Патриот. Смута. Том 6

Глава 17

Гонцы переглянулись, помедлили с ответом. Чувствовалось, что не знают они, кто это такой. Что за человек.

— Так это… Боярин какой-то, али князь.

— Царик это. — Улыбнулся я по-волчьи. — Не признали?

Повисла тишина.

Глаза гостей на лоб полезли.

— Царик, что Дмитрием Ивановичем звался. Пойман, сидит. Людям напоказ, как Иуда, что Христа продал. Так и он, Русь продавший ляхам и упырям всяким.

Думаю, если бы они не сидели на лавке, то ноги, скорее всего, могли и не выдержать. Шокировал я их знатно.

— Вы кваску выпейте на дорожку и в путь. — Добро проговорил я.

Минут через пять рязанцы отошли от шока. Оседлали коней и отправились обратно к бродам, куда-то на северо-восток. Пускай расскажут Ляпунову об увиденных ровных рядах пехоты и бронированной, хоть и не латной коннице. И про царика тоже

Чтобы рязанцы десять раз подумали, стоит ли на нас лезть с огнем и мечом.

Сам начал ждать.

Вновь объехал все оборонительные сооружения лагеря. Поговорил с сотниками. Все проверил, всем объяснил, что да как на случай провокаций каких и встречного боя. По моим прикидкам рыпнуться Ляпунов в прямом бою, даже если захочет, то не посмеет. Его войска поймут разницу. Осмыслят, что мы их раздавим. Да, с приличными потерями. Но три тысячи его воинов, посошную рать я не считал, против трех моих — в лагере засевших, да натренированных, да замотивированных.

Нет, несдоровать рязанцам.

Надеюсь — не дойдет до этого. Миром все решиться и пойдут они под мое крыло.

С такими мыслями засел я в тереме. Карту изучал, людей принимал, что ко мне с докладами приехали. Григорий у меня сидел. Мы обсуждали с ним возможные дальнейшие действия. Объемы казны, запасы провианта и фуража.

Пока что выходило все вполне отлично.

Ближе к вечеру вернулся мой разъезд и священник из церкви.

Встретил его я лично, во дворе. Старик выглядел усталым, если не измученный. Чуть ли не свалился с коня. Сполз еле-еле.

Но, отпускать его в «свободное плавание» было нельзя. Двинулся сам говорить.

— Здравствуй, отец.

Он тяжело дышал. Ноги расставил далеко, видимо, с непривычки натер себе все, что только можно. Головой мотал, в себя никак прийти не мог. Казалось — еще немного и бухнется на землю.

Черт, помрет еще, чего доброго.

Нехорошо.

Подхватил его под руку, повел к храму. Он ошалел от такой ситуации. Даже дернулся, но как-то быстро смирился. Оперся на руку, ковылял рядом. Сил сопротивляться у него не было.

А то что Царь его ведет в храм Божий, видимо, растрогало до глубины души.

Служилые люди, что его сопровождали к Туле и обратно, уставились на меня. Но, так нужно было. Пускай видят все, что для тех, кто волю мою выполняет — я простой человек, и если помощь нужна дряхлому, преклонному человеку, то нет причин не помочь ему.

Махнул им рукой, остаться приказал.

Несколько вопросов к ним у меня тоже имелась.

Пускай пока постоят, подумают, Царь я или воевода. А этот человек сделал сложное дело, которое никому иному поручить нельзя было. Это заслуживает уважения.

— Ну что, отец, как прошло?

Меня интересовали факты и подробности.

— Как восприняли люди?

— Да как, господарь. — Он ковылял, с трудом переставляя ноги. Голос звучал надрывно. — Передал. Собрат мой, служитель там, в церкви читал, вздыхал. Тяжело ему принять это было. Крепко задумался. Мастеровым тоже передал. Они люди грамотные. При мне прочли. Хмурились.

Довел я его до паперти. Здесь уже он чуть силу почувствовал, видимо, ощутил близость к храму своему. Распрямился, насколько это возможно было. Понял я, что отстраниться надо, сделал шаг в сторону.

