Отступник

Глава 47

Судебный процесс по делу Моргана был назначен на следующий день, но поскольку Шотландия была на шесть часов впереди Чикаго, я готовился к трем часа драгоценного сна, сидя в кресле. Голова и лицо болели слишком сильно, чтобы я мог лечь полностью.

Когда я вернулся в квартиру с Молли, Люччио уже не было.

Я был вполне уверен, что так и будет.

Я встал следующим утром и оценил себя в зеркале. То, что не скрывала белая повязка, было в большинстве своем в синяках. Вероятно от взрывной волны гранаты. Мне повезло. Если бы я оказался на месте Лары, когда взорвалась граната Переплетчика, избыточное давление скорее всего убило бы меня. Мне повезло, что я был на открытом воздухе, где ничего не сдерживало и не направляло взрыв. Я не чувствовал себя счастливчиком, но я им был.

Граната могла разорваться на части, разлетаясь смертельным облаком шрапнели — хотя по крайней мере мой плащ защитил бы меня от этого. Против же взрывной волны он защитить не мог. Питая что-то вроде уважения к ноу-хау Переплетчика, когда дело доходит до разгрома, я понял, что он мыслил верно, подбирая снаряжение для вечера.

Я не смог бы принять душ, не смочив швов, поэтому после того как сменил перевязку, я обмылся в раковине. Я одел футболку с пуговицами, поскольку мне пришлось бы сжать мозг, попытайся я одеть обычную футболку. Я также прихватил мою официальную черную форму Совета с голубой накидкой и серым капюшоном Стража. Я сделал все, чтобы привести волосы в порядок, хотя только треть из них была видна. И я побрился.

— Вау, — сказала Молли, когда я вышел. — Ты относишься к этому достаточно серьезно.

Она сидела в кресле возле огня, поглаживая Мистера по спине. Она была одной из немногих людей, которую он считал достойной, чтобы прикасаться к нему. Молли была одета в коричневую ученическую робу, и хоть ее волосы были выкрашены в ярко-синий цвет, она по крайней мере пригладила их назад в несумасбродном стиле. Она пришла к весьма разумному пониманию, что чем меньше она привлекает внимание Совета, тем лучше.

— Да. Такси еще нет?

Она покачала головой и поднялась, сбросив Мистера. Он смирился с ситуацией, несмотря на оскорбление.

— Пошли, Мыш, — сказала она. — У тебя последний шанс прогуляться, прежде чем достигнем кульминации.

Пес последовал за ней.

Я снял трубку и позвонил на квартиру Томаса. Ответа не было.

Я набрал номер Лары, и Жюстина ответила после первого же гудка.

— Дом Рейтов.

— Это Гарри Дрезден, — сказал я.

— Здравствуйте, Мистер Дрезден, — ответила Жюстина деловым официальным тоном. Она была не одна. — Чем я могу вам сегодня помочь?

Теперь, после того как яростная облава закончилась, по моему телефону, вероятно, было безопасно говорить. Но только вероятно. Я вторил манерам голоса Жюстины.

— Я звоню, чтобы узнать о состоянии Томаса.

— Он здесь, — сказала Жюстина. — Сейчас он комфортно отдыхает.

Я видел, что представляла собой ужасная сторона Томаса. Если он комфортно отдыхал, то потому, что питался, глубоко и насыщенно, с инстинктивной одержимостью.

По всей вероятности, мой брат кого-то убил.

— Надеюсь, он быстро поправится, — сказал я.

— Тот, кто о нем заботится…

Это должна быть Жюстина.

— …беспокоится о сложностях, возникших от его исходного состояния.

Я мгновение помолчал.

— Как он?

Деловой тон в ее голосе изменился, наполнившись неприкрытым беспокойством.

— Он под успокоительными. Выбора не было.

Мои костяшки пальцев хрустнули, стиснув трубку телефона.

