Патриот. Смута. Том 6

Глава 15

Душно было в приемном покое терема, стоящего в самом центре Дедилова. Много служилых людей набилось. Сотники, весь мой офицерский корпус.

Вопрос о том, как Тулу мы брать будем, встал ребром. Но то, как задал его Тренко, рассмешило меня. Неужто настолько собратья уверены во мне, что думают, будто смогу я один Тулу взять. Хотя… Елец-то дался нам, так сказать, наскоком. Наслышаны бойцы были об этом. Думали, что многое могу.

Улыбнулся я, потом рассмеялся.

— Нет, не сам. Собратья. Хитро сделаем. Как раз за хитрость эту и оплата местным. Батюшка лаз знает.

— Проникнем в город? — Григорий напрягся. — Рискованно. Все как ты любишь, господарь.

Это да, и самое главное, никакой магии. Просто навыки, опыт и некоторое везение, замешанное на подготовке и предвидении возможных вариантов действия врага.

Видел, что собратья заулыбались. Тоже перенимали от меня это стремление к риску. Я тоже расплылся в довольной улыбке. Но пришлось разочаровать их.

— Нет. — Ответил коротко.

В глазах бойцов я увидел удивление.

— Лаз малый, судя по словам батюшки. А я склонен верить этому человеку. Пролезет только он сам. Ну и, может, подростки худые. Нам, мужикам здоровым, да в доспехах, только застревать там под землей на веки вечные. Плохая участь для славных воинов. Как я мыслю. — Посмотрел на них всех с довольным выражением на лице, продолжил — Но, весточки он туда понесет. Знакомцев много. Многие отсюда в Туту перешли. Ты, Григорий, как раз задержись, мы писем несколько напишем. Тамошним людям на прочтение.

— И что, думаешь откроют ворота?

— Думаю, воеводу нам передадут дня через три. Не зря же царик воровской сюда шел. Не зря Ляпунов не к Сепухову идет, а к Туле. Что-то нечисто здесь. Слаб, думаю, местный воевода. Не стоек. Либо вокруг него люди такие, что отвалиться готовы.

Народ загудел, переглядывались все друг с другом, не понимали как же так возможно.

— Собратья, Тула дело такое, важное, согласен. — Прервал я их. — Но сейчас важно Ляпунова встретить. Остальное потом. Готовьтесь. А на сегодня все. Свободны все. Григорий, останься, письма писать надо.

Все поднимались, кланялись, расходились, торопились к своим сотням. Я обсудил со своим собратом ситуацию, составил десяток писем. Григорий в своей манере ворчал, но больше даже удивлялся.

Как закончили, проводил его. Довел прямо до одной из башен. Там дозор стоял, сторожили крепко. Взглянул на небо, звезды красивые, месяц. Хорошо. Ветрено только. Обошел окрест, проверил посты все, вернулся. Охране терема наказал глядеть в оба, поскольку отвечали они за самого царика воровского.

После всех этих дел сам спать отправился. Как обычно, под рукой сабля, пистолет. Утро вечера мудренее. Смежил веки и…

Встретило оно меня вполне обыденно. Правда, петухов здесь не было, не орал никто во дворе. Зато снизу доносился шум готовки и шел приятный запах еды. Вышел, спустился.

Какая встреча!

Ванька на стол в приемном покое накрывал. Давно я не говорил с ним, да и виделся в походе не то чтобы часто и больше мельком.

А он — глаза и уши в обозе. Расспросить какие настроения, всегда интересно.

Увидел меня, аж прослезился. Но обниматься не кинулся, сдержался.

— Хозяин мой, господарь, Игорь Васильевич. Что же вы, я же для вас. — Затараторил. — Прознал, что вы. Ждал в лагере. Палатка же, шатер там. Для вас все. Поставлено уже, все было. А вы здесь. А про меня ни слова. Ни приказа. Ничто. Сидел, ждал. Ну а ночью решил… А эти у ворот, сказали, нельзя. — Темп его поубавился. Выдохся немного парень. — Мне… Представляете, хозяин, мне и нельзя к вам. Только вот поутру пустили.

Про себя я отметил, что бойцы-то молодцы. Кого попадя не пустили. Да, Ванька был человек, близкий ко мне. Слуга как никак, старый знакомец. Но раз не приказал я, его к себе — значит, нечего гражданским здесь делать. Надо будет позовут — это верная мысль.

Значит кого попадя тем более просто так не пустят.

— Ванька. Рад тебе. — Ответил я улыбаясь. Двинулся к нему. — За завтрак спасибо. Ты это… Банька здесь есть? А то с дороги вчера вообще некогда было.

— Все сделаю, все будет. Вы ешьте пока, а я все подготовлю. Есть банька, я уже прознал где. Уверен был, пожелаете.

