Пособие по выживанию для оборотней

Глава 10. Там, где тебя ждут

За прошедший месяц Туомас успел полюбить ночные дежурства. Ему нравилось, что после восьми все посетители исчезали, а пациенты начинали готовиться ко сну. Сестры, заступившие на смену, казались бодрее и приветливее тех, кто уходил домой, — они резво расправлялись со всеми назначенными процедурами, после чего устраивались в сестринской на ночные посиделки за чаем.

Туомас проскользнул в больницу через черный вход — главный в это время работал только на выход. Он тщательно просчитал время — у него было немногим более получаса, чтобы без спешки сесть на пригородную электричку. Удобно, когда выходить можно на любой остановке, ведь дремучие русские леса на границе тянулись нескончаемой полосой, и до ближайшего поселка порой приходилось добираться не меньше пяти километров. Маленькая поблажка самому себе — отложить решение о дальнейшем маршруте на утро после третьей Луны.

Лифт работал только грузовой, и Туомас легко взбежал по лестнице на третий этаж. Больница ночью превращалась в особое царство — без врачебных обходов, сновавших по холлам родственников и бесконечных папок, которые в обязательном порядке тащила любая встреченная медсестра. До утра сама жизнь замирала, подвешенная на тонкой нити, хотя Туомас прекрасно знал, что в реанимации бодрствовали дежурные, а где-то внизу все так же взлетали по пандусу скорые.

Но во второй хирургии по ночам царила тишь да гладь (или благодать — Туомас опять запутался), поэтому, когда в коридоре перед ним внезапно возник маленький нескладный силуэт, он едва не подпрыгнул от изумления. Вглядевшись, Туомас узнал бабу Дуню.

Баба Дуня страдала кратковременными провалами в памяти, и, хотя выходила из палаты крайне редко, опираясь на свою неизменную погнутую палку, найти дорогу обратно могла не всегда. Видимо, в этот раз ей удалось проскользнуть мимо бдительного ока дежурной сестры.

— Баба Дуня, — негромко произнес Туомас с укоризной. — Что вы тут делаете так поздно?

Старуха повернулась, запрокинула голову, и сморщенное лицо озарила улыбка.

— Том, вот и ты. Я маленько заплутала чтой-то… — она растерянно огляделась. — Вроде и наш этаж, а вроде…

— Давайте отведу вас в палату, — Туомас подхватил ее под локоть, забрав палку. — Поздно уже, отбой.

— Да знаю, милок, знаю… — Старуха была вовсе не против. — Но кости-то совсем уж заиндевели. Доктор сказал мне час в день ходить — как хочешь. Иначе совсем с кровати не встану. А ты собрался, что ль, куда?

Она кивнула на рюкзак и сумку, которая все сильнее оттягивала руку.

— Да. — Туомас решил, что правильнее будет сказать правду. — Возвращаюсь домой, баба Дуня.

— Домо-ой, — удивленно потянула старуха. — Вот оно что. Ждут тебя там, да?

И как тут ответишь?

— А вы сами, баба Дуня? — Туомас решил сменить тему. — Вас доктор Герман давно уже выписать может, будете только на процедуры приезжать.

Дерзкий план заведующего насчет МРТ все еще ждал своего часа.

— И-и-и, милок, мне тута лучше намного, — махнула рукой Маркова. — Там я кому нужна-то? Опять будут уговаривать квартиру невестке отписать, пока не померла. Я им поперек горла давно уже, немощная бабка… Разве что внуки заглянут, да у меня и побаловать их нечем, так и убегают сразу, у них вечно дела. А тут все свои — и позаботятся, и поговорить зайдут. Полина, душенька, фрукты даже приносит — на свои покупает, я же знаю. И ты всегда поможешь, если куда сходить надо. Что ж мне домой-то ехать, коли дом здесь?

Туомас сглотнул, не зная, что ответить. Довел бабу Дуню до палаты, и, когда нагнулся, чтобы аккуратно поставить палку у тумбочки, старуха неожиданно схватила его за ворот и неловко коснулась губами лба.

