Первый инженер императора – II

Глава 20

Глава 20

Солнце уже поднялось достаточно высоко, заливая Великий Новгород теплым светом. Повозка выкатилась из ворот царского двора, и мы влились в неспешный утренний поток городской жизни. Скрипели телеги торговцев, переругивались возницы, лаяли собаки, где-то надрывно кричал глашатай, зачитывая очередной указ или новость. Обычная, почти мирная суета, которая так разительно контрастировала с тем, через что мы прошли всего несколько дней назад.

Мы ехали молча. Иван сосредоточенно правил лошадьми, умело лавируя в потоке, его взгляд был устремлен вперед, на дорогу, но я видел, как напряженно ходят желваки на его скулах, как он то и дело сжимает губы, явно борясь с какими-то внутренними демонами, не дававшими ему покоя после нашего визита к царю и всего пережитого. Я не торопил его. Иногда человеку нужно время, чтобы переварить события, чтобы собраться с духом, чтобы высказать то, что камнем лежит на душе. Тишина между нами не была неловкой, скорее — выжидательной, наполненной невысказанным пониманием.

Наконец, когда мы уже почти миновали рыночную площадь и свернули на улицу, ведущую к лечебнице, Иван тяжело вздохнул и повернул ко мне лицо. В его глазах, обычно суровых и стальных, сейчас плескалась целая буря эмоций, смешанных с какой-то новой решимостью.

— Спасибо, барон, — сказал он тихо, но отчетливо, перекрывая уличный шум.

— Не за что, Иван, — ответил я так же тихо, хотя прекрасно понимал, за что он благодарит. Не за спасение брата — это было общее дело. За другое. За то, что я поверил. За то, что дал ему этот призрачный шанс, который обернулся реальностью. За то, что сейчас мы едем не просто так, а чтобы убедиться в состоянии Мити у местных лекарей.

— Нет, — Иван решительно качнул головой, его голос обрел твердость. — Есть за что. Ты… ты даже не представляешь, что ты для нас сделал. Для меня. Если бы не твоя… твоя эта… решительность, — он с трудом подобрал слово, — твоя вера в то, что казалось невозможным… Мы бы никогда… Я бы никогда не осмелился пойти туда снова. Мы бы так и жили, считая их погибшими. Ты вернул мне брата. Ты вернул моим людям их семьи. Это… этому нет цены, барон.

Он замолчал, сглотнув комок в горле. Я видел, как блеснула влага в уголках его глаз, но он быстро отвернулся, снова уставившись на дорогу, на спины бредущих впереди пешеходов.

— Я… — начал он снова, уже тише, голос его предательски дрогнул, — я обязан тебе жизнью. Не своей, нет. Жизнями тех, кто мне дороже собственной. И я хочу, чтобы ты знал: куда бы ты ни пошел, что бы ты ни задумал… я пойду за тобой. Мои люди пойдут за тобой. Хоть на край света. Хоть в самое пекло. Слово Кречета.

Признаюсь, его слова тронули меня до глубины души. В этом жестоком, искалеченном мире, где предательство и борьба за выживание стали нормой, такая искренняя преданность, рожденная не из страха или выгоды, а из благодарности и уважения, стоила дороже любого золота. Я положил руку ему на плечо, ощущая под ладонью напряженные мышцы.

— Мне очень приятно это слышать, Иван. Правда. И, если честно, — я усмехнулся, стараясь разрядить обстановку, — мне действительно не помешают рабочие руки и, что еще важнее, умные, опытные головы рядом. Такие, как твоя и твоих людей. Планы у меня, как ты мог заметить, грандиозные. И в одиночку мне их не осилить. Так что твое предложение я принимаю. С благодарностью.

Иван коротко, но крепко кивнул, и я увидел, как тень облегчения промелькнула на его лице. Но тут же его брови снова сошлись на переносице, а взгляд стал тяжелым.

— Я ведь… я ведь похоронил их, Саша, — голос его снова дрогнул, наполнился горечью. — Внутри себя. Каждую ночь я видел их лица во сне… Винил себя, что не смог уберечь, что не вернулся тогда… Эта мысль… она жгла меня изнутри, как огонь жрет сухие поленья в костре. Не давала спать, не давала жить спокойно. Я не могу себе этого простить… что сдался тогда. Что опустил руки.

