Патриот. Смута. Том 6

Глава 23

Солнце показалось из-за леса, что располагался за рекой.

Осветил парадное, как думалось мне, построение рязанцев.

Проехал я обратно мимо строя, занял позицию по центру, спешился. Толпа приличная. Воинством добрым называть это как-то не поворачивался язык. Орать перед всей этой ордой глупый план, поэтому…

Отдал нужные приказы.

Пришлось потратить еще примерно полчаса на то, чтобы поделить людей примерно на четыре части по неровной тысяче. И каждая из них прошла уже привычный обряд отдельно от другой, но в присутствии всей. Да долго. Но иначе — сложно.

Я им клятву дал, сказал, для чего мы идем и с них слово потребовал. Все в той же манере, как и раньше с каждым бойцом из своего воинства. Скрепляло нас это взаимное обещание, как думалось мне. Вызывало у каждого причастность к великому делу, ради Родины творившемуся.

Как ни странно, а тысяча из молодых, безусых бойцов на общем фоне выглядела лучше всего. Да, с дисциплиной был швах. Строя они не ведали, но снаряжены были хорошо, и чувствовалось, что эти люди готовы учиться, готовы служить. Цель увидели и… Казалось, мне, что старики в войске раздражали их. Ведь перед старостью преклоняться надо, а им, этим юнцам хотелось самим чего-то достичь. Не на род свой надеяться, а славить его.

И это было отлично. Чуть времени, а лучше больше — год или даже два из их этой тысячи выйдет настоящая элита воинская.

Только вот нет у меня года. И месяца, считай, тоже, скорее всего, нет.

Дело было сделано. Войска после присяги перестроены в маршевые колонны. С горем пополам мы выступили к Туле. Да, несколько позднее, чем планировалось, часа на полтора, может, два. Но, здесь уже куда деваться.

Я, как обычно, в процессе перемещения армии, возглавил лучшую полутысячу, самую отборную и уже ставшую мне близкой. С ней и в огонь, и в воду. Авангард выдвинулся вперед с заводными лошадьми.

Ускорился. Была надежда, что чуть позже полудня мы малым числом выйдем к Туле. Будем давить на воеводу морально своим присутствием и наблюдать за подходом войск Трубецкого.

Дозоры докладывали, что разъездов противника нет. Все, что есть, что было еще вчера, втянулось в город. Поутру, вроде бы кто-то еще был, но ближе к полудню местность совершенно обезлюдела.

Когда солнце шло к зениту, от Трубецкого примчался вестовой.

Мои люди, вышедшие в дальний дозор, встретили, сопроводили его. Казак предстал пред моими глазами, начал докладывать. Коротко по делу. Мост восстановлен. Князь движется к Туле, к вечеру лагерем собирается встать чуть поодаль. Все же силы небольшие. СУдьбу не испытывать, не лезть прямо к городу.

Посмотрел я на пропыленного бойца, кивнул. Но сказанного было мало и начал вопросы задавать.

— Сколько собрано людей?

— Государь. — Такое обращение было мне в новинку, но, видимо, у сторонников Лжедмитрия это уже вошло в обиход. — Более двух тысяч у князя. Ведет вам на поклон христолюбивое воинство.

— Состав?

Вестовой смешался.

— Государь, так это… Пехота в основном. Казаки, что под Межаковым Филатом и иные атаманы, что верными остались. Не разбежались. Конницы полтысячи. Дворяне северской земли и примкнувшие к ним.

Это звучало хорошо. Скорее всего, эти люди станут отличным дополнением моей полутысяче. Опытные бойцы. Если с ними позаниматься, чтобы слаживание они прошли и науку воинскую от Франсуа переняли — будет у меня уже две полутысячи элитных. Два отряда, на которые в бою положиться можно и ожидать решения поставленной задачи. Только, скорее всего, вторую полутысячу снабдить и снарядить нелегко будет. Доспешных там вряд ли много. И сотни, уверен, не по принципу выполнения роли формируются, а по землям. Такой вариант меня не устраивал.

Но, в любом случае неплохо.

— Обоз? — Продолжил расспросы.

— Государь, спасли много всего. Народ-то, что трусоватый был, недавно влившийся… Что тогда, среди ночи удрал из лагеря… — Он замялся как-то. — Они же побросали все. Князь приказал поутру всем, кто не в дозорах, не в карауле и не на строительстве моста по лагерю пройти и собрать все. Еле-еле подвод хватило грузить добро. Припасов много.

Прямо замечательно.

— С царевной что? — Улыбнулся я.

Недосуг мне был тогда у реки Упы требовать, чтобы Марину Мнишек мне переправили. Да и как? Лодок нет. Веревкой, что ли, перетаскивать. Зверство какое-то. Помрет еще. Да и тащить ее потом в лагерь, конно — лишняя морока. Одного Лжедмитрия тогда достаточно было.

Но Мнишек, сейчас, тоже пригодиться, в плену посидит. Поговорить с ней точно стоит. Уверен, про всех шляхтичей и воевод муженька своего она много знает.

Зла я ей откровенно не желал.

Баба, конечно, хитрая она. Императрицей же себя считала. Но это поправить-то быстро можно.

А так. Признала этого второго, хотя точно знала, что ну совсем иной человек перед ней. И, я понимал ее мотивы. Здесь она царица, хоть и опального, пока не взошедшего царя. А там, у себя в Польше, кто? Авантюристка, вышедшая замуж за какого-то смутного мужика, который царем русским прикинулся. Колдуна лжеца и обманщика — как считала высшее общество.

Отличная репутация.

С такой более менее знатные мужья бежать будут от нее, как от чумы.

Ну и, видимо, смекнула она, что лучше ястреб в небе и риск. Чем синица в руках и теплое место, где-то у себя на Родине. А также брак с каким-то худородным дворянчиком, ибо более значимые фигуры вряд ли бы взяли ее уже в жены.

Порченная, в делах грязных замешанная.

Но, поговорить с ней — дело весьма интересное. А иметь в пленниках. Вообще — отлично.

— Так что с царевной? — переспросил я после раздумий молчавшего вестового.

— Везут. Только…

— Только?

— Князь сказал, что царь-то, не царь. И что обман это все. Что… Служили мы колдуну, что с ума нас всех свел. От Христа отвернул. Поэтому и пило войско беспробудно. Но, вы государь. — Он перекрестился и поклонился в землю. — Вы, чары эти все развеяли явлением своим. Недаром сами ангелы нам за рекой явились и черти разбежались. Да полыхнуло так, словно адское пламя само наружу прорвалось из… — Он сбился. Вновь поклонился. — Вы своей силой, богом данной, на чистую воду чернокнижника этого вывели. Беса проклятого. Жидовина! А, стало быть…

Он аж запыхался, покраснел.

А я несколько ошалел оттого, что выдумал Трубецкой относительно службы Лжедмитрию и как все это поставил. А люди поверили. Хотя… Может, и не поверили. Но если служить иным силам решили — должны были убедить себя, что так должно быть, а не иначе.

Если не так — то предательство же. А с колдовством — оправдание хоть какое-то.

— А почему жидовин то? — Уставился на него я. Вот этой фразы вообще не понял.

— Так, в вещах талмуд найден был. Кому как не жидовину, читать такое.

Я сдержал смех. Смысл, конечно, какой-то в этой фразе был, но… Книгу и подкинуть могли для верности. Писана на незнакомом языке, выглядит страшно, как сборник заклятий. Почему бы не воспользоваться.

— Дальше что?

— Так это… Стало быть, шляхетка, о которой вы, государь, спрашиваете, эта жена самого дьявола. Колдовская жена она, государь.

Я вздохнул.

Провел рукой по лицу. Темный народ, чудной. Хотя… может, здесь смысл, какой кроется. Опорочить, чтобы не додумалась она вокруг себя людей собрать и вырваться. Раз ведьма, кто слушать ее будет? Жена колдовская — сама колдунья.

Годная идея для времен Смуты.

Надеюсь, Трубецкой не решил распять ее и тащить в таком виде перед войском. Или еще какую-то средневековую жестокую глупость удумать. Ох, не надо было такого нам. Пускай лучше от слов своих откажется, прилюдно покается. Скажет, что силой ее заставили признать этого сына Веревкина за царя и мужа своего.

Скажет, что не хотела она. Ну или как-то еще поможет в деле развенчания Лжедмитрия, чем кровью истечет от пыток.

В них-то толку никакого нет.

— Ясно. А что касимовцы?

— Так это. Они, как тогда бунт подняли, за оружие схватились, как утекли, так и все. Басурманское племя. — Вестовой явно их недолюбливал. — С них, как чары спали, как озверели все.

О, оказывается, и татар околдовали. Вон оно что.

— Чары, значит. — Улыбнулся я.

— Ей-богу. — Он опять перекрестился. — Опаивал нас и чары накладывал, колдун темный. Чтоб ему в аду на сковороде жариться покрепче.

Я махнул рукой, отпустил вестового.

Мы двинулись дальше. Время шло, а мы авангардом в полтысячи приближались к Туле. Основные силы плелись медленнее. Несмотря на то, что местность здесь была ощутимо более прохожей и проезжей, чем близ Дедилова, обозу было нелегко.

Поэтому и увеличился наш разрыв.

Рвался я к Тула. Надеялся, что удравшим из лагеря понадобится какое-то время на разработку плана действий. Просто мчаться к городу, под его оружия — такое себе план. Нужно понимать, как с воеводой говорить. Что до него донести и предложить.

Иначе — погнать могут.

Да так, что только пятки засверкают.

Когда на горизонте появились городские укрепления, в самой-самой дали, на грани возможного видимого глазом примчался оттуда дозорный. Наш уже, запыленный, в легком смятении.

— Господарь, у ворот люди. Странное что-то твориться. Мы подходить не решились близко.

Видимо, мы не сильно отстали и пособники Сумбулов, бежавшие из рязанского лагеря, вели переговоры. Или это не они, а кто тогда? Откроют им или нет. Надо торопиться. Чем ближе мы, тем больше страх у Тульского воеводы. Ведь мы можем на их плечах в город войти, а может так случиться, что это наша хитрая уловка и эти, что договариваются, как раз для нас почву готовят.

Если обозначим себя, это будет лишний повод воеводе усомниться в речах этих перебежчиков. И тогда — они наши.

— Что там? — Решил я уточнить на всякий случай.

— Люди, шум, спор какой-то. Сотня, может, полторы. Стоят под стенами, орут. Конные, господарь, напуганные.

— А ворота что?

— Заперты.

— Вперед! — Выкрикнул я, увлекая за собой авангард. — Вперед! Быстрее!

Полутысяча стала постепенно ускоряться. За спиной моей Пантелей уже привычным жестом взмахнул прапором. Затрубили рога. Двинулись мы вперед. А в голове моей надежда вставала, что, приметив знамя, толковые горожане поймут кто к ним приближается.

Сделают верные выводы.

Ну а пока, до того, как нам ворота откроют, можно было втоптать в землю и принудить к сдаче дезертиров. Как никак, Ляпунову же они служили. Раз ушли — закон нарушен. Предательство, крамола.

За такое, смерть.

Но здесь пускай сам рязанский воевода разбирается.

Моя полутысяча начала разворачиваться для атаки. В свете вышедшего в зенит солнца лучшие части блестели своими доспехами. Три сотни стрелковых, легких, бездоспешных рейтар тоже выглядели опасно.

На месте воеводы я бы точно ворота не открыл. Влети такая кавалькада в город, кто знает, что будет. Времена Смуты — могут и пожечь, посечь, побить всех и вся. Нет, яростных людей, развернувшихся для атаки, пускать нельзя.

Мы неслись вперед.

Абдулла издавал невероятное дикое гиканье. Богдан пытался ему подражать. Чувствовалось, что боевые кличи схожи, но каждый кричит их на свой манер. Тюрок в одной тональности, славянин в иной. Пантелей молчал, крепко сжимал знамя, скрипел зубами.

А я был на острие удара.

Посмотрим, как отреагирует враг. Нужно ли будет перестраиваться, чуть уходя в тыл, или ломиться в первых рядах, подавляя противника. Словить шальную пулю во время конной сшибки мне совершенно не хотелось, а от сабельного удара и стрелы доспех должен был спасти.

Все ближе и ближе.

Копыта выбивают оглушительную дробь. Мы давим их массой еще на подходе. Ужас летит через степь. Не думал я, что пол тысячи может производить столько шума и пугать так, как это было сейчас. В душе пробуждалось что-то дикое. Адреналин поступил в кровь, и я все сильнее ощущал боевой задор. Словно крылья за спиной раскрылись. Так было легко, ярко, и от этого еще более пугающе для врага.

Противник у ворот запаниковал.

Они не обратили внимание на наших дозорных. Либо проигнорировали их, посчитав, что войско еще далеко. А нас приметили уже тогда, когда мы были слишком близко для их маневра отхода. Пять сотен хорошо вооруженных и прошедших боевое слаживание тренированных бойцов против чуть больше сотни, паникующих и разрозненных человек.

Шансов у них, считай, нет.

Да еще и главного, толкового, видимо, не было. Кто бы взял на себя управление. Их воевода был замучен Тренко и остался там, на юге. Может, поэтому не открыли им ворота. Орали все, а верх взять никто не смог. Естественно. Столько дезорганизованных вооруженных людей. С ними разговаривать в несколько раз сложнее.

Нет лидера — нет диалога.

Они задергались, масса колыхнулась, начала перестраиваться. Кто-то уходил налево, кто-то направо от ворот.

Помимо открытого пространства — части Поля, нас еще разделяли строения посада. Местами пожженного, побитого, но вполне обжитого. Сейчас брошенного. Вот они и решили, видимо, что лучше попытаться как-то разбежаться, словно тараканы на свету, и укрыться. Логика — всех поймают, а я, глядишь, спасусь.

Но, это надежда на чудо, а не на расчет.

Мы окружали полукольцом строения. Поджимали их к воротам. Шансов вырваться у них становилось все меньше.

