Пособие по выживанию для оборотней

Глава 19. Взаперти

Туомас проснулся в луже разлитого по полу солнечного света. Майи в комнате не было, но, уходя, она заботливо укрыла его тонким одеялом. Туомас потянулся, чувствуя приятное напряжение в мышцах; вставать не хотелось. На тонкой грани между сном и явью будто и не было вчерашней бешеной гонки со смертью, не было Деда с его внучками, как и письма и рассказа о Найджеле.

Потрепанный жизнью старик в обносках и легендарный основатель питерской Стаи, спасший жизнь Волчице и многим другим, никак не сливались в одно лицо.

Тело не желало мириться с наступлением утра, но мысли уже роились в броуновском движении — и Туомас растерянно изучал потолок, пытаясь прийти к логичному объяснению происходящего.

Меньше всего неожиданностей он видел в поведении Деда: первым делом заподозрив давних врагов, Водяной лишь пытался себя обезопасить. Похоже, Анфиса не просто придумала зелье, чтобы пройти через Топи, — она его успешно опробовала. Уж не Найджел ли ей помог в этом? «Куда тетка — туда и племянница», — сказал Дед. Теперь Туомас лучше понимал причину его паники. Один раз еще мог сойти за случайность, за прихоть удачи, но два превращались в систему, а система — в угрозу.

Туомас радовался, что успел вовремя, но к радости примешивалась горечь от несоразмерности полученной информации опасности для жизни Майи. Он так и не узнал, кто следил за ним, кто укусил Игоря и было ли все это частью одного плана с целью нарушить договоренности, нарушить хлипкий, но все же Пакт, смысла которого он так и не понял до конца. Теперь он должник Водяного, и кто знает, какую цену и когда Дед запросит. А уж в том, что Водяной спросит долг и на краю света, Туомас не сомневался.

Вдобавок еще и осознание роли Найджела во всем этом. Будь Туомас поклонником теорий заговора, он бы предположил, что смерть англичанина вышла не случайной. Кто-то ведь мог подстеречь его вне укрытия, мог следить за ним, выбирая удобный момент… Туомас мотнул головой, отгоняя паранойю.

С Дедом не вышло, но надо продолжать попытки докопаться до сути: худшее сейчас — это не делать ничего вовсе и ждать, пока Цербер предъявит ему обвинения. Он должен защитить Игоря и Майю. Определенно, Госпожа больше не станет его слушать. В тот раз она встала на его защиту скорее из любопытства, но прозрачно намекнула выбрать уже подобающее место в окружающем мире и не заявляться к главе чужого клана, словно в гости к двоюродной тетушке. Туомас запомнил урок — и поэтому оставался только один, весьма неприятный вариант.

— Я должен еще раз поговорить с Дарьей, — мрачно заявил он, входя в кухню, и запоздало осознал, как неудачно выбрал момент.

Майя в непривычно ярком красном платье с белыми цветами колдовала у плиты, что-то напевая себе под нос. Она повернулась на звук его голоса, улыбаясь, — и улыбку словно ластиком стерли с ее лица.

Ничего не сказав, Майя включила чайник и кофеварку.

— Теперь я многое понимаю. Почему она так испугалась, когда нашла книгу в моем рюкзаке, почему так злилась… — Туомас подошел к ведьме и хотел было коснуться ее плеча, но передумал и уселся за стол. — Она решила, что я пришел отнять у нее Стаю.

Майя только вскинула глаза и не ответила. Ее лицо казалось бледнее обычного, но других следов ночной атаки Туомас не заметил. Будет ли уместным спросить, нет ли трещин в ребрах после его неуклюжей реанимации? Поразмыслив, Туомас решил, что не будет, и завтрак прошел в мрачном молчании, которое окончательно развеяло грезы пробуждения.

Доев, он попытался вывести ведьму на разговор:

— Если хочешь, мы могли бы поехать вместе.

Майя только фыркнула:

— Чтобы Стае было чем развлечься, пока ты «общаешься» с Волчицей наедине? Она пометила тебя, Том. Хочешь или нет, ты каждый раз будешь убегать от нее, чтобы потом вернуться, поджав хвост.