— Это позади, Иван, — сказал я твердо, слегка сжав его плечо. — Все позади. Прошлое — это опыт. Иногда горький, иногда страшный, но всегда — опыт. Не нужно на нем зацикливаться, копаться в нем, терзать себя виной. Это путь в никуда. Нужно делать выводы, учиться на ошибках — своих и чужих — и идти дальше. Твои люди живы. Твой брат жив. Это главное. А чувство вины… отпусти его. Оно только мешает двигаться вперед. Ты лидер, Иван, тебе нельзя раскисать.

Иван молчал, но я видел, как напряжение понемногу уходит с его лица, уступая место задумчивости. Возможно, мои слова не стерли его боль, но, надеюсь, дали пищу для размышлений, помогли взглянуть на ситуацию под другим углом. Он выпрямился, крепче сжал вожжи, и в его взгляде снова появилась знакомая стальная решимость.

Мы подъехали к лечебнице — высокому, внушительному зданию из белого камня, которое резко контрастировало с более приземистыми постройками вокруг. Оно выглядело солидно, даже монументально, словно цитадель здоровья посреди хаоса и разрухи. У входа толпился народ: кто-то пришел навестить больных, кто-то ждал приема, сновали санитары в серых халатах.

Мы с Иваном осторожно вынесли Митю из повозки. Он был легок, как перышко — долгое заточение у Дикой Руны и истощение сделали свое дело. Занесли его внутрь. В холле пахло травами, карболкой и еще чем-то неуловимо больничным. Нас тут же встретила строгая женщина в белом чепце и переднике — видимо, старшая сестра или кто-то вроде того.

— Чем могу помочь? — спросила она сухо, окинув нас оценивающим взглядом с ног до головы. Наш походный вид — пыльная одежда, обветренные лица, усталость в глазах — явно не внушал ей доверия.

— Нам нужен главный врач, — сказал я ровно, стараясь придать голосу весомости. — Срочно.

Женщина поджала губы.

— Доктор занят. Очень много больных. Ожидайте или обратитесь к дежурному лекарю во втором кабинете нале…

— Семеновна, да что ж ты за человек такой! — раздался вдруг знакомый громогласный бас откуда-то сбоку. — Не видишь, кто перед тобой⁈

Мы обернулись. У стены, прислонившись к косяку двери, стоял не кто иной, как Степан Аркадьевич Разиньков, хозяин корчмы «Два Карася». Выглядел он несколько помято, видимо, заскочил сюда по своим делам или кого-то проведать.

— Степан Аркадьевич? — удивился я.

— Барон Кулибин! Иван Кречет! Храбрые мужчины, что вернулись из похода в Старый Город на далекий север!

— Ну, не такой уж и далекий, — усмехнулся я.

— Какими судьбами? — Разиньков широко улыбнулся, подходя к нам и крепко пожимая руки. — А я гляжу, знакомые всё лица!

Сестра Семеновна, услышав титул и увидев реакцию уважаемого в городе трактирщика, тут же изменилась в лице. Сухость сменилась подобострастием.

— Ваше Благородие! Простите, не признала сразу! Доктор… доктор сейчас освободится! Одну минуточку! Я мигом! — И она унеслась вглубь коридора, цокая каблуками.

«Ох, и старый лис, этот Степан, — подумал я с усмешкой. — Уже все новости знает. Слухи в этом городе распространяются быстрее чумы».

— Мог бы и не кричать на всю лечебницу про титул, — пожал я руку корчмаря в ответ.

— Да ладно, барон! Твой титул заслужен потом и кровью, а не за молоко и сало куплен. Ну, да не о том речь! Что стряслось, господа? — спросил Разиньков, понизив голос и с тревогой глядя на Митю, которого мы бережно поддерживали. — Вид у парня… нехороший.

— Долгая история, Степан Аркадьевич, — вздохнул я. — Вырвали из лап Шепота на том самом далеком севере. Вот, привезли к вашим лекарям на осмотр.

— С того самого Севера, что ли? — глаза трактирщика округлились. — Так вы… вы там взаправду были⁈ Я ж просто так брякнул! И вернулись⁈ И… людей спасли⁈ Я слышал… город гудит, но не верил, что вы зайдете так далеко!

