Идущий тропой мертвых 6 (пиромант)

Глава 19

Куриная голень шкварчала на сковородке. Я добавил воды и прикрыл крышкой. Немного поджарить и тушить. Так мясо становилось нежным и появлся своебразный привкус. Было вкусно. А если мясо пережарить без воды, то оно будет сухим и грубым, застревать между зубами.

Ещё юшку со сковородки можно собрать хлебом. Вкусно и сытно. Сегодня я наемся.

Я вздохнул и потёр уставшие глаза, после чего провёл ладонью по голове, поднимая свои отросшие волосы ёжиком. Может, пришла пора подстричься? Тётя Люба, соседка, не откажет. Наверное, даже конфет даст. Но она скорее всего спит после ночной смены в больнице. Нелегко быть санитаркой.

Живот заурчал, слюна уже давно наполнила рот от мясного аромата. Подожди, желудок, немного осталось.

Горячие голени я сложил в пластиковый судок, а юшку из сковородки собрал хлебом. Низ живота скрутило и я поспешил в туалет. Когда вернулся на кухню, замер в шоке. В груди стало тяжело, кулаки сжались от обиды. Это было моё!

Когда они вернулись? Почему я не слышал голосов, шагов?

Уродливая женщина с перекошенным лицом и синяком под глазом смеялась и наворачивала моё мясо. Двое мужчин, или даже скорее стариков, так же сидели довольные. Один из них разливал водку по стаканам. У второго на губе свежий порез, но он уже схватился корочкой.

Почему так грязно? Почему они такие неопрятные?

Она взяла из пластикового контейнера последнюю куриную голень. Мою голень.

Я сорвался и схватил её за запястье, чтобы в следующий момент засунуть кусок мяса в рот. Оно вкусное, мягкое, легко отходит от кости.

Пережёвывая еду, я отпустил руку и сделал шаг назад. Женщина смотрела на кость в своей руке так, будто впервые её видела. А потом она перевела взгляд на меня, отчего стало страшно. Она открыла чёрный рот и появился звук сирены.

Я развернулся, чтобы убежать, но не успел. Она сзади схватила меня за волосы на темечке и дёрнула. Всё же надо было сходить к тёте Любе и подстричься. Я упал, хватаясь за край стола и газетку. Вместе с бумагой на пол упал стакан, жидкость из него разлилась.

О, нет!

Я попытался залезть под стол, но был выбит оттуда пинком. На меня сыпались удары. Волосы уже отпустили, потому я согнулся в позе эмбриона и прикрывал голову рукой.

Почему я терплю это?

Вой сирены пропал, вместо этого появились укоризненные голоса мужские и женские «слушайся, ты должен быть послушным мальчиком, взрослые любят только хороших детей».

Враньё!

Голоса были повсюду, даже в моей голове.

Удары становись всё слабее, пока не прекратились. Голоса тоже утихли.

Ко мне подкатился мяч, красно-зелёный, с машинкой нарисованной. Из мультика. Мой мячик. Я помнил, как играл им, когда был помладше.

Всё так же сидя на корточках, я посмотрел в темноту коридора. Там стоял трёхлетний мальчик со светлыми волосами и голубыми глазами. Прям как у меня. Ещё и лицо такое ангельское. Это я и есть.

К ребёнку на свет вышла девушка. Она присела и улыбнулась ему. А потом достала из сумки машинку. Точно такую же, как на мячике.

С другой стороны от мальчика появился мужчина. Чистые блестящие ботинки, выглаженные со стрелками брюки, белоснежная рубашка. Его голова находилась в тени. Почему я не вижу его лицо?

Я забыл.

Мужчина взял за руку мальчика и они ушли. Все трое скрылись в темноте коридора.

Нет! Не уходите! Папа! Мама! Не бросайте меня здесь!

Только я успел встать и сделать шаг к черноте коридора, как был остановлен. Кто-то схватил меня за руку и тянул назад. Я обернулся.

