Патриот. Смута. Том 6

Глава 18

Повисла тишина. Яков смотрел на меня, как и Григорий. Богдан и Абдулла за спиной, я прямо почувствовал это, напряглись. В воздухе как-то сразу нависло напряжение. Все мои люди знали, царем себя именовать я никогда не стремился.

Но здесь и сейчас ситуация была более интересная.

Старик прощупывал меня. Как и я его. Уверен, он думал, что перед ним какой-то молокосос, который является лишь пешкой в чьей-то игре. Ляпунов очень хотел понять в чьей. Кто за мной стоит из высоких бояр? И где те, вокруг меня, кто олицетворяют его волю. Полагаю, не мог он себе представить, что довольно юный человек, которым я казался и, физически, был — может сотворить такое. Хотя бы малую часть из того, что обо мне говорили.

Да, сплетни, уверен, раздували заслуги, но были и факты. Рязанец не мог не понимать, что каким-то чудом татар я повернул вспять. Или… Те, кто за мной стоит.

Только вот здесь перед ним был Игорь Васильевич Данилов и мои офицеры. Никакого кукловода за плечами не было. Ни один из моих людей, кроме, пожалуй, Гигория, вообще не походил на того, кто может играть в политические игры. Ну еще татарина можно было попутать. Почему? Да просто ввиду меньшего понимания менталитета степных народов.

А я сидел, буравил взглядом Ляпунова и думал…

Вот это ты с козырей зашел, так зашел. Даже меня удивить смог. Решил сразу на важный вопрос ответ получить. Может и про Земский Собор услышать хочешь? С чего прямо вот так в лоб — Царь-батюшка, да еще и русский.

Это что-то странно завернутое

Ну да ладно. Бог троицу любит, первый раз господарем назвал, второй — царем, подождем третьего. А пока…

Поиграем. Покачаем.

— Добро. — Проговорил я медленно с улыбкой на лице. — Прокопий Петрович, с чем пришел ты ко мне?

Мои бойцы малость расслабились, но все равно следили. Знали, что такого обращения я не люблю. Они-то понимали — я игрок и Ляпунов игрок. Остальные по обе стороны наши подчиненные. А вот Рязанец пока этого не понял. Старость не давала поверить в то, что молодой человек смог собрать вокруг себя целую армию и после событий под Воронежем успешно двинуть ее к Москве. Дойти до Тулы.

Еще бы. Я видел, в каком состоянии лагерь Лжедмитрия. А ведь управляли им люди более опытные с виду и, казалось, более мудрые.

И за столом развернулась игра умов. В которой пока, уже на старте старик попал в ловушку. Два разума столкнулись, две силы сошлись в схватке и победителем выйдет один.

Старик думал, что он. И шел прямо сразу напролом, как ледокол, выявлял, как ему казалось, важное для себя. Но, уверен, найдет коса на камень, и выведу я его на чистую воду. Вскрою все помыслы.

— С поклоном мы пришли. Люди рязанские.

Ляпунов проговорил это, улыбнулся, хотя глаза оставались холодными. Махнул своим людям. Один из юношей чуть замешкался, но довольно быстро протянул ему ларец. Прокопий принял, двинулся вперед сам, обошел Григория и поставил передо мной.

Интересно, а придумали они здесь уже тайные механизмы? Вскрыл и взорвался?

Нет, вряд ли такое возможно. Может быть, где-то в Европе, да и то — проще там, наверное, ядом отравить. А не такими хитростями. Да и случись такое, всем этим пятерым обеспечена долгая, очень долгая и безмерно мучительная смерть.

Из терема они просто не выйдут.

Тем временем рязанский воевода вещал:

— Прими, Игорь Васильевич дар от земли рязанской. И нас в воинство твое христолюбивое прими. — Поклонился он, добавил. — Просим.

— Рассаживайтесь, собратья, рассаживайтесь. — Указал я вновь на лавки. — Это, конечно, не боярские покои, но… Война на земле, Смута. Где бог послал, там встречаемся.

Рязанцы нервничали.