— Ты, милок, возвращайся. Будем ждать.

Туомас ринулся прочь, оставил сумку и рюкзак в своем уже-почти-бывшем шкафчике и на выходе в коридор заметил, как за дверью ВИП-палаты скрылась высокая мужская фигура в черном.

Волчьи рецепторы забили тревогу. Туомас уже не боялся, что ему аннулируют визу и выставят из страны, поэтому приложил ухо к двери, ничего не услышал и резко рванул ручку вниз.

Дверь не поддавалась, ее заперли на замок изнутри, вот только Туомас отлично знал — комнат, где пациент мог бы запереться, в больнице не было. Он подергал дверь несколько раз и в итоге надавил с такой силой, что начали гнуться петли. В любой момент могла вернуться из сестринской дежурная, и Туомас не хотел представать этаким психом, ломящимся к несовершеннолетнему, поэтому отступил на шаг и снова прислушался.

Но даже волчий слух не уловил ни единого звука. Что, этот незнакомец просто вошел и молчал, глядя на ребенка? Почему Игорь не зовет на помощь? Что там происходит?

Туомас нажал на ручку еще раз, навалившись всем телом, и едва не рухнул — дверь внезапно поддалась. На кровати сидел Игорь, который смотрел на него с испугом и восторгом. Больше в палате никого не было. Туомас принюхался, но незнакомец как сквозь землю провалился, не оставив и следа.

Skeida! Чертовщина какая-то…

— Том! Ты вернулся! — Игорь откинулся на подушки, улыбаясь ему.

— Я же обещал. — Туомас осторожно опустился на краешек кровати, не зная, с чего начать. — Как ты себя чувствуешь?

Мальчик выразительно показал большой палец.

— Доктор Герман сказал, кости скоро срастутся. Ну, где-то через недельку.

То, на что у обычного человека ушло бы больше месяца. Туомас выдавил улыбку и беспокойно огляделся, даже за ширму заглянул, но нигде в палате не было потайного места, способного вместить взрослого человека. Штор на окнах не было, а гармошки жалюзи болтались у самого потолка.

— Ты совсем не расстроен, я смотрю.

— А должен быть? — Игорь сунул руку под подушку и достал увесистый томик. — Это мне тоже доктор Герман принес. Фантастика. Я читаю медленно, но очень интересно.

Туомас заинтересованно глянул на обложку. Желязны. Классик, опередивший свое время, — он бы и сам не мог сделать лучшего выбора.

— Здорово. — Туомас заставил себя перейти к делу: — Мне показалось, я видел кого-то в черном у твоей комнаты… Кто это был? Родственник?

Даже будь это родственник, после восьми посещения строжайше воспрещались. Игорь вскинул на него растерянные глаза и пожал плечами.

— Нет, это был… — он нахмурил лоб. — Кажется, какой-то важный чувак… или нет? Он что-то спрашивал, но я не помню что.

— И я не видел, чтобы он выходил. — Туомас хмуро уставился в окно.

— Я не помню… Наверное, опять какие-то бумажки, — Игорь пожал плечами и отмахнулся. — Ну его в болото!

Этот человек был в палате только что, а мальчик уже не помнит, о чем они говорили! Туомас хотел было бежать за помощью — чутье подсказывало, что Герман не имеет ни малейшего понятия о странном визитере.

— А еще доктор Герман сказал, что сможет меня вылечить, — донесся до него голос мальчика. — Только это большой секрет.

Где-то глубоко внутри заела шестеренка, и Туомас окаменел, невидящими глазами уставившись на подростка.

— Вы-ле-чить? — из горла вырвался только хриплый шепот, слово распалось на отдельные слоги.

— Ага, — как ни в чем не бывало кивнул Игорь. — Чтобы мне не пришлось превращаться в полнолуние. Сказал, что давно над этим работал и я буду первым, потому что все медленно заживает и есть еще месяц, чтобы лекарство подействовало! Представляешь?

