились сутки, но физически выматывали не так сильно, как постоянно окружавшее человеческое страдание. Одна только мысль о том, что никто из этих стариков не согласился бы поменяться с ним местами, придавала Туомасу сил возвращаться на работу. К больничным запахам обоняние адаптировалось не без труда. Несколько раз за смену Туомас специально нюхал что-нибудь резкое — формалин или нашатырь. Он быстро выучил медперсонал на своем этаже; количество сотрудников приводило его в ужас: в Финляндии днем в отделении находилось до восьми сестер сразу. Рук отчаянно не хватало, и даже практиканты из медицинских колледжей, растерянные и напуганные пятнадцатилетние девочки, тут же привлекались Полиной к любым процедурам — от уколов до клизм.

Туомас держался со всеми вежливо, но старался не вступать в беседы, что давалось ему нелегко. Русские обожали сплетни — а в больнице, похоже, это было одним из немногих развлечений, доступных и персоналу, и пациентам. Не проходило и дня без обсуждений чьих-то родственников, увольнений, премий (всегда незаслуженных), зарплаты (всегда низкой) и дополнительных рабочих часов, которые тоже, если верить разговорам, оплачивались не всем и не всегда. Отоспавшись после смены, Туомас лежал на матрасе в своей витражной берлоге и пытался вспомнить, есть ли что-то похожее в финских больницах. Или он в силу возраста не обращал внимания?..

Пока он понял одно: работа затягивала, а человеческие эмоции — такие же простые и пронзительные, как боль, — привязывали с каждым днем все сильнее. В больнице Туомас чувствовал себя нужным, а значит — живым: пациенты не смущались, видя, с какой легкостью он таскает каталки и поднимает любого, чтобы переложить на кровать, а благодарили так искренне, что наворачивались слезы. При мысли о том, что все это придется бросить и уехать в безлюдную глушь, внутренности скручивало от фантомной, но как будто реальной рези. Каждый раз по дороге со смены, прикорнув в углу вагона метро, — волчий слух приучился игнорировать грохот поездов — Туомас пытался ампутировать свои потребности: в людях, в биении живых сердец рядом, в тепле и содружестве («они мне никто и быстро забудут»), но спустя два дня вылетал из больничного лифта, спеша к началу рабочего дня.

Ближе к полнолунию он замкнулся сильнее обычного и обходил посетителей и даже пациентов по широкой дуге. Иногда его пытался растормошить Герман Николаевич, но с началом дежурства в приемном покое заведующий почти не появлялся в отделении.

Не ожидая увидеть начальника на месте и сейчас, Туомас немало удивился, заметив, как из кабинета заведующего бочком, буквально пятясь, выползает какой-то невысокий тип — или, скорее, «типчик», по любимому выражению старшей медсестры. Типчик выглядел несуразно: потертая кожаная куртка на два размера больше поверх теплого, не по погоде, свитера, мешковатые джинсы, старые, потерявшие намек на изначальный цвет кроссовки и растрепанные, жидковатые волосы, торчавшие во все стороны.

Туомас подошел ближе и застыл на месте, ошарашенный. В то же мгновение типчик подпрыгнул, развернулся на пятках и уставился на Туомаса, позабыв о распахнутой настежь двери в кабинет Германа Николаевича. Они смотрели друг на друга с минуту, прежде чем доктор выглянул из кабинета и оценил обстановку:

— Том? Зайдешь на минуту?

Туомас не успел среагировать — странный тип вздрогнул снова, что-то пробормотал себе под нос и заторопился к лифтам. На Туомаса он больше не смотрел и протиснулся в лифт, как только двери стали открываться.

— Кто… — дар речи вернулся к Туомасу уже в кабинете, но он тут же сообразил, что на подобный вопрос Герман Николаевич вряд ли ответит, поэтому осекся и по привычке сел на один из дешевых стульев напротив стола.

Невзрачный тип оказался оборотнем — и поспешил сбежать, потому что тоже учуял в Туомасе своего. В Петербурге жили другие оборотни. Очевидная, казалось бы, мысль повергла Туомаса в шок, но тут у доктора Германа зазвонил мобильный телефон.

— Да? Слушаю тебя… Нет, с чего ты взяла? Нет, показалось… Хорошо, не показалось. Нет, не собираюсь. Вот прямо сейчас нужен, поэтому нет.

Туомас не слышал, что говорил собеседник по ту сторону, но внезапно у него появилось стойкое подозрение, что звонок связан с типчиком и их встречей. Неужели это он звонил, едва покинув больницу? Или успел рассказать о Туомасе кому-то еще?

— Я сказал нет, — в голосе доктора Германа зазвенела сталь. — На этом пока все, дорогая. Отбой.

Он раздраженно сунул телефон в карман халата и посмотрел на Туомаса.

— Это из-за меня?

— Что? — доктор Герман рассеянно поправил очки. — Ерунда какая. Нет конечно. Очередная внутрибольничная свара, в которой я не намерен участвовать.

Туомас хотел поймать доктора на лжи, но не мог, поэтому кивнул.

— Вы хотели мне что-то сказать?

— Тебе? Нет, ты же вроде сам зашел… или просто заработался? — Герман Николаевич добродушно развел руками. — Ну, ничего, у меня сейчас в голове кавардак полнейший. Не обессудь, Том. Увидимся на дежурстве, и помни наш уговор!

Туомас вышел из кабинета, одержимый одной мыслью — выяснить все про встреченного оборотня сразу после полнолуния с помощью доктора Германа или без нее.