Пособие по выживанию для оборотней

Глава 23. Кровавая Луна

На приготовления ушел весь день: Туомас свернул спальник, собрал отдельную непромокаемую сумку с термосом, сменой одежды, влажными полотенцами и перекусом, оценил прогноз погоды и купил термобелье, чтобы согреться утром на пробежке до электрички. Мясо принципиально закупил в трех разных магазинах, чтобы не тащить на себе столько и чтобы не вызывать подозрений у продавцов. Все это время он пытался ни о чем не думать, но мысли то и дело возвращались к трем проблемам.

Yksi: Игорь и его первое полнолуние.

Kaksi: Майя и их скорое расставание.

Kolme: найти доказательства чьего-то коварного плана, прежде чем Дарья схватит его за глотку.

Обдумав все еще раз, Туомас решил, что поступает правильно. Майя так и не вышла из комнаты до самого вечера, так что он еще раз проверил сумки, плотнее застегнул куртку и двинулся на вокзал. На улице резко похолодало, словно зима уже считала наступающий послезавтра ноябрь своей вотчиной. Ветер мел по асфальту остатки пожухлой листвы, прохожие кутались в куртки, пряча лица в капюшоны и шарфы.

В метро пальцы то и дело сжимали в кармане телефон; Туомас с превеликим трудом убедил себя не звонить мальчику или Герману.

Все будет хорошо. Он не может быть рядом, поэтому должен доверять другим.

Учиться доверять другим.

Учиться уходить, чтобы возвращаться.

Туомас прошел через турникет на платформу и только тут сообразил, что ноги по привычке привели его на Финляндский вокзал. Он не успел как следует продумать, куда именно поедет на этот раз, хотя и помнил предостережение Германа. Конечно, уж не туда, где собирается Стая, но мчаться через весь город на вокзалы южного направления было поздно. Туомас понял, что не испытывает паники, — в отличие от Волчицы и ее подручных, он умел в волчьей шкуре сохранять крупицы человеческого разума.

Он не даст себя загнать, словно больного кабана.

Туомас направился к привычной платформе, но на всякий случай оглянулся и принюхался — с Дарьи станется отправить кого-то следить за ним прямо в полнолуние. Не обнаружив ничего подозрительного, Туомас двинулся дальше, когда заметил рядом с локомотивом знакомую фигуру в темном плаще. Роман ощутимо мерз на пронизывающем ветру и с беспокойством вглядывался в спешивших мимо пассажиров.

— Что случилось? — Туомас подлетел к нему. — Еще жертвы?

— Том, отлично! — От Цербера исходило почти ощутимое облегчение. — Я надеялся перехватить тебя вовремя.

— Вовремя? Что…

— Идем в сторонку, не здесь.

— У меня электричка!

— Не думаю, что тебе стоит садиться в нее.

В надвигающихся сумерках вокзал мерцал зловещими огнями. Рассекая плотный людской поток, они не без труда вернулись обратно на вокзал и уселись на ближайшую железную скамейку прямо напротив табло.

Туомас бросил обеспокоенный взгляд на часы. Ближе к девяти электрички ходили все реже, и после этой у него будет не больше двух поездов, сойдя с которых он еще успеет добраться до леса в кромешной темноте. Он очень не хотел заблудиться и приковывать себя поблизости от жилья.

— Что случилось? Почему…

— Потому что я проверил кое-что из твоей информации. Облава, о которой ты пытался предупредить Дарью, состоится этой ночью. — Роман оглянулся в сторону полицейских, патрулировавших вокзал, и сложил пальцы левой руки в странную фигуру. — Хаста отвлечения внимания. На всякий случай, — пояснил он. — Так вот, облава состоится, только она вовсе не ограничится районом, где находится Логово. Ее распространят на огромную территорию, и, боюсь, на какой бы поезд ты ни сел с этого вокзала, в безопасности ты не будешь.

— Ты их предупредил? — торопливо перебил его Туомас. — Стаю?

— Да. Но не уверен, что Волчица меня послушает. Она сама не своя. Давно не видел Дашу в таком раздражении. И догадываюсь, кто прищемил ей хвост.

Туомас только развел руками — он уже устал оправдываться и объяснять, почему не сложились отношения со Стаей и конкретно с Дарьей. Но в тоне Цербера не было упрека.

— Облава пройдет по всей области, Том. Серьезная операция, и у меня есть плохое чувство, что полиция подспудно прибегает к помощи кого-то с нашей стороны. Слишком хорошее инвестирование, пугающие масштабы. Я попытался выяснить, кто выделил такие деньги, — сказали, что администрация Ленобласти по депутатскому запросу. Пока вышел только на одного депутата, о нем и говорили твои сельские знакомые, — Виктор Степанович Млечин, до сего года совершенно не проявлявший интереса к проблемам области. Он вообще больше по строительной сфере. Подозреваю, депутат — это лишь официальное прикрытие… Чтобы вывести собак на след оборотня, много умения не требуется.

Туомас растерянно моргал. Фамилия депутата показалась ему знакомой, но вечерние, утренние и дневные выпуски новостей в отделении за полтора месяца наполнили его голову бесконечным списком фамилий и таким же бесконечным количеством вопросов. Он давно перестал обращать на них внимание.

— Но…

— Тебе нужно найти укрытие, где они тебя не достанут. — Цербер хмуро уставился на вокзальные часы. — Знаю, что в Европе оборотни часто делают схроны в подвалах домов, но у нас тут дешевым частным сектором особо не пахнет, а в подвалах ты можешь встретиться с кем угодно — от бомжа до уборщицы.

