Призрачный отель V. Поезд бесконечности

Глава 22

— И что теперь делать?

— Вам нужно открыть запертую дверь.

— Каким образом?

— Вернуться в прошлое. Восстановить воспоминания, заново оценить свои поступки. И, вероятнее всего, поступить иначе.

— Про бывшего пожирателя Тимур говорил то же самое, — буркнул Денис. — Что ему надо вернуться, вспомнить, и так далее. Насколько понимаю, в поезде они с Изольдой оказались именно из-за этих чёртовых воспоминаний.

— Но ведь оказались, — заметила Мстислава. — Стало быть, есть вероятность, что после того, как наш белогвардеец вспомнит…

— … он тоже окажется в поезде?

— Ну, конечно! — Ева всплеснула руками. — Недаром ведь эта проводница аж шипела про технику безопасности? Леопольд Генрихович — получается, именно тот, кто нужен в поезде! Чьего появления эта тварь, чёрный обходчик, не хочет больше всего!

— Это ты с чего взяла?

— Я так думаю.

— А. Ну, коли ты так думаешь, тогда конечно…

— Да вы и сами так думаете, — обиделась Ева. — Не просто же так сказали, что идти нужно не к кому-нибудь, а к Леопольду Генриховичу!

— Не обращай внимания, — посоветовал Денис. — Это Мстислава Мстиславовна выражает восхищение твоей догадливостью. Характер у неё с годами лучше не становится, увы.

— Посплетничай мне тут о начальстве! — пригрозила Мстислава. Повернулась к Леопольду. — Ну? Вспоминать будем?

— Я бы рад. Но, как уже сказал…

— Вот эта штука тебе поможет. — Мстислава коснулась метронома. — Она для того и предназначена. Сюда смотри.

Мстислава запустила маятник. Леопольд сосредоточился, глядя на него. Остальные сосредоточились, глядя на Леопольда. Мстислава, Денис и Софья смотрели так, как могли бы смотреть врачи, ожидая, пока подействует наркоз. Через минуту глаза Леопольда затуманились. Видящие, кажется, только того и ждали.

— Рисуй символ. — Мстислава протянула Денису лист бумаги и карандаш. — Быстрее, пока не затянуло его! Пока ещё подхватить можешь!

— Что… — начала было Ева.

Денис ориентировался в происходящем куда быстрее её. Бросился к столу и, глядя на лист, на котором стоял метроном, принялся копировать рисунок. Проворчал:

— Вот чего никогда не любил — так это рисовать.

Получалось у него, тем не менее, отлично. Штрихи, ложащиеся на бумагу, символ на рисунке Тимура повторяли в точности.

— Что он делает? — спросила Ева.

— После того, как закончит рисовать символ, нырнёт вместе с белогвардейцем в его воспоминания, — сказала Мстислава. Называть Леопольда по имени она почему-то не хотела. — Разделит его путь. А после перенесётся вместе с ним.

— В поезд, где Тимур?

— Надеюсь.

— Тогда я тоже пойду!

— Ты-то зачем?.. — начала было Мстислава.

Но Ева уже схватила Дениса за руку. Вовремя. Денис закончил рисунок.

Штрихи на бумаге начали светиться. Скоро Ева поняла, что не видит ничего, кроме этих штрихов. А потом вдруг поняла, что видит руки.

Штрихи исчезли — как и лист, на котором были нарисованы. Исчезло вообще всё, что окружало их прежде. А руки принадлежали мужчине. Узкие ладони, длинные и сильные пальцы. Эти пальцы били по клавишам пианино, выколачивая какую-то бравурную мелодию.

Рядом с пианино стояла девушка в кожаной куртке и красной косынке. Из-под косынки выбивались завитки тёмных волос. Девушка пела.

Смело, товарищи, в ногу!

Духом окрепнем в борьбе!

В царство свободы дорогу

Грудью положим себе!

Грудь девушки вздымалась. Смотреть на это было приятно. Ева поняла, что любуется девушкой. Ей нравится смотреть на неё, слушать звонкий, чистый голос. А в следующее мгновение пришло понимание: она — уже не она, не Ева. Она смотрит на девушку глазами молодого мужчины, играющего на пианино.

Стало жутко. Ева хотела закричать, но не смогла. Попыталась зажмуриться, но не сумела. Её охватила паника.

— Спокойно, — долетел вдруг откуда-то голос Дениса. — Я тоже здесь. Не психуй, возьми себя в руки.