О да. Ну что же, вот все и разрешилось: и нежданное гостеприимство, и отсутствие наказания за проступки, и ВИП-палата. Теперь Туомас очень хорошо представлял, что это значит на самом деле. Пружина внутри разжалась, в легкие снова хлынул воздух.

Туомас коснулся плеча Игоря и бросился к выходу:

— Прости, мне надо прямо сейчас поговорить с доктором. Я скоро вернусь.

Доктор Герман в буквальном смысле ночевал на работе. Из сестринских сплетен Туомас узнал, что у него никого не было, кроме каких-то совсем дальних родственников за Уралом, поэтому доктор фактически жил больницей. От него ничто не ускользало — ни заплаканные глаза санитарки, ни конфликты сестер с наиболее несговорчивыми больными, а иногда он даже успевал сделать Полине замечание о засыхающих листьях фикуса в лифтовом холле. Его авторитет в хирургическом отделении граничил с обожествлением, а в реанимации бригады не стеснялись открыто выражать неподдельную радость, когда смена совпадала с его дежурством.

И вот сейчас Туомас ворвался в кабинет этого человека и хлопнул дверью так, что металлический стеллаж с документами опасно покачнулся, прежде чем замер на прежнем месте.

— Как вам не стыдно врать ребенку?! Вы же врач!

Герман Николаевич оторвался от чтения какой-то статьи на экране компьютера и поправил очки.

— Добрый вечер, Том, заходи. Я уже не надеялся тебя увидеть.

— Не увиливайте. — Туомас стремительно пересек кабинет, остановившись прямо напротив заведующего. — Зачем вы это делаете?

— Что именно? — уточнил Герман Николаевич, аккуратно отодвигая клавиатуру подальше.

— Зачем вы сказали Игорю, что вылечите его? Да еще что есть целый месяц на лечение! Зачем даете ребенку ложную надежду? Он ведь… он ведь вам верит! Это подло…

От волнения Туомас растерял половину словарного запаса и умолк. Доктор второй раз поправил очки, хотя в этом не было никакой надобности, и посмотрел на него снизу вверх так, что Туомас отступил на шаг.

— Во-первых, Том, я никогда не вру. Не имею права. Во-вторых, объясни мне, как это все тебя касается, если ты вроде как уже не работаешь в нашей больнице? Мальчишку ты на меня скинул, теперь с тебя взятки гладки. Раз миссия окончена — ну и все, не утруждай себя чужими проблемами.

Это был удар под дых. Туомас сглотнул, но отступать не собирался.

— Лекарства от ликантропии не существует, доктор. И вам это отлично известно. А ставить опыты на ребенке…

— Именно поэтому я должен был ему все рассказать, — строго уточнил Герман Николаевич. — Лекарства не существует — пока. Но результаты моих исследований говорят о том, что оно возможно. И я вплотную подошел к синтезированию подобного средства.

— Я вам не верю.

Заведующий пожал плечами. В кармане свисавшего с вешалки халата завибрировал телефон; Герман Николаевич не сразу, но все же протянул руку и выудил надрывавшийся мобильник. Увидев имя абонента, доктор позволил себе едва заметную ухмылку и нажал кнопку приема звонка.

— Дашенька, чем обязан?

За месяц работы в больнице Туомас худо-бедно научился различать интонации в голосе заведующего — и сейчас уменьшительно-ласкательная форма совершенно не вязалась с подтекстом.

Слов собеседницы он не различал.

— Это мой пациент, Дашенька. И только я буду решать, когда и с кем он будет общаться, пока лежит на моем отделении.

Туомас понял, что речь идет об Игоре. Внутри все заледенело от нехорошего предчувствия, но лицо доктора оставалось непроницаемым.

— Когда он выпишется, тоже буду решать я, дорогая.

Еще одна короткая пауза — Туомасу показалось, что трубка в руках заведующего буквально раскалилась докрасна. Но тут разговор свернул в другую сторону.