Он перекрестился. Вздохнул. Голову, насколько позволяла старость, поднял. Проговорил громко.

— Господи! Храни нас всех. Господи! Дай, чтобы получилось все. Чтобы… — Он хлюпнул носом. Так растрогался, что слеза скупая пробила старческие глаза. — Дай, чтобы Смута иссякла. Чтобы перестали мы в безумии своем резать друг друга.

Я стоял и ждал.

Он, чуть поднявшись, оперся о стену храма. Вздохнул, взглянул на меня. Руки его тряслись, но сил прибавилось.

— Еще двум подьячим передал, знакомым своим, и на рынке одному грамотному торговцу. Они не читали при мне. Ушел я быстро. А то мало ли.

— Спасибо, отец. — Проговорил я серьезно и даже поклонился слегка. С уважением. — Большое дело ты сделал.

— Надеюсь, господарь, надеюсь. — Он, держась за спину, попытался поклониться. — Надеюсь, на старости лет хоть что-то важное сделал, для людей.

— Сделал, отец. Точно сделал. За мной не убудет, как обещал, припасов вам дадим и коня. Сейчас как раз обсуждаем, сколько сможем.

— Спасибо тебе, спасибо господарь. — Он вновь прослезился. Голос дрогнул. — Я же не ради… Я же из-за людей. Смертей сколько. Если без них. Если Собор, как ты говоришь, если Царя сильного…

Он задышал тяжело, к стене храма прижался. Засопел.

Я резко поднялся.

— Ты не вздумай, отец. Не вздумай помирать. — Проговорил, смотря в глаза. — Конца Смуты дождись, людей своих, паству всю, благослови и тогда уже можно.

— Можно. — Он улыбнулся. — Дождусь, господарь.

Воспрянул духом и прихрамывая, широко ноги, раздвигая кавалерийской походкой, поплелся внутрь.

В этот самый миг загудели рога. Вечер же был на дворе. Воинство Ляпунова, видимо, подходило. Отсюда не видно, а до башни мне торопиться — время тратить. Только спустился на небольшую площадь, от церкви к терему двинулся, с сопровождавшими ранее священника говорить, как гонец появился. Признал я одного из наших вестовых. Имени не помнил.

Он влетел на площадь, увидел меня, спрыгнул с лошади, подбежал.

— Господарь, войско Ляпунова на горизонте. Реку перешли. Идут, петляют. Ползут основные силы медленно. Через час где-то у нас будут. Передовой полк их уже вблизи лагеря.

Авангард значит, уже подошел. Интересно, сам Прокопий в нем или все же в основном костяке армии? Так-то в целом — все равно. Мне их здесь ждать.

— Спасибо. — Хлопнул его по плечу. — Как настрой бойцов их. Встречались ли, подходил сам? Что говорят?

Это было очень важным. Настроение воинства скрыть сложно. Если общий настрой на битву, это утаить сложно, а если в смятении люди — то тоже видно такое.

— Господарь, люди усталые. Рады тому, что лагерем скоро встанут.

— К битве готовы?

Он посмотрел на меня серьезно, покачал головой. Добавил чуть помедлив.

— Господарь. Дозволь мысль свою молвить.

— Давай.

Это уже интересно.

— Войско не крепкое. — Затараторил он. Явно нервничал, потому что инициативу проявил и боялся, что неугодна она мне будет. — Думаю, либо дурят нас, либо на самом деле все у Ляпунова не гладко. Дозорных много, прямо безусых. Юношей плохо тренированных. Снаряжены хуже нашего. Прилично хуже. Пехоту, я господарь, не видел. Но конница слабая. Рыхлая. Нестойкая. Господарь.

Он поклонился.

— Спасибо за честность, сотоварищ. — Хлопнул его по плечу. — Как думаешь, могут ли дурить нас так или все же, правда, это.