Расторопный он у меня.

— Как жизнь твоя в обозе? — Решил спросить, заходя на понимание самого важного. Чужого настроения в воинстве моем.

— Да как, господарь мой, хозяин. Трясусь, еду. Еду, трясусь. За вас переживаю. Как скажут, что вы-то, вы се. Аж сердце в пятки.

— Царика видел уже?

Я смотрел за его мимикой, интересно мне было, что ощутит этот человек, услышав такой вопрос.

Он дрогнул, даже отпрянул чуть.

— Слушал я, господарь. — Тряхнуло его сильно. — Сплюнуть бы, да пол пачкать не приучен. Не видел и не желаю. Человеку этом в глаза смотреть. Мерзость. Лжец, коих нет на свете. Иуда, пожалуй, с ним только сравниться.

О как. Не думал я, что отвращение вызовет настолько сильное.

— А откуда прознал, с чего решил?

Словами Ваньки сейчас, скорее всего, говорило воинство мое. Люди, которые пришли со мной от того лагеря на Упе у моста рассказали же все. Так или иначе, все пятьсот человек слышали то, что творилось там, на берегу, у обочины дороги. Мой разговор с Лжедмитрием и его истерику на грани безумия.

Рассказали сотоварищам. Ну и в обозе об этом прознали сразу.

Что Ванька тут же подтвердил.

— Люди сказали. Сознался он, гад такой, что не царь никакой. Плакал, просил тебя, господарь, смилостивиться и не убивать его. Пожить дать. И вы, господарь… Вы… — Он прямо с трудом мог слова вымолвить дальше. — Гада этого пощадили. Слово ваше закон, но я бы его… Я…

Он сбился. Головой замотал.

Чувствовал я, что злость в нем закипает, волнами накатывает. Сам на себя непохож. Обычно либо угодить хочет, либо трусит, или волнуется, переживает. А здесь, прямо разошелся.

— Ванька. — Подошел, хлопнул его по плечу, ободрил. — Ты не думай о таком. Надо. Знай это. Для дела нужно, вот и живет упырь этот. А пока баньку мне истопи, да одежду чистую подготовь. Вечером гость у нас будет знатный.

— Ляпунов. — Лицо моего слуги выражало огромный скептицизм.

— Он самый.

Чуть помедлил Ванька, повозился с едой. Не ответил ничего сразу, а лишь спустя некоторое время произнес.

— Готово все, извольте кушать. А я уж пойду, баньку топить, господарь.

— Не торопись. Давай, рассказывай, что в обозе-то слышно.

Я сел, принялся за кушанья. Все же слуга мой молодец. Люди служилые просто готовили, а он уж расстарался. И живность какую-то притащил, добыл где-то. Хоть и холодную, но все же мясо. Кашу запарил, и квас, и капуста с морковкой.

— Давай сам, угощайся. — Махнул ему на еду.

Он, малость удивленный, сел за стол. Видимо, не привык, что я приглашаю его. Хотя за прошедшее время уже должен был понять, что не так важен мне чин и род человека, сколько дела его. Все отношения от этого строились. Пока получалось.

А дальше — сложнее будет. Бояре, это не мое воинство, это люди сложные. Весь этот этикет дворцовый. Все чинопочитание. Поэтому-то и не хотел я в цари. Какой из меня к чертям, государь, если я книг местнических отродясь не читал и за столом с князьями не сидел ни разу.

Я человек советский. А как любил говорить мой, что у Доватора служил: «Сынок, помни, господ у нас в семнадцатом году отменили».

Может удастся здесь в семнадцатом веке это сделать? Кто знает.

Пока завтракали Ванька поведал мне о настроениях в обозе. Слова его радовали. Выходило, что воинство духом сильно. Поговаривают в нем, что господь сам меня ведет, длань мою и разум мой направляет. Да, чудаковат прилично я, в глазах простых воинов, да и сотников кое-каких тоже. Местами прост, как рядовой служилый, а местами уж больно заумен.

Так, что не понять.

Но считают, что к добру все это. Силу чувствуют, дела видят и говорят, что живота своего за меня не пощадят.

— Что думаешь, Ванька. — Я заговорил чуть тише. — Если Собор будет, что войско скажет?

Ответ был очевиден, но все же решил узнать мнение.

— Известно, что, господарь — Он покраснел. — Вы только не яритесь. Знают все, что царем вы быть не хотите. Только… — Он вздохнул. — А кому еще-то?

— Что на Руси людей мало что ли? Кровей благородных.

— Вы, господарь, не гневайтесь. Но люди говорят. — Он помолчал, добавил. — То не я, то люди, господарь. А кому еще-то? Вы благодетельный, достойный, отважный, лихой до безумия. Себя не щадите один. О людях и о Родине, как думаете.