Страшная женщина, очень отдалённо похожая на ту симпатичную девушку с ребёнком, улыбалась мне. Омерзительная улыбка. Заплывшие глаза и распухшие губы.

А ведь это один и тот же человек.

— Сашечка, купи что-нибудь к столу, а то запить нечем, — елейным тоном сказала она, вкладывая в мою ладонь смятую купюру.

Я держал эту бумажку, а сам смотрел на стол. Там лежала гора жаренной рыбы. Вторая рука потянулась к еде, но её быстро оттолкнул мужчина с разбитой губой.

— Санёк, ну сгоняй, — ухмыльнулся он. — По-быстрому. Ну трубы горят, сил нет.

— Шурик, — второй хлопнул в ладони и присвистнул, как бы намекая быть быстрым как ветер. — Одна нога там, другая тут.

Да пошёл ты… Ненавижу, когда меня зовут Шуриком.

Пощёчина.

— Хорошие мальчики так себя не ведут, — осуждающе сказал женщина. — Родила на свою голову. Ярмо на шее.

— Да сдай ты его в детдом, делов то, — смеялся с разбитой губой, а другой ему поддакивал.

— Да, надо, — вздохнула она, забирая купюру. — Всё самой, никакой помощи. Сейчас я в магазин схожу.

Она поднялась со стула, сильно выше меня. Прошла мимо, будто не заметила. От толчка я ударился о стену и не удержал равновесие, сел. Обхватил голову руками и уставился в поцарапанный ламинат.

Да чего так грязно то?

И правда, почему так много грязи? Это ненормально. Разве я не привык к чистоте? И что это за футболка в пятнах на мне? Ещё и с дырками явно не дизайнерскими. Разве это моя одежда? Кажется, я носил что-то другое.

В голове всплыл образ сапога на моей ноге, со странным узором из тонкой линии. Да не, что за маскарад? Выглядит по-бабски.

Маскарад?

— Всё будет хорошо, — сказала толстая тётка рядом. — Я отведу тебя в твой новый дом.

— Но у меня уже есть дом!

Вдалеке раздался звон стаканов и весёлый смех. Я обернулся и на другом конце тёмного коридора увидел уродливую женщину. Она ела и пила, смеялась, с кем-то разговаривала.

Толстая женщина взяла меня за руку и потянула к выходу, к длинной лестнице без перил, сразу с высоты на осеннюю улицу.

— Нет, я не хочу! Мой дом здесь! — начал я вырываться.

— Уже нет, государство позаботится о тебе. Всё будет хорошо.

— Я не хочу в детдом! Моя мама жива!

— Это лишь интернат. Мама твоя одумается, протрезвеет и заберёт. А ты пока оценки подтянешь.

Не заберёт.

— Мама! Нет, я не пойду с вами! Мама! Мама!

Я вырывался и истошно орал. Но женщина была большой и сильной. А мама… Она встала со стула и, не глядя на меня, закрыла дверь.

Мне было десять лет тогда.

Что?

Женщина вытащила меня из квартиры. Но мы не стали спускаться по лестнице, вместо этого я начал падать вниз, смотря на открытую дверь того места, которое считал своим домом.

Мир темнел, тусклый свет исходил лишь от уличного фонаря. Дул ветер и голые ветки мотало из стороны в сторону. Я лежал на куче опавших листьев.

Очень неприятное чувство. И холодно, очень холодно. Должно случиться что-то плохое. Не хочу, чтобы это происходило. Я домой хочу.

Я сел на кучу из листьев, обхватив себя руками. Та же порванная грязная футболка. И шорты тёмно-синие, мои тощие коленки торчат. Растоптанные кеды на босу ногу. Где моя куртка? Почему я раздет в такую холодную погоду?

Опустил взгляд и провёл по руке, вспоминая свою куртку. Но вместо неё какой-то белый халат с бледными цветами. Что? Почему это на мне? Я такое никогда не носил!

Носил.

