Призрачный отель V. Поезд бесконечности

Глава 14

Николай развернулся и уставился на проводницу, застывшую со своей прямоугольной тележкой между рядами кресел. В другое время, в обычном поезде он бы едва ли взглянул этой женщине в лицо. Все эти проводники были какими-то серыми пятнами. Так же как таксисты и кассиры в супермаркетах.

Это от бармена или от бариста может требоваться индивидуальность, и чем она ярче — тем лучше. А всё, что пассажиру нужно от проводника, едва ли выходит за рамки компетенций искусственного интеллекта. Как следствие, и интерес к личности падает.

Николай обычно вообще не взаимодействовал с проводниками. Показывал паспорт, когда требовалось, и на этом всё. Один лишь раз, по молодости и неопытности, купил за какую-то несусветную сумму бутерброд, состоящий из двух толстых ломтей хлеба с майонезом и почти незаметной, прозрачной полоской ветчины. Хватило за глаза.

Да и кофе лучше выпить на вокзале, там приличные точки есть. А ещё лучше — у себя на районе. Там все места пристрелянные и уж точно без неожиданностей.

Однако сейчас, впервые за чёрт знает сколько времени столкнувшись с чем-то вроде человека, Николай буквально сосканировал весь образ проводницы. Невысокая, плотная, лет тридцати на вид, едва различимые веснушки, светлые волосы, заколка, безликая форма. Бейдж на груди. Только вместо имени там значилось: Vechnost'

— Что ты такое⁈ — спросил Николай.

Фраза невольно получилась, как в фильме. Но он действительно хотел узнать, что перед ним стоит. Это человек? Или она была когда-то человеком? Или же это демон? Или ангел? Глюк? Бот, как в компьютерной игре?

— Чай, кофе, сэндвичи, — вновь затянула проводница свою мантру.

— Кто. Ты. Такая⁈ — Николай повысил голос.

Сейчас, когда адреналин зашкаливал, это получалось легче лёгкого. Возможно, не стоило орать так громко. Возможно, он пожалеет потом…

— Я — проводник, — сказала проводница. И, улыбнувшись, добавила: — А ты — нет.

Николая тряхнуло, будто двести двадцать вольт подвели.

— Так это ты, тварь? Чёрный обходчик! Ты⁈

Под конец он уже рычал.

— Нет. Я — проводник. Желаете чай, кофе, сэндвичи, чипсы, шоколадные батончики, воду?

— Воду!

— С газом или без?

— Без газа.

Женщина вытащила из недр тележки поллитровую бутылку.

— С вас триста рублей.

Николай потянулся за кошельком.

— Только наличные! — уточнила проводница.

— У меня нет нала…

— Очень жаль. Раньше мёртвым клали на глаза или под язык монеты. Кто бы что ни говорил, а нынешние времена…

— Я не мёртвый!

— Ну да, — вновь усмехнулась проводница. — Конечно. Как скажете.

Она спрятала бутылку обратно. Николай проводил её жадным взглядом.

— Слушайте… — Он облизнул губы. — Какой в этом смысл? Чего вы пытаетесь добиться? Что доказать? Я должен мучиться от жажды, или что? Это ад? Наказание? Чистилище? Мы куда-то едем, или этот поезд — всё?

— Нет, — ответила женщина разом на все вопросы. — Просто вы можете купить воду только за наличные. Извините.

— Да почему⁈ — Николай вновь сорвался на крик. — Какой в этом смысл⁈ Почему⁈

Взгляд проводницы затуманился, стал задумчивым.

— «Какой в этом смысл, почему», — повторила она. — Никогда не понимала, какой смысл в этом вопросе. Вам кажется, что если вы разберётесь в причинах происходящего, то вы сможете что-то изменить.

— Ну, дайте немного подумать… Да!

