Патриот. Смута. Том 6

Глава 14

Люди двигались от ворот, где я их и оставил. Осматривались. Чувствовалось, что в этом полу покинутом, брошенном городе на вершине холма, продуваемом ветрами ощущают они себя неспокойно.

Ничего, скоро нас здесь больше будет. Чуть лучше будет.

Махнул им рукой.

— Здесь и разместимся! — Проговорил громко. — Скора вся сотня Якова подойдет.

Перевел взгляд на Лжедмитрия.

Наш пленник выглядел побитым псом. Вроде бы дорого и богато одетый. Но совершенно сломленный. Не было в нем ни царственной походки, ни властного взора. Брел, постанывая, ковылял, еле ноги волочил. Даже руки, связанные не сильно, больше для порядка, как-то неуверенно он прятал.

Тоже мне, царь. Черт тебя дери.

Я приказал развязать, снять с него вечером ремень. Утром вернем, а в темноте, да свободный, еще надумает удавиться, с него станется. И людям, что охраняли его, приказал сторожить покой, чтобы всегда один рядом с ним не спал, следил. Мало ли что.

Пока кроме царика никого не было — быстро осмотрел здание.

В тереме нашлось несколько комнат. Он был больше похож на тот, что размещался в Воронеже. Крупное массивное здание, только без боковых пристроек. Цоколь — кухня, помещения для слуг и всякие погреба и кладовые. Все, конечно, пустующее. Первый этаж — приемный зал, коридор и пара комнат. Лестница наверх и там покои воеводы и маленькие комнаты, чтобы спать в них.

Закончив беглый обзор, я вышел и увидел, что батюшка мнется у костра.

Лжедмитрия же усадили на крыльце, и пара человек при нем наблюдала окрест. Тут же был мой богатырь.

— Много наших приходило посмотреть? — Спросил я, проходя мимо Пантелея.

— Да нет, человек может десять. — Он покачал головой. — Усталые все. По ночи шастать, воровского царика смотреть не решились. Это же на холм подняться, от лагеря. А там служба. Утром, думаю, с самого ранья, явится все воинство.

— Все не все. Кто-то же в караулах будет. — Улыбнулся я.

Но с ним я был согласен. Может, сейчас, кто пойдет, но опять же, здесь дозоры выставлены. И я их усилю. Мало ли что. Вряд ли Лжедмитрия кто-то захочет украсть, а вот прирезать. Это, к сожалению, вполне возможно.

Люди на этого человека злы. Многие из моих верили ему, считали, что он Царь, настоящий. Раз назвался таким, то были же какие-то причины, кроме безмерной жажды власти. В их глазах он олицетворял самое ужасное, невероятный грех — обман доверившегося.

Вряд ли кто-то из них читал божественную комедию. Или даже слышал о ней. Все же — не того круга были эти люди. Да и слишком далеко была моя Родина Россия от солнечной Италии. Но все они были христианами и даже с учетом того, что догматы православия несколько отличались от привычных Данте Алигьери католических идей, все же предательство являлось и для тех и для иных самым страшным грехом.

Недаром сам Сатана вмерз там в ледяное озеро Коцит. Терзал Касия, Брута и Иуду. Самых известных, мифологизированных предателей. Так чем же этот сын Веревкин, попович из северской земли был лучше?

Он предал Родину и тысячи людей, что поверили ему. Он убедил их в том, чего не было на самом деле. И это повлекло ужасающие последствия.

За это могли отомстить. Даже с учетом достаточно хорошей дисциплины в войске.

Распорядился быстро, переговорил с бойцами, приказы роздал, пояснил, почему этот человек нужен живым, очень нужен, как символ своего предательства и как олицетворение безумия Смутного времени. Его жизнь в том состоянии, как сейчас — важный элемент противостояния смуты.

Они кивали, вроде понимали. Ну и мой авторитет все же для сотни Якова значил очень и очень многое.

Подошел наконец-то к батюшке.

— Поговорим, отец. Кое-что узнать мне нужно.

— Господарь, все что угодно, мы всем. — Он смотрел на меня, косился на пленника нашего. — Всем, что можем. Только сами бедны, нет считай ничего. Живем в впроголодь.

Я хмыкнул.

— Хочешь знать, кто это?

— Боярин какой-то, господарь? — Он поклонился.

— Это тот, кто себя сыном Ивана Великого звал, Дмитрием. Царь воровской.

Лицо священника исказилось, он перекрестился. Забубнил какую-то молитву. Вроде бы отче наш, но слишком уж тихо говорил и быстро. Не разобрать. Еще больше согнулся и, казалось, постарел даже малость.

— Отец, мне про жизнь вашу кое-что разузнать надо, про людей служилых.