Видно было, что чувствуют они себя, как не в своей тарелке. Но сели все же, хотя и выглядели напряженными. Двое здоровяков подле Ляпунова, а молодежь на другой стороне, близ Якова. Тренко там же место занял, а Федор последним сел, с краю стола. Все же знатность его была, считай, никакой.

Волновался он, это видно было, мялся.

Тем временем, чуть замедляя наше знакомство и разговор, я приоткрыл аккуратно ларец. Никаких хитрых механизмов не было. Даже петель не имелось. Красиво сделанный, резной ящичек с крышкой. Внутри отделан красным бархатом. Дорого, богато, пафосно. Лежал там прекрасный пистолет, цепь, вроде как, золотая — еще бы я в ювелирных украшениях разбирался бы… Такая, достаточно толстая и крест серебряный, массивный.

Приятный подарок.

Только вот пистоль Ваньке на посмотреть и проверить выдам. Пусть у мастеровых в обозе узнает, все ла ладно с ним. Мне как-то спокойнее своими пользоваться.

Со значением собирался дар. Хотя, если так подумать — скорее всего, все эти предметы, трофейные. Отбитые у ляхов или кого-то иного достаточно благородного. Вряд ли сделаны они под заказ для меня. Просто красивые ценные, очень ценные вещи.

Поднял глаза, осмотрел молчаливых людей.

За столом висело давящее молчание.

— Благодарю за дары, Прокопий Петрович. — Я отставил в сторону ларец, взглянул на старика. Даже как-то не верилось, что столь преклонных лет человек продолжает вести бурную политическую жизнь.

В это время мало кто до столь глубоких седин доживал. Война, болезни, голод. А здесь еще и Смута!

А здесь — на тебе, какой случай интересный.

И, сколько бы еще прожил он в реальной истории, если бы не казаки Заруцкого?

— Государь, Царь-Батюшка, мы к тебе, как прознали… — Ляпунов покосился на Федора. Вздохнул. — Как прознали, так сразу. Все силы, какие есть собрали. Явились. Служить хотим верой и правдой.

Я взглянул на него холодно.

— Скажи, а с чего ты решил, что Царь перед тобой?

Гнетущая обстановка накалилась еще сильнее. Не ждали рязанцы такого вопроса. Но воевода их, чуть помедлив, все же нашелся что ответить.

— Так как же? Весь юг говорит, что татар царь русский разбил. И от Воронежа к Москве идет. — Вздохнул, секунду выждал. — Злые языки, правда, говорят, что татары сами это все выдумали и идут, царем прикрываясь. Но, вижу я, нет здесь степняков. Русские люди все. Свои.

Свои, значит. Ох какое хитрое слово ты подобрал, рязанец. А когда перебегал от Годунова к Лжедмитрию, тоже ляхов своими называл. В груди вспыхнула злоба, но я сразу же подавил ее. Нет места здесь эмоциям. Только холодных расчет.

— Один есть. — Я улыбнулся ему. — Вон стоит.

Прокопий уставился за спину мою на Абдуллу, но ничего не ответил.

— Вы, люди служилые, рязанцы, не волнуйтесь, не ерзайте. — Заговорил я. — Зла на вас я не держу никакого. Вижу, с миром вы пришли, служить, как вижу, желаете. Только поговорить же надо. Понять. — Улыбка на лице моем из добродушной превращалась в звериный оскал. — Царей сейчас много. Цариков еще больше. Понять хочу, с чего именно мне служить решили? Да так быстро. Вначале же, человеку моему, Федору… — Я уставился на него пристально, продолжил. — Отказали. Против татар войско собирать не решились.

Перевел взгляд на Ляпунова, пытался понять, что думает этот человек. Но сидел передо мной старый прожженный интриган, и поймать его на хитрости, лжи или каком еще двояком действии было ой как непросто.

Продолжил:

— Не решились, выходит. А потом, спустя несколько дней, раз. И собрались. И гонца прислали туда, куда надо. И вот вы здесь.

Поднял я руку, останавливая попытку Прокопия, начал говорить.

— Вот и думаю, так вы, по зову сердца. Или со значением? Ведь также знаю, что Димитрий к Туле идет.

Ставка моя была на то, что не смогло разбитое воинство отправить гонца к Ляпунову. Трубецкой не перепиской занимался, а мостом и переправой. Ведь завтра к вечеру он должен уже к Туле подойти.