— Да, помню, как он забегал, — Герман Николаевич заговорил беззаботным тоном и расслабленно откинулся в кресле. — Нет, не знаю, дорогая. Да, конечно, так неправильно. Скажу еще раз, хорошо. Береги себя, ночь впереди длинная.

Убрав телефон обратно в халат, доктор посмотрел на Туомаса так, словно успел забыть о его существовании.

— Кто это был? Это родственники нашлись? Они хотят забрать Игоря?! — вопросы сыпались быстрее, чем Туомас находил нужные слова. — Нельзя отдавать его, не подготовив…

— Тебя это все уже не касается, Том. — Герман Николаевич водрузил очки обратно и, хотя смотрел на Туомаса снизу вверх, выглядел чем-то средним между грозным судией и разочарованным учителем. — Ты решил снова сбежать — твое право, уговаривать не стану. Если уходишь — вали прямо сейчас и не смей читать мне нотации и учить делать мою работу!

Последнюю фразу доктор Герман произнес громовым тоном, от которого Туомас поежился. Он растерянно опустился на свободный стул. Конечно, доктор Герман был прав — но Туомас не верил в то, что возможно вот так, враз, изобрести то, что пытались найти столетиями. И тут внезапно в больницу привозят укушенного ребенка, именно сейчас…

В голове воцарилась пустота — он не знал, какие слова должен произнести, чтобы выразить бурлящую смесь злости, безысходности и беспомощности.

— Но если тебе не безразлична судьба мальчика… — мягко произнес Герман Николаевич.

— Вы же знаете, что… — Туомас вытер вспотевшие ладони о джинсы и сглотнул подступивший к горлу ком.

— Ладно, — доктор снова снял очки, и обличитель вмиг превратился в доброго соседа, зашедшего на кружечку морса после субботней сауны. — Звонила Дарья, альфа питерской Стаи. Как я уже говорил днем, и в наших болотах водятся твои соплеменники… Так вот, Дарье очень не нравится, что ты уже месяц болтаешься по городу без присмотра.

Туомас открыл рот. Стая? А как же… Как же все предостережения в книге Найджела? Впервые реальность заставила его усомниться в адекватности почти что священного текста.

— Стая? Но…

— Дарья любит держать остальных под каблучком, это правда, — ухмыльнулся Герман Николаевич. — Я ей обещал, что передам тебе приглашение, но сейчас она явно не в духе, третья Луна опять же… потому ей и мальчонку подавай. Ну, ты сам слышал, повторяться не буду. Надо ли ему в Стаю? Прямо сейчас — точно нет. Через месяц-другой… через месяц-другой это они будут обивать мои пороги, а мальчонка будет свободен и пойдет на все четыре стороны.

— Но если она всех держит в Стае, значит, это кто-то из них! — перебил доктора Туомас. — Кто-то из них его укусил, и что? Она скажет им быть не разлей друзья и все забудется?

Заведующий растерянно моргнул, словно и не думал об этом.

— Сложно это все, Том. Поэтому так важно, чтобы он остался в больнице на ближайший месяц. И поэтому так важно…

— Я понимаю, — Туомас сглотнул. — Я побываю в этой Стае и посмотрю, что к чему. Постараюсь объяснить… но без ваших идей про лечение, конечно. Не отдавайте им Игоря, пока я не выясню, почему это вообще произошло и кто в ответе.

— К ответу призовут другие, уж поверь, — пробормотал Герман. — Не петушись и не строй из себя рыцаря плаща и шпаги. Не оценят.

Выражение про рыцаря Туомас раньше не слышал и решил, что это очередная цитата из романа, поэтому не стал переспрашивать.

— Но все же, Герман Николаевич…

— Все же что? Берешься или нет поддержать мальчонку? — Доктор вскинул глаза на часы, потом на Тома. — Давай, выметайся в свое логово, а то у меня вся больница завтра по-волчьи завоет по твоей милости! На смену выйдешь после обеда.