Я ничего не оставил позади. У меня не было слов описать то, что я с ним сделал.

— Я бы хотел посетить его, если это можно организовать.

Она оправилась, снова переключившись на режим персонального помощника.

— Это невозможно в течении ближайших нескольких дней.

— Понимаю. Не могли бы вы дать мне знать, сразу как это будет возможно, пожалуйста?

— Конечно.

— Мой номер…

— У нас есть эта информация, мистер Дрезден. Мы с вами скоро свяжемся.

Я поблагодарил ее и повесил трубку. Я склонил голову и обнаружил, что трясусь от ярости. Если эта тварь нанесла моему брату столько вреда, как показалось, я найду нааглошии и порежу его на гербарий, даже если ради этого мне понадобится взорвать каждую пещеру в Нью-Мексико.

Молли появилась в дверях.

— Гарри? Такси здесь.

— Ладно, — сказал я. — Пошли испортим чей-нибудь день.

Я попытался не думать много о том факте, что Хитрый Койот, Супер Гений, получал ужасную взбучку от рук врагов и заканчивал день тем, что прыгал с двухмильной горы вниз.

Ну что ж, Гарри, подумал я про себя, тогда ты просто должен запомнить — не повторять ошибок Хитрого Койота. Если бы он просто не продолжал бежать, падая с утеса, вместо того чтобы смотреть под ноги, все было бы прекрасно.

Они проводили суд в Эдинбурге.

Выбор был небольшим. Учитывая недавние угрозы Высшему совету и неожиданное интенсивное нападение на предел Демона, они хотели провести суд в самом защищенном месте из возможных. Суд должен был быть проведен закрытым заседанием по традиции, как и все подобного рода события. Это лучше чем пятисот мастеров, а так — только значительное меньшинство всех членов Совета. Большинство из них будут союзниками ЛаФортиера и их сторонники, которые хотят больше, чем торжество справедливости, которая намного красивее чем Кровавая Месть.

Молли, Мыш и я прошли по Пути так же, как и я до этого. На этот раз, когда я добрался до прохода, на посту стояла удвоенная команда Стражей, возглавляемая здоровым скандинавом, все они были из Старой Гвардии. Стоило мне приблизиться, я получил коллективный враждебно-свирепый взгляд, который они безуспешно попытались выдать за безразличие. Я не обратил на него внимание. Не привыкать.

Мы прошли в комплекс, мимо постов охраны — все они точно также были полностью укомплектованы — и отправились к Залу Выступлений. Может это что-то говорит о складе ума чародеев, потому что это место было названо — Зал Выступлений, а не Зал Слушаний или аудиторией. Хотя это и было аудиторией: ряды каменных скамей полным кругом поднимались вокруг довольно маленького круглого каменного помоста, почти как в старых греческих театрах. Но прежде чем мы вошли в Зал Выступлений, я свернул в боковой проход.

С трудом я добился того, чтобы Стражи пропустили меня, Мыша и Молли в Показушнитарий, пока один из них отправился в комнату Эбенизера, чтобы спросить, хотел бы он меня видеть. Молли никогда не была в такой огромной комнате прежде, и оглядывалась по сторонам с беззастенчивым любопытством.

— Изумительное место, — сказала она. — Это еда только для больших шишек, или они не будут возражать, если я съем что-нибудь?

— Старейшина Мэй весит не намного больше птички, — сказал я. — ЛаФортиер мертв, и они все еще его не заменили. Полагаю, еды более чем достаточно.

Она нахмурилась.

— Но она предназначена только для них?

Я пожал плечами.

— Ты голодна. Это еда. Как думаешь?

— Думаю, что не хочу, чтобы кто-нибудь злился на меня. Злился еще больше.

В некоторых вопросах малышка обладает большим здравым смыслом, чем я.