— Где ты⁈ — Ева попыталась покрутить головой и поняла, что у неё нет головы. Она ничего не могла сделать, тело принадлежало не ей. — Я тебя не вижу!

— И не увидишь. Хозяева здесь — не мы. Мы просто наблюдаем. Видим происходящее глазами Леопольда. Мы — в его воспоминании.

На то, чтобы осознать услышанное, Еве понадобилось время.

— То есть мы сейчас — он?

— В каком-то смысле, да.

— А он знает об этом?

— Нет. Мы ведь его не предупреждали. Ты сама видела, как всё произошло.

— А почему вы ему не сказали?

— Чтобы не спугнуть воспоминание. Если бы Леопольд знал, что за ним наблюдают, скорее всего, просто не смог бы ничего вспомнить. В жизни каждого бывают моменты, о которых не расскажешь никому. И уж тем более не покажешь. Сознание сопротивлялось бы этому всеми силами.

— А мы можем как-то вмешаться в то, что он делает? Помочь ему поступить правильно?

— Сомневаюсь. С такими вещами каждый должен разбираться сам.

— Тогда зачем мы здесь?

— Я — для того, чтобы быть рядом с Леопольдом, когда он окажется в поезде. Если окажется, конечно. А для чего здесь ты, понятия не имею. Я тебя не звал. Леопольд, насколько помню, тоже.

— Мне тоже нужно в этот поезд!

— Тогда чего спрашиваешь, зачем мы здесь?

На это у Евы не нашлось ответа.

— Что это за девушка?

Она смотрела на поющую.

— Судя по кожанке и нагану, комиссарша или вроде того. В деревнях — комбеды, продразверстки и прочее. В бывшем барском доме — клуб. Лозунг на кумаче видишь? «Да здравствует шестая годовщина Октябрьской Революции!» На дворе, соответственно, двадцать третий год. Вон портреты висят — Ленин, Троцкий. Пианино, видимо, от барина осталось. Пережило как-то холода, не пустили на дрова. Паркет-то из пола изрядно повыломали… А белогвардеец наш, судя по всему, отличный актёр.

— Почему? — Ева понимала едва ли половину того, что говорил Денис.

— Потому что если бы эта милая барышня знала, кто перед ней, пристрелила бы на месте. Леопольд — бывший офицер белой армии. В чине, если не ошибаюсь, подпоручика. Но красная комиссарша не догадывается, что пригрела классового врага.

Белые, красные… Что-то такое Ева в школе проходила, но подробностей не помнила. Да и когда проходила, особо не интересовалась, про войну ей всегда было скучно.

— То есть… Леопольд и эта девушка — они воюют?

— Уже нет. Война там, где был Леопольд, закончилась ещё в двадцатом.

— А почему же ты говоришь, что они враги?

— Потому что Леопольд — контра. Молодая советская республика в опасности, остались ещё недобитки старого режима. Враг не дремлет, и далее по тексту.

— Чего?

— Ох. — Денис вздохнул. — Просто прими информацию. Эти двое — враги! Но девчонка не знает, кто такой Леопольд, а он, судя по всему, о классовых противоречиях попросту позабыл. В юную комиссаршу влюблён по уши.

Это Ева тоже… даже не понимала, а чувствовала. Она ведь, как и Денис, была сейчас Леопольдом.

Песня закончилась. Леопольд взял последний аккорд и откинулся назад. Девушка в косынке подошла к нему, обняла.

— Видишь, товарищ Приходько! Прекрасно ты играешь пролетарские песни! И нечего на себя наговаривать. Завтра вечером будешь выступать.

— Ради вашего вокала, товарищ Круглова, хоть каждый день. — Леопольд развернулся, тоже обнял девушку.

— Ой, — вырвалось у Евы.

Она подумала, что если Леопольд начнёт сейчас целовать «товарища Круглову» — а он явно собрался делать именно это, — от неловкости провалится сквозь землю. И отсутствие материального тела совершенно не помешает. Потому что подсматривать, хоть и невольно, за людьми в таких ситуациях — это уже вообще ни в какие ворота! А вдруг они не только целоваться будут⁈ От этой мысли стало совсем нехорошо.

Но, к счастью, девушка отстранилась. Погрозила Леопольду пальцем.

— Ну не здесь же, Трофим! Вдруг войдёт кто? Пошли домой, поздно уже.