Туомаса словно окатили ледяной водой. Он не знал, что возразить на такое, — и даже не был уверен, что имеет на это право.

— Я думал, ты можешь мне доверять после всего, что случилось… Очевидно, я ошибался. — Он поднялся, натянул свитер и куртку и, не сдержавшись, в сердцах хлопнул дверью.

На улице держалась холодная, но сухая погода, со дня на день должен был выпасть снег. Туомас поглубже засунул руки в карманы куртки, жалея, что так и не купил перчатки. Народ вокруг, ежась от холода, упрямо щеголял в осенних пальто и тонких ветровках — тем сильнее выделялись немногие прохожие в пуховиках и шапках.

Искать Стаю в прежнем убежище было бессмысленно — в ангаре оборотни лишь пережидали полнолуние и прошлые разы ему банально повезло их застать, хотя брошенная Карапузом фраза намекала, что его везение было совсем не случайным. Про облаву Туомас так и не рассказал и сейчас невольно этому радовался — эта информация могла послужить отличной затравкой для непростого разговора. Он хотел доказать, что не претендует на место Найджела и уж тем более не ищет себе врагов. Возможно, теперь Дарье будет легче в это поверить.

Решив сначала покончить с неудобным разговором, а потом покупать новый телефон — интересно, получится ли восстановить прежний номер? — Туомас резво добежал до метро и уже в тепле станции не без труда отыскал на бумажной карте адрес с визитки Бориса. Ехать предстояло через весь город куда-то на юго-восток, и Туомас успел немного подремать на длинном перегоне.

Транспорта он не дождался и неспешно, чтобы не привлекать лишнего внимания, дотрусил до нужной улицы. Здесь Туомас остановился и дважды перепроверил, что пришел по адресу, — указанный Борисом дом оказался элитной малоэтажной застройкой, огороженной забором с домофоном, отдельной парковкой со шлагбаумом и небольшим благоустроенным парком. Туомас позвонил в указанную квартиру, и через несколько секунд замок пикнул, пропуская его на территорию. То, что никто даже не спросил его имени, заставило Туомаса держаться настороже.

Но осторожность не помогла — его повалили на пол, стоило переступить порог квартиры. Удар лицом о холодную плитку отозвался болью и гулом в ушах; Туомас и не думал сопротивляться, когда его за руки и за ноги потащили дальше, ничуть не смущаясь задетыми углами и тем, что затылок так и норовил приложиться о порог.

— Надо же, кто вернулся. — Нехорошо сверкая темными глазами, Дарья в одном пеньюаре лежала на тахте, потягивая из высокого бокала что-то похожее на «Кровавую Мэри». Туомас не мог отделаться от ощущения, что весь этот спектакль устроили буквально за минуту до его появления, но предпочел оставить догадки при себе. Кто его тащил, Туомас не видел — окна комнаты закрывали плотные шторы, и только над Волчицей ровным теплым светом горел настенный ночник в объятиях бронзового купидона. У изголовья на журнальном столике теснились полная окурков пепельница, косметические баночки и скомканные влажные салфетки.

Его бросили лицом в ковер перед самой кроватью.

— Из такого положения не слишком удобно разговаривать, — пробормотал Туомас.

— Неужели? — Дарья прищелкнула пальцами, и его грубым рывком поставили на колени.

Борис — его запах Туомас различал среди остальных. И кто-то еще из мужчин, кто-то сильный. Не Карапуз.

— Зачем пожаловал? — лениво протянула Волчица, покачивая голой ногой в сантиметре от его лица. — Совесть взыграла?

Туомас с трудом держался, чтобы не отвернуться.

Отставив бокал, Дарья зачерпнула длинным ногтем немного крема из ближайшей баночки и медленно стала натирать себе шею и плечи.

— Ну уж точно не за тем, чтобы просить извинений за цепь. Пришел предупредить и рассказать о встрече с Цербером.

Последние слова вызвали некоторый сумбур. Двое, что держали его руки, отступили — и Туомас не замедлил подняться, растирая перекрученные запястья. На затылке грозила вырасти внушительная шишка, из рассеченного виска еще струилась кровь. К тяжелой смеси пота и алкогольных паров добавился слишком пряный, приторный запах крема.