Эбенизер тотчас же отправил Стража обратно, чтобы тот привел меня к нему в комнату, и велел обеспечить, чтобы Молли поела с буфетной стойки. Я пытался не улыбаться. Эбенизер верил, что ученики всегда голодны. Даже представить не могу, кто ему такое внушил.

Я окинул взглядом его приемную, обставленную книжными полками, заваленными до скрипа. Эбенизер был разносторонним чтецом. Книги Кинга, Хайнлайна и Клэнси стояли на одной полке с Хокингом и Ницше. Различные варианты великий религиозных писаний мира смешивались с трудами Юлия Цезеря и Д. Г. Лоуренса. Сотни книг были ручной работы и рукописными, включая освященные гримуары с музейными названиями. Их можно было бы легко украсть, если представится шанс. Книги были впихнуты как вертикально, так и горизонтально, и хотя корешки в большинстве своем отсутствовали, мне было ясно, что понадобилось бы терпение Иова, чтобы найти что-нибудь, пока не вспомнишь, куда ее в последний раз положили.

Только одна полка выглядела опрятно.

На ней стоял ряд обтянутых кожей дневников, все явно одинакового дизайна, сделанные почти из одинаковой кожи и в одинаковых оттенках, со временем превратившиеся независимо друг от друга в различные текстуры и цвета. Справа налево книги становились старше, более потрескавшимися и потрепанными. Крайняя левая пара выглядела так, словно грозила превратиться в пыль. Стоявший справа дневник выглядел как новый и был открыт. Перо прижимало страницы, может быть, страниц тридцать.

Я взглянул на последнюю страницу, по которой плыли строчки, начертанные твердым, массивным почерком Эбенизера.

Голос Эбенизера прервал мое чтение.

— Хосс, — сказал он. — Как твоя голова?

— Полнится вопросами, — ответил я.

Я закрыл дневник и протянул ему перо.

Глаза моего старого наставника коснулась улыбка, стоило ему принять от меня перо: он намеревался показать мне то, что написал.

— Мой дневник, — сказал он. — Что ж. Последние три мои. Предыдущие — моего господина.

— Господина, а?

— Это слово не было плохим, Хосс. Оно значило — учитель, проводник, защитник, профессионал, эксперт — так же как и отрицательное значение. Но в человеческой природе заложено помнить плохие вещи и забывать хорошие, полагаю. — Он постучал по трем предыдущим книгам, до его собственной. — Записи моего господина. — Он побарабанил по следующим четырем.

— Записи его господина, и так далее, вплоть досюда, — он очень осторожно коснулся первых двух книг. — Больше невозможно разобрать, что в них написано, даже если разберешься с языком.

— Кто написал эти две?

— Мерлин, — просто сказал Эбенизер. Он потянулся мимо меня, чтобы поставить свой дневник на место. — Недалек тот день, когда мне понадобиться твоя помощь, чтобы позаботиться о них.

Я перевел взгляд со старика на книги. Дневники и личные размышления мастеров-чародеев более чем за тысячу лет? Господь милосердный…

Это будет чертовски интересное чтение.

— Может быть, — сказал Эбенизер, — у тебя найдется одна или две собственных мысли, когда-нибудь, которые ты захочешь записать.

— Оптимист навсегда, сэр.

Он коротко улыбнулся.

— Что ж. Что привело тебя сюда, прежде чем ты отправился на судебное заседание?

Я передал ему конверт, который дал мне Винс. Он нахмурился, а затем начал просматривать фото. Он нахмурился сильнее, пока не добрался до самого последнего снимка.

Его дыхание замерло, и я был уверен, что он все понял. С мозгами у Эбенизера все в порядке.

— Черт возьми, Хосс, — тихо сказал Эбенизер. — На этот раз думал наперед?

— Даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время, — сказал я.

Он положил снимки обратно в конверт и отдал мне.

— Хорошо. Как ты собираешься их обнародовать?

— На судебном разбирательстве. Прямо перед окончанием. Хочу, чтобы он подумал, что он избежал наказания.