Да — помог бы один яростный удар. Клином пробить нашу цепь. Воспользоваться преимуществом в одном месте. Идти всеми, и тогда часть уйдет. Большинство поляжет, но цель будет достигнута. Прорвутся.

Но — у них нет лидера.

Радовало то, что со стен не били пушки. Я глянул туда. Стрельцы и какие-то еще вояки там стояли. Пристально следили за нами. Но, они понимали — полтысячи нас не сделает ничего крепости. Вот от слова — совсем. Начни мы жечь посад, тогда они бы может решились отбиваться артиллерийскими выстрелами, да и то. Сомнительно. Ущерба-то такой пальбы, не так чтобы много. А затрат пороха — прилично.

Лезть на штурм — ну мы же не идиоты.

Выходить в посад — не идиоты они.

Порох, ядра — это все ценный ресурс. Тратить его просто чтобы попугать конницу и убить от силы ну человек десять, потратив то, что может пригодиться во время отражения последующего штурма или осады — сомнительный план.

Стоящие на стенах люди это все понимали. Изучали ситуацию и думали.

Понимал это, и я и радовался, что не громыхают пушки.

— Вперед! Бей, не жалей! В полон брать! Вязать! — Заорал я, раздавая приказы.

Мчащиеся рядом бойцы вторили мне. Передавали по цепочке.

Противник показался среди домов. Паникующий, пытающийся управлять лошадьми.

— Гойда! — Заорал Богдан, что есть мочи.

Его трудный голос разнесся над полем. Ему вторил Богдан.

— Ура! — Выкрикнул я громогласно более привычное мне слово.

— Алга! — Заорал Абдулла.

И над Полем, упирающимся в посад и стены Тулы разнеслось яростное «А!». Миг и мы влетели во дворы, на улочки. Громыхнули аркебузы. Начался хаос и избиение рассеянных сил противника.

Кислый запах пороха ударил в ноздри. Лошади ржали и стенали в приступах боли. Вставали на дыбы. Падали, словно подкошенные. Люди орали что-то нечленораздельное. Им всем, оказавшимся взаперти нашего полукольца, как между молотом и наковальней, было безмерно, безумно страшно.

Слева показался один. Взмахнул саблей.

Лицо его было перекошено панической гримасой. Повернул коня на него, он попытался отмахнуться, но я рубанул быстрее. Крутанул, выбил. Оружие вылетело из его рук. Дело довершил Пантелей, врезавший ему со спины древком знамени.

— Прикройтесь мной, господарь! За спину! — Выкрикнул он. — Негоже так! В первых рядах!

Сам решу, что гоже, что негоже. Но, в чем-то он был прав.

Абдулла на скаку начал пускать в дым стрелы. Бил, словно из самозарядной винтовки. Стрела за стрелой. Засматриваться на эту красоту, жаль, некогда.

Справа вылетел еще один враг.

Приметил его боковым зрением. В глазах его лошади я ощутил ужас. Она очень хотела убраться отсюда, как можно дальше. Унести седока. А сам он в дорогом кафтане, пожилой, седой, целил в меня пикой. Толкал ее пятками, вел вперед.

Богдан был тут как тут.

Влетел в него. Повел коня. Оба животных встали на дыбы. И старик не удержался.

Слева противника теснили бойцы с аркебузами. Они на подходе отстрелялись из длинноствольного оружия. Сейчас вооружившись саблями и пистолетами, экономя пули, выискивали прячущихся по дворам врагов.

Доспешная часть ударила чуть правее.

Там было все несколько медленнее. Первых они свалил легко, а вот дальше, орудовать копьями в тесноте застройки все же было не так удобно. Но откидывать их и браться за сабли все же не торопились.

Враг отходил под нашим натиском к стенам.

Люди все отчетливее понимали, что уйти так, хаотично, когда каждый сам за себя — не удастся. Миг-другой и они волей-неволей организуются для прорыва, и здесь нужен будет стройный залп из огнестрела. Тогда все остановится здесь и сейчас.

Все надежды их уже закончились на том, что они не попытались прорываться сразу всей массой. Сейчас — это верная смерть. Но такое решение, шанс нанести нам хоть какой-то урон.

Кто-то из них уже спрыгивал с лошадей, падал на колени, сдавался. Наши тоже спешивались, орудовали прикладами и просто кулаками. Валили на землю, вязали.

Но примерно треть продолжала сопротивляться.

Отступала, постреливала.

И тут я увидел в дыму пальбы, как небольшой отряд, собравшись в единый кулак, рванулся к знамени. Прямо на нас. Решили, что пробиться здесь — их шанс. Верный план, хоть и смертельный.

Ну ничего, схлестнемся!

— Враг! — Выкрикнул я, указывая направление.

Несколько человек летело прямо на меня.