— Значит, ты его видел? — Дарья, казалось, не хотела верить в это. — Лицом к лицу?

Туомас кивнул.

— Да, он сказал, что ему плевать, кто именно нарушил Пакт.

— И при этом не наказал тебя? — Она нервно запахнула шелковый халатик и села. — Ничего тебе не сделал?

— У меня есть доказательства, — Туомас оглянулся, — моей невиновности. А еще я могу доказать, что кто-то планирует разрушить Пакт.

Он, конечно, блефовал — какие такие доказательства, в конце концов, он мог предъявить? Даже билет на электричку давно сгинул. Но в комнате воцарилась тишина — оборотни смотрели на него с откровенным страхом, и потребовалось несколько секунд, чтобы до него дошло очевидное.

— Так, значит, Цербер просто так мало с кем общается?

— Уж точно не с предателями! — рявкнула Волчица. — Взять его! Ты надоел мне, интурист! Думаешь, что можешь врываться в Логово, когда пожелаешь, говорить, что тебе вздумается, но при этом никому ничего не должен, так? Козыряешь доказательствами, которых никто не видел? Ты вроде сам по себе, но иногда будешь приходить, и все должны тебе внимать, гуру недоделанный? Слушать твои бредни, пока ты будешь за нашей спиной жаловаться Церберу? Или натравливать людишек на наше убежище? Что-то в прошлый раз они слишком вовремя за тобой явились!

На этот раз его били недолго, но сильно, после чего затащили в кладовку. Уцелевшим глазом Туомас успел насчитать в огромной, почти бесконечной квартире минимум два санузла и пять комнат, не считая кухни, но самое близкое знакомство ему предстояло именно с кладовкой, откуда маленькая дверь вела в отдельный холодильный шкаф.

— Пожалуй, тебя не стоит больше отпускать. Здесь, кстати, отличная звукоизоляция. — Волчица прищелкнула языком. — В полнолуние будем бегать все вместе, и уж поверь, я позабочусь о том, чтобы твоя мертвечинная диета закончилась.

Она наклонилась, и полупьяные глаза встретились с его взглядом.

— Ты можешь не хотеть меня, Томми, но я заставлю тебя слушаться. Так или иначе. Таков закон нашей Стаи.

На губах запеклась кровь, и Туомас выплюнул два выбитых зуба. Говорить было тяжело, но он заставил себя, тяжело ворочая распухшим языком и постоянно сглатывая солоноватую слюну:

— Я… пришел предупредить… в это полнолуние будет…

Дарья от души влепила ему оплеуху. Звон в ухе стоял такой, что Туомас на несколько секунд совершенно оглох и не договорил.

— Заткнись, если хочешь дожить до ближайшей Луны! Одно слово — и я не отвечаю за себя, щенок. Не собираюсь терпеть насмешки от старой карлицы, которая будет указывать мне, как лучше держать мужиков в узде.

Госпожа, ну конечно же. Успела, похоже, как следует оттянуться на гордости Волчицы. Туомас тяжело вздохнул, понимая, что не сможет противостоять неизбежному.

— Чудненько! — Дарья, казалось, ожидала, что он начнет спорить, и с грохотом захлопнула дверь кладовки.

Несколько раз щелкнул тяжелый замок, который в России по иронии называли «цербером». Туомас остался в кромешной темноте.

Он не рыпался до следующего утра. Позволил зажить ссадинам и синякам, растянувшись прямо на полу, не слишком беспокоясь об отсутствии света или других удобствах. Вечером в дверь просунули еду, а потом три оборотня, среди которых не было ни Бориса, ни Карапуза, отконвоировали его в уборную и обратно. Его не связали, и взамен Туомас не дергался, искренне рассчитывая, что бравада со стороны Дарьи скоро закончится, алкогольные пары выветрятся и они смогут наконец нормально поговорить.