— Это так не работает, — покачала головой женщина. — Мама говорит ребёнку: «Нельзя совать руку в огонь», и он спрашивает: «Почему?» Потому что огонь жжётся. Потому что огонь может убить. Или «Потому что я так сказала. Ослушаешься — накажу». Или: «Потому что огонь может потухнуть». Каким бы ни было объяснение, запрет остаётся запретом. Ребёнку нельзя совать руку в огонь. Но ребёнок «почемучкает» всегда, потому что он ребёнок. В каком возрасте вы собирались повзрослеть, Николай?

— Да хрен с ним, с огнём, плевать на воду! Я спрашиваю, зачем и почему этот поезд? К чему всё идёт⁈

Проводница вздохнула. А когда заговорила, Николай сжал кулаки. Ему хотелось ударить её, может, даже убить. Потому что женщина говорила будто с трёхлеткой, вытянув губы трубочкой и присюсюкивая.

— Этот поезд нужен, чтобы ты в нём ехал и не мог из него выйти. Потому что так решил чёрный обходчик. Идёт он вперёд и назад. Понятно?

— Он остановится когда-нибудь⁈ — Сквозь стиснутые зубы вылетали капельки слюны, падали на тележку.

— Относительно чего?

— В смысле?

— Движение — это перемещение относительно условно неподвижного объекта. Например, относительно тебя поезд сейчас неподвижен.

— Хорошо. Вот относительно той сраной ёлки! — Николай ткнула пальцем в окно, выбрав отдельно стоящее дерево из однообразного пейзажа.

— Это пихта белая, Ábies álba, также известная как гребенчатая, белая европейская или просто европейская. Нет, относительно этой пихты остановок не планируется. Чай? Кофе?

— Иди в задницу.

— Спасибо, что выбрали нашу пассажирскую компанию.

Женщина испарилась вместе с тележкой. Буквально, превратилась в пар и исчезла. Когда Николай моргнул, и пара уже не было.

Выругавшись, он сделал пару шагов и остановился.

Пихта белая росла справа, это он точно запомнил. Однако сейчас точно такая же пихта… Нет, та же самая сраная ёлка проносилась в другую сторону мимо поезда с левой стороны!

Если бы поезд сделал такой стремительный кульбит, Николай бы его почувствовал.

— Это невозможно, — прошептал он.

И тут же рассмеялся.

Как будто всё остальное было возможно. Например, движение пейзажа в разные стороны.

От этого рассинхрона внезапно закружилась голова. Николая повело. Он кинулся к дверям, открыл там пустующий контейнер для мусора.

Вырвало. Долго, мучительно, до слёз из глаз. Ещё больше обезвоживая организм.

Захлопнув крышку контейнера, Николай опустился на пол. Сел возле двери, прислонившись к ней спиной, и закрыл глаза. Приглушенное постукивание колёс убаюкивало. Поезд продолжал одновременное движение в двух противоположных направлениях без запланированных остановок относительно белой европейской пихты. Также известной, как гребенчатая.

Я открыл глаза.

Паника всколыхнулась и унялась. Паника была обусловлена тем, что тьма, длившаяся перед тем, как я открыл глаза, длилась вечность. Паника началась, когда я погрузился во тьму, потом исчезла и вновь появилась, когда я открыл глаза. Вернулась, чтобы раствориться окончательно.

В этот момент я понял что-то такое великое, глобальное, архиважное. Это понимание пронизало всю душу, наполнило её и увеличило. Но добравшись до разума, оно сумело облечься лишь в самые простые слова: «Всё фигня».

Так я подумал. Всколыхнулось и растаяло бесследно сожаление о невозможности выразить точнее то, наиважнейшее, что нужно бы рассказать каждому человеку, написать на огромных плакатах по всему миру, преподавать в школах. Увы, то, что понимается душой, для разума — набор малозначимых символов.

Когда же все эти сложные переживания утихли, я попытался понять, что я вижу. А видел я потолок. Самый обыкновенный побеленный потолок. Тоненькая, почти незаметная трещинка змеилась по нему.