Туомас стиснул зубы и решил отложить разговор про лечение. Дойдя до двери, он повернул ручку и внезапно вспомнил еще об одном деле.

— Я видел человека в палате Игоря полчаса назад. Во всем черном.

Доктор Герман резко выпрямился в кресле.

— Я думал, это кто-то из родственников или следователь, — продолжил Туомас. — Но он… так и не вышел. Понимаете? Он был там, но, когда я открыл дверь, человек просто исчез. Это мог быть кто-то из Стаи? Или…

Заведующий уронил голову на грудь, будто засыпая, и махнул рукой в сторону выхода.

— Иди уже, Том. Возможно, столь желанное тобой возмездие наступит скорее, чем я думал. Но как бы нам всем не пришлось горько пожалеть.

Туомас вышел из кабинета заведующего, забрал из раздевалки сумку и рюкзак и уже на пороге лестницы понял, что остался с кучей вопросов, не получив толком ответов. Кто был человек в черном и почему доктор так отреагировал? О каком возмездии шла речь?

Близившееся полнолуние мешало связно мыслить, подгоняло его. Он дал себе зарок сразу по возвращении выяснить все о Стае, о неведомой Дарье и о том, как доктор Герман собрался лечить Игоря. Сейчас Туомас жалел, что последний месяц занимался осознанными сновидениями намного реже, чем следовало, — когда выпадали ночные смены, он просто вырубался, едва добравшись до кровати, и напрочь забывал приводить дыхание в порядок.

На первом этаже было темно, едва мерцала центральная лампа; в полумраке тонули гардероб, ряды металлических сидений и лысина храпевшего на посту охранника. Раз в несколько секунд рация на столе слабо попискивала, но эти звуки не находили ни малейшего отклика у Степана Ивановича, пребывавшего в объятиях Морфея. Туомас про себя улыбнулся, проскочил мимо запертого на ночь центрального входа, повернул за аптечный киоск и вышел в боковую дверь под лестницей.

Дверь открывалась в небольшой коридор, который вел прямо в огороженный решеткой дворик. Если пройти дальше вдоль стены, то можно добраться до пандусов, где разгружали транспорт с лекарствами и едой, но Туомас двинулся наискосок по тропинке, едва различимой среди кустов. Минуту спустя он оказался на крутом склоне, где виднелась «народная тропа» (выражение объяснил ему Герман Николаевич), ведущая вниз к проспекту.

Спустившись ниже, он споткнулся на ровном месте и замер — органы чувств разом забили тревогу. Туомас почуял запах сородичей, разглядел одиноко припаркованную на газоне машину, а затем увидел и тех, кто поджидал его на тропе.

Их было трое — крепко сбитые, остриженные почти налысо детины ненамного старше его самого. Все трое словно залиты в кожу с головы до ног, руки и шеи — сплошь в татуировках, мочки ушей похожи на огрызки сыра Emmental (тут же вспомнилось предостережение из «Пособия…» о последствиях пирсинга). Туомас опустил глаза и заметил блеск шпор на остроносых ботинках.

Если бы не три часа до полнолуния, он бы испытал нечто сродни облегчению. Но на долгие разговоры сейчас не было времени.

— Что вам нужно?

На другой стороне проспекта вспыхивали и гасли огни в квартирах. Мимо скользили машины, перемигивались светофоры, но Туомас ощущал себя посреди ничего, один на один с тремя оборотнями. Никому в целом мире не было до них дела.

— Волчица считает, что тебе давно стоит нанести визит в Логово. Сейчас самое подходящее время.

— А если я так не считаю?

Троица переглянулась.

— Тогда мы постараемся уговорить тебя, — оскалился самый широкоплечий из них, высоченный детина с проблесками седины в короткой бородке. — Мы умеем быть очень убедительны, вот увидишь.

Туомас вздохнул и аккуратно опустил рюкзак и сумку на землю.

Он не ввязывался в серьезные драки со времен военной службы. Поэтому сейчас Туомас не спешил атаковать, настороженно переводя взгляд с одного бугая на другого.

Это они пришли за ним — им и ходить первыми.

— Парень, мы предупредили, — наконец произнес старший. — Волчица все равно получит тебя, целым или в виде фарша.

Туомас пожал плечами, не желая тратить дыхание на пафосные реплики. Он и без того понимал, что шансов у него немного, — вся его хваленая физическая сила ничего не стоила против трех оборотней. Двое не спеша заходили с флангов, постепенно сжимая полукруг. Старший шел на таран, и Туомас, оглянувшись на безлюдный проспект, перестал считать упрямый отказ такой уж хорошей идеей.

Он нырнул под локоть тому, что заходил справа, одновременно метя ребром ладони по почкам, но прием удался лишь наполовину — рука скользнула по кожаной куртке, и удар прошел по касательной. Детина тут же повернулся и промазал всего лишь на пару сантиметров, пытаясь сграбастать его в захват огромными клешнями. Костяшки пальцев украшали татуировки в виде букв, но у Туомаса не было времени любоваться — главный снова наступал, похоже, не собираясь драться в полную силу: он лишь отрезал ему пути к отступлению, предоставив марать руки другим. Оба громилы уже неслись на Туомаса, который поневоле оказался к вожаку спиной, — и его немедленно схватили за локти.

— Я же говорил, приятель, мы умеем быть убедительны.

За этим последовала серия ударов в живот — Туомасу уже на втором показалось, что из него вышибли весь дух. К собственному удивлению, почти обмякнув в руках главаря, он нашел в себе силы врезать тому пяткой по коленной чашечке. Взвыв, старший отпустил его, отчаянно матерясь, а Туомас уже несся навстречу одному из громил, бритому налысо, с размаха метя в челюсть — и, зная, что тот успеет блокировать, нанес обманный удар под дых.

Противник согнулся от боли, а Туомас уже развернулся ко второму, коренастому брюнету с недельной щетиной. Этот, похоже, знал о рукопашной немного больше, чем показывали в кино, — он правильно держал руки, не оставляя незащищенных мест, и Туомасу пришлось сделать несколько шагов в сторону, присматриваясь. Сам он, конечно, тоже не был профессионалом — в армии учили только необходимому минимуму, понимая, что на поле боя, если доведется столкнуться с врагом в рукопашной, будет не до стоек и правил. Современная война вообще стремилась всячески исключить вероятность подобной встречи: всегда держи при себе оружие и патроны, потому что без них тебе крышка, — вот и вся премудрость.

Они с брюнетом обменялись серией коротких точечных ударов — каждый держал оборону, но Туомас при этом старался не выпускать из поля зрения остальных. Старший снова занял выжидающую позицию, но его бычьи, налитые кровью глаза не сулили Туомасу ничего хорошего.

Он не представлял, как ему даже в теории удастся вырубить всех троих. Внезапно очухавшийся лысый прыгнул ему на спину — и оба рухнули на землю, покатились в сторону кустов. Лягнув громилу несколько раз, Туомас резко опустил сцепленные руки ему на ключицу — на мгновение ему послышался неприятный хруст, но времени на сожаления не оставалось. Он резко вскочил, оставив беднягу выть от боли на земле, и огляделся.

Положение ухудшилось.

В руке главаря неизвестно как оказалась небольшая плетка из трех хвостов. Небритый был по-прежнему безоружен, но теперь свирепости у него только прибавилось.

— Боюсь, приятель, нам придется убедить тебя, даже если ты согласишься ехать.

Туомас пожал плечами:

— Что, обидно привезти меня невредимым?

По тому, как побагровели оба, он понял, что угадал верно. Но это уже не имело значения — оборотни бросились на него, и, пока Туомас держался под градом кулаков, плетка, издав короткий пронзительный свист, рассекла ему левую щеку. Запах собственной крови лишь усилил его ярость — понимая, что теперь от него не оставят живого места, Туомас окончательно перестал деликатничать.

Пришла пора вспомнить пару фокусов со времен старших классов, когда быть одиночкой значило быть изгоем. Интересно, каковы его шансы на появление полицейского патруля?

Он внезапно опрокинулся на бок, избегая нового взмаха плеткой, и сделал громиле подсечку, опираясь только на правую руку, — прием из брейк-данса, на который он отходил, как и во многие другие секции, от силы месяц. Танцами увлекался приятель по хайкингу из параллельного класса, которого тоже гнобили, хотя Туомас уже не помнил за что. Ему самому доставалось за шведский акцент, за нежелание работать в группе, за молчание… за все подряд. И вот десять лет спустя странный навык, выученный вместе с Алексисом, внезапно пригодился.

Громила рухнул, едва не задев старшего. Туомас легко отклонился назад, ни на минуту не позволяя себе остановиться, — только так у него был шанс избежать нового удара. Кровь продолжала струиться по щеке и уже стекала за шиворот; дышалось через силу. Удивительно, что его сил хватало на то, чтобы таскать пациентов половину рабочего дня, а простейшая драка истощила за несколько минут.

— Приятель, ничего хорошего не выйдет. — Старший стоял напротив него. — Я готов ограничиться еще парой ударов, но и ребята добавят. Пора закругляться.

Несмотря на усталость, внутри у Туомаса все кипело. Он не собирался сдаваться, не собирался никуда ехать с бандой отморозков.

— Если боишься проиграть, так и скажи, — проревел Туомас, бросаясь в атаку.

Это стало ошибкой. Он ничего не знал о том, как дерется старший, — поэтому то, с какой легкостью тот схватил Туомаса за плечо и перекинул через себя на землю, оглушило едва ли не сильнее самого удара. Плеть оборотень отбросил в сторону — туда, где валялись два его помощника. Туомас еще не успел прийти в себя, как старший ударил его ногой — несколько раз, прямо в солнечное сплетение.

— Я же сказал тебе. Сказал, сучонок. Не рыпайся теперь.

Туомас дернулся и с трудом откатился в сторону. Несмотря на сильнейшую боль, он сделал слабую попытку подняться, но получил удар в челюсть, от которого в глазах замерцали звезды. Он рухнул как подкошенный, но вожак, не ограничившись одним ударом, легко приподнял его за шиворот, словно котенка, и ударил снова.

Раз. Другой. Туомас перестал сопротивляться, в то время как на тело продолжали рушиться удары. Наконец его приподняли, словно куль с мукой, и потащили куда-то. Он попытался оглядеться, но получилось плохо.

Глаз заплыл, тело разваливалось на куски. Он смутно понял, что его погрузили в большой, провонявший куревом и потом джип. Ровный городской асфальт вскоре сменился неровным, а за ним пришел неасфальт, и каждая кочка оставляла на избитом теле новые отметины. Сквозь прозрачную крышу Туомас видел, как над головой проносилось темное, покрытое блестящими точками небо. Он пытался пошевелить руками, но те лишь отзывались глухой тянущей ломотой — слабым отголоском того ужаса, что ему пришлось пережить после первой Луны.

Скоро все вылечится — эта единственная мысль согревала его всю долгую дорогу. Он не мог сказать, сколько они ехали — полчаса или больше. Оставалось надеяться, что оборотни, как и он, прекрасно знали, что до полнолуния оставалось не так уж много, и везли туда, где не будет беззащитных людей. Вспомнив об Игоре, Туомас испытал резкий приступ паники — теперь он уже не был уверен, что питерские оборотни хоть немного соблюдают правила безопасности. Возможно, и доктор Герман им совсем не указ.

Последнее, что он помнил, — это хриплый женский голос, который напевал что-то бесконечно печальное о нелегкой звериной судьбе, и руки, которые гладили его спутанные, перепачканные запекшейся кровью волосы.