— Значит, проще сразу… — Туомас сделал жест, от которого собеседник содрогнулся.

— Чушь не мели! — Роман внезапно превратился в того Цербера, которого Туомас встретил в первый раз. — Я жду от тебя неординарного, но вполне цивилизованного решения. Давай, время дорого!

Туомас и глазом не успел моргнуть, как остался один. На что он рассчитывал? Что Роман приведет его в собственную квартиру? Переместит за минуту на другой конец света, в уютный сарай где-то посреди пустоши? Он поднялся и снова уселся на холодную, влажную после дождя скамейку. Мелькнула и тут же пропала мысль вернуться в больницу и попроситься в морг вместе с Игорем — Туомас покачал головой, отгоняя идиотскую идею.

На табло медленно сменялись строчки; освободилась уже половина экрана — большая часть электричек давно прибыла, а на оставшиеся посадка шла прямо сейчас. Еще немного, и он уже ни при каких условиях не успеет добраться до любого укрытия вне города.

Оставался только один выбор.

Как правильно заметил Цербер, время дорого, поэтому Туомас расщедрился на такси. Водитель не без усилий загрузил его баулы в багажник и повел носом — шесть килограммов подтаявшего мяса пахли, как Туомас ни старался замаскировать их целлофаном.

— Не труп, надеюсь? — неудачно пошутил таксист, но, заметив выражение лица пассажира, прикусил язык.

Они домчались до места за полчаса — в другое время Туомас до сих пор трясся бы в холодной электричке. Теперь все зависело от того, насколько он будет убедителен, несмотря на прошлую встречу, которая окончилась так себе. В том, что Топи Деда надежно защищены от полицейских и собак, Туомас не сомневался ни секунды.

На этот раз он обнаружил линии магии и переплетенные с ними оранжевые нити намного быстрее. Удивительно, что, если верить Роману, до сих пор никому не пришла мысль заняться изучением таких способностей.

Туомас чувствовал, что отношение у чудотворцев к нелюдям было не слишком теплым, скорее наоборот. Ведьмы не умели колдовать по-настоящему, болотницы и вовсе мертвы, оборотни ютились в ангаре, и все они довольствовались крохами истинной магии — и поэтому ничего удивительного, что Артель не выражала большого терпения по отношению к их разборкам. Пожалуй, Роман проявлял даже больше сочувствия, чем стоило бы. Себя чудотворцы, похоже, при этом людьми считали или даже кем-то сверх — и боялись, что нелюди своими сварами порушат тщательно возведенную конспирацию.

Туомас двигался осторожно — на этот раз у него не было путеводного флакона Майи. Он даже не помнил, куда тот пропал после ночи в Топях, и теперь ему приходилось продвигаться на ощупь, проверяя каждый клочок твердой земли. Резиновые сапоги он с собой не взял, так что кроссовки очень быстро нахлебались воды. В носках противно хлюпало, холод медленно расползался по костям, а тяжелый мешок с мясом и вещами оттягивал руку, норовя лишить Туомаса и без того шаткого равновесия.

Ежеминутно он ожидал очередной подлости от природы, но деревья безмолвствовали, пропуская его все дальше к Топям. На этот раз Туомас не давал сбить себя с толку ложными линиями и не собирался ходить по кругу — приближалось полнолуние, и времени оставалось в обрез. Он то и дело доставал из кармана мобильник, якобы для того, чтобы проверить время, — но на самом деле ждал и боялся сообщения или звонка. От Германа, Игоря или Майи. Хоть кого-нибудь… Но вскоре и последняя палочка на индикаторе сигнала исчезла — находясь, казалось бы, в пределах большого города, он лишился какой бы то ни было связи с реальностью.

Через полчаса прыжков с кочки на кочку в промокших насквозь кроссовках Туомасу стало казаться, что кости и мышцы уже ноют в предчувствии скорой трансформации, но он знал, что это лишь иллюзия, — выброс ликантропина начинался строго за несколько минут до полуночи.

Никто так и не попытался остановить его; когда Туомас вышел наконец на знакомую прогалину, до превращения оставалось полчаса. Он весь взмок в куртке и свитере, но струившийся по спине пот никак не влиял на задубевшие, сведенные судорогой ноги. Болотницы окружили поляну с домом, который теперь никак не походил на роскошные хоромы, двойным полукольцом, через которое непрошеный визитер не смог бы пробиться при всем желании. Бледные светловолосые девы стояли, соприкасаясь рукавами длинных однотонных платьев, едва закрывавших босые ступни, — никаких модных одежек и украшений, только знакомые Туомасу бусы. Подернутые пеленой десятки глаз смотрели на него не мигая, но заговорил, разумеется, откуда-то из глубин дома сам Водяной.

— Даже у наглости и глупости есть пределы! — пророкотал он. — Чего в тебе больше, мерзавец, что ты посмел явиться в мои владения в полнолуние?

Туомас сглотнул. Он не сомневался, что Дед вполне способен стереть его в порошок, и если что его и удерживало, так это любопытство.

— Просто выгоните того, кто пришел просить о помощи?

— «О помощи»? — вперед вышла Василиса. — Между нашими родами нет дружбы, оборотень. Ты здесь чужой. Какую помощь ты надеялся здесь найти?