Эбенизер фыркнул.

— Ты приведешь Старейшину Мэй и около пятисот бывших сторонников ЛаФортиера в страшную ярость.

— Да. Глаз не мог сомкнуть прошлой ночью, так беспокоился о них.

Он снова фыркнул.

— У меня есть теория кое о чем.

— Какая?

Я рассказал ему.

Предложение за предложением, и лицо Эбенизера темнело. Он повернул руки ладонями вверх и взглянул на них. Они были широкие, сильные, и, казалось, покрыты трудовыми мозолями — они были твердыми. На одной его ладони, на которую он упал во время прошлой ночной схватки, красовалась ссадина. Пальцы были запачканы чернилами.

— Мне нужно будет кое-что сделать, — сказал он. — Тебе лучше идти.

Я кивнул.

— Увидимся там?

Он снял очки и начал аккуратно протирать их платком.

— Да.

Судебное разбирательство началось меньше чем через час.

Я сел на каменную скамью, расположенную сбоку от помоста, Молли пристроилась рядом. Мы были свидетелями. Мыш сидел на полу подле меня. Он тоже будет свидетелем, хотя только я один об этом знаю. Все места были заняты. Именно поэтому Совет чаще собирался в других местах мира, а не постоянно в Эдинбурге. Просто не было достаточно просторно.

Стражи встали по всему периметру вокруг помоста, в дверях и в проходах между рядами скамей. Все присутствующие были облачены в официальные робы, ниспадающие черные, с шелковыми и атласными накидками, окрашенными в различные цвета и различной выкройки, в зависимости от статуса членов Совета. Синие накидки принадлежали действительным членам, красные — тем, кто находился на службе уже более века; с вплетенной серебряной нитью была у общепризнанных мастеров алхимии, с вышитым золотым кадуцеем — у целителей, с медным шевроном около воротника — у тех, кто обладал докторской степенью в ученой дисциплине (у некоторых из них их было столько, что накидка волочилась за ними), украшенная белой Печатью Соломона для изгоняющих демонов и так далее.

На мне была простая синяя накидка безо всяких орнаментов, хотя меня забавляла идея вышивания на ней — GED[22] — красными, белыми и синими нитками. Молли единственная была одета в коричневую робу.

Люди избегали наших взглядов.

Белый Совет обожал свои церемонии. Анастасия Люччио появилась в дверях при своих полных регалиях, плюс серый плащ Стража. Ее рука все еще была подвязана, но она держала в руке официальный посох капитана Стражей. Она вошла в комнату, и перешептывание толпы смолкло. Она трижды стукнула концом посоха по полу, и ведомые Мерлином шесть членов Совета Старейшин в своих черных робах с фиолетовыми накидками вошли в комнату. Они прошествовали к центру пространства позади помоста и торжественно остановились. Появился Пибоди, притащив с собой столик размером с подол, и уселся на дальний от меня и Молли конец скамьи, чтобы начать делать заметки, царапая своим пером.

Я положил руку на голову Мыша, ожидая начала шоу, потому что именно этим это и было. Шоу.

Появилось еще двое Стражей со связанной фигурой между ними. Моргана ввели и поставили так же, как это делал Совет с обвиняемыми прежде — со связанными впереди руками и с черным капюшоном на голове. Ему не следовало вообще подниматься на ноги, но он, идиот, тяжело ковылял сам, без физической поддержки какого-либо Стража. Должно быть, ему для этого потребовалось проглотить кучу обезболивающего.

Мерлин на латыни сказал:

— Мы собрались сегодня здесь, чтобы свершить правосудие над Дональдом Морганом, обвиняемом в предумышленном убийстве Члена Совета Старейшин Алерона ЛаФортиера, состоянии сговора с врагами Белого Совета и измене Белому Совету. Начнем с рассмотрения доказательств.