— Как? — Спросил я жуя.

— Много и разумно. Ведомо ли, сами к татарам ездили. В бой людей вели. Сами в первых рядах стояли. Мурзе этому поганом, голову срубили. Вы один. Елец брали, сотней. Там у бродов смертоубийства не допустили и мальчишку безусого не казнили. Хотя отец его предателем был…

Ну, здесь бы я поспорил, конечно, на тему предательства, но раз молва шла такая, значит, люди-то думали именно в этом ключе. А Ванька тем временем продолжал рассказывать, повторяя слова воинов рядовых.

— В монастыре том, близ Дона какие-то чудеса с вами творились. Свет на вас снизошел, и очи ваши словно огни горели. Кто-то даже крыла ангельские поутру видел…

М-да, хватит завирать-то. Какие крылья? Какие глаза?

— Крест святой в роднике нашли и знамя дождалось вас. Само признало, потребовало. Монахи-то об этом шептались.

Так, это уже ну совсем перебор. Какие монахи шептались? О чем и с чем? С полотном? Просто взяли да вручили мне прапор. Но молчал я, жевал и продолжал слушать. Квасом кислым запивал черствый хлеб.

— Думают все, что вас на царство просить надо. Как в Москву войдем. Так всем миром. Серафима подбивают. На каждой из служб бойцы умоляют с вами говорить.

— О чем же?

— Так все о том же.

— Понятно. — Я хмыкнул.

Как я и думал, все воинство дружно за меня было.

Здесь мне нужно было очень аккуратно вопрос задать. Ведь этот человек знал меня, считай, всю жизнь. Больше, чем я сам. Ведь мне нынешнему не так уж и много времени. А все прошлое моего реципиента оно как-то словно из тумана приходит. И чем дальше, тем меньше вообще воспоминаний.

— Иван. — Уставился я на него. — А сам то, что думаешь?

Он взглянул на меня, поперхнулся куском. Закашлялся.

— Я-то… — Выдавил через несколько секунд.

— Ты. Ты же знаешь меня с малых лет. — Черт, надеюсь, я не ошибся. — При мне всегда был. Вот скажи, как так выходит, что люди во мне царскую кровь признают.

Поднял руку, в знак того, что еще должен кое-что сказать.

— Дослушай, Иван. Я. Когда по голове от казаков получил, как перевернулся весь. Помню, говорил тебе, что видение было. — Приходилось вспоминать, а что действительно я своему слуге тогда пытался объяснить. — Вот. Видение. Только какое, не пойму и не помню… — Ну не мог же я ему сказать, что прожил целую насыщенную жизнь, полную невероятных событий, опасностей и служения Родине. Не мог.

Выдержал паузу, продолжил.

— Ну и, что до тех событий было, дом отчий, самого батюшку, Мстиславского, путь до Чертовицкого, очень плохо помню. Как в тумане все. — Пытался смешать правду с выдумкой так, чтобы мне это боком не вышло. Добавил важное. — Скажи, Ванька. Самое важное. Только мне скажи. Неужели и вправду так могло случиться, что отец мой, может, приемным быть и что я от Рюриковичей род свой веду?

Вроде выкрутил. Надеюсь, Ванька хоть немного приоткроет завесу тайны. Добавил почти сразу.

— Ты говори как есть. Гневаться не буду. Все, что думаешь и знаешь, говори.

Он, пока я речь эту произносил то краснел, то бледнел, вздыхал и глаза пучил. Не хотелось слуге в серьезный разговор впутываться. Боялся он.

— Ну?

— Так это… Вас в Чертовицком, как подменили. Вроде вы, а вроде нет. Но я же вам служить обязан, вот и служу. Батюшке обещал вашему, что буду приглядывать, как могу. Вы же… — Он вновь побледнел. Затрясся аж.

— Чего?

— Ну… Не то, чтобы к жизни приспособленный были. Вам больше гулянья, кушанья, барышни. Мода шляхетская да немецкая. Ух, отец все это как ненавидел, всем сердцем.

Я кивал, слушал внимательно.

— Что до вопроса вашего, хозяин. Про род и про кровь. Отец ваш при Мстиславских был всегда. Он же меня купил еще мелким совсем, чтобы я с вами играл. Чтобы другом вашим стал. — Ванька, видимо, вспомнил былые годы детства своего и носом хлюпнул. Но собрался быстро, продолжил. — Кто его родители, дело темное. Не знаю я этого. Один он как-то был. Матушку вашу тоже я не видел ни разу. Говаривали, что родами умерла.

— Так. — Я кивал, слушал внимательно.

— Поэтому мне-то сказать сложно. Родни никакой я не видел. Но с Мстиславским Иваном Федоровичем батюшка ваш покойный как-то на равных говорил. Особенно примечал я, когда вдвоем они оставались, что не как боярин и его прислужник рваных. Ну а на застолье и прочих делах, здесь по-разному. Часто батюшка ваш кланялся князю. Но как-то холодно, без усердия.

М-да, тут могла же быть просто дружба старая. Или отец мой выручил когда-то самого этого Мстиславского, который заговоры-то все плел. Выручил и тот ему должен был за это. Вот и на людях по одному себя вели, а как вдвоем оставались, иначе.

— Ну так, и что?

— Не знаю я, хозяин. Учили вас славно. И сабле, и танцам, и этикету…

Черт, никогда бы не подумал, что, оказывается, мой прошлый я все это знал.

— Учили, только не особо-то учились вы. Да и я тоже. — Он пожал плечами. — Хозяин, не знаю, что еще сказать. Я же холоп простой. Мудрствований боярских не ведаю. Сложно это для меня. Я же больше вас оберегал всегда. Чтобы все ладно было, чтобы быт ваш внимания с вашей стороны не требовал. А тут, как отец ваш погиб…

— То что? — Эту историю я уже слышал, да и память о ней была еще в моей голове, хоть и далеко спрятана.

— Начались наши с вами муки. Мстиславский сам за вас взялся и здесь началось. Ну а потом, весь этот путь и Чертовицк. А потом… — Он замолчал, вновь побледнел.

— Потому? — Я криво улыбнулся, будто волк оскалился.

— Потом поменялись вы невероятно. Может… — Он вдохнул, выдохнул. Пальцы его тряслись, глаза бегали. — Может, отец ваш Василий и правда какой-то родич был от Ивана Великого.

— А могло быть, что от Василия? Отца царя Грозного?

— Ох… Если так подумать, у Ивана же еще сын был. Говорят, что бестолковый. — Он вздрогнул, перекрестился. — Прости, хозяин, то не я, то языки злые. Говорят, говорить не умел, слушать не мог, делал что хотел и праздно жил, поживал.

Припоминал я что-то такое.

— И была у него супруга. Как не быть, то раз кровей царских. Ну и…

— И?

— Не знаю я господарь. Дети-то быть могли. Если не от Ивана вы, то, может, от него?

— А может, и не от него. — Проворчал я. — У отца-то родичей не было, сам говоришь.

— Ну так… — Он сбился.

— Ладно, Ванька. Давай баньку, а дальше, поглядим, что да как.

Слуга мой, вскочил, видно, что рад был убраться от этих всех расспросов. Вылетел пулей. А я завершал прием пищи.

Узнал много, обдумывал, прикидывал.

Хорошо день с водных процедур начинать. Ведь вечером меня ждут чертовски сложные переговоры. Пожалуй, уровня общения с сыном хана — Джанибеком Герайем. Надо быть готовым. А еще проверить все, что мы с собратьями сотниками вчера обсудили.

А здесь еще наговоренное слугой об отце.

В сердце чувствовалась грусть, видимо, тот прошлый я чуть вылез наружу. А мне думалось, что только сам Иван Федорович Мстиславский, задумавший все это с татарами и прочими делами, в которые я бесцеремонно влез, мог дать ответ.

Раз мог, значит даст.

Найду, спрошу по всей строгости. Все они, бояре, под Москвой сидят, окрест. И в самой столице тоже.

Поел, вышел во двор.

Осмотрелся по сторонам.

С одной стороны, внизу у ступеней сидел под охраной Лжедмитрий. С правой маялся батюшка местный. Службу утреннюю он отслужил, судя по всему. Стоял, шапку мял. А на дворе толпилось примерно полсотни человек.

Приметил я, что все они пришли посмотреть на нашего пленника.

Подходи неблизко. Так, шагов с десяти глядели. Плевались, крестились сами, ругались под нос, разворачивались и уходили. Процессия внезапно мне чем-то напомнила мавзолей Ленина. Только там настрой совершенно иной был. Но тоже люди подходили удостовериться, что был на самом деле такой великий человек. А здесь — скорее наоборот. Мечтали взглянуть на лишенного царствующей маски упыря.

Посмотреть, сплюнуть, запомнить. B больше ошибок своих не повторять.

Спустился. Люди кланяться начали, процессия чуть смялась.

— Что, отец, готов? — Обратился к батюшке.

Топовая на АТ серия про Афганистан! Погибший на задании офицер спецназа получает второй шанс… СССР, 1985 год.

Герой снова молод и намерен изменить ход Афганской войны.

Действуют скидки: https://author.today/work/358750