— Господарь… — Он взгляд поднял. — Ошибиться боюсь. Но… Думаю, не обманываюсь. Собратья, что наблюдали за ними, что с дозорами общались, то же самое говорят.

Я кивнул в ответ.

— Спасибо. Свободен. Действуем, как и планировали.

Вестовой на каблуках развернулся, подбежал к лошади и умчался прочь из заброшенного города к лагерю.

Кого же ты привел, Ляпунов? Кого собрал? И зачем? На погибель детей и стариков.

Злость накатывала на меня волнами. Зачем такое нужно? Чем выделиться хотел? Не уж-то не сиделось тебе в Рязани. Ведь многие твои люди в царском воинстве уже к Смоленску, к Клушино идут, или куда там их сейчас Шуйский с братьями своими повернул.

Нельзя же так, безусых юнцов «в ружье» и в бой.

Вздохнул я, подавляя злость. Не нравилось мне то, что твориться. На смерть вести юнцов — дело последнее.

Двинулся к терему. Там дозорные ждали, что к Туле батюшку возили.

— Сотоварищи, что скажете? Как город, что дозоры?

— Господарь — Поклонился один из них, сделал шаг вперед. — Тихо все, спокойно. Посад пустой, все за стенами сидят. Дозор, мы пока стояли, ждали там в ложбинке неприметной, один только видели. Три человека пронеслось. И все.

— То есть вам удалось к городу подойти и уйти без каких-то препятствий? — Уточнил я.

— Ну да. Старик там сам пешком еще ходил. Все же там место-то сильно открытое, со стен видно, не подберешься. Может полверсты, может, чуть больше. Мы лесами, перелесками подошли. Слободы пустые. Не пожженные в большинстве. Но нет ничего и никого. Пусто все. Как вымерло. Ну и от овражка, получается, отец пошел сам. Ну а потом вернулся. Чумазый, малость. Ну, мы к роднику. Там отмылся кое-как. Потом сюда.

— Ясно. Все понял. Выходит, воевода и его люди за стенами сидят и наружу не лезут.

— Вроде так, господарь. — Боец поклонился.

Ясно. Видимо, молодой, неопытный и малость трусливый воевода в городе сидит. Или сил у него настолько мало, что делить не хочет. Чувствует, что вокруг него много тех, кто скинул бы его, коли возможность такая представиться.

— Благодарю за службу. Свободны.

Они поклонились, а я взошел по ступенькам.

Остановился, навис над Лжедмитрием, уставился на него. Человек сидел под охраной, смотрел в пустоту. Совсем потерянный, лишенный сил.

— Собратья. — Обратился к ним. — Пантелея к вам сейчас в усиление пришлю. Ухо востро держать. Сейчас не наши люди придут, рязанцы. Говорить мы будем. Чтобы никто и близко к этому упырю не подходил. Даже дуть в его сторону не смел. Нам этот сын Веревкин, царик воровской, живой нужен.

Вздохнул, поморщился, а они закивали в ответ.

— Живой. Действуем, как приказывал.

Двинулся в терем, сел в приемном покое, начал ждать. А пока время шло, обсуждал с Григорием, что и сколько выдать местным. Сговорились, утвердил я расходы, гонца отправили.

— Господарь, не слишком ли официально все затеялось? — Спросил мой собрат.

= Нет, Григорий. Он сам меня Царем назвал. Сам челом в письмах бил. Значит, сам явиться должен, как к Царю. Или, как малое, к персоне более значимой, чем он сам. — Улыбнулся. — А значит, встретить его должен не я сам, а Тренко, равный ему. И старый знакомец, Федор. Сразу надо обозначать пришлым, на место ставить. Я. — Провел рукой по лицу. — Не особо-то верю этому Ляпунову. Слишком он, переметный. А там дальше поглядим, с чего он вначале помогать против татар не хотел, а здесь, как случилось что. Раз и письмо прислал, войско собрал, двинулся в поход. Неспроста.