Некоторое время они предоставляли улики против Моргана, выкладывая все чертовы доказательства. Их было много. То, что Морган стоял там с орудием убийства в руках над еще теплым трупом. Счет в банке с почти шестью миллионами долларов, внезапно появившихся на нем. Факт, что он сбежал из-под ареста и тяжело ранил трех Стражей в ходе побега, и впоследствии подстрекал к мятежу других чародеев, — наши с Молли имена были только упомянуты — чтобы помочь ему скрыться от Стражей.

— Дональд Морган, — сказал Мерлин, — есть у вас что-либо сказать в свою защиту?

Эта часть процесса была необычной. Обвиняемым редко предоставлялся шанс сказать что-нибудь.

Это так туманило проблемы.

— Я не оспариваю обвинений, — сказал Морган непоколебимо из-под черного капюшона. — Я и только я ответственен за смерть ЛаФортиера.

Мерлин выглядел так, словно только что узнал, что кто-то приготовил из его собственного щенка сосиски на завтрак этим утром. Он кивнул.

— Если нет других доказательств, Совет Старейшин перейдет…

Я поднялся.

Мерлин прервался и удивленно уставился на меня. В зале повисла гробовая тишина, за исключением царапанья пера Пибоди. Он остановился перед тем, как перейти на новую страницу и вытащил вторую чернильницу из своего кармана, поставив ее на столик.

Анастасия уставилась на меня, сжав губы, с немым вопросом в глазах. Что, черт возьми, я делаю?

Я подмигнул ей, затем прошел к центру помоста и повернулся лицом к Совету Старейшин.

— Страж Дрезден, — сказал Эбенизер, — у вас имеются новые доказательства, чтобы предоставить их на рассмотрение Совета Старейшин?

— Имеются, — сказал я.

— Внеочередное заявление, — спокойно вставила Старейшина Мэй. — Страж Дрезден не присутствовал при убийстве или когда обвиняемый сбежал из-под стражи. Он не может предложить никаких прямых свидетельств истинности или ложности тех событий.

— Другое внеочередное заявление, — сказал Слушающий Ветер. — Страж Дрезден зарабатывает на жизнь частным сыском, и его склонность к поиску истины при трудном положении дел хорошо известна.

Мэй пробуравила Индейца Джо взглядом.

— Страж Дрезден, — вымученно произнес Мерлин. — История вашего конфликта со Стражем Морганом, действующем в роли Стража Белого Совета хорошо известна. Вы должны иметь в виду, что свидетельства, которые вы предоставите, будут расценены с учетом истории вашей предельной, порой ожесточенной враждебности.

Мерлин не был Мерлином просто так. Его инстинкты подсказывали, что возможно игра все еще не закончена, и он знал как играть на публику. Он не предупреждал меня, он решил удостовериться, что чародеи представляют себе насколько я не любил Моргана, так чтобы моя поддержка была гораздо более убедительной.

— Понимаю, — сказал я.

Мерлин кивнул.

— Продолжайте.

Я улыбнулся ему.

— Чувствую себя Эркюлем Пуаро, — сказал я на довольно сносной латыни. — Позвольте насладиться моментом.

Я глубоко вдохнул и с удовлетворением выдохнул.

Мерлин мастерски себя контролировал. Выражение его лица не изменилось, но его левый глаз дернулся в нервном тике.

— Впервые я заподозрил, что Моргана подставили… ну пожалуй, когда я услышал об этом нелепом обвинении в его адрес, — сказал я. — Я не знаю, знаете ли этого человека вы, но я знаю. Он преследовал меня большую часть моей жизни. Если бы его в обвинили в убийстве маленьких крольчат, из-за того, что кто-то назвал их чернокнижниками, я бы поверил в это. Но этот человек так же не может предать Белый Совет, как не может взлететь, махая руками. Исходя из этого, я предположил, что другое лицо, входящее в Совет, убило ЛаФортиера, переложив вину на Моргана. Тогда я начал независимое расследование, — рассказывал я, вводя Совет Старейшин и толпу зрителей-чародеев в курс событий последних двух дней, за исключением чрезмерно деликатных или неважных частей.