Я попытался повернуть голову — не сумел. Захотел шевельнуть рукой — тщетно. И паника вернулась. Она была стократ сильнее того ужаса перед тьмой. Тьма, пустота — это не страшно, это выключает разум, только и всего. Нет разума — нечему бояться. Но оставаться в здравом уме и не иметь возможности как-то повлиять на ситуацию, сделать хоть что-то — вот где настоящий кошмар.

Мне казалось, что я кричу, срывая голос, до боли, до хрипоты. Но крика не было.

— Успокойся, — услышал я голос Изольды.

Вновь машинально попытался крутить головой. Вновь тщетно.

— Тише, Тимур. Я чувствую то же самое. Это нормально. Говори мысленно. Ответь мне.

Но прежде чем я ответил, произошло нечто вовсе уже странное. Я повернулся набок, свесил с кровати ноги и… сел. Тело сделало это само собой, я не отдавал ему таких команд.

Я сел, посмотрел тупо на свои колени… Впрочем, нет. Это были не мои колени. Очень уж пухлые ноги и какие-то короткие.

— Тимур! — не отставал голос Изольды. — Говори со мной, пожалуйста. Не отключайся. Мы не можем никак вмешиваться, можем только наблюдать… И потом вывести его отсюда.

Вывести? Кого вывести, за кем наблюдать?

— Бориса, — ответила Изольда.

Я встал, потянулся и зевнул. Громко, от души. Подошёл к двери, открыл её. Вышел в чужую, незнакомую прихожую. Там висело ростовое зеркало без рамы. И перед ним я остановился. Чтобы увидеть незнакомого карапуза лет восьми-девяти. Весьма плотного, с глуповатым выражением лица и со смешным ёжиком на голове.

Карапуз, кажется, был, в целом, доволен увиденным. Он скорчил зверскую рожу и поднял руки, напрягая бицепсы. Бицепсы едва просматривались, но, видимо, воображение дорисовало мальчишке всё, чем не могла порадовать реальность. Он что-то запел про себя и включил в туалете свет. Закрылся там, встал над унитазом.

— Как бы я хотела отвернуться… Но я не могу отвернуться, — посетовала Изольда.

Её голос смешивался с задорным журчанием.

И только теперь до меня начало доходить.

— Постой, — сказал я мысленно. — Погоди. Этот пацан — это Борис? Мы у него в голове? Ты и я?

— Похоже на то. И не можем влиять никак.

— Он должен сделать какой-то выбор, так… Какой?

— Не знаю. Я проснулась за несколько минут до того, как проснулся он. Было просто темно и страшно.

— Если он сделает неверный выбор… Мы что, все просто умрём здесь? Исчезнем?

— Ну, или будем жить до тех пор, пока не доживём до следующей нашей попытки.

— Эм… И тогда нас здесь будет уже четверо?

— Видимо… — Уверенности в голосе Изольды не было.

— Или шестеро… Мы же не знаем… Эй! Здесь уже кто-то есть?

Несколько секунд мы ждали. В ужасе от того, что вот-вот услышим многочисленные мыслеголоса, в точности соответствующие нашим.

— Нет, — мысленно выдохнул я с облегчением. — Сюжет всё-таки не про временные петли и парадоксы. Это радует. Вообще не фанат таких приёмов.

— Согласна…

Тем временем мелкий Борис закончил свои дела, нажал на смыв и обратился ко второй части санузла. Здесь он умылся, почистил зубы. Я понял, что чувствую всё, что чувствует он. Тело воспринимается как своё, если бы не одно существенное «но». Я абсолютно никак не могу им управлять.

— Да это же бред! — воскликнул я. — Как он сможет сделать иной выбор, если он ничего не помнит, и мы никак не можем на него повлиять? Даже сказать ничего не можем?

— Его душа изменилась, — возразила Изольда. — Душа будет хотеть поступить иначе.