— Господарь, все, что могу. — Он дернулся, выходя из ступора, вызванного увиденным, поклонился.

Все же тяжело далось ему понимание того, кто в Дедилове остановился.

— Скажи, сколько тут стояло людей из Тулы? Какую вы с ними связь поддерживаете вообще, с туляками, кто воевода у них? И что про него вообще сказать можешь? Давай по порядку.

Батюшка напрягся, вдохнул, выдохнул, погладил затылок. Видно было, что собирается с силами, нервничает сильно. Я ждал, и он, наконец-то начал.

— Дела наши темные, господарь. — Начал он из далека, но я пока решил не перебивать батюшку, а то вообще ничего толком не разберу. Пускай говорит, как получается. — Когда тут битва то была, окрест Тулы, Дедилову крепко досталось.

Он перекрестился, взгляд его на стену с огромным проломом попал и на сгоревшую, рухнувшую башню.

— Ну и потом, народ как-то все больше в Тулу потянулся. — Продолжал старик. — Кого-то прямо волоком потащили. Были у нас тут мастеровые знатные, оружейники, целая улица, артель, стало быть. — Он махнул в другую часть города. — Там вон за воротами, в посаде они стояли. — Вздохнул. — Не осталось ничего, сожжено, разобрано, разбито, сломано. Так вот, за три года народец-то разбежался. То разбойники, то татары, то чего еще. Сил и Тулу держать и Дедилов у государя… — Он опять перекрестился. Вздохнул, на меня глянул со страхом. — Прости, господарь. Столько нынче царей, что и неясно кого и как называть-то…

— Ты по делу, дальше давай, отец. Не гневливый я, если толком все говорить. Все понимаю.

Может хоть так успокоится и говорить толково начнет.

— Так вот. Осталось нас тут, стало быть, ну вот сколько есть. Бабы, дети, нажитые в Смуту, да стариков несколько. Промысел рыбный, река же рядом. Репу растим тут, хлеб, ну как можем. Дома все выбрали, все вытащили, да в Тулу возим, на торг. Но… — Он прямо очень тяжело вздохнул. — С каждым месяцем, хуже все. Не знаю уж, до года следующего дотянем, али нет. А если дотянем, то, как зиму переживем, неведомо. Если бог урожай даст, может, протянем. Если нет, если пожжет кто, потопчет…

Скупая слеза накатилась на его глаза.

— Поможем, чем сможем, отец. — Заверил я его. — Чего в Тулу сами не отойдете?

— Так храм же, место божие.

Его можно было понять. Церковь не пострадала, как можно было бросить святое место? Если сам священник жив. Есть кому службу служить.

Вот люди за него и держаться.

Только ситуация в городе не способствовала тому, чтобы хоть как-то выживать. В поле, в лесу, у реки было гораздо больше возможностей для добычи пищи. А здесь — поля-то окрест какие-то можно возделать, да и огороды в черте города разбить. Но, в первом случае это дорога, спуск с холма и подъем на него вечером. Слишком далеко. Во втором — места мало. Да и город привлекал служилых людей, а это во время Смуты далеко не всегда заступники.

Тот, кто с оружием и убить может, и ограбить, и снасильничать.

Вот и вся жизнь дедиловских людей.

— Сколько туляков тут стояло, боевых?

Предысторию стоически выслушал, пора переходить к более вопросам.

— Так это, господарь, двадцать восемь человек. Видимо, как вашу силу узрели, очень быстро собрались, в панике ушли.

— Прямо в панике? — Я приподнял бровь.

— Да. Все так и было. Гонец влетел. Я вначале и не понял, что это, откуда, почему. Вышел. Тут шум, гам, они бегают все. Горн трубит. Собрались и конными все утекли на север.

— Ясно. Что про Тулу скажешь?

— Город большой. Хоть и бой там был, злой. Как-то жители восстановили все. Сделали. — Он плечами пожал. — Воевода там, эээ… Запамятовал.

Странно слышать, что человек, живущий здесь несколько лет, не знал, кто главный в соседнем, крупном городе, с которым они, судя по всему, чем-то пытались торговать и чьи люди стояли у них.

— Как так, отец?

— Да… Тут же как. Был то один, то другой. Шуйских их менял быстро. Как слухи до нас дошли, что Скопин в Москву вошел, сменился опять воевода. А недавно, ну совсем прямо вот, с месяц может. Опять. Говорят, войско большое собирается. — Он побледнел вдруг, засопел.

— Говори.

— Не против тебя ли, господарь, воинство? — Выдавил с трудом.

Понять его можно. Если против меня, это же здесь где-то битва будет, разорят опять. Еще сильнее.

— Того не знаю. — Ответил, как думал. — Слышал, что Скопина отравили?