От одного взгляда на Василису в легком платье холод сковал Туомаса сильнее. Теперь даже куртка не спасала от всепроникающей влажной стужи. Замерзшими пальцами Туомас сжал бесполезный теперь телефон.

— Сегодня полиция проводит облаву по области, — пояснил он. — Будут искать волков. Не просто волков — Стаю.

— И ты об этом узнал…

— От Цербера. — Туомас не видел причины скрывать правду. — Он предупредил меня два часа назад, и я решил… прийти к вам.

В рядах болотниц возникло смятение. Не двигаясь с места, девушки перешептывались, шелестя длинными рукавами, но глухой рокот Деда заставил их умолкнуть:

— Думаешь, я поверю, будто Цербер предупредил тебя? Оборотня-выскочку без клана и племени?

Туомас пожал плечами. На поляне воцарилось молчание, а в его голове тем временем невидимые часы неумолимо отстукивали секунды, одну за одной.

Оставалось всего лишь двадцать минут. В горле пересохло — несмотря на близость болота и сырость, магия болотниц действовала безотказно.

— Почему ты пришел сюда? — Туомасу показалось, что Василиса спрашивала от собственного имени. — Почему решил искать нашей помощи? После того как едва ушел живым в прошлый раз?

— Потому что между оборотнями и болотницами нет войны. Ее вообще нет — кто-то извне пытается развязать ее. Возможно, мне придется покинуть город уже завтра — но все, что я узнал, известно и Церберу. И он доберется до того, кто за этим стоит. Я лишь надеюсь, что вы не больше моего ждете разрушения Пакта.

— Боишься попасть под раздачу, отступник? — пророкотал невидимый Дед.

— Я точно попаду под нее не один, — возразил Туомас.

— Когда придет время, я спрошу с тебя за сегодняшнюю ночь, а с мертвого, кхе-кхе, спрос невелик. И когда придет время, ты сделаешь то, что я скажу, оборотень, потому что ты — мой должник.

— Я помню.

Болотницы снова еле слышно защебетали между собой. Туомас бросил взгляд на часы — двенадцать минут. Наконец Василиса отделилась от них и протянула руку к сумке с вещами и ремнями, на которую он уже давно не особо надеялся.

— Взять бы с тебя плату натурой, — усмехнулась она, — но, говорят, ты скуп на ласку.

Что? «Скуп на?..» Тем временем девушки присоединились к ее журчащему смеху и обступили Туомаса плотным кольцом.

— Идем, у нас есть место, где ты будешь в безопасности. Но, чур, никому ни слова, красавчик! Это будет наш с тобой жаркий секрет. — И снова этот переливчатый, ледяной смех.

Туомас пожал плечами, следуя за ними к большому холму сразу за Топями, где стояла большая плакучая ива, полоскавшая поникшие ветви в темной, затянутой ряской воде маленького пруда.

— И смотри, не вой слишком громко. Дедушка будет плохо спать.

Туомас уже не слушал их, успокоенный одной-единственной мыслью о том, что сегодня ночью никто не пострадает по его вине.

Болотницы отнеслись к задаче деловито и без лишних сантиментов. Туомас обнаружил, что сам себя он никогда не привязывал с такой силой — и никогда прежде «амуниция» не стягивала все тело. Проснувшись утром, он едва смог пошевелить конечностями, покрытыми гусиной кожей: все суставы, казалось, были вывихнуты, локти и колени болели, ноги свело судорогой. Дрожащими руками он отстегнул ремни и тут же рухнул на землю, не в силах проползти даже те несколько метров, что отделяли его от сумки с чистой сменой одежды и термосом. Он помнил, как рвался всю ночь, роя передними лапами влажную землю, поросшую осокой и камышом, как выл в голос, несмотря на просьбы болотниц, — и впервые за прошедшие месяцы помнил, как под самое утро небо ненадолго очистилось и выглянула луна — болезненно-бледная, покрытая красноватыми трещинами. Он помнил, что в этот момент перестал рыть, поддавшись безотчетному порыву, запрокинул морду и издал долгий пронзительный вой.

Влажная вечнозеленая трава на холме неприятно холодила низ живота. Туомас сделал очередную попытку дотянуться до лежавшей в отдалении на пригорке сумки, но тянущая боль в плече заставила отказаться от затеи. Некоторое время он лежал голой задницей кверху, с каждой минутой замерзая все сильнее, набираясь сил, чтобы преодолеть нужное расстояние. Где-то в отдалении чирикали птицы, а Топи и холм за ними освещало не слишком теплое, но все еще яркое осеннее солнце. По небу стремительно бежали облака, намекая, что за пределами заколдованного болота ветер разгулялся не на шутку — даже здесь Туомас кожей ощущал слабые отголоски его порывов.

Страшно хотелось есть, а еще сильнее — оказаться как можно дальше отсюда.

Из-за дома показалась Василиса и медленно направилась в его сторону — болотница явно получала удовольствие от созерцания беспомощного гостя. Он хотел сказать что-то язвительное, но рот заполонила вязкая слюна с привкусом мяса.

Туомас предпочел бы общаться с самим Водяным.

— А у тебя ничего так фигура, а по виду и не скажешь, — она рассмеялась и подбросила ему сумку. — Зайдешь на огонек? Дед будет спать до обеда.

Туомас растерялся. Заметив его удивление, Василиса пожала плечами:

— Делу время, потехе час. Остальные разбрелись пару часов как, дела не ждут.