— Как видишь, — Иван криво усмехнулся. — Вернулись. И спасли.

Степан покачал головой, цокнув языком.

— Ну, мужики… ну, герои! Искренне рад за вас! За всех!

В этот момент из коридора вышел высокий, худощавый мужчина в идеально чистом белом халате. Седые волосы аккуратно зачесаны назад, тонкие черты лица, умные, проницательные глаза за стеклами очков в тонкой оправе. Вид у него был усталый, но держался он с достоинством. Это, без сомнения, и был главный врач.

— Доктор Афанасий Захарович Бельский, — представился он, слегка кивнув. — Мне доложили… Барон Кулибин? Чем могу служить? Что с молодым человеком?

Я коротко обрисовал ситуацию: длительное нахождение в неизвестных условиях, сильное истощение, потеря сознания. Упомянул, что ментальное состояние было стабилизировано магом Скворцовым, который погрузил его в целительный сон, чтобы разум мог восстановиться.

Доктор Бельский слушал внимательно, кивая. Затем подошел к Мите, осторожно приподнял ему веки, осмотрел зрачки, прощупал пульс на шее, послушал дыхание, приложив ухо к груди.

— Физически… да, сильное истощение, обезвоживание, авитаминоз, — заключил он, выпрямляясь. — Тело на пределе. Но жизненные показатели стабильны. Что касается бессознательного состояния… Если мэтр Скворцов приложил руку, то я склонен ему доверять. Магия — не моя сфера, но я знаю, что иногда она творит чудеса там, где медицина бессильна. Этому юноше нужен покой, уход и, главное, — питание. Насыщенное витаминами.

Он прошел к небольшому столику у стены, взял бланк и перо и начал быстро что-то писать.

— Я выпишу общеукрепляющие отвары и настои, — говорил он, скрипя пером. — Но этого мало. Ему необходимы… назовем их «солнечные яблоки». Редкие мутировавшие фрукты. Раньше они росли в изобилии в старых садах к северу от города, но… — он вздохнул, — сами понимаете, эти сады давно заброшены и кишат всякой нечистью. Достать их сейчас — большая проблема. Но если бы удалось… Их сок творит чудеса с истощенным организмом. Витаминов и микроэлементов там столько, что могут на ноги поставить даже безнадежного больного. И нам бы в лечебнице они очень пригодились…

Старые сады… те самые, что и возле Хмарского? У меня там поля, правда, по словам Михалыча и крестьян, но, видимо, не только они под воздействием магии изменились.

Что ж, еще одна задача в копилку. Освоение Севера приобретало все более конкретные и жизненно важные очертания.

— Я вас понял, доктор, — сказал я, принимая выписанный рецепт. — Мы постараемся что-нибудь придумать с этими солнечными яблоками.

— Был бы вам очень признателен, барон, — Бельский устало улыбнулся. — А пока — покой, уход и прописанные микстуры. И надежда. Она иногда лечит лучше всяких снадобий.

Мы поблагодарили доктора, попрощались со Степаном, который пожелал нам удачи и скорейшего выздоровления Мите, и снова погрузили брата Ивана в повозку.

Обратный путь в Хмарское прошел в тишине, но теперь она была другой — не напряженной, а скорее задумчивой.

— Спасибо тебе еще раз, Саш, — сказал Иван, когда мы уже подъезжали к поместью. — Что съездил со мной. Помог… унять тревогу за брата. Пусть лекари и не сказали ничего нового, но… стало спокойнее.

— Это нужно было сделать, Иван, — ответил я. — Для тебя. Для него. Для всех нас.

В Хмарском жизнь кипела. Ремонтники и кровельщики трудились вовсю, стучали молотки, пахло свежим деревом. Крестьяне занимались своими делами — кто-то чинил инвентарь, кто-то перебирал привезенные запасы. Атмосфера была рабочей, но спокойной.

Оставив Ивана с братом на попечение Иши и Ольги, я, немного поразмыслив, направился прямиком к Скворцову. Маг сидел под своим любимым навесом, который теперь больше походил на летнюю беседку, и медитировал, или просто дремал — по нему не поймешь.

Я подошел ближе.

— Мэтр Скворцов? — негромко позвал я.