Вопрос имел больше косвенный интерес. Насколько местный люд новостями полон. Как быстро распространяются они.

— Да, господь милостивый, такой человек был. Такой… Великий. Славный. — Он перекрестился.

Интересно, откуда простой батюшка в захудалой церкви, в каком-то богом забытом городке знал самого Скопина? Или это по слухам. Но, сейчас иное важно было.

— Как вы с ними, с туляками связь поддерживаете?

— Да как… Это… Как тут чего найдем, наберем, идем пешком туда, продаем. Только. — Он продолжал вздыхать. — Не осталось же уже ничего. Не продать.

— И как, пускают в город?

— Да. У меня там знакомые же. Говорю к ним и… Кому я нужон то, я же человек божий. Да и бабоньки хаживают, бывает.

— Тоже пускают?

— Да.

То ли этих людей знали в лицо и пропускали по старой памяти, то ли воевода тульский не сильно о безопасности думал. Хотя если его недавно поставили, то тут как посмотреть. Может, прошлый так делал, а этот уже иначе.

Сложно. Служилые люди, думаю, их в лицо знают, а вот приведут они кого-то много. Пропустят или нет, здесь вопрос.

— А провести в город сможешь?

Я решил спросить в лоб.

— Господь с тобой, господарь, господь с тобой. Убьют же! — Он отпрянул.

— Сможешь или нет? — Я смотрел на него пристально.

— Смогу… — Протянул он. — Наверное.

— Куда?

— Да есть там лазейка. Мы с одним батюшкой местным знакомы давно, хорошо, помогает он нам. Только…

— Только?

— Узкий лаз. Много народу сложно провести. Да и в доспехах… Застрять можно. А это все. Конец тогда.

Дела. Но, зрел у меня план, как все это дело использовать.

— Отец, я вам еды на всю вашу общину выдам прилично, да коня, чтобы землю пахать мог.

При этих словах глаза священника загорелись, но он тут же в ужасе креститься стал.

— Господарь, я нет, не могу я. Не просите. Это же смертоубийство будет.

— Ты, отец… — Говорил я строго. — Вначале слушай, а потом уже волком вой. Сам пойдешь, письма людям передашь. Знакомцу своему, батюшке. Это раз. Кого еще знаешь?

— Так это, кузнецы же, мастеровые, в Тулу от нас утекли. Всех их знаю, помогают чем могут. Но и им несладко.

— Вот им передашь, еще кто?

— На рынке есть народец. Да и ну… Из служилых кое-кого. Да даже тех, что здесь стояли. Люди-то хорошие. Не обижали нас. При них-то, неплохо жилось даже.

— Утром отправишься. Тебя мои люди сопроводят. Письма передашь и все. Обратно вернешься. Большего не прошу.

— А что в них?

Любопытной Варваре, как говорится…

— Требования о сдаче города. Если не сдадутся, тяжело им будет. Ой лихо. Зачем опять русским людям друг друга бить? Лучше же миром. Видишь вон, тот, кто себя Дмитрием звал, сидит у нас уже. До Шуйского тоже доберемся. А там, Земский Собор соберем. И Царя сильного, могучего, правильного выберем.

Он уставился на меня, в глазах вопрос стоял: «Не тебя ли, случаем, ты же господарь!»

— Нет, отец. Не царь я, хоть и говорят так. — Ответил на не заданный вопрос. — Я войско веду, чтобы Собор собрать. А там, как Земля решит. Устала она от всяких воров, разбойников и прочих упырей.

— Ой устала, господарь. — Он перекрестился, поклонился в землю.

— В бумаге изложу все. В письмах.

Он вновь перекрестился, понимал, что отказаться возможности нет.

Переговоры с батюшкой были закончены и, что ни говори, прошли они продуктивно. Лаз — это уже огромное дело.

Теперь дело за моими служилыми людьми.

Пришли ко мне на совет Тренко и все мои офицеры. Почти все. Буквально двоих не было. Выходило, что заняты постовой и дозорной службой.

Разместились в тереме, в приемном покое. Здесь уже служилые люди кушанья приготовили. Самые что ни на есть простые. Каша и хлеб. Капусты даже не было. Тащить ее нужно было из лагеря, снизу на холм. Вот и не поспели.

Не думали, что в городе остановлюсь.

В комнате за столом сразу стало душно, тесно и людно. Большое воинство у меня уже было. Много сотников. Но, информацию до всех довести надо было, совет провести.

Перекусили быстро, не чувствуя вкуса пищи.

Поднялся, начал говорить.

— Собратья, как вы знаете, завтра к нам выйдет войско Ляпунова.

Народ кивал, с ситуацией они знакомы были, но страха не ощущалось. То ли уверены во мне были, в их лидере, то ли верили рязанцу.