— Это верно. — Григорий погладил свою жиденькую бородку. — Ты человек мудрый. Порой, кажется, мне, что и не молодой вовсе.

Я глянул на него, ухмыльнулся.

Знал бы он, через что я в прошлой жизни прошел. Весь накопленный опыт здесь и сейчас использую на благо Родины. Упырей всех этих, смутьянов, на чистую воду вывожу. И дальше, рассчитываю, что без наказания ни один не останется.

Время шло. Где-то через полчаса я услышал за стенами терема стук копыт достаточно большого количества лошадей. Вошел дозорный, поклонился, произнес кратко.

— Прибыли.

— Пусть заходят.

Сейчас начнется.

Хотя если так подумать, раз пришел Ляпунов сам, то все получилось, как должно. Иначе уже сложно повернуть. Если только полость какую затеяли. Только, сил откуда на что-то стоящее взяли?

Поглядим.

В коридоре послышались шаги. Процессия служилых людей, сопровождаемых моими бойцами, втянулась в приемный покой.

Возглавлял их… старик.

Я был достаточно сильно удивлен, поскольку представлял Ляпунова, как человека средних лет. А здесь, ну прямо старец — седой, прямо беловолосый. Высокий, хотя уже прилично так кренящийся к земле. Усталость от дневного, сложного перехода очень отчетливо виднелась во всем его образе.

Наверное, когда-то в юности и молодости этот человек был красив. Но сейчас морщины, хорошо видные при свечном освещении, бросались в глаза. Когда-то он был крепок, но доспех зерцальный, сейчас сидел на нем мешковато как-то. Ремни не мешало бы подтянуть, но, видимо, это тогда доставляло Прокопию неудобства при носке.

Прослеживалась некая расхлябанность.

И это при явлении к Царю. Странно. Может специальный какой-то хитрый подтекст в этом есть?

Всмотрелся в него, оценивал.

Живыми и молодыми были только глаза. Орлиный профиль, свисающие усы. Взгляд. Хитрый, проникающий в самую душу. Недаром я думал об этом человеке, как о фигуре, равной сыну хана, с которым довелось говорить в татарском лагере, тем далеко в Поле, вниз по Дону от Воронежа.

Только вот сейчас ситуация в корне иная. Этот человек в моем стане, а не я в его. И он привел сюда войско детей и стариков. Якобы мне на помощь.

А в самом деле зачем? Не очень-то и понятно.

Одежда на Ляпунове, что торчала из-под доспеха, была больше походная, чем богатая и пригодная для посольства. Видимо, хотел он показать, что человек военный, а не политический лидер. Очередная хитрость и введение в заблуждение. Старик точно был мудр, а вот в его физических навыках я малость сомневался. С виду, если так прикинуть, ему было точно лет за пятьдесят, а то и за шестьдесят.

Такому лучше в бой не идти. Сердце может и не выдержать.

А вот интриги, заговоры — это удел людей преклонных лет. Обросли они знакомствами важными, властью, влиянием. Это молодежи саблей махать. А такие старики — сидят за спинами, как черные кардиналы, и посылают тысячи других решать свои цели и выполнять поставленные задачи, не щадя себя.

И вот такой человек был сейчас предо мной. Молодым, если не сказать юным Игорем Васильевичем Даниловым.

Выделяло воеводство Ляпунова несколько прекрасных и откровенно дорогих атрибутов. Пояс с серебряными накладками, топорик небольшой, запрятанный за ним, как некий символ. Видимо, вместо булавы казацкой служил он чем-то вроде символа. Прекрасный, с травлением, такой и князю подарить незазорно. Точно не для боя, а для статуса.

Перстни на руках и цепь на шее.

Вместе с Прокопием было еще четверо человек. Двое достаточно крепких, тоже в бронях. Один в бахтерце, второй в юшмане. Напряженные, по сторонам зыркают, примечают все. Где у кого оружие, кто на какой позиции. Эти не в заговоры играть пришли, а защищать или, если приказ дан будет — убивать кого-то.