Не было у них связи. Или была? Вот здесь и поглядим, может проясниться что. А там дальше крутить буду.

— Что скажешь, Прокопий Петрович? — Смотрел на него, наблюдал.

Тот чуть пожевал губами, усами обвислыми пошевелил, заговорил неспешно, подбирая слова. Не торопился, думал, выдерживал ритм.

— Вижу я, Игорь Васильевич, что слухи верными оказались. Вроде молод ты, а мудр. Думаю… Подобная благодать только на истинного Царя снизойти могла. — Он голову наклонил с уважением, но глаза все так же оставались холодными. — Прав ты. Когда старый знакомец мой Федор Шрамов явился в мой дом и разговоры говорил, подумал я, что ввели его в заблуждение.

Он кашлянул, повернулся к служилому человеку.

— Прости за слова такие, Федор. — Это меня удивило. Воевода, чин высокий, но помнил бойца и даже извинялся, что казалось странным. — Ты, человек простой, воин хороший. Решил я тогда, что смутили тебя хитростью. Принял ты лож за правду и доверился не тем людям. Но потом, получив еще некоторые сведения, осознал, что это я, умудренный сединами человек, неправ оказался.

Вот это раскаяние, так раскаяние. Прикрылся благодетельностью, прощения попросил, не стал отрицать, говорить, что не так понят был его посыл.

— А что за сведения, Прокопий Петрович? Скажи, что же тебя подвигло войско поднять. Понимаю я, что многие твои люди сейчас в Москве. Там поход готовится на Смоленск. Или, может, уже вышли они. А ты собрал, как и сейчас говоришь, всех, кто остался и привел сюда. Не московскую рать свою, а… — Я выдержал паузу. — Больше юнцов, да стариков.

Ляпунов напрягся. Все же говорил я с ним в давящей, оскорбительной манере. Но, вроде палку я пока не перегнул.

— Так, как татар разбил ты, гонцы во все стороны же пошли. Вот и ко мне явились. С письмами. Такого уже пропустить нельзя было.

Ясно. То ли от нас, что Григорий посылал. А может, от самих татар. Джанибек же, как я думаю, тех казачков рассылал по городам и весям. А еще — Бобров мог. Ведь он писал в Нижний, может, и с Ляпуновым у них какие дела есть. Хотя вряд ли. Все же Нижний в политическом плане больше в стороне был, свои дела решал и в первом ополчении участия особо не принимал. Рязанцы и казаки тогда собрались. Без магнатов — торговцев.

— Ладно, гость мой дорогой. Скажу как есть. — Улыбнулся ему холодно. — Царем себя я не зову. Да и таковым не считаю. Слухи-то да, ходят разные. Но, мы в Москву идем… Земский Собор собрать и выбрать достойного и сильного. Того, кто на трон сядет и править будет.

Повисла тишина.

— Не врали, значит, люди. — Произнес после короткой паузы Ляпунов. — Благолепен ты, Игорь Васильевич. Отказываешься от трона, как и подобает тому, кому на нем сидеть суждено. Ведь недаром…

Я смотрел на него зло, перебил.

— Собор решит, кому на троне сидеть. Я лучше после Москвы ляхов бить пойду. Да и шведов с земли подвинуть надо.

— Добрые слова, Игорь Васильевич. Измучилась земля русская Смутой этой. Как ты верно сказал, слишком много цариков на ней. Слишком много яда, боли и предательства.

Кто бы говорил. Ты же от Годунова-то перешел к первому Лжедмитрию. Связь плотно со вторым поддерживал и, в реальной истории Шуйского же тоже свалили не без твоей помощи. А если ты про яд… Здесь подумать можно следующее. Твои же люди Скопину письмо принесли, после которого его на пиру и отравили.

С одной стороны — может и правда думал ты, что Скопин достойный царь. От души и сердца, по правде ему об этом написал. А может… Подставить таким образом решил. Кто же знает? Не сам же ты к нему ездил, а людей посылал. Люди, у такого, как ты — расходный материал.

Ох и сложный человек.

Видимо, придется воспользоваться логикой мафии. Друзей держи близко, а врагов еще ближе.