Ночь прошла беспокойно — в свитере и куртке Туомасу спалось вполне комфортно, но вернулись кошмары, о которых он успел позабыть. Кто-то гнался за ним сквозь дебри болотистых Топей; оглядываясь, он видел лишь белый светящийся силуэт, который источал нескрываемую угрозу. Впереди испуганно роились болотные огоньки, указывая волку путь, но он не решался следовать за ними — из Топей ему тоже не уйти живым. Силуэт все приближался, и вместе с ним усиливалось свечение, которое слепило глаза и мешало разглядеть черты лица преследователя, если они вообще были.

Вскрикнув, Туомас проснулся в полной темноте, ощущая на языке привкус крови. Он кое-как потянулся — в кладовке стояли одежные шкафы, и места на самом деле едва хватало, чтобы лечь, не поджимая ног. Вытянувшись во весь рост, он достал кончиками пальцев до потолка. Наручные часы показывали половину десятого утра — его смена в больнице началась полчаса как. Каким же идиотом он был, что не купил сначала мобильник! Торопился поскорее «все разрешить»… Ну что же, вот и вышло ему «поскорее» боком. Даже если предположить, что Герман Николаевич свяжется с Майей, та лишь сообщит ему о поездке к Дарье, и доктор будет в полном праве сделать из этого соответствующие выводы.

Что Туомас наконец сдался и стал полноценным членом клана, который признаёт только распоряжения Волчицы.

А как же Игорь? Он ведь клялся, божился не оставлять мальчика больше, чем на день!

Туомас в отчаянии забарабанил в дверь и понял, что та обита изнутри звукопоглощающим слоем, мягко пружинившим под его кулаками. Прошло довольно много времени, прежде чем снаружи щелкнул выключатель, и Туомас зажмурился от внезапно ослепившего его света. Лязгнул замок, и на пороге появилась Дарья. За ее спиной в отдалении маячил двухметровой тенью Борис.

— Оголодал, что ли? — с издевкой осведомилась Волчица. — Время обеда еще не пришло. До ближайшей Луны ты на одноразовой диете — так не будет искушения пробегать всю ночь голодным, несмотря на твои хваленые медитации.

Туомас смотрел на нее, не веря своим ушам.

— Ты спятила… — медленно проговорил он, не обращая внимания на то, как угрожающе оскалилась женщина. — Ты бы только слышала себя. Ты вообще не умеешь по-другому, да? Слушать других, взвешивать свои решения. Неужели в тебе не осталось ничего человеческого? Одно желание настоять на своем любой ценой?

— Заткнись! Кто ты такой, чтобы судить о моих желаниях?! Жалкий заезжий гастролер с замашками аристократа? Ничего, мы тебя научим, как вести себя на наших болотах. Узнаешь, каково это — томиться по живому, теплому мясу и не иметь возможности вонзить в него клыки из-за гребаного Пакта!

В этот момент Туомас ударил. Он не хотел драться с Волчицей, но, чтобы прорваться, следовало бить там, где тонко. Он с размаху ударил ее в плечо, разворачивая и толкая спиной назад, в дверной проем. Сам же рванулся мимо, выставив вперед локоть, чтобы встретить солнечное сплетение, которое подвернется первым. Увы, и этот выпад оказался напрасным — мимо Бориса Туомас не прошел.

Широкоплечий байкер неодобрительно ухмыльнулся, целя огромным кулаком ему в голову. Туомас нырнул вправо, пытаясь пробить его защиту хотя бы по касательной, но Борис умел драться — это Туомас запомнил еще по первой встрече. Он успел перехватить запястье и вывернул Туомасу руку за спину так, что из глаз брызнули слезы. Что-то верещавший в кухонном проеме Карапуз подскочил и бесцеремонно стащил с Туомаса куртку и свитер.

— Зря ты это начал, приятель, — беззлобно констатировал Борис, рывком ставя его на колени. — Все будет по-ейному, вот увидишь.

— Найджел тоже сажал недовольных в кладовку? Так вы стали Стаей — просиживая в этом холодильнике сутки напролет? Так он делал из вас семью? — сплевывая кровь, заорал ему в лицо Туомас.

Борис подтолкнул его к проему и сам прошел следом, после чего прикрыл за собой дверь.