Видно сразу — личная охрана.

Таким палец в рот не клади, откусят сразу по локоть. Опытные, матерые. Может даже и с моими троими совладать смогут, если потребуется. Тут, как говорится, кому повезет в бою больше. По лицам видно, что не столько знатного рода они, сколько именно близкий, доверенный круг.

Самые верные, за которыми себя Ляпунов ощущал защищенным.

И еще двое — юноши. Эти в кольчугах сильно попроще. Скорее дети каких-то важных рязанских семей. Аристократия.

Ну и мои парни, тоже четверо, что сопровождали их.

Где-то там за спинами еще Тренко и Федор должны быть. Задерживались что-то.

Собравшиеся здесь, подле меня люди подняли в приветствии, поклонились неглубоко. Я один сидел напротив входа и в свете свечей изучал вошедших. Чуть нагло так поглядывал, развалившись, не поднимался.

Повисло неловкое молчание.

Пару мгновений замешкавшись, Прокопий, осмысливал обстановку. Все же возраст говорил о многом. Несмотря на накопленную мудрость десятилетий решение принимать становилось ему все труднее.

— Здрав будь, государь наш, Игорь Васильевич. — Он поклонился, добавил.

Не ослышался ли я. Не господарь, а прямо государь?

Люди, что с Прокопием пришли также проговорили слова приветствия. Тоже кланялись, только делали это как-то натужно, не очень понимая, почему их лидер действует так, а не иначе. Плохо проинструктировал ты их. Видимо, планировал действовать по обстановке. Учитывал то, что все же у нас здесь не светский раут и не прием в царских палатах.

Встреча в военных условиях, в каком-то богом забытом городке.

— И ты здравствуй. — Я поднялся, смотрел на него пристально. Поглядывал на других, четверых. Двое то опасные, хотя… Да вряд ли задумали они чего. По виду больше сами опасаются нападения, чем планируют нехорошее. — Проходи, гостем будь, садись по правую руку от меня.

Указал ему на лавку, где сидел Григорий, с кипой разложенных, но чуть прибранных бумаг.

На лице Прокопия мелькнула на секунду некая негативная эмоция, но быстро ушла. Чувствовалось, что сидеть подле какого-то неведомо кого… Не считал он хорошим знаком. Но сказать-то ничего против не посмел. Да и с иной стороны, когда на сторону первого Лжедмитрия он переходил, с кем сидеть-то приходилось? С Ляхами да казаками.

До Москвы.

Это там уже по местничеству все началось. Что и принесла первому самозванцу просто гору проблем. Это сейчас уже все больше перемешалось. И терпимее стало. Хотя в реальной истории, дальше после смуты книги с родовыми достижениями особо привилегированных особ сохранялись.

Только спустя больше, чем полвека уйдут они наконец-то в прошлое.

Тем временем взглянул я на свиту рязанского воеводы, тоже им указал на лавки, произнес.

— И вы, люди служилые, располагайтесь. Заслуг ваших и мест, не ведаю я. Поэтому, как в походе, по-простому, прошу, без споров. — Махнул рукой, указывая за стол.

Все они, переглядываясь, двинулись к столу.

В проеме появился Тренко, чуть запыленный и утомленный, с недовольной миной на лице. Он встречал этих людей, выполняя мою волю. И явно был не в восторге, потому что был он больше воином, чем политиком, и все эти расшаркивания… Не его стезя.

Следом за ним вошел Федор.

Этот чувствовал себя совершенно неловко. Не привык он к таким посиделкам. Все же был он отличным воином. Я его десятником назначил, но вот до сотника — это уже сложно ему было. Саблей рубиться и дела делать это одно, а людьми командовать — все же иное.

— Господарь наш, Игорь Васильевич Данилов, дозволь вначале дар тебе вручить. — Пройдя несколько шагов вперед и заняв место уже у стола проговорил Ляпунов. Чуть поклонился. — От земли рязанской, царю-батюшке русскому.