Дела действительно не ждали. Отбросив стеснение, Туомас кое-как натянул нижнее белье, джинсы и рубашку, открыл термос и с наслаждением влил в себя пол-литра еще теплого чая. Проверил наполовину разрядившийся на холоде телефон, но связь так и не появилась.

— Прости, не в этот раз. — Он заметил, как глаза болотницы сверкнули гневом, и поспешил загладить отказ: — Василиса, я не хотел тебя обидеть, пожалуйста. Мне срочно надо вернуться в больницу.

Девушка фыркнула, пожала плечами и умчалась обратно в дом. Туомас собрал вещи, с наслаждением натянул сухие носки, но тут же понял, что обувь так и осталась мокрой насквозь, поэтому убрал носки обратно, чтобы не мочить их в болоте. Накинув куртку и подхватив почти невесомую сумку, он двинулся обратно, не слишком надеясь, что светлое время суток сделает дорогу из Топей легче, чем в прошлый раз.

Линии при свете дня блекли, и Туомасу стоило огромного труда просто разглядеть их среди переплетенных ветвей и редких скрюченных кустарников. Он изо всех сил старался сосредоточиться, чтобы не упустить едва различимые сполохи магии и не отвлекаться на оранжевые, переливавшиеся на солнце нити, которые грозили затянуть его обратно.

— Спасибо, — неожиданно для себя пробормотал он, обернувшись, когда между деревьями забрезжили очертания города. — За мной долг.

Отчего-то Туомас знал, что Водяной услышит.

До дома он добрался к восьми утра — город спал, погруженный в субботнюю дремоту, и Туомас порадовался, что никого не встретил на улице. В метро никто не обратил внимания на его хлюпающую обувь и сумку, в которой перекатывались кожаные ремни с металлическими застежками. Первым делом, проскользнув в квартиру, он сбросил ненавистные, полные воды кроссовки, заварил чай, стараясь не сильно греметь посудой, и торопливо натянул две пары теплых носков. Ему хотелось как можно скорее оказаться у Игоря. Телефон по-прежнему молчал, но связь вернулась — Туомас держал смартфон в левой руке, не в силах заставить себя позвонить Герману Николаевичу. В любом случае он не опоздает: если превращение случилось, Игорю сейчас нужна медицинская помощь, а не охи и ахи Туомаса. Если у доктора получилось… Что ж, к такому он морально еще не готов.

Заварив уже второй чайник чая, Туомас попытался записать все, что услышал от Цербера, если не в виде стройной статьи, то хотя бы как разрозненные заметки. Вспомнил, где слышал про депутата Виктора Степановича Млечина — именно ему вешали несколько недель назад памятную доску в отделении. Туомас не смог сдержать ухмылки: какой расторопный слуга народа!

Но больше всего его интересовали чудотворцы. Желание глубже вникнуть в историю кланов и Артели — а особенно того, как каждые из них распоряжались той частью магии, которой владели, — не отпускало его, тем более сейчас, после повторного визита в Топи. Болотницы и Дед раздражали, но волшебство, которое окутывало их землю, стоило того, чтобы терпеть их невыносимое стрекотание. Он кое-как исписал страницу, чувствуя давно забытые искры, вылетавшие из-под пальцев. Возможно, он нашел все-таки то, о чем действительно хотел писать, даже если этого никто не прочтет, и запоздало сообразил, что писал на аландском шведском вместо финского.

Siddu barra!..[28]

Казалось, по телу вместе с чаем разливается забытая, прочно похороненная теплота при мысли о том, что, возможно, этот язык вместе с русским станет основой для чего-то нового в его жизни. Игорю надо помочь встать на ноги, а если получится — довести до конца расследование перед тем, как уехать из Питера и перестать мозолить глаза Волчице.

Допив чай, Туомас еще раз проверил телефон и с грустью подумал, что Майя даже не вышла его встречать; это было вполне понятно, учитывая, как они расстались. Он выглянул в коридор, отметил отсутствие Пимена; хозяйская обувь и верхняя одежда оставались на месте. Туомас прислушался и различил тонкие всхлипы за стенкой, в кабинете. Ругая себя последними словами за медлительность, он бросился туда и распахнул дверь, уже не стесняясь и не думая, что может кому-то помешать. Майя сидела среди разобранного на доски стола; горшки с цветами валялись на полу, комья земли перемешались с рассыпанными солями и травами. Прямо у входа лежала груда разорванных пополам гадальных карт.

Ведьма вскинула на него глаза; к себе она прижимала гримуар, который Туомас уже видел, — ее собственную тоненькую тетрадку.

— Майя… что… кто… — Он растерялся, и вместе с ним тут же растерялись все русские слова, поэтому он просто молча сел рядом.

Занавеска на одном из окон болталась на последнем зажиме, и солнце непривычно щедро освещало предпоследний день октября. Туомас с удивлением разглядел на Майе нарядное темное платье и передник с цветочной вышивкой. На ногах — шнурованные полуботинки, на подоле широкой юбки валялись снятые в спешке перчатки. В дальнем углу лежал, свернувшись клубком, Пимен — и вопреки обыкновению даже не стал топорщить усы при виде Туомаса.

Тут он догадался, что все случилось в ее отсутствие.

— Что… что пропало?

— Тетушкин гримуар… — прошептала Майя. — Рецепты… Все, все пропало, Том.