— Найджел — дело другое и прошлое, приятель, — спокойно ответил громила. — Я его уважал, он спас мне жизнь. И мне, и Дашке, и еще нескольким тут. Мы за ним были в ад готовы спуститься, вот те крест. С доктором они не ладили, но все равно — Дашку он ему притащил, когда нашел полумертвую. Он ей был за папку, за мамку и за того парня.

— Что ж вы его прогнали?

Борис помрачнел:

— Это он тебе так сказал? Мы не прогоняли его, он ушел сам. Много тогда сгоряча было сказано, что уж. Дарья все глаза выплакала, умоляла его остаться. Но так уж получилось, а почему — не твое дело. Было и было. Найджел никого не бросал, никого не осуждал, но и на улицу не выкидывал, ко всем умел найти подход. При нем Стая стала Стаей — и никто, слышишь, не шатался по улицам и болотам без присмотра!

Туомас только хмыкнул:

— Так что, его методы, я смотрю, не прижились?

Борис пожал плечами:

— Не лез бы с расспросами — и обошлось бы. Достал ты ее, в печенках сидишь…

— Где? — не понял Туомас.

— Вот тут, — Борис ткнул себя куда-то правее пупка. — В нутро забрался, все рыскаешь, выспрашиваешь. Пора с этим завязывать.

— А кто укусил маленького мальчика — не нужно выяснить? Один мальчик в полнолуние — невелика цена?

— Этот мальчик через несколько дней станет одним из нас. — Борис отвернулся, чтобы не встречаться с ним взглядом. — Чем скорее смиришься с этим, тем лучше. Станешь пацаненку наставником, как Найджел когда-то мне и другим. Или сдохнешь, бросив его одного, — тебе выбирать.

Взревев из последних сил, Туомас кинулся на него, но великан легко увернулся и вышел, в замке заскрежетал ключ. Туомас снова остался один в кладовке, только на этот раз без свитера и куртки. Холод постепенно брал свое, хотя в целом, имей он возможность хоть немного двигаться, вполне можно было и потерпеть. Прошла пара часов, прежде чем Туомас догадался залезть в одежные шкафы, но обнаружил там лишь гору старого постельного белья, в которое все равно завернулся за неимением вариантов. Спасения ждать было неоткуда.

Время подошло к вечеру, и ему снова дали еды, хотя за невеселыми мыслями Туомас и думать о ней забыл. Но когда еда оказалась прямо перед носом, терпеть стало невозможно — он яростно набросился на нее и, только когда отшвырнул пустую тарелку в сторону, осознал, что приборов ему не принесли и он сожрал все руками, а посуду вылизал до последней крошки.

Дарья определенно намекала, как недалеко ему осталось до истинного зверя. Туомас стиснул зубы и решил, что лучше умрет от голода, чем еще раз позволит волку одержать верх. Улегшись на пол, он начал медленно дышать, повторяя одну за другой дыхательные практики. Набитый живот урчал, ото рта поднималась еле заметная струйка пара, но он упорно тренировал осознанность, запретив себе думать о чем-то еще. Возможно, через несколько дней способность сохранять разум в полнолуние станет его единственным спасением от того, чтобы шагнуть за третью черту.

Больше к нему никто не приходил. Кое-как согревшись и прогнав все медитации по пятому кругу, Туомас полночи ворочался на старых, пропахших нафталином простынях, сбив их в кучу, чтобы сохранить тепло. Тело уже начало чесаться, а щетина отросла так, что щекотала губы и шею. Нестерпимо хотелось отлить, а еще сильнее — сбежать. Но стучать было бесполезно, поэтому Туомас дождался, пока рано утром его не сводили в уборную и снова заперли. На этот раз Дарья так и не появилась — считала, очевидно, что любые слова излишни.

От нечего делать в темноте он сидел, приложив ухо к двери, улавливая малейшие звуки, по которым мог бы понять, что происходит в квартире. То и дело хлопала дверь — это приходили и уходили оборотни, изредка слышались приглушенные звукоизоляцией сердитые окрики Волчицы, пару раз до него доносились страстные стоны, но Туомаса подобное давно не трогало. Теперь, он не сомневался, Дарье доставит особое наслаждение отказать ему у всех на глазах, если он окончательно спятит и начнет с ней флиртовать.