— Прокопий Петрович. Спасибо за слова. Впредь только прошу проще. Господарем еще ладно, звать можно. Но вот батюшка, русский и вот все это…

Он кивал, но холоден был и уверен я, думал о своем, о целях и задачах, которые здесь и сейчас решал. Такого на чистую воду за один раз-то и не выведешь.

— Ты мне лучше, рязанский воевода, вот что скажи. Да на вопросы интересные ответь. — Продолжил я расспрашивать. Решил напряжение с дискуссии чуть снять. — Сколько людей ты привел?

— Четыре тысячи. Полторы из них — конными.

Казалось, он тоже выдохнул. Хорошо, это отлично.

— Говорят, что молодых много. Насколько тренированные бойцы у тебя? Опытных много?

— Господарь. — Он вздохнул очень картинно. — Ты мудр и верно все сказал. Многие мои люди, самые лучшие силы сейчас в Москве. Как бы ни относился я к Шуйскому… — Пауза была выдержана тоже гениально. — Враг у Руси есть. Под Смоленском стоит. И все распри наши пока на второй план я поставил. Обиду из сердца своего убрал. Если Шуйский ляхов побьет, это для всех нас благом будет.

Хитро говоришь.

— А что за обида у тебя на него?

Тяжело вздохнул Ляпунов, продолжил, медленно подбирая слова.

— Нетверд он в решениях своих. До денег расточителен, слишком. С врагами государства российского борется нехотя. Мыслимо ли… Шведам деньги обещал. Да и грехов на нем много, очень.

— Да, только со шведами Скопин вместе рука об руку воевал. И ты его на царство ставить хотел. Письмо же писал.

Ляпунов вновь напрягся, но ответил быстро.

— Писал. А как не писать. Человек молод, победами себя овеял. Отважный, славный, сильный. Не то что… Игорь Васильевич, прости старика, но когда к смерти все ближе о личных амбициях все меньше думаешь, все больше о том, что потомкам достанется. И о том, какую память о себе оставишь.

Так-то мудро, в целом. Только…

— Но, Скопина отравили.

— Да… Проклятые Шуйские. А ты еще спрашиваешь, почему… Такого человека. — Он перекрестился. — Со свету сжили.

Уверен, он говорил, что думал. Либо очень хорошо скрывал свои мысли и подлинные чувства. Значит, не знал, что за смертью Скопина не Шуйские стоят, а Мстиславские. Или думал, что они заодно?

— Значит менять надо Шуйского?

— Да. — Он перекрестился. — Царствует он уже несколько лет и что? Лучше, что ли, стало? В бездну все мы идем. В самый ад.

Он глаза к потолку поднял, вновь крест на себя положил.

— А что до Димитрия, что в Калуге сидит? — Смотрел на него пристально. — Что о нем скажешь?

Вздохнул Ляпунов, покачал головой.

— Игорь Васильевич. Чтобы Шуйского с трона скинуть хоть кто-то нужен. Не может трон без человека.

— Хочешь сказать, что не знал, что царик этот к Туле из Калуги идет? — Я резко повысил накал диалога. И старик дал слабину.

Замолчал, дернулся и этого хватило мне, чтобы понять — знал он.

— Вижу, Прокопий Петрович, знаешь ты все. Идет царик к Туле. И ты идешь, и я вот тоже. Получается, все мы вчетвером здесь встретимся, где-то окрест. Так или иначе, сойдемся. Верно?

Люди, что сидели подле Ляпунова занервничали пуще прежнего, а старик выглядел обескураженным.

— Ну так что? Меня ты встречать шел или Дмитрия? Давай уже начистоту, Прокопий Петрович. — Я руку поднял, добавил. — А вы не волнуйтесь, люди служилые. Слово мое крепко. Никто вас здесь не тронет. Я правду знать хочу. Прежде чем решать, что делать с вами.

— Да ты… Ты знаешь… — Вскочил один из безусых парней, за саблю схватился. — Ты понимаешь, с кем? На кого!

— Сядь. — Я сказал так злобно, что мальчишка аж отпрянул. Даже рукоять оружия из рук выронил. — Сядь. Когда люди, знающие о важном, говорят, слушать надо.