Его захлестнула волна облегчения; Туомас с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться вслух. Если все дело в старых рецептах Анфисы, если это все, чего хотел от нее Ковен, — возможно, теперь они оставят Майю в покое?

— У тебя есть свой, — он указал на тетрадку. — Майя, ты ведьма, и ты круче их всех. Вот они и тащат, словно сороки, твои вещи — надеются с их помощью обрести такие же знания и силу. И все без толку.

Ведьма подняла на него яростные, заплаканные глаза и покачала головой. Туомас против воли улыбнулся — тепло внутри рвалось наружу, буквально заставляя делиться с теми, кто оказался рядом.

— Да, я помню, что обещал съехать, — он поднялся, отряхивая джинсы от земли, — но я не мог не сказать, как восхищаюсь тобой… и как смешны эти завистницы с их мелкими пакостями. Да пусть хоть все забирают — ты все равно их обставишь. Пойду сложу вещи.

Туомас как раз закрывал рюкзак, когда в соседней комнате зазвонил мобильный. Скрипнула дверь. Он поднял глаза — Майя смотрела на него странным взглядом, губы у ведьмы дрожали, лицо побелело и выражало такой ужас, что Туомас выронил все, что держал в руках.

— Майя?..

Но ведьма не слышала его и только спустя несколько секунд нашла в себе силы заговорить:

— Тебе… Нам надо немедленно ехать в больницу. С Игорем беда.

Туомас и Майя бежали изо всех сил, расталкивая людей и не оглядываясь на светофоры и транспорт, — но, даже лети они на крыльях ветра, этого было недостаточно. Туомас не стал заморачиваться с главным входом: обогнув центральную лестницу, они вбежали по пандусу для скорых и через открытые двери прорвались внутрь.

В приемном покое толпилось непривычно много народа. Кто-то, видя их в уличной одежде, пытался протестовать, но Туомаса тут же узнавали в лицо и пропускали. Кое-кто поспешно отводил глаза — и это было страшнее всего. Врачи и медсестры суетились в попытке разделить человеческие потоки на сотрудников больницы, пациентов и посетителей. Туомас, приобняв Майю правой рукой, левой расчищал проход — мельком взглянув на огромную толпу перед лифтом, они промчались мимо пустого поста охраны к лестнице.

Стоило Туомасу рвануть на себя дверь второго этажа, как перед ним возникла преграждающая проход рука. Узнав санитара, охранник посторонился — на его лице застыла смесь паники и суровой решимости, словно в любой момент могло начаться вражеское вторжение. Майя ахнула, заметив расстегнутую кобуру и пальцы, сомкнутые на рукояти пистолета.

Перед дверями реанимации собрались едва ли не все сотрудники второй хирургии — Туомас насчитал больше десятка человек: ночная и утренняя смены вместе. У самой двери, нервно постукивая пяткой, словно колосс, стояла Полина с растрепанными волосами и в криво застегнутом халате — Туомас с ужасом увидел, что ее лицо опухло от слез. Оглянувшись, он понял, что и остальные сестры выглядели не лучше.

За стеной слышались бесконечные шаги, суетились люди. Затаив дыхание, Туомас расслышал отдаленные крики. Полупрозрачные двери вели в маленький тамбур, где доктора мыли руки и переодевались в стерильное, но через маленькие окошки невозможно было различить ничего из того, что происходило сейчас в операционных. В какой из двух лежал сейчас Игорь?

— Что… — голос сбивался после бега, сердце норовило вырваться из грудной клетки. — Что произошло?

Он рванулся к дверям, но Полина — ниже его на полторы головы — преградила дорогу.

— Не суйся, — тихо произнесла она. — Нечего тебе там делать, это наши лучшие бригады. Там доктор Герман. Он его вытащит.

— Доктор Герман допустил это! Он обещал!..

На сжавшиеся в кулак пальцы легла тонкая рука Майи, и Туомас отступил, понимая, что она права. Они все были правы, но как он мог просто стоять и ждать сейчас, когда…

— Что случилось? — Майя тихо повернулась к одной из сестер.

Та пожала плечами, вздрагивая от слез.

— Мы не знаем… Доктор Герман просил готовить процедурную… потом совещание. И мальчик… он был в полном порядке, нервничал немного. Вроде как очень ждал. А потом… мы даже не поняли, когда он его успел увести!

— Увести?

Туомас со всей силы ударил в двери.

— Кто там, во второй?!

Но он уже знал ответ, и взгляд Полины подтвердил его страшную догадку. Из дверей, едва не сшибив его, вылетела одна сестра в окровавленном халате, за ней вторая. Туомас, воспользовавшись шансом, рванулся внутрь, но успел сделать только пару шагов и замер в ужасе.

Прямо на него, словно призрак из кошмара, двигался доктор Герман, и на лице заведующего, злобно срывавшего перчатки и маску, не читалось ничего, кроме приговора.

— Против лома нет приема, Том. Наша охрана в кои-то веки стреляла на поражение — и поразила.

Туомас молча смотрел на него, не понимая. Не желая понимать. За спиной, во второй операционной, продолжали сновать люди. Из дверей показалась голова в маске — по седым волосам в ней угадывался главный хирург больницы, Карим Вахтангович. На виске у доктора алела запекшаяся капля крови.

— Ты закончил, Герман? Нам бы тут лишняя пара рук…

— Через минуту, — откликнулся заведующий, по-прежнему не сводя с Тома напряженного взгляда. — Меньше всего я хотел такого исхода. И не ожидал, что…

— Как это могло произойти? — очнувшись, Туомас схватил его за ворот халата. — Как вы могли оставить его без присмотра? Как…

Внезапно рядом оказалась Майя.