Этот странный голос будто смеялся надо мной. Да я никогда в жизни халат с цветами не надену!

Наденешь и будешь носить с удовольствием.

Он уже откровенно смеялся надо мной. Я разозлился и начал осматриваться, чтобы понять, кто этот человек. Но увидел чуть в стороне мужчину. В брюках, рубашке. С чистыми блестящими ботинками. Его лицо окружала неестественная темнота. Это даже не тень, а будто фильтр наложили с чёрным пятном прямо на видео. Только я ведь не в экран смотрел, а своими глазами.

Просто, ты забыл его лицо.

Кто ты? Уходи!

Я схватился руками за голову и прижал к груди ноги. Холодно, как холодно.

Точно хочешь, чтобы я ушёл? Ты тогда останешься один.

Я… Я не хочу быть один. Я хочу быть дома, в тепле. С мамой и папой. С друзьями.

Чтобы меня любили и никогда не предавали.

Мы сказали это вместе. Потому что это был мой голос на самом деле.

Я хочу, чтобы меня ценили не за то, что я хороший мальчик. А разве меня когда-то за это ценили? Действительно, никогда. Только если пользу приносил. И молчал. Был удобным. Я ведь всегда был тихим и послушным. Никогда не был собой. Вот именно. И что в итоге? Меня бросили все. А разве плохо быть одному? Сам по себе в чужом мире — это даже весело.

Мне уже не было холодно. Я посмотрел на свой халат и усмехнулся. Не такой уж он и девчачий, а очень даже ничего. Да и какие это цветы? Это трёхлистник, символ рода Даэрин. Королевская семья, между прочим. Королевская. А я принц.

Из темноты ко мне подбежал мальчик в белой одежде и сапожках. Он согнулся пополам и, уперевшись в бёдра, запыхавшимся голосм сказал:

— Ну тут у тебя и катакомбы. Я еле продрался через эти дебри!

— А может, ты просто давно по снам не ходил, Рэй, — усмехнулся я и протянул руку, чтобы потрепать его по волосам. Ощущая твёрдый керай, выдохнул с облегчением. Этот ужас закончился. Или нет? — А где мы?

Я опять огляделся по сторонам. Мужчина всё так же лежал в стороне на сухой листве. Подошёл ближе и попытался рассмотреть его получше, но пятно никуда не девалось. Даже руку протянул, но она так и не упиралась ни во что, будто вместо лица там зияющая дыра.

— В твоём подсознании, — ответил Рэй. — А что это за мужик?

— Мой отец.

— Надо же, — сказал он многозначительно. — А что у него с лицом?

— Просто, я его забыл, — пожал я плечами. — Он умер очень давно. Кстати, мы нашли его в похожем месте, но одежда у него была другая тогда.

— Так это подсознание, ты чего? — он сказал таким тоном, будто я обязан был знать это сам. — Здесь искать достоверности не стоит. Это отражение твоего восприятия воспоминаний, а не их точная копия.

— Отражение моих эмоций и чувств? — я усмехнулся, выпрямляясь.

— Именно так, — довольный мальчик кивнул.

— Как-то по затылку задувает, непривычно, — я потёр шею. — Почему одежда вернулась, а волосы нет?

— Значит, ты всё ещё продолжаешь отторгать какую-то часть себя. Живые любят это делать. Такая каша в головах вечно! С другой стороны, демонам было бы гораздо сложнее влиять на вас.

— И что теперь? Мне нужно найти и понять свои страхи, что ли?

— Вроде того.

— Ну пошли тогда, веди.

— А чего это я? — не понял Рэй. — Это твоё подсознание, ты и веди. Какие у тебя там ещё неприятные воспоминания?

— Это обязательно? — я недовольно скривился.

— Ты препрану видишь, чувствуешь? — он развёл руки в стороны и принялся оглядываться.

— Ты издеваешься?

— Что? Нет, конечно. Всё здесь это дым из препраны, и ты можешь этим управлять. Если всё буду делать я, то ты ничему не научишься.