Но своей выходкой он дал несколько ценных секунд Ляпунову прийти в себя от моей атаки. Он махнул рукой своему подчиненному, тоже показывая, что надо бы заткнуться и сесть.

— Прости его, Игорь Васильевич. Не гневись, господарь. Молодой.

— Вижу, что молодой. Давай, по существу. Что за дела у тебя с Дмитрием?

Он вздохнул.

— Мудр ты, господарь. Все-то знаешь. Как и говорил я, чтобы Шуйского спихнуть, нужен кто-то еще. Не может трон без человека стоять. — Он обвел вас взглядом. — Скажу как есть. Я уже стар, терять мне нечего. Для потомков лучше сделать только хочу. Чтобы имя мое запомнили. Каюсь. — Перекрестился он в очередной раз. — Каюсь, господарь, пред очами твоими. С Трубецким, атаманом воровским я переписку вел. Плотно. Думали мы, что делать. Письма только ходили плохо. Через раз. В Зарайске славный князь сидит, Пожарский. Он за Шуйского и за порядок крепко стоит.

— И что в письмах было?

— Обсуждали, кого на трон можно сажать. Как силы собрать. И что делать дальше.

— И что надумали?

Выходило-то складно, только так как-то получалось, что с Трубецким они списывались, планы строили. С воровским воеводой. А со мной, человеком, кого он царем совсем недавно называл — нет. Это как понимать?

— Надумали мы, что, как войско из Москвы уйдет надо Шуйского с трона снимать. В монахи стричь. Вот тебе крест, что, правда это. — Он опять перекрестился. — А дальше… Дальше…

— Царика на трон, а вы вокруг него. Так?

Ляпунов глаза опустил. Внезапно это было, для человека преклонных лет.

— А тут, вдруг, еще я подвернулся. Какой-то второй вариант. И перед встречей с Трубецким решил ты, воевода, на меня посмотреть. Так?

Ляпунов молчал, а люди его все больше нервничали.

— Посмотрел? Что скажешь-то? В цари гожусь? — Я поднялся. — Будете за спиной моей дальше свои игры играть или как? Или Димка, царик воровской, больше вам по душе? Чего молчишь, старик! Говори.

Ляпунов взгляд поднял, смотрел ошарашенно. Уверен, что думал он, почему его люди еще живы. Почему здесь резни не началось. Но, не нужно мне это было. Они мне, хоть и убогие, все, каждый нужны были. На них земля Русская стоять будет, подниматься и строиться дальше.

Если помрут в Смуте этой, то это же сколько народу до моего времени не родится, не доживет, а?

Продолжал давить.

— Кого привел ты? Понимаешь же, что против моих трех тысяч твои, хоть и четыре, мало что могут. Зачем пришел сюда? — Раскачивал я его, выводил на эмоции. — Думал, что мальчишка перед тобой сидеть будет. Одурачить его просто будет. Или глянуть хотел, кто здесь кукловод? А, Прокопий Петрович? Вот он я, весь. Сам по себе. И старость твоя и мудрость, мою смекалку, как вижу, не превзошли.

Я усмехнулся, злобно, буравя оппонента взглядом.

— Введите! — Приказ отдал.

— Кого? — Ляпунов уставился на меня с каким-то невероятным выражением лица.

То ли ужас был в его глазах, то ли невероятное, чуть ли не фанатичное уважение, поднимающееся из глубин души. То ли что-то еще фанатичное, сильное, сложное. Целый комплекс эмоций сейчас обуревал этим человеком.

А по моему приказу в приемный покой ввели Лжедмитрия, которого незадолго до приезда Ляпунова с улицы убрали и держали наверху в одной из комнат под присмотром.

— Узнаешь? Царика? Дмитрия? А, Прокопий Петрович?

От автора

✅ Новинка в редком, но популярном жанре — обратный попаданец

Я раскрыл предателей, торгующих секретами новейшего оборонного проекта

Но меня убили и самого назвали предателем, чтобы запутать следы

Вот только я очнулся спустя месяц — в теле студента, погибшего в аварии

Враги празднуют победу, не зная, что я иду за ними

https://author.today/reader/504558/4755869