— Так вот. Ляпунов, человек важный, но… Нестойкий он. И за Дмитрия был, и за Шуйского. А сейчас против них воду мутит и вроде как за нас встать хочет. Но стоит ли верить такому человеку. А ведь с ним войско. Если в бою отступят, отъедут. Что тогда?

Люди молчали, переглядывались.

— Говорить будем, требовать под нас, чтобы перешел. Иначе никак.

— Это верно. — Разнеслось по залу.

— Еще думаю, готовы должны мы быть к бою. И ко всякой гадости, что удумает он. Это раз. — Руку поднял, предвидя ворчание и поддерживающие возгласы. — А еще мыслю, вопрос ребром ставить. Сразу. Пускай к нам заезжает со свитой и либо все войско присягу дает. Клянется. Либо обратно к себе в Рязань идет. Нам тут люди, переметные не нужны. Что скажете, собратья?

Народ поддержал. Другого я не ждал.

Следом до всех сотников довел я идею, чтобы они передали ее своим подчиненным, почему Лжедмитрия трогать нельзя. Зачем он нужен нам именно живой и более-менее здоровый. Люди были по большей части удивлены, но чем больше я говорил, тем больше кивали они.

А выходило то, как.

Первое — пока живой он, сложнее новым появиться. Это мертвого живым сделать можно, а вот при пленном — уже беда. Второе — ложный царь, это наука всем. Да, тяжелая. То, что верили лжецу, обманщику и человеку бесчестному. Но нужная наука. Если те, кто за этого человека шел все еще думают это делать. Вот он, наш козырь. Третье — задуматься всем иным лжецам и воровским царикам. Что на каждого такого упыря найдется погибель и управа. Четвертое и самое важное. Ранее за Лжедмитрием стояли ляхи всякие и люди бандитские и сомнительные. Да, многие из них отвалились, ушли к Жигмонту под Смоленск, но. Но! Если Шуйского не будет, а мы стремимся к тому, чтобы не стало и его тоже. Для Земского Собора нужно так. Важно — чтобы не создали именно эти люди, поляки и примкнувшие к ним мятежники замену. Ну и пятое — в голове этого человека очень много всего полезного. Да, он умом слегка тронулся, но может выздоровеет, если бог даст.

Люди слушали, переглядывались. Да, им не нравилась сама ситуация, да все они хотели отомстить обманщику. Но каждое последующее мое слово убеждало их в нужности бытия его. Смерть — слишком уж легкий конец для такого упыря. А жизнь в том виде, в каком она ему светит — полезна всем нам. Нужна она, чтобы быстрее Собор Земский собрать, и чтобы не появилось некоей замены.

Пока жив этот человек, который правду знает — сложно будет вновь людей одурачить.

Выдохнул, вроде бы офицерский корпус мой понял, что, как и почему.

Дальше начал уже у них расспрашивать. Что разведка видела, что узнали. По Туле вопросов у меня много было тоже. Но, так выходило, что чего-то конкретного люди эти не знали. Разведка пыталась разузнать, что творится окрест, но тульский воевода все свои силы отвел в крепость. Засел там и носа не высовывал. Отряды Ляпунова двигались с востока. Как бы… Все.

Местность была выжжена, выбита, обезлюжена Смутой.

Хмурился я, слушая о бессилии своих разведчиков, но понимал, что если нет тех, у кого хоть что-то разузнать надо, но… А что сделаешь-то? Вон, поговорил с батюшкой, хоть какой-то прок, но признаться, не то чтобы сильный.

Дослушал всех собравшихся, вновь поднялся — произнес.

— Собратья. Ночь на дворе, все к своим людям. Яков, ты со своей сотней, здесь. Григорий, выдай этим несчастным местным провианта на неделю и какую-нибудь убогую лошадь, что в седло не встанет. Вроде оставались у нас такие.

Мой собрат, бывший подьячий поместного приказа, а теперь главный интендант моей армии покачал головой. Проговорил.

— Добрый ты, господарь, ох добрый. Это люди должны кормить рать, а не она их. Сделаю. Все сделаю.

Глянул на него зло, не понравилось, что перечить мне удумал. Дело такое, люди же. А у нас не убудет. Их здесь тридцать всего-то.

— Григорий… — Покачал головой.

— Не гневись, господарь. — Он поднялся, поклонился. — Я все понимаю, люди. Вот и говорю, что добр ты ко всем. Милостив.

— В Тулу войдем, легче будет.

Тут Тренко слово взял, спросил.

— Господарь, а как? Скажи. — Улыбнулся он как-то стеснительно. — Опять ты сам все за нас делать будешь или… Боем брать будем? Тогда обсудить бы, обдумать.