Тут Боря, поставив щётку на место, взял тюбик зубной пасты, повернулся к унитазу и нанёс пасту на белый стульчак. Потом размазал так, чтобы не было заметно.

— Наверное, будет хотеть… — чуть слышно добавила Изольда.

Через полчаса Николай уже не стал садиться на сиденье. Он упал на пол и обхватил голову руками.

Эти полчаса не прошли даром. Он научился определять стороны поезда безошибочно. Если встречалась туалетная кабинка, то она располагалась справа. Если кабинки не было, то можно было сориентироваться по сдвоенным отдельностоящим сиденьям — такая «парочка» имелась тоже лишь по правую руку. Если идти к голове поезда, по направлению движения.

В реальности движение происходило в две стороны, но Николай, как всегда, хакнул реальность при помощи высоких технологий. Запустил приложение и проанализировал схемы вагонов.

Поначалу это открытие его приободрило. Он ведь точно знал, куда идёт, то есть, по определению, встал на голову выше девяноста процентов человечества. Но гордость и радость иссякли быстро. Так же, как и девяносто процентов человечества, он быстро упёрся в неприглядный факт: пусть направление и было как будто бы верным, никакого удовлетворения оно не сулило.

Вагоны сменялись вагонами. С сортиром, без сортира, без сортира, без сортира, с сортиром… Николай совершенно точно не менял направления. Поэтому когда в четвёртый раз оказался в вагоне с оторванным телевизором, он просто сдался. Невозможно играть в шашки с противником, у которого на руках ройал-флэш.

Пить хотелось всё сильнее. Язык, казалось, распух раза в три против обычного размера. Значит, придётся пройти ещё вагон-другой и присосаться-таки к омерзительному крану в туалетной кабинке.

Надо сказать, от этой мысли теперь не так уж сильно тошнило, как в начале пути. Всё познаётся в сравнении, всё относительно. Наверное, если как следует задолбаться, и мысль о смерти не покажется такой уж страшной. Спустя год в этой поездатой ловушке он, наверное, начнёт исследовать способы альтернативного прекращения страданий.

Год?.. Николай поднял голову, огляделся и хрипло хохотнул. Ну да, год, конечно! Да месяца не пройдёт. К тому же вода — хрен бы с ней, вопрос решаемый. Ну а пища? Без жратвы человек сколько может?

Николай напряг память. Но память, избалованная легкодоступной информацией в сети, пожала плечами. То ли как раз месяц, то ли три… Точно не вспомнить. А по факту, уже через два дня без еды станет хреново.

Свой организм Николай знал. С головой уйдя в решение какой-нибудь задачи, он мог пропустить и завтрак, и обед, и ужин. Но часов через двадцать наступала «отсечка». Будто железный занавес опускался между сознанием и мыслительными способностями. Николай ловил себя на том, что тупо смотрит на строчки кода на экране и не понимает, что они означают. Как будто видит надписи на древнем языке. Как будто внезапно попал в другой мир, в тело человека, память которого ещё не успел освоить — как в тех фантастических книжках, что он почитывал на досуге, чтобы разгрузить мозги.

И тогда надо было идти в кухню, открывать холодильник и набивать скукожившийся желудок чем-то калорийным. Минут через пятнадцать получалось вернуться к работе.

Дольше суток без еды Николай не выдерживал никогда. Не было такой задачи.

— Интересно, а если я тут правда сдохну? — проговорил он, не слыша никаких эмоций в собственном голосе. — Что тогда? Начну гнить? Или не начну? Это моё физическое тело? Или не моё?.. Или не физическое? А где тогда физическое?..

Вдруг задумчивость сменила очередная вспышка злости.