Из здания, где находился клуб, Леопольд и девушка вышли на улицу. Оба закурили странные, наполовину пустые сигареты. Вокруг уже стемнело, но фонари не горели. Возможно, потому, что фонарей нигде не наблюдалось. Под ногами хлюпала грязь, Леопольд и девушка старались держаться края дороги.

Правую ногу Леопольд ставил аккуратно, чтобы не черпнуть грязи — сапог на этой ноге порвался. Вдали, в темноте, проступили деревенские дома. На дороге показались две размытые фигуры.

— Матрёна! — окликнули из темноты. — Ты ли?

— Я не Матрёна, а Клара! — возмущенно ответила девушка. — Не хочу называться поповским именем, хочу — в честь Клары Цеткин! Сколько тебе повторять, дядя Спиридон?

— Да эту твою Карлу поди ещё выговори, — ругнулись в темноте. — Выдумают черт-те чего, а ты язык ломай.

С Леопольдом и Матрёной-Кларой поравнялись два мужика. Оба с бородами — у одного побольше, у другого поменьше.

— Брательник мой двоюродный, Игнат, — сказал Спиридон — тот, что с большой бородой. Вытолкнул вперёд второго. — С соседней волости перебрался, со всем семейством. Сбежали от голоду. Интересуется насчёт работы. Он по медицинской части может. И супруга егойная тоже.

— По медицинской — это хорошо, — сказала Матрёна. — А что умеете?

Она посмотрела на Игната. Но тот этого будто не заметил. Во все глаза уставился на Леопольда.

И Леопольд, Ева это почувствовала, напрягся каждой мышцей. Опустил голову, стараясь скрыть волнение. Отбросил в сторону странную сигарету — хотя не выкурил даже наполовину. Неловко переступил с ноги на ногу, рваный сапог черпнул-таки грязи.

— Что молчишь, братуха? — Спиридон толкнул Игната в бок. — Тебя спрашивают.

— Всякое могу, — медленно, не отводя глаз от Леопольда, ответил тот. — Я в войну в госпитале санитаром работал. Больных таскать умею. Помыть могу, переодеть. Постелю сменить, опять же — ежели есть, на что менять. А жена моя и перевязывать умеет, и уколы втыкать.

Матрёна нахмурилась.

— Ваша волость долго была под белыми. И вы при них работали в госпитале? Способствовали выздоровлению врагов советской власти?

— Ай, замолчи, — махнул рукой Спиридон. — А то не знаешь, сколько раз та волость из рук в руки переходила! И под белыми была, и под красными. И что же людям, не работать? С голоду помирать?

— Конечно! Умирать, но не сдаваться!

— Ну вот сама и помирай, — буркнул Спиридон. — А у братухи детишек трое, кормить надо. Есть для него работа?

— Пусть завтра с утра в комбед приходит, — поколебавшись, сказала Матрёна. — Поговорим.

— И на том спасибо.

Мужики развернулись и быстро скрылись в темноте. Леопольд и Матрёна дошли до ближайшей избы, свернули к ней.

— Дверь, — сказал вдруг Денис.

Но Ева и сама уже увидела. Дверь дома была сколочена из досок, поперек укреплена полосами железа. Ручка — металлическая скоба, тронутая ржавчиной.

— Всё, как говорил Леопольд, — пробормотала Ева. — Это она?

— Видимо, да.

— И что это значит?

— Хотел бы я знать. Но парень наш на верном пути. Ты заметила, как этот мужик на него смотрел? И как Леопольд напрягся? Аж грязи сапогом черпнул.

— Угу.

Матрёна и Леопольд между тем вошли в избу. В темноте засветился огонёк.

— Всё равно темно, — пробормотала Ева. — Не думала, что свечи так плохо горят…

Денис непонятно усмехнулся.

— Свечи нормально горят. Просто это не свеча.

— А что?

— Лучина, моя дорогая. Всего каких-то сто лет назад — самый распространенный способ освещения крестьянских домов.

Огонёк горел тускло, но глаза скоро привыкли к темноте. Стало видно, что Матрёна сняла с себя косынку и куртку, осталась в рубашке с вышитым воротом. Кудрявые волосы скрутила сзади узлом, кобуру с пистолетом положила на стол. Придвинула к себе стопку книг, тетрадь и чернильницу. Открыла тетрадь.

Леопольд встал за спиной девушки, оперся руками о спинку её стула.

— Быть может, отложишь учёбу до утра? В такой темноте ты очень быстро испортишь себе зрение.

Матрёна запрокинула голову назад, с насмешкой посмотрела на него.

— Неймётся? Так и скажи!

— Это тоже, скрывать не буду. Но и зрение — штука чрезвычайно ценная.

— Да ну тебя. Бухтишь, как дед на завалинке. — Матрёна положила ладони поверх рук Леопольда. — Ты пойми, Трофим. Молодой советской власти нужны политически грамотные люди! А у меня — откуда возьмётся политическая грамотность, ежели обычную не освою как следует? Я газеты читать не по слогам хочу, а чтобы не хуже тебя. Чтобы другим людям рассказывать, которые вовсе неграмотные. И чтобы неграмотность эту вовсе победить, как товарищ Ленин наказывал.

— Я газет не читаю.

— Не притворяйся! Ты понял, о чём говорю. А что не читаешь — плохо. Так и останешься политически несознательным.

— Вероятно.

Губы Леопольда дрогнули. Слова девушки его забавляли.

Матрёна это, видимо, почувствовала. Резко развернулась на стуле, чтобы ответить, но не успела. В дверь постучали.

— Кто? — недовольно спросила Матрёна.

— Я. — Дверь приоткрылась, в неё просунулась бородатая голова. — Выдь-ка. Сказать хочу кой-чего. Давеча забыл.

— Так заходи, чего в сенях мнёшься? Тепло выпускаешь.

— Да ну ещё, грязюку в дом тащить! Выдь. Чай, не развалишься. — Бородатое лицо исчезло.

Матрёна недовольно фыркнула, но спорхнула со стула и быстро вышла. Прикрыла за собой дверь.

— Чего тебе? — донёсся до Леопольда приглушённый голос.

Выражение лица Леопольда изменилось мгновенно. Стало жёстким и собранным. Леопольд бросился к столу, вытащил из кобуры пистолет и кинулся к двери. Прижался к ней ухом. Руки его умелым, отточенным движением проделали с пистолетом что-то, от чего тот негромко, осторожно щёлкнул. На пистолет Леопольд при этом даже не смотрел, весь обратился в слух.

— … никакой он не мещанин, Трофим твой, — горячо говорил Спиридон. — А самое настоящее благородие, белый офицер! Игнат его узнал. В госпитале у них лежал, говорит.

— Истинно так, — подтвердил голос Игната. — Я их сразу признал. Мундир у них был с золотыми погонами. А папенька ихний — вовсе генерал. Навещать сыночка приходили.

— Ты уверен? — напряженно спросила Матрёна. — Обознался, может? Сколько уж лет-то прошло?

— Года четыре, выходит. Не так уж много. И оне не больно изменились, разве что отощали. А глаза, волосы — всё ихнее.

— Да мало ли людей с такими глазами и волосами, — упиралась Матрёна. — Вон, хоть Мишка Стригунов с хутора — тоже белобрысый, и глаза голубые.

— Оне и держатся по-барски, — продолжал настаивать Игнат. — Спина — эвон, до чего прямая! Ровно оглоблю проглотил. Гнуть-то, сразу видать, не привычен.

— У Трофима документ есть! Он мне показывал.

— Тю! Я тебе таких документов с базара столько притащу, что избу оклеить хватит. По башке треснул того Трофима, в овраг сбросил — вот тебе и весь документ.

Леопольд у двери подобрался. Лицо затвердело. Ева с ужасом поняла, что относительно происхождения у Леопольда документов Спиридон не ошибся.

— Вражина он, Мотька, — продолжал Спиридон. — Контра! Точно тебе говорю. Давай-ка, покуда не задёргался, скрутим его да в чеку сведём. Сколько там за них дают нынче?

— За солдата — фунт муки, — сказал Игнат. — А за офицера, я чай, больше. Может, три фунта, а может, и все пять. Сведём, там разберёмся. Главное, чтобы он не убёг, пока мы тут судачим.

— Так можно обвинить кого угодно, — не сдавалась Матрёна. — В чека, небось, не дураки сидят. Надо им за кого попало муку выдавать? Они проверять будут. А то ты, может, соседа своего приведёшь, с которым землю не поделил, и скажешь, что контра. А у Трофима документ имеется. И в нашем селе он с самой весны ведёт культурную работу. Ни в чём подозрительном замечен не был. А ну как ты ошибся, занятых людей попусту отвлёк? Тебе-то, конечно, тьфу да растереть, пинка дадут и выставят. А мне выговор влепят по партийной линии — за то, что прежде сама не разобралась.

Мужики замолчали. Повисла тишина. Леопольд выдохнул и опустил руку с пистолетом.