От беспомощности хотелось выть. Он начал биться лбом о мягкую обивку двери, ни на что особо не рассчитывая, — лишь бы заглушить мысли о предстоящем полнолунии, до которого осталось каких-то шесть дней. Туомас запустил пальцы в волосы и что было сил дернул — боль на несколько минут притупила остальные чувства.

В этот момент раздался звонок в домофон. Никто из Стаи обычно не звонил — у многих были ключи от входа, а некоторым дверь открывали заранее. Туомас приложил ухо, но так и не услышал, кто именно пришел. Ему подумалось, что это могла быть доставка еды или другой сервис, но вряд ли оборотни пускали в квартиру постороннего человека.

Он мог сколько угодно продолжать биться головой — это не имело никакого значения.

Внезапно послышались сердитые голоса, и следом раздался хорошо различимый рык Дарьи:

— …с чего бы такой визит?

Туомас обратился в слух.

— Ну, красавица, ты же и сама прекрасно знаешь с чего. Пришел за блудным сыном, как в Библии сказано. Нехорошо оставлять в беде убогих, а уж юродивых и подавно.

Сердце Туомаса едва не выпрыгнуло из груди — он узнал резкий, раздраженный голос Германа Николаевича.

— Доктор, я понимаю, что тут все свои, но вы пришли немного в неурочное время…

— Давай, Дашенька, без церемоний. Запахивай халатик — вряд ли ты мне покажешь, чего я раньше не видел, — и отдавай моего работника. Надеюсь, вы не совсем его заморили, у него сегодня двенадцать инвалидных колясок на очереди.

Возникшая пауза заставила Туомаса похолодеть от ужаса.

— А если его здесь нет?

— Обижаешь, дорогая, — интонации Германа стали мягче, но Туомас знал, что доктор на грани.

Он несколько раз ударил в дверь.

— Дашенька, буду с тобой откровенен, — доктор Герман продолжил еще более вкрадчиво. — Я сожалею, что этот наивный кретин приперся в наш город, когда у тебя как раз начались первые позывы к окончанию фертильного периода. Сожалею, что он не смог удовлетворить тебя по-хорошему, хотя, уверен, ты предоставила ему для этого все шансы. Но могу тебя уверить в одном: я больше не приеду ни на один вызов ни к одному члену твоей шайки-лейки, если мне сейчас же не вернут сотрудника, которого я нанял выполнять определенную работу, которая, прости господи, должна быть выполнена. Я заведующий отделением, а не девочка по вызову, чтобы тут стоять и призывать тебя к адекватности.

Воцарилось тягостное молчание. Туомас не мог видеть, но чувствовал, как в прихожей летали молнии. Наконец раздались шаги, и щелкнул замок на двери. В глаза ударил свет, от которого он успел отвыкнуть.

Герман Николаевич смерил взглядом его закутанную в простыни фигуру и зацокал языком:

— Хорош гусь… — Потом посмотрел на стоявших в отдалении Дарью и Бориса. — Верните мальчику одежду и вещи. В таком виде я его даже в такси не посажу, меня поймут неправильно. Не в театре, чай.

На глазах у насупленных оборотней Туомас натянул свитер и набросил на плечи куртку, избегая смотреть в сторону Дарьи. Волчица стояла, прислонившись к дверному косяку у кухни, и смолила сигарету, выдыхая клубы дыма прямо в лицо вылезшему ниоткуда Карапузу.

— Мы не закончили, Томми, — спокойно произнесла она, когда Туомас повернулся к двери. — Можешь и дальше прятаться за спиной у доктора, но долго это не продлится. Луна все растет, с каждой ночью. Тот, кто не с нами, — тот против нас.

Герман взглядом посоветовал ему молчать. Туомас пожал плечами, не желая оставлять за ней последнее слово:

— Я не собирался так расставаться, Дарья. Будь осторожна — кто-то ведет серьезную игру. И лучше не собирайтесь в убежище в это полнолуние.

Он шагнул за дверь, которая хлопнула за его спиной с такой силой, что едва не слетела с петель.