— Ой ладно, понял, — я недовольно закатил глаза. — Шоковая терапия, как и ожидалось. Ищем страхи, значит.

Я постарался абстрагироваться, успокоиться. И перенестись в другое место. Но куда? Интернат? По хронологии вроде он должен быть дальше.

И тут я понял, что не помню, как он выглядел. Какого цвета там были стены? Пол? Точно, там была площадка во дворе с турниками, качелями и домиками-грибочками.

Как бы я не сосредотачивался, всё, что у меня получилось, это заставить труп отца исчезнуть. Это был просто кусок двора нашего многоквартирного дома. Его дальняя часть.

— Не выходит, — констатировал я факт.

— Значит, ты не всё уяснил из этой череды видений. Подумай.

Замечательный совет, конечно. Подумать, понимать бы ещё, о чём.

— О том, что значит для тебя это место и другие, которые ты посетил, пока меня не было, — сказал Рэй.

— То есть, ты и здесь мои мысли читаешь? Когда мы вдвоём в моей голове?

— А ты где-то видишь противоречие? Я всегда слышал твои мысли, только сколько не кричал, ты не отвечал. Помехи от своих воспоминаний глушили всё. Шёл на твой голос, но тут целый лабиринт. И откуда у тебя в голове столько хлама?

— Какого ещё хлама? — не понял я.

— Не важно. Ты лучше думай об этом месте. Что оно для тебя значит?

Было б это так просто. Я осмотрелся, обошёл весь кусок двора, освещённый фонарём, но дальше словно на стену натыкался. Но я не сдавался, начал давить и наконец пролез сквозь «стену», оказавшись в темноте. Впереди увидел тусклый свет… и вышел в тот же кусок двора, но с другой стороны.

Рэй смотрел на меня с усмешкой на губах, но комментировать ситуацию не стал.

Это место, это место… Здесь мы с мамой нашли отца, когда пошли его искать. Что же я тогда испытал? Мне было семь лет на тот момент. Очень давно.

Я попытался вспомнить. Даже встал на том месте, откуда открывалась максимально похожий ракурс. Что я тогда почувствовал?

Не сразу вспомнил, пришлось вернуться в тот самый день. Точнее вечер. Я закрыл глаза, представляя всё это. Как же тогда всё было?

Папа долго не возвращался, мы давно поужинали, еда остыла, он на звонки не отвечал. Мама очень нервничала, взяла меня за руку и мы пошли его искать. А потом…

Когда раздался плачь, открыл глаза и посмотрел вперёд. Молодая девушка рыдала над трупом. Я не видел её лицо, как и у отца, что странно. Почему до этого её видел и узнавал?

Что я ощутил… Одиночество. Мне хотелось, чтобы мама меня обняла и сказала, что любит, и что всё будет хорошо. Кажется, чуть позже я подошёл к ней и прикоснулся, но она будто и не заметила меня. И так двинулась… Мне показалось, что хотела смахнуть, будто назойливую муху.

Тогда я впервые задумался о том, любит ли меня вообще хоть кто-то?

После похорон друзья стали сторониться. Сейчас я понимаю, что им просто было неловко. Они не знали, как меня поддержать, а ещё сами боялись, им было неловко. Ведь у всех родители живы, а моего папы больше нет.

Но тогда я ощущал себя безумно одиноким и никому не нужным. Друзья оказались липовыми, да и мать, по сути, тоже. Она больше никогда меня не обнимала, не говорила добрых слов. Она вообще стала мало говорить.

Никому не нужный, нелюбимый. Никто. Исчезну, никто и не заметит.

Внезапный порыв ветра заставил меня упасть на спину, на мягкий ковёр осенней листвы. Как тогда, когда меня забирала из квартиры женщина из опеки. То же самое чувство, будто рушится любая надежда.

— Ты мне нужен, — внезапно сказал Рэй.

Я лежал, накрыв глаза предплечьем. И плакал. Слёзы сами лились от обиды и глубокого чувства горя. Будто дыра в груди ныла. Одинокий, никому не нужный, никем не любимый. Без семьи, без друзей.

Убрал руку и посмотрел, как он склоняется надо мной. Протянул ладонь вверх и погладил его по щеке. Мягкой, тёплой. Совсем как живой.

— Твоё подсознание изменяет мой внешний вид под тебя. Я не могу отрастить крылья, например.

Я схватил его за шею и уронил на себя.

— Просто заткнись, — прошептал я, обнимая его. Крепко-крепко. Живого, родного. Друга.

— Конечно друга, — пробубнил он недовольно. — А кто ж я ещё? Просто хранитель? Нет, конечно. Я лучше.

Но в ответ всё же обнял. И так хорошо стало. Я не один. Я нужен. А ещё ведь есть Мэйн, Арлейн. И даже Айлинайн. А как же Ширейлин? Квинтос, мой сокурсник со свободного. Мы так много исследований вместе провели. Торон, мой заботливый и самоотверженный друг, учится сейчас на втором курсе артефакторике.

Индарейн и Эльронис. С этими двумя я, наверное, проводил больше всего времени в магической школе. Первый всё грустил о том, сколько ответственности на него пытался нагрузить отец, а потом ещё и артефакт зелёного рыцаря сверху свалился. Бедный парень. Второй же нигде не пропадёт. Торгаш в душе, он найдёт способ куда пристроить свои таланты, в каких бы условиях не очутился. Но пока ему далеко, ещё почти три года учиться в школе. Надеюсь, они дружат с Тороном.

— И долго так лежать будем? — сказал Рэй спустя какое-то время.

— А тебе жалко, что ли? — улыбнулся я.

— Мне-то не жалко. Но времени у нас неизвестно сколько. На аванпосте тебя не хватятся, если неделю не будешь появляться? А месяц?

— Тут ты прав. Надо пробовать двигаться дальше.

Я отпустил его и сам поднялся на ноги. И куда дальше?

Точно, ведь в первый день в интернате кое что случилось.

Мир вокруг резко растворился, будто краски смыло водой, и окружение изменилось. Я находился в светлой комнате с жёлтыми стенами. Четыре кровати, три заняты. За окном темно уже.

Но на этот раз я смотрел со стороны на себя, семилетнего мальчика. Стеклянный взгляд, потерянное выражение лица. В руках держал стопку с одеждой и постельным бельём, которую мне только что выдали.

— Девочки, это Александра, теперь она будет жить с вами, — бодрым голосом сказала женщина с чёрным дымовым пятном вместо лица. И ушла, прикрыв дверь.

«Прошлый я» так и остался стоять, я ведь не услышал тогда слов женщины. Я вообще находился в прострации. Меня оформляли очень долго, постоянно бросали одного в коридорах, водили от двери к двери. Я тогда считал, что уже умер. Ощущал себя просто ужасно, одиноким и никому не нужным.

Пришёл в себя, только когда девочки попытались разговорить. Дали мне конфет, печенья, кукол принесли. А когда осторожно сказал, что мне роботы нравятся, где-то достали одного. Он мне совершенно не понравился, но побоялся тогда сказать это. Мне просто было приятно, что на меня спустя столько времени кто-то обратил внимание.

Они рассказывали, как в интернате хорошо. Что дома их тоже обижали и не кормили, а тут всё есть. И чисто. Мне стало легче, я даже начал улыбаться. Но понял, что что-то не так, лишь когда пришло время ложиться спать.

— Но почему меня поселили к вам? Я же мальчик!

— Саша, ты чего? — улыбнулась одна из них. — Здесь не надо притворяться мальчиком, чтобы не украли. Ты здесь в безопасности.

— Но я правда мальчик.

Тогда я ещё не понимал, что моя внешность настолько сильно выделяется.

Слово за слово, девочки принялись обижаться на меня, а потом… Облапали и почти раздели, чтобы удостовериться. Такой вой подняли! Пришла женщина и тоже удивилась, что я и правда мальчик. Я испытал очень сильное чувство стыда, когда она так же насильно залезла мне в штаны.

Я совершенно не понимал, почему меня приняли за девочку. Но пока оформляли кто-то ошибся в документах и сменил мне полностью и пол, и имя на женские. Ещё и внешность специфическая, волосы немного отросшие.

В тот вечер я ночевал в какой-то кладовке, так как девочки больше не хотели меня видеть. И снова дикое чувство одиночества. Будто я вещь какая-то. Которую легко выбросить в дальний угол и забыть.

Меня заселили в субботу, из администрации до понедельника никого не было. В комнату мальчиков то перевели, но слухи поползли. Потом надо мной долго смеялись, шутили. А я дрался и в часы посещений смотрел в окно в надежде, что мама придёт навестить меня. Но она не пришла. Только через три месяца в первый раз увидел её опухшее лицо.

Но эти образы не о том были.

А-а-а! Да что ж так сложно то? Я ведь до сих пор страдаю этим! А как не страдать?

«Прошлый я» раздавал листовки на улице. Какой-то там благотворительный концерт. Ко «мне» подошёл мужик, дал конфет, звал посмотреть на котят.

Я видел, как лицо «меня» выражает недоверие. Как пытаюсь вернуть конфеты, но он не берёт их обратно. Мужчина ушёл, но я помнил, что потом он вернулся и пытался меня увести силой. Благо взрослые подоспели.

На второй раз прохождения воспоминания я не сдержался и догнал его. Попытался ударить, но рука прошла насквозь, слегка разрушив, словно туман, но потом образ вернулся на место.

— Это ведь контролируемый сон? Почему я не могу его покалечить? — я зло посмотрел на Рэя, который постоянно находился рядом и молча наблюдал вместе со мной за происходящим.

— Ты меня спрашиваешь? Это твой сон. Твой подсознание. Почувствуй препрану, управляй ей. И всё получится.

Легко сказать.

Мы прошли ещё несколько сцен, некоторые из них повторялись. Но нигде я не мог причинить вред обидчикам, как бы не старался.

— Может, ты просто что-то делаешь не так? — предположил Рэй.

— Но что именно? — я уже кричал. — Мне это надоело! Это бессмысленно, понимаешь? Как я могу понять, что не так?

— Почему тебя так это раздражает? Разве тебя всегда принимали за девочку?

— Нет.

— Просто шутили ведь?

— Ну да.

— Тогда почему так переживаешь? В чём причина твоего страха? Мы ведь за этим здесь, а не чтобы побить твоих обидчиков.

— Я пытаюсь понять, честно, — уже откровенно жаловался я, ощущая отчаяние.

— Я тоже, но я не живой, мне никогда не понять эмоций подобных тебе. Я могу только скопировать проявления. То, что я ощущаю, не такое, как у живых. Тут я ничем не могу тебе помочь, Адмир. Ты должен сам побороть свои страхи. Они мешают тебе управлять этим местом, чувствовать препрану.

Да будь неладна эта препрана. Может, это в принципе невозможно?

— Ты хочешь сдаться?

— Не хочу я сдаваться. Но я правда не понимаю!

— Если хочешь уйти, то мы может потом снова попробовать сломать барьеры. Первый страх ты поборол, так что должен чувствовать препрану лучше. Просто конкретно этот страх сложнее. Пока ты в нём находишься, не поборешь. Как ты вообще хочешь сражаться с демонами? Нашлёт на тебя кто-то морок и запрёт в таких иллюзиях, а может ещё и усилит их. Сделает тебя реально девочкой, как ты сможешь выбраться из такой иллюзии?

Да что ж так сложно то? Почему я боюсь быть девочкой? Потому что я мальчик, разве это не очевидно? Мне нравится быть собой.