— Можно нам… попрощаться с ним? — она говорила словно бы в пустоту, куда-то мимо Германа Николаевича.

Что-то в ее голосе заставило Туомаса отвлечься. Майя говорила напряженно, и у нее была какая-то цель. Видимо, это почувствовал и Герман Николаевич.

— Сейчас там сначала уберут, моя милая, — возразил он. — Потом мы все организуем, и можно будет…

— Сейчас, — оборвал его Туомас. — Мы увидим его сейчас.

Герман Николаевич отвернулся, нашел взглядом двух санитаров, которые маячили у второй операционной, и кивком указал на них Майе.

— Давай не будем сейчас выяснять, у кого больше прав, девочка моя.

— Герман, срочно! — в дверях снова показался Карим.

Туомас и Майя, не сговариваясь, ринулись мимо заведующего через распахнутые настежь двери.

В операционной, как и предупреждал Герман, еще не начали убираться. Повсюду валялись пропитанные кровью тампоны, две тележки с использованными инструментами преграждали дорогу к операционному столу, над изголовьем которого темнели выключенные экраны мониторов жизненных функций. Неповоротливая тумба — наркозный аппарат — послушно откатилась в сторону, когда Туомас на ходу оттолкнул ее.

Бледный Игорь лежал под тоненькой, покрытой бурыми пятнами простыней и казался спящим. Туомас протянул дрожащую руку, чтобы коснуться его лба — холодного, влажного. И совершенно безжизненного. Ноги отказывались держать, и он рухнул на колени, уткнувшись лицом в перепачканные простыни. Спасительные слезы все не приходили, хотя именно сейчас он так в них нуждался.

— Förlåt mig…[29] — Туомас шептал это снова и снова, понимая, что не будет никакого прощения, не будет спасения, что он снова предал единственного друга, который у него был.

Тут он обратил внимание, что Майя с мокрым от слез лицом осторожно собирает пропитанные кровью тампоны в разорванный крафт-пакет.

— Что ты делаешь? — Туомас держал маленькую, словно съежившуюся руку мальчика в своей.

— Хочу знать, что произошло на самом деле. — Ведьма аккуратно спрятала пакет в карман куртки. — Я не уверена, что кто-нибудь соизволит рассказать нам об этом.

— Разве есть какая-то разница?

Майя удивленно подняла на него глаза.

— Какая, черт побери, разница, что произошло, если он умер? — Наконец рыдания прорвались сквозь ком в горле.

Туомас испустил вой, уже не обращая внимания, что его могут услышать за дверями.

— Я убью его, — пробормотал внезапно Туомас, поднимаясь. — И это будет справедливо.

Майя посмотрела на него с ужасом и попыталась схватить за руку, но Туомас отбросил ее в сторону, словно тряпичную куклу. Он вырвался в коридор, где уже толпились медсестры, робко пытавшиеся заглянуть в соседнюю операционную.

Два санитара, с которыми он пересекался крайне мало, тем не менее уловили что-то в его выражении лица и одновременно преградили дорогу во второй бокс. Туомаса это, впрочем, не остановило.

— Просто отойдите, — спокойно произнес он. — Я не хочу никого калечить.

Разумеется, угроза не подействовала.

— Пропустите! — повторил Туомас и ринулся напролом.

Оба санитара, приученные работать с буйными пациентами, приняли его на плечи и немедленно попытались скрутить руки. Туомас увернулся, обходя одного из них и метя локтем в живот другому. За дверями послышались крики, но санитары держались. Вокруг поднялся гвалт, однако никто не рисковал соваться, наблюдая, как Туомас без особого труда держится против двух дюжих мужиков в полтора раза шире его в плечах.

— Что за… — Из дверей показалась голова доктора Карима, за ним виднелись операционный стол и сгрудившиеся вокруг него врачи и медсестры.

— Том, прекрати! — Майя выбежала из операционной и попыталась схватить его за руку.

— Он не имеет права жить! — Туомас продолжал бороться, за пеленой ярости слабо замечая, кому достаются его удары. — Если Игорь мертв, поп заслуживает отправиться в ад! И я его…

В этот момент на пороге показался доктор Герман. Он обменялся шепотом парой слов с Каримом, и тот скрылся в операционной.

— Том, послушай… — заведующий говорил тихо, но один из санитаров уже сидел на Туомасе верхом, а второй крутил ему руки. — Это ужасная трагедия, друг мой. И это совершенно не значит, что нужно усугублять ее.

— Я убью его! — прорычал Туомас, но тут один из санитаров немилосердно дал ему по ребрам.

Из разбитой губы на пол стекала кровь.

— Доктор Грюмов Герман Николаевич? — Из коридора показались двое полицейских в форме.

Санитары рывком поставили Туомаса на ноги и вытолкали из операционной.

— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов. В кабинете главного врача, если не возражаете.

Заведующий бросил на Туомаса и Майю печальный взгляд и последовал за стражами правопорядка. Полина, подойдя к Туомасу вплотную, подняла на него гневные глаза:

— Выметайся, и чтобы духу твоего здесь не было!

Дрожащая рука Майи коснулась его локтя, и Туомас покорно поплелся на выход.