Он поднял на меня свои ясные синие глаза.

— Барон. Вернулись? Как поездка?

— Успешно. Лекари подтвердили ваши слова — Мите нужен покой и уход. И еще… особые фрукты.

— Солнечные яблоки? — маг чуть заметно улыбнулся. — Да, вещь ценная. И редкая ныне.

— Будем искать, — сказал я. — Но я к вам по другому вопросу. Помните, я рассказывал, что разбил тот черный кристалл в городе?

— Помню, — спокойно отозвался маг. — И до сих пор искренне радуюсь и не нахожу объяснения тому, как вы выжили и успокоились, не выгорев дотла.

А ведь такая вероятность была и весьма немаленькая. Хорошо, что все обошлось. Хорошо, что артефакт в моей голове, который я все это время считал имплантом, оказался одной из первых рун. И хорошо, что мне хватило воли его обуздать.

Я сжал крепче небольшой камушек в кармане.

И не только его.

— Так вот… — я осторожно извлек тот самый серый конусообразный камеь, который подобрал на месте уничтоженной Дикой Руны. — После него остался вот этот артефакт. Я не знаю, что это, но чувствую… силу. Иную. Не такую темную, как от кристалла.

Я протянул камень Скворцову. Маг взял его кончиками пальцев, поднес к глазам. Его зрачки на мгновение сузились, а затем расширились, в них вспыхнул синий огонек.

— Невероятно… — прошептал он, и я впервые увидел на его лице не просто удивление, а настоящий шок. — Сердце Руны… Очищенное… Но как?..

Он поднял на меня взгляд, полный вопросов, на которые, я был уверен, у меня пока не было ответов.

— Помните вы сказали мне, если станет совсем худо — мне нужно добраться до руны? — спросил я его и постучал себя пальцем по виску.

— Верно, — кивнул маг.

— Я добрался, — повторил я, и на этот раз в моем голосе прозвучала не только усталость, но и нотка триумфа. Я действительно гордился этим. Мэтр тогда сказал мне «научиться зреть». И я научился

Или, может быть, просто констатация невероятного факта.

— Не к той, черной, что стояла на площади. К той, что внутри меня. Тот камень, что я видел на поляне в своем сознании. Я смог прикоснуться к нему, — объяснил я сказанное.

Я видел как Скворцов удовлетворенно улыбнулся, прикрыв глаза, словно понимал, что так будет с самого начала, но он все равно задал вопрос:

— К внутренней руне? — переспросил он спокойно. — Значит, ты все же научился зреть и смог вступить с ней в контакт. Похвально, юноша. Очень похвально.

— Да, — кивнул я. — Кажется… кажется, мне удалось ее… обуздать? Или, по крайней мере, установить некий диалог. Ту силу, что мне подсадили в голову ученые моего времени… они ведь и сами не ведали, что творили, мэтр. Играли с силами, природу которых даже не пытались понять до конца. Они видели лишь инструмент для ускорения мыслительных процессов, а получили… вот это, — я снова ткнул пальцем в висок. — Магию. Руну. Как вы это называете.

Я перевел дух, пытаясь собраться с мыслями, восстановить в памяти хаотичную последовательность событий, которые все еще казались нереальными, словно отголоски лихорадочного сна.

— После того, как я коснулся камня внутри себя все вокруг снова заволокла тьма. Та самая, что была, когда Шепот захватил нас на площади. Я помню происходящее смутно, как в тумане… Словно меня снова затянуло в ту вязкую черноту, но на этот раз я не был один. Я чувствовал ее — ту Дикую Руну, тот черный кристалл. И она чувствовала меня.

Я замолчал, пытаясь подобрать слова, чтобы описать то, что произошло дальше. Это была не физическая битва, не обмен заклинаниями. Это было нечто иное — столкновение воли. Чистое, первобытное противостояние двух сознаний, двух сил, одна из которых стремилась поглотить, подчинить, а другая — выжить, вырваться, защититься и защитить остальных.

— Мне кажется это была борьба. Битва воли, — продолжил я рассуждать всулх. — Она пыталась удержать меня, снова затянуть в тот мрак, из которого нет выхода. А я злился. Злился на себя за ошибку, за то, что подвел людей, злился на эту чертову Руну, на Цепеша, на весь этот безумный мир. Я был на грани. На грани жизни и смерти, в самом отчаянном положении, когда казалось, что выхода уже нет. Я был зол на себя за то, что подвел людей, которые поверили мне и тоже могли сгинуть.

Я снова замолчал, вспоминая то всепоглощающее чувство. Ярость, ставшая топливом. Ответственность, ставшая стержнем. Желание жить и защитить тех, кто доверился мне, ставшее… пламенем.

— И тогда я воспылал, — сказал я тихо. Не потому, что опасался своих людей, нет. А потому, что сейчас им не нужно было знать таких тонкостей. Но Скворцов меня услышал. — Чувство воли… оно стало настолько необъятным, мэтр. Словно плотину прорвало. Я не знаю, как это объяснить. Но я почувствовал, что могу все. Что никакая тьма, никакая Дикая Руна не сможет меня удержать. Эта сила выплеснулась наружу. Сначала я разнес Цепеша, — признание далось нелегко, но скрывать это от Скворцова было бессмысленно, он и так, скорее всего, все понял, — а потом ударил по кристаллу. Просто ударил, вложив в этот удар всю свою ярость, всю волю. И он он рассыпался. А я словно сбросил оковы. Шепот исчез. Тьма отступила. И-и-и… я нашел вот это, — я снова указал на серый камень в руке мага.

Я посмотрел на Скворцова, ожидая его реакции. Осуждения? Неверия? Но в глазах мага читался лишь глубокий, почти научный интерес и… восхищение?

— И у меня возникла теория, мэтр, — продолжил я, чувствуя себя немного увереннее. — Что я не просто уничтожил Дикую Руну. Что в тот момент, когда моя воля оказалась сильнее… когда я смог противостоять ей и сбросить ее оковы я каким-то образом подчинил ее себе. Очистил. И вот это… — я снова кивнул на камень, — это и есть ее суть? Ее сердце? Но это лишь мои догадки, основанные на ощущениях, а не на знаниях. Я верно понимаю, что это Сердце Руны и есть… сама руна?

Скворцов перевел взгляд с камня на меня, и в его глазах все еще плескался отблеск азарта человека, которому попалось нечто, о чем он очень давно мечтал, но не мог получить.

— Верно, барон, — голос его был тих, но тверд. — Абсолютно верно. То, что ты держишь в руке, вернее, то, что держу я, — он бережно повертел камень в пальцах, — это и есть Сердце Руны. Квинтэссенция ее силы. Но… она не просто подчинена. Она… очищена. Лишена той дикой, хаотичной энергии, что порождала Шепот и сводила с ума все живое вокруг. То, что тебе удалось сделать это не просто победа над Дикой Руной. Это прецедент, которого давно не знала история магии. Ты не просто уничтожил угрозу, ты преобразовал ее. Ты создал новый артефакт. Чистую, концентрированную магическую сущность. И теперь она стала еще одним достоянием нашей магии, которое предстоит изучить. Понять, какими свойствами она обладает. На что теперь способна магия, обогащенная новым символом.

Он раскрыл ладонь. Его глаза вспыхнули синим огнем, а камушек поднялся в воздухе, мерцая голубоватым светом. И на одной из граней я видел пульсирующий символ новый символ, который явно следует дописать к тем, что ранее показывал маг.

Еще секунда и все кончилось.

Мэтр Скворцов замолчал, но его взгляд, устремленный на серый камень, говорил о том, что в его старой, мудрой голове уже роятся сотни теорий, гипотез и планов исследований. Для него, как для ученого от мира магии, это было величайшее открытие за последние столетия. А для меня… для меня это был еще один шаг в неизвестность. Шаг, который мог либо привести к решению моих проблем, либо создать новые, еще более страшные.

— Для начала, — сказал я, улыбнувшись старику, — давайте ее запишем в ваш журнал. Да и в мой в том числе.

— Да, вы правы, молодой барон, — спохватился маг, после чего взмахнул рукой и в воздухе возникли символы.

Он стал аккуратно выводить новый иероглив в конце рунного «алфавита».

— А, и еще, мэтр.

— Да?

— Вы когда-нибудь сталкивались с ренегатами от мира рунной магии?