— А разве твой страх делает тебя девочкой? Или мешает почувствовать себя настоящим мальчиком?

Нет, но… А что но?

Я посмотрел в сторону, как подростком иду, сгорбившись. Лысый. Помню, я тогда психанул в очередной раз и побрился. Тощий, одежда висит, как на вешалке.

— Ты чё сделал? — ко мне подошёл недовольный Коля. — Мы ведь договаривались. Кто ж на тебя такого посмотрит теперь?

Выглядел я и правда глупо. А должен был напроситься в гости к нашей общей знакомой и выяснить, где она деньги хранит. То самое первое «настоящее дело», на которое меня пригласили парни. Им была нужна моя привлекательность. Ведь на мальчика-зайчика никто не подумает, что именно он наводчик.

Внешность лишь инструмент. Большинству людей на моём пути было плевать, как я выгляжу. У них ведь свои жизни, свои проблемы. Почему мне было не плевать, что обо мне подумают другие? Ну, красивый, и что? Это просто внешность. При чём здесь пол? Я ведь просто человек, один из миллиардов.

Опять сменилось окружение. Меня пригласили в магазин, чтобы пофотографировать в разной одежде из зимней коллекции. Встать так, руку подними, пусти, откинься назад, посмотри вверх.

Хм, а я ведь и забыл об этом. Тогда мне впервые пришла в голову мысль устроиться работать в модельное агентство. Я ведь нравился людям, у меня ангельская внешность. А может и вообще в актёры пойти?

Ага, конечно, кому ты нужен? Знаешь, как там всё происходит?

Можно подумать, ты знаешь…

— Рэй, а откуда этот голос? — нахмурился я.

— Твой собственный. Твои навязчивые мысли.

— Кому надо, тому и нужен, ясно? — крикнул я, вертя головой. А потом подошёл сам к «себе» и, обхватив ладонями щёки, посмотрел глаза в глаза. — Не слушай никого. Это твоя внешность, твой дар. Это часть тебя. Пусть смотрят и завидуют, ясно?

Тут до меня дошло: я касаюсь сам себя. Точнее, он был человеком, а я эльфом — затылок больше не ощущал пустоту. Вроде я, а вроде и другой. Человек улыбнулся мне и весело засмеялся.

— Я коснулся! Я коснулся! — ошарашенно сказал я и перевёл взгляд на Рэя.

Первый раз я коснулся кого-то, не будучи сам участником воспоминания. Лишь смотрел и не мог ничего изменить.

Перевёл взгляд обратно. Тот же магазин, но человек стал лучшей версией меня. Волосы длинные, они струились и светились изнутри. Глаза как драгоценные камни, светло голубые и глубокие, в них будто чистый океан. Кожа с перламутровым переливом. Губы растянулись в приветливой улыбке. Одежда как и на мне, белая.

— Любить себя не стыдно, — сказал я. — Любить себя даже нужно. Любить себя не значит быть нарциссом, эгоистом или каким-то извращенцем. Я хочу любить себя. И я буду любить себя.

Моя копия качнулась ближе и обняла меня. Крепко-крепко. Я ощущал его как себя и в то же время отдельно. Странное чувство. Вот он вроде рядом, тёплый, мягкий. Но в то же время будто сам на себя смотрю со стороны. До этого у меня не было такой стойкой ассоциации в этих снах.

— Потому что я и есть ты, — сказал он, отстраняясь и смотря мне в глаза. Близко, наши носы чуть ли не касались. И в его прекрасных глазах я видел себя. Потому что это я и есть. — Я люблю нас, Адмир. Ты ведь тоже любишь нас и никогда не обидишь?

Ну естественно. Я ведь ценю себя и свою жизнь.

— Я, мы, не важно, как это называть, — говорила моя копия. — Мы едины. Не бросай сам себя, не предавай. И тогда не будешь одинок. Потому что пока есть сам у себя, пока не бросишь сам себя в беде, не одинок. Я-мы всегда вместе, не забывай.