Но покинуть больницу просто так им не удалось. Выход на лестницу оказался закрыт: рядом с давешним охранником, по-прежнему судорожно цеплявшимся за кобуру, стоял полицейский, перегораживая дверь широкой спиной. Проходя через рекреацию, Туомас выглянул в окно и заметил машину с мигалками, дежурившую прямо на пандусе. Он кое-как вернул себе остатки самообладания и, обхватив Майю за плечи, увлек дальше по коридору.

— Выйдем через центральную лестницу.

— Том, ты…

— Позже, сейчас главное — выбраться отсюда.

Ему действительно больше всего хотелось бежать, хотя какая-то часть сознания рвалась обратно, в пустую, забрызганную кровью операционную, где лежал посреди простыней мальчик, которого он обещал защитить и не смог. Все внутри Туомаса переворачивалось при мысли о том, как близок он был к тому, чтобы сдержать слово, но голос совести предательски нашептывал обратное.

Он никогда не пытался по-настоящему помочь Игорю, лишь тешил свое самолюбие. Развлекался, почувствовав свое влияние и то, как ребенок доверчиво тянулся к нему — сильному, взрослому мужику, обязанному…

Они спустились по лестнице, которая вела прямо к гардеробной. Здесь не было ни охраны, ни полиции, и Туомасу показалось, что на этот раз получится. Убедившись, что за ними никто не идет, он шагнул из коридора на свет и зажмурился.

— Том! — Майя испуганно дернула его за рукав.

У центрального входа тоже собралась толпа — редкие сотрудники больницы и рой журналистов. Последних было человек двадцать, они толпились в дверях и на улице, просунув насколько можно внутрь диктофоны и камеры.

— Это правда, что заведующий держал в палате дикого зверя?

— Вы видите в этом столкновение на религиозной почве?

— Сколько на самом деле жертв, неужели полиция опять пытается замять теракт?

Санитары, медсестры и даже уборщица Варвара Михайловна бормотали в ответ на эти вопросы что-то бессвязное, изо всех сил стараясь попасть в прицелы фотоаппаратов и при этом зная, что за раскрытие информации руководство никого не погладит по головке:

— …да ну какой зверь, мальчик это был…

— …сумасшедший просто, доктор его лечил…

— …доктор опыты ставил, вот и вырвался, Франкенштейн наш…

Туомас беспомощно переглянулся с Майей — план отхода провалился. В нем постепенно копилась ярость, ненадолго погашенная стычкой с санитарами. Эти люди понятия не имели, каким был Игорь и почему случилось то, что случилось.

Тут они заметили, что лишь часть журналистов жаждала получить комментарий у персонала. Остальные толпились перед вертушкой, где совершенно растерявшийся Никитич то садился на стул, то вскакивал, готовый защищать турникет, словно последнюю амбразуру. Вертушку, впрочем, никто не штурмовал — повернувшись к гардеробу спиной, рядом с ней стоял широкоплечий мужчина среднего роста в дорогом кашемировом пальто и с легкой проседью на затылке. Обращаясь к журналистам, он говорил ровным, хорошо поставленным голосом так, словно разбирался в ситуации лучше любого.

— …Безусловно, с руководством больницы. Я многое сделал для этого учреждения и не позволю, чтобы его репутация пострадала. Люди начнут бояться получать лечение, это недопустимо! Что? — оратор сделал вид, будто слушает вопрос с задних рядов. — Полиция со всем разберется, без сомнений. Будут сделаны все выводы и приняты соответствующие меры. Мы не можем допустить паники. Мы не будем смотреть сквозь пальцы, как больницы — святая святых — становятся площадкой для каких-то подпольных экспериментов, которые угрожают жизням простых людей.

— Виктор Степанович, почему…

Млечин! Тот самый депутат, который… Осторожно обойдя толпу санитарок, Туомас приподнялся на цыпочки, чтобы разглядеть лицо выступающего, но смог увидеть только профиль. И этот профиль был ему незнаком, зато он узнал низкорослого Вадима, который до этого успешно скрывался за широкой фигурой депутата.

— За мной, скорее! — Прежде чем Майя успела ему помешать, он бросился вперед, расталкивая людей у входа.

— А ну, пошли вон! Вон! У вас что, дел нет? Лишь бы поглумиться?

Кто-то развернулся, пристыженный, но другие не выглядели сильно расстроенными. Через вертушку, едва не сбив депутата с ног, Туомас просто перепрыгнул; Майя спокойно прошла за ним следом благодаря Никитичу, вовремя нажавшему на кнопку прохода. Но дверь была заблокирована людской массой с диктофонами, камерами и смартфонами, которая лишь всколыхнулась и тут же вернулась на место. Глубоко вдохнув, Туомас молча заломил ближайшему писаке руку и толкнул перед собой, прямо в толпу жадно щелкавших телефонами журналистов.

— Забирайте его и проваливайте! — Он кое-как растолкал остальных, орудуя заложником, словно тараном. — Пресс-конференция окончена! Вон!

Млечин не произнес ни слова и не сделал ни одного знака своей охране. Прорвавшись к дверям, Туомас отбросил ненужного теперь журналиста и, сбежав вниз по лестнице, первым делом бросился к припаркованным у входа машинам. Так и есть — знакомый внедорожник, способный преодолеть любые ухабистые дороги, вместе с водителем стоял у самой лестницы.

Оказавшись на улице, Майя осторожно положила руку Туомасу на плечо:

— Теперь к драке с санитарами и попытке убить пациента добавится и это, — озабоченно заметила она.