— Мое расследование завершилось теорией о том, что виновное лицо не только пыталось обвинить Моргана, но и посеять вражду, ведущую к возобновлению боевых действий с вампирами Белой Коллегии, обвинив их в причастности к смерти. В попытке подтолкнуть это лицо к раскрытию, — продолжал я. — Я дал понять, что заговорщик раскрыл свою роль в схеме и будет предъявлен членам Белого Совета в определенном месте и времени в Чикаго. Работая над теорией, что истинный убийца был членом Совета, — да-да отсюда, из штаб-квартиры в Эдинбурге, — я предположил, что у него не будет выбора, кроме как прибыть в Чикаго через Пути из Эдинбурга, и я поставил выход Путей под наблюдение, — я поднял конверт, — на этих фотографиях, сделанных на месте событий, все, кто прибыл через Пути в последующие несколько часов.

Я открыл конверт и начал передавать Совету Старейшин фотографии. Они взяли их, просматривая каждую по очереди. Эбенизер спокойно подтвердил, что все снимки Стражей на выходе Путей вместе с ним самим, Мэй и Слушающим Ветер, точны.

— Кроме этой группы, — сказал я. — Я думаю, что весьма маловероятно, что прибытие кого-либо из Эдинбурга через Пути в Чикаго было случайным. Учитывая то, что на встрече первая группа была подвергнута атаке существ при поддержке чародея уровня участника Совета, я считаю, что убийца заглотил наживку, — я развернулся, демонстрируя последнее фото с драматическим размахом, достойным Пуаро, и держал фото так, чтобы собравшиеся могли видеть его, когда я сказал:

— Так почему вам не сказать нам, что вы делали в окрестностях Чикаго прошлой ночью… чародей Пибоди?

Если бы я был органистом, ждущим возможность для драматического аккорда в этой мыльной опере, момент был бы идеальным.

Все в Совете Старейшин, кроме Эбенизера и, по какой-то причине, Привратника, раскрыв рты уставились на Пибоди.

Старший секретарь Совета сидел неподвижно со своим столиком на коленях. Потом он сказал:

— Я надеюсь, что у вас есть доказательства, более убедительные, чем простая фотография? Такие вещи легко подделать.

— Да, действительно, — сказал я, — у меня есть свидетельство того, кто был достаточно близко, чтобы унюхать тебя.

Откликнувшись на зов, Мыш поднялся и повернулся к Пибоди.

Его тихий рык наполнил комнату, словно мощная четкая барабанная дробь.

— Это все, что у тебя есть? — спросил Пибоди. — Фото? И собака?

Мэй выглядела так, словно кто-то припечатал ей кувалдой между глаз.

— Это, — сказала она, затаив дыхание, — пес Фу. — Она пристально посмотрела на меня. — Откуда он у тебя? И кто позволил тебе оставить его?

— Скорее это он оставил меня, — сказал я.

Глаза Мерлина прояснились.

— Мэй. Опознание зверем надежно?

Она смотрела на меня в заметном смущении.

— Полностью. Здесь есть еще несколько чародеев, кто может это подтвердить?

— Да, — прогрохотал коренастый, лысый человек с азиатскими чертами лица.

— Это правда, — сказала женщина средних лет с кожей несколько темнее, чем моя, возможно из Индии или Пакистана.

— Интересно, — сказал Мерлин, обращаясь к Пибоди.

Было что-то почти акулье в его внезапном внимании.

— Работая над доказательствами, найденными Дрезденом, — сказал Эбенизер, — Страж Рамирес и я обыскали покои Пибоди не далее как двадцать минут назад. Тест чернил, которые он использовал для получения подписей Совета Старейшин на различных разрешениях, показал наличие химических и алхимических субстанