Призрачный отель V. Поезд бесконечности

Глава 17

Николай допил остатки кофе, которые не выплеснулись на него. Нашёл взглядом мусорный контейнер, сунул туда смятый стакан. Потом стянул испорченную липкую майку, сухой частью вытер грудь и бросил туда же. Остался с обнажённым торсом, как герой боевика к финалу фильма.

— Так. — Николай с удовольствием смотрел вперёд, туда, где теперь ничто не взрывало мозг. За исключением унылости, безликости и монотонности пейзажа. — Так, реальность мы пофиксили, метафору я понял. Возникает только один вопрос. Как мне вернуться к реальной… Эм… к обычной жизни? В человеческий мир?

В голову медленно, мерзко заползла мысль, что никакого возвращения ему никто не обещал. Скорее даже наоборот. Крохотная победа могла и вовсе ничего не означать.

Николай поспешно наклонился к ноутбуку. Уставился в экран. Именно этот самый экран годами решал все его проблемы, помогал во всех жизненных неурядицах. В любой непонятной ситуации Николай привык первым делом искать экран и клавиатуру. И как только пальцы ложились на тёплый пластик клавиш, приходила уверенность.

Надо всего лишь прошерстить как следует справку. Разобраться во всей этой канцелярщине, найти какие-то неочевидные возможности… На крайняк, можно и в космос полететь, если уж девайс даёт такую возможность. Если уж подыхать или чалиться в поезде вечно, так пусть хотя бы в космосе. Вступить в тот чрезвычайно узкий круг людей, что когда-либо покидали родную планету. Это вам не марафон пробежать и не на Эверест взобраться. Космос — это гораздо круче…

Но пальцы не успели лечь на клавиатуру. Искаженный помехами голос ворвался в пространство кабины и что-то прокаркал.

Николай подскочил. Ноут свалился с колен на пол, экран погас.

— Твою мать! — заорал Николай. — Вы совсем, что ли⁈

Голос закаркал вновь. На этот раз получилось разобрать слова:

— … ответьте диспетчеру, как слышно, приём?

Взгляд притянуло к лежащему в специальном разъёме микрофону рации. Был он там изначально? Кажется, нет. Если бы был, Николай схватил бы его первым делом. Попытался с кем-то связаться. Или умудрился не обратить внимания? Чёрт его знает.

Николай взял микрофон, нажал единственную кнопку и сказал:

— Машинист на связи, слышу. Кто говорит? Приём.

Отпустил кнопку. Из невидимых динамиков вновь закаркал голос:

— Говорит диспетчер. Необходимость срочной посадки.

— Какой, нахрен, посадки? — не выдержал Николай. — Я ещё никуда не взлетел! Приём.

— Необходимо срочно… — Шум помех. — … иров. — Шум помех. — … ости комплектации. Приём.

— Приём, приём. Не понял, что нужно сделать?

— Кнопка «Посадка пассажиров»! — заорал голос, обладатель которого, кажется, потерял терпение. Наверное, прежде ему не приходилось сталкиваться с настолько тупыми операторами многофункционального автономного электроподвижного состава.

— Кнопка «Посадка пассажиров», — повторил Николай.

Его уже не удивляло, как взгляд, будто подчиняясь чьей-то воле, притягивается к нужному месту. Вот кнопка, под ней рисунок, схематически изображающий забирающегося в вагон человечка с чемоданом.

Николай, поколебавшись, надавил кнопку. Эффект последовал моментально: поезд начал сбрасывать скорость. Николай взмахнул руками — его повело вперёд, и он чуть не рухнул на панель управления, нажимая все подряд кнопки. Вообразив возможные последствия такого падения, он выронил микрофон, сел в кресло и вцепился в подлокотники так, что пальцы заболели от усилия.

— Отправление по готовности, — буркнул диспетчер. — Конец связи.

Настала тишина. А через несколько секунд поезд замер.

— Станция город воинской славы Вязьма, — сообщил приятный женский голос, без всяких помех. — Время стоянки — две минуты. Посадка и высадка пассажиров производится через двери…

— Высадка! — завопил Николай.

Он выскочил из кресла, рванул к дверям, не обращая внимания на забытый на полу ноут. Сейчас важно было лишь одно: выбраться наружу! Пусть даже в эту Вязьму, которая всю жизнь была лишь словом, которое произносил этот женский голос из динамиков. Без денег, без ничего — плевать. Дойдёт до Смоленска пешком, хоть за сутки. А там уже всё наладится. Главное — отсюда, прочь из этой подвижной тюрьмы.

Николай замешкался в дверях. Вспотевшие ладони соскользнули с ручек. Со второй попытки удалось вырваться. Но вторая пара дверей закрылась неожиданно резво, защемила ногу, и Николай грохнулся на пол головного вагона.

Громко выругавшись, он высвободил ногу. На карачках «побежал» к двери.

— Поезд отправляется, — ласково сказал женский голос.

— Не-е-ет! — заорал Николай.

Закрывшиеся двери он мог теперь только поцеловать. Застучали колёса по рельсовым стыкам.

Перевернувшись на спину, Николай закрыл глаза и глубоко дышал. Он крепко стиснул зубы, запрещая себе расклеиваться, не позволяя себе плакать.

Рано отчаиваться. Пока ничего не ясно. Он ещё и сотой доли возможностей поезда не исследовал. Сейчас нужно вернуться в кабину, посмотреть, жив ли ноут. Если сдох — хреново. Тогда можно будет подключить вместо него смартфон. Шнур подходящий есть. Будет эффект — отлично, изучит мануал. Не будет — хрен с ним. Придётся постигать всё методом тыка. Кнопок полно, новые выдумываются на раз. Да, придётся рисковать, ну и что? Да каждый раз, переходя дорогу, ты рискуешь, что тебя собьёт какой-нибудь кретин, не разбирающий сигналов светофора.

По крайней мере, если он себя своими действиями угробит, то грешить будет не на кого. Всё сам, всё сам… И не просто так, а на пути к цели, которую сам же и выбрал.

Николай перекатился набок, приподнялся и замер. Подумал, что мысли эти как будто чужие. Раньше он бы не стал так думать. Но чужими они не ощущались. Наоборот, шли словно из самой глубины души.

Ну и что это значит? Типа, повзрослел, что ли? Смешно, ага.

Фыркнув, Николай встал, расправил плечи, глубоко вдохнул.

— Ну, ладно, су…

Он осекся. Сердце приостановилось. Чувство было такое, словно окатили ведром холодной воды. Кожа на голове стянулась, и волосы поднялись дыбом. А он-то думал, что это просто выражение такое…

Три места были заняты. На первом сидел Тимур. Рядом с ним, положив голову ему на плечо, сидела симпатичная блондинка, с которой они уже однажды встречались — кажется, Изольда её зовут. А напротив них, привалившись головой к стеклу окна, сидел какой-то мужик.

Все трое спали, словно обычные пассажиры, утомлённые долгой дорогой.

— Тимур! — заорал Николай и рванулся к единственному знакомому лицу.

Схватил его за плечи, затряс.

Голова девушки соскользнула с плеча Тимура, сползла ему на колени. Медленно, как будто двигаясь под водой, девушка свернулась калачиком, поджала ноги, обняла их и продолжила спать в такой неудобной позе, рискуя свалиться каждую секунду.

Тимур открыл глаза. Взгляд его не был живым. Глаза как будто заволокло туманом, зрачки и склеры едва различались. Николай отпрянул.

— Первый срок, — пробормотал Тимур.

— Че… Чего? — сипло выдавил Николай.

— Первый срок. Нечаянная ходка. Пацана ментовка замела.

Закончив фразу, Тимур закрыл глаза. Левая рука легла на плечо девушки и застыла.

— Ты, блин, что, поглумиться сюда пришёл⁈ — заорал совершенно сбитый с толку Николай.

Никто ему не ответил. Пассажиры спали. Поезд продолжал путь.

Боря отобедал дома в одиночестве. Вкушал тушёное мясо. Охренительно вкусное, кстати говоря. Только теперь, оглядываясь, я начал кое-что соображать про его семью.

Учитывая эпоху — где-то середина девяностых — жилище можно было назвать богатым. В кухне имелись микроволновка, электрочайник, импортный холодильник. Духовой шкаф. Стулья — качественные, металлические, с мягкими сидушками. Вся сантехника меняная, не советский ширпотреб. Пол в кухне выложен красивой плиткой. В общем, если перенести эту кухню на четверть века вперёд, то — такое себе, среднепаршивое помещение с дико устаревшим оборудованием и неумелыми претензиями на роскошь. Но для своего времени…

Н-да. В целом, понятно, что папка у Бориски непрост. И почему молоденькая училка так топорно и неумело пытается влезть к нему в койку, тоже объяснимо. Кому-кому, а учителям в девяностые жилось, судя по воспоминаниям моих родителей, сильно не очень. Как, впрочем, и большинству бюджетников.

— Поневоле хочется процитировать анекдот про грузина, который в русском магазине пытался купить курицу.

— Что? — встрепенулась Изольда, видимо, поглощённая вкусовыми ощущениями. — Какой грузин?

— Ну, он берёт куриное яйцо и спрашивает: «А гдэ мама?»

— Боюсь, ответ не такой весёлый, как этот анекдот…

— То понятно. И всё-таки. Хотелось бы понимать, что случилось. Ушла? Погибла? Болезнь?

— Так ли уж это важно?

— Для Бори, наверное, важно…

— Вряд ли ушла. Да ещё и бросив детей. Мне кажется, от таких, как этот Анатолий Борисович, не уходят.

— Ну, слушай. Это у нас — стереотипность мышления. Типа, муж-тиран, несчастная женщина, не может выбраться из-под гнёта, не может оставить детей… Женщины, знаешь ли, тоже разные бывают.

— Ты что хочешь сказать?

— Ну, почему-то же Анатолий Борисович считает всех женщин меркантильными шалавами. Вряд ли эта идея созрела у него после того как верная жена погибла в автокатастрофе.

— Какая-то странная меркантильность. Уйти от человека, который, судя по всему, в текущих реалиях весьма крепко стоит на ногах.

— Мы ж не знаем, может, когда она ушла, он ещё не так крепко стоял. А может, нашла кого-то, кто стоял покрепче. Свинтила, вон, в Москву…

— Ну… Может быть. Да. Скорее всего, ты прав.

— Примем как рабочую гипотезу.

Приняли.

Поев, Боря вымыл тарелки и отправился в свою комнату. Там он вытащил из-под кровати ящик с игрушками и начал развязывать войну пластиковых солдат с оловянными.

Вскоре вернулась сестра. Мы слышали, как она разувается в прихожей. Скоро сунула нос в детскую.

— Ты поел?

— Угу, — отозвался Боря, глянув на сестру мельком.

— Хорошо. Пойду ужин готовить.

— Тыщ, ту-дущ! — Это взорвалась бомба, разметав целый отряд оловянных солдат.

Пластиковые кинулись в образовавшуюся брешь с победными воплями.

— Пластмассовый мир победил, — прокомментировал я. — Увы, всё как всегда.

У серых безликих оловянных советских солдатиков и вправду было исчезающе мало шансов против ярких красивых «конфетных» воинов китайского производства.

— Скоро закончится наш первый день, — сказала Изольда. — Обсудим всё и подведём итоги сейчас или потом, в постели?

— Потом, в постели. Такое ощущение, будто мы женаты уже несколько лет.

— Да, у меня тоже похожее.

— Может быть, давай поженимся?

— Что?

— Ну, когда всё закончится. Если закончится. Ты поняла.

— Ты серьёзно?

— А почему нет? Тебе всё равно через год паспорт менять. Если что-то не понравится — новый сделаешь без ЗАГСовского штампа.

— Тимур, я… Я даже не знаю, как реагировать. Ты издеваешься?

— Нет. Просто я вдруг понял, что для видящих весь институт брака, по сути, фикция. Сижу вот, думаю…

— Есть венчание в церкви. Это — не фикция.

— Хм. Про венчание я как раз не подумал.

— Ничего удивительного. Это сейчас не так модно.

— Да фиг с ней, с модой. Давай повенчаемся. Ты согласна?

— То есть, ты делаешь мне предложение, я правильно тебя понимаю? Сейчас, в голове у восьмилетнего р, когда мы делим на двоих одно тело?

— Ага. Есть надежда войти в топ самых необычных обстоятельств, при которых когда-либо кто-то делал предложение.

— Да.

— Может, даже возглавить его… Погоди. «Да» — в смысле? Ты согласна?

— Да, согласна.

— Так… просто?..

— Ты ведь сам говорил, что мы были друг другу суждены. Я должна была влюбиться в парня с дредами, и именно поэтому мне была дана такая долгая жизнь.

— А дочку Лизой назовём? Я, там, типа, обещал…

— Лиза… Елизавета… Да, красивое имя.

— Ну, вроде основные моменты порешали пока. Что там у нас дальше по плану?

Дальше по плану с работы вернулся отец.

Света — так звали борину сестру — кинулась разогревать ужин. Она приготовила макароны по-флотски ещё три часа назад. Зачем так рано — не объяснялось. Я предположил, что у отца ненормированный рабочий день, и нагрянуть он может в любой момент. Поэтому готовить ужин Света начинала сразу же, как возвращалась со школы, и если тот успевал остыть, в игру вступала микроволновка.

Отец был немногословен. Это меня тоже озадачило. Тогда, в машине, он говорил с Борей считай, в режиме монолога. Чего за «профессиональными» молчунами я не замечал.

— Помнишь учительницу? — отозвалась на мои мысли Изольда.

— Ага, и что?

— Ей он тоже едва пару слов сказал.

— Думаешь, комплексует при женщинах?

— Едва ли это можно назвать комплексом… в привычном понимании.

— А что тогда?

Изольда не ответила. В её молчании мне почудилось предложение смотреть дальше самому. Мол, лучше один раз увидеть, чем сто раз тебе это объяснит бесплотный голос в чужой голове.

— Мясо в воде тушила? — спросил отец, разламывая вилкой шарик фарша.

— Да, — блеклым голосом сказала Света.

— Я тебе сколько раз говорил, что в соусе вкуснее?

— Он закончился.

— И что? Забыла, где деньги лежат?

Света промолчала. Боря быстро, но без аппетита закидывался макаронами. Судя по тому, что говорили мои вкусовые рецепторы, у него претензий к ужину не было. По крайней мере, насколько моё сознание интерпретировало сигналы от этих самых рецепторов. Чего вообще требовать от домашней еды? Съедобно, насыщает, не убивает — значит, делает сильнее. Вот и всё. А носом крутить можно в ресторане. Туда для того и ходят.

— Я не слышу ответа на вопрос.

Вот теперь я почувствовал разом возникшее и окрепшее отвращение к этому человеку. Благо, ещё на предыдущей работе успел таких повидать… Таким, где бы они ни оказались, необходимо сразу же достать свой прибор и требовать, чтобы все признали: у него самый большой. Если кто-то хотя бы краем глаза выразит тень сомнения — всё. Туши свет, бросай гранату.

Нескольких таких клиентов я осознанно слил. Ну чувствуют они отношение и не успокаиваются. Так и стараются сломать. Придирками, хамством, откровенными наездами. Нахрена — сами не понимают. Я тоже в психологи не нанимался. Потому сливал. У других нормально складывалось. Кому не поперёк шерсти ходить на цыпочках и кланяться в ответ на любой выпад.

Однако работа тем и хороша, что от неё ты можешь отказаться. Благо, страна свободная в этом плане. Семья — дело другое. Особенно если ты в этой семье ребёнок. И на дворе девяностые, когда всем на всех класть с высокой колокольни. И неизвестно ещё, что хуже — семья со злобным арбузером или детдом, где тебя будут по прайсу в аренду сдавать.

— Нет. Не забыла, — чуть слышно сказала Света.

— В чём проблема?

— Я не подумала…

— Тебе не надо было. Надо было просто сделать так, как тебе сказано. Ты выбрала забить х… болт.

Во время заминки заботливый папаша метнул взгляд на любимого сыночка. Которому, видимо, до поры не полагалось слышать нехорошие слова. Ну или не полагалось их слышать от отца. В самом деле: должна же школа чему-то ребёнка учить, не всё родителям мучиться.

— Я так больше не буду, — пролепетала Света.

— Ну, посмотрим. — Отец отодвинул пустую тарелку. — Посуду вымоешь — ко мне зайди, поговорим.

Предчувствия у меня были крайне хреновые. Чего ждать от этого «поговорим»? Мысли бродили разные, от некоторых натурально тошнило.

Вдруг до меня дошло, что чувство тошноты — нифига не метафорическое. Борю действительно тошнило. На тарелке осталось буквально несколько макаронин с затесавшимися меж ними серыми кусочками фарша.

— Доедать будешь? — спросила Света.

— Не хочу, — буркнул Боря.

— Ну, иди тогда.

— А чай пить будем?

— Н-не знаю. Нет. Тебе вскипятить?

— Угу!

— Ладно, я позову.

Ей хотелось остаться одной, наверное. Боря не уходил. Вредность этого пацана зашкаливала за все мыслимые границы. Похоже, в семье во всём брал пример с отца.

Света не стала настаивать. Вздохнула, набрала чайник и нажала кнопку. Тот почти сразу начал шуметь. Света собрала в мойку посуду, и тут где-то в недрах квартиры хлопнула дверь.

— Светка, твою мать, я что сказал⁈

— Я…

— Я тебе сказал, посуду помыла и ко мне зашла! А не чаи гонять.