— Плевать, — бросил Туомас, разворачиваясь. — Понимаешь, Майя? Плевать! Игоря больше нет…

Он стиснул зубы, чтобы не завыть в голос.

— Игоря нет. Я жил по вашим правилам, я делал так, как просил доктор Герман, я слушал тебя, я пытался разобраться в этом вашем Пакте. Следовал вашим указкам, следовал чертовой книге, которую дал Найджел, и думал, что так и надо, так и правильно. Я переживал, что рассорился со Стаей, хотя они едва не уморили меня голодом, избили, а эта жуткая баба дважды пыталась изнасиловать. Надо было слушать Игоря с самого начала. Он не собирался играть в эти игры, он хотел жить. Просто жить! Но даже в этом ему было отказано…

Ком в горле не дал ему договорить. Майя покачала головой, осторожно поглаживая его по плечу.

— Если бы все было так просто, Том…

— Даже ты… — Он не собирался идти на компромисс. — Даже ты поступила так, как считала правильным, несмотря на все эти Пакты и запреты.

— И по сей день плачу страшную цену.

— Но разве ты не сделала бы то же самое снова, будь у тебя выбор? — Внезапно он развернул ее к себе, глядя сверху вниз в бездонные серые глаза. — Разве ты не помогла бы самому близкому человеку, несмотря ни на что?

Майя сглотнула, смаргивая слезы.

— Помогла бы… — тихо прошептала она, и Туомас наконец-то смог прижать ее к себе, чувствуя, как тело ведьмы содрогается от рыданий.

Они стояли в лучах морозного утреннего солнца, словно два прибитых друг к другу обломка, и, хотя в этих объятиях не было утешения или спасения, сама возможность держать в руках человеческое существо, разделять с ним горе отчего-то согревала.

— Пойдем домой, — прошептала Майя и потянула его за рукав.

Туомас вспомнил, что этим утром собирался съехать на съемное жилье, но ведьма, казалось, не думала об этом.

— Я, наверное, оставлю у тебя вещи еще на одну ночь…

— Глупости! — отрезала девушка, разворачиваясь к нему. — Я не хочу, чтобы ты сейчас оставался один, Том. Это неправильно. Я… я на тебя кричала, и не всегда по поводу — но я не хочу, чтобы ты уходил вот так. В такой день. Прошу, останься.

Туомас растерял все слова — неожиданно все оказалось так просто и так невыносимо одновременно. Больше всего на свете он хотел принять ее предложение — и боялся, что даже этот хрупкий мир не устоит перед его безответственностью.

— Ничего не говори сейчас, просто выведи меня отсюда, — прошептала Майя. — Как они так быстро пронюхали обо всем?..

Разум Туомаса воспринял просьбу — на это, по крайней мере, он был вполне еще способен. Отвечать на вопрос не стал, хотя и знал ответ почти наверняка. Депутат Виктор Степанович не был подсадной уткой, и то, что случилось с Игорем, не было случайностью. Сначала необходимо помочь Майе добраться до дома, а потом…

Навстречу им к центральному входу шли парами какие-то странные люди — некоторые держали в руках свечи, некоторые — цветы и какие-то свертки.

— Что…

— У него были прихожане, — мягко напомнила ему Майя. — Они ничего не знали про Игоря, но если он нашел для них слова утешения, то сейчас они молятся за его здравие.

Туомас прорычал ругательство. Он уже остыл и не горел жаждой убийства священника — все-таки Авенир желал Игорю добра, пусть и невозможного.

— Мне стоило предупредить его, — пробормотал Туомас, не в силах отвести глаз. — Стоило хотя бы намекнуть…

Неожиданно Майя с силой потащила его дальше к метро.

— Он заслужил это, — жестко возразила ведьма. — Он заслужил это тем, что не желал видеть другую сторону монеты. Ему было удобно в своем картонном черно-белом мире. И реальный мир сполна отплатил ему за иллюзии.

Туомас покорно шел за ней, гадая, откуда взялась эта ее непримиримая уверенность в справедливости наказания.

— Ты еще недавно говорила, чтобы Игорь сам выбирал…

— Если бы Игорь выбирал, он бы остался с Германом в ту ночь, — ответила Майя. — Игорь не дурачок. Если священник оказался рядом, значит, увел его из палаты, а доктор был не в силах ему помешать. Я не верю, что Герман мог… мог допустить такое.

Туомас кивнул, и только сейчас его осенило:

— Думаешь, он выживет?

Майя вскинула на него глаза:

— И это будет правильно. Если он выживет.

Туомас представил Дарью с ее попытками оседлать каждого новичка в Стае и содрогнулся.

— Я бы никому не пожелал…

— Знаю. И Авенира еще ждут его девять кругов, — согласилась она, когда они оказались в вестибюле и кое-как протиснулись через турникеты мимо толпы. — Он ведь будет совсем один.

Туомас кивнул, вспомнив себя и Найджела, которому пришлось вырубить его, чтобы обезопасить людей в доме.

— Может быть, даже лучше, если им не удастся его спасти.

Майя не ответила. Доехав до «Чернышевской», они вышли на улицу, и день, который должен был нести покой и отдых, показался серым и безжизненным — солнце скрылось, небо затянуло низкими облаками. Ведьма по-прежнему крепко держала его под руку, и теперь Туомасу казалось, что она его единственный якорь в этом мире, который не позволяет свести счеты с жизнью или просто бежать на край света.