Он прав. Я прав. Я чертовски прав. Как я мог сомневаться сам в себе? По сути, предать самого себя, бросить на произвол! Никогда этого не будет, как и сомнений. Я знаю, кто я.

Разговаривать самому с собой вот так очень странно, но не неприятно. Всё же, я и правда очень красивый. Мне ведь всегда нравилось отражение в зеркале, моя ангельская внешность. Но я стыдился этого и пытался ненавидеть. Так глупо.

Маленьким я ещё не понимал, но сейчас… Взрослые видели ангела и хотели, чтобы я был ангелом. Они ломали меня, заставляли быть не собой. Все эти стихи, активности и прочее. «Будь хорошим мальчиком» — как же ненавижу эту фразу!

Мне никогда не нравилось быть в центре внимания, потому что это словно издёвка. Мы тебя видим и любим, но на деле — мы видим бездушную картинку, надоешь нам и выкинем. Соответствуй, если не хочешь этого!

Сверстники замечали, что взрослые меня выделяют, что мне всё даётся просто так, «за красивые глазки». Они быстро нащупали мозоль и давили на неё: «ты выглядишь как девчонка», вгоняя меня в состояние ужаса. Потому что стать девочкой это сломаться. Это дать себя сломать. Дать изменить себя настолько, что стать другим человеком. Таким, как хочет кто-то, а не я сам.

Иррациональный страх, ведь пройти настоящую метаморфозу и стать девочкой невозможно, даже операция по сути косметическая. Никакие гормоны не изменят ДНК, когда у мужчин и женщин она разная. Такие обрезки людей долго не живут по вполне объективным причинам. И уж тем более дух никогда не сломить, не переделать, пока сам не позволишь это сделать с собой другим.

Потому я никогда не испытывал стыда или угрызений совести за то, что обманывал других. Они хотели видеть во мне ангела, доброго мальчика, а не истинную личность. Никого не волновало, какой я на самом деле. Потому сами виноваты. Я испытывал какого-то рода удовлетворение от этого, словно это мщение за прежние обиды.

Вся жизнь казалась простой и очевидной, а это лишь я сам, на самом то деле, всё усложнял. Захламлял свои мысли и душу на деле неважными вещами. Всё на помойку. Отделить зёрна от плевел. Найти в куче чужого насоветанного хлама свою истинную суть.

Я просто захотел и развеял двойника, а потом и весь магазин. Так как почувствовал, что могу это сделать.

Мы с Рэем стояли внутри белого тумана.

— И что, всё? — удивился я. — Мне казалось, у меня больше страхов.

— Ты ведь хочешь стать фортисом, да? — он улыбался так, будто уличил меня в какой-то провинности.

— С чего ты взял? Я пока живым быть хочу.

— Нет. Ты хочешь быть как фортис, как бог эльфов. Бог красоты. Чтобы тебе молились и падали ниц, только завидев.

— Вообще-то подглядывать стыдно должно быть, — усмехнулся я.

Ведь когда ехал по миру мёртвых на огромном золотом змее, представлял себя именно богом. Весь такой красивый, величественный, крутой. Да и в обычной жизни окружающие всегда становятся мягче и пытаются угодить, стоит мне улыбнуться, даже магия для этого не нужна.

— Ты забыл? Я спирит. Я не знаю, что такое твоё «стыдно», — усмехнулся он. — Но ты и правда выглядел потрясающе тогда. Настоящий фортис. Другие духи головы сломали, кто ты и откуда. Таких сильных и величественных ведь не так много. Иллюзия силы твоей была ого-го! — он взмахнул руками.

— Это всё хорошо, но давай выходить отсюда? Я хочу попрактиковаться в контроле препраны.

Рэй протянул руку, я её взял и… мир померк.

Потому что я уснул уже по-настоящему. Тренироваться и тренироваться психической нагрузке ещё долго надо. Пока ещё быстро утомляюсь от подобного.