— Охренительно, бро! — крикнул Николай, глядя почему-то на электронное табло с надписью Vechnost'. — Значит, у тебя хватает ресурсов, чтобы на одного меня выделить целый, мать его, бесконечный поезд, забитый глюками под завязку. Кататься за мной месяцами, меняя тачки и обличья. Я не удивлюсь, если ты и целый мир сотворишь специально, чтобы меня наказать. Но когда я один-единственный раз использовал этот сраный дар в своих интересах, это сразу стало та-а-акой проблемой! Дебет с кредитом не сошёлся, рынок рухнул, экономика затрещала по швам! Ну конечно, ага! Может быть, стоит уже хотя бы самому себе признаться в том, что ты просто грёбаный садист⁈ К чему это лицемерие, а?

Электронное табло хранило молчание. А сзади раздался голос:

— Документы для повторной проверки приготовьте, пожалуйста.

Николай не стал подскакивать. Хватит уже, наскакался. Он лениво повернул голову и через плечо смерил взглядом обряженного в униформу парня, чуть старше его самого. Над верхней губой у него топорщилась дурацкая, будто прифотошопленная щёточка усов. Наивная попытка показаться старше, чем на самом деле. Ну да, ведь все взрослые дяденьки носят усы.

— А если нет? — спросил Николай с ядом в голосе. — Если я возьму — и не покажу тебе документы для повторной проверки? Что ты сделаешь? Насильно их у меня заберёшь? Или ссадишь с поезда?

Он засмеялся мелким истерическим смехом человека, которому больше нечего терять. Проводник дождался конца этой вспышки и повторил ровным тоном:

— Документы для повторной проверки, пожалуйста.

Николай встал, расправил плечи и хрустнул шейными позвонками. Уставился в глаза проводнику.

— Нет. Ещё вопросы?

— Но… — На лице проводника появилось растерянное выражение. — Но вы должны предъявить документы.

— Ага, должен. А я не предъявляю. Что, побежишь жаловаться маме?

— Зачем вы так? — Голос проводника задрожал. — Чего вы хотите добиться?

— Ты, твою мать, глумишься, что ли⁈ — заорал Николай. — Я хочу свалить отсюда, из этого поезда!

— Но… — Теперь у парня задрожали губы. — Но зачем тогда вы в него сели?

Николай глубоко вдохнул, готовясь обрушить на голову недотёпистого проводника громы и молнии. Но, к несчастью, моргнул. Когда веки поднялись, проводника не было.

От неожиданности Николай резко выпустил весь воздух, без толку подключив голос. Вышло что-то вроде:

— Поф-ф-ф-фу-у-у-у-у-уйс-с-с-с.

Николай долбанул ногой по спинке ближайшего сиденья. То сдержанно вздрогнуло.

— «Зачем вы тогда в него сели!» — Николай сплюнул без слюны на другое сиденье. — Как будто у меня, вашу мать так, был выбор!

Он прошёл и этот вагон. Злость придала сил. Ясно, что это ненадолго, но хоть что-то. Рванул следующие двери, вывалился в следующий безликий вагон. Здесь имелась туалетная кабинка.

«Пошло оно всё», — решил Николай и подошёл к кабинке. Но в тот момент, когда он взялся за ручку, на стене ожил телевизор.

Мелькнула заставка Vechnost', появилась знакомая дикторша и с осточертевшей улыбкой заговорила:

— Душевная пассажирская компания Vechnost' приглашает вас пройти обучение на проводников и машинистов. Получите общественно полезную профессию. Достойная зарплата и полный социальный пакет. На время обучения жильё предоставляется, выплачивается стипендия. В нашей команде не хватает именно тебя! Остался всего один шаг.

Николай уже хотел обложить дикторшу матом и войти в кабинку, утолить, наконец, терзающую горло жажду. Но взляд его вдруг скользнул на дверь к следующему вагону. И зрачки расширились.

Телевизор потух. Поезд продолжал движение ниоткуда никуда. А стеклянные части дверей были затонированы. Над дверьми висела табличка: «Вход только для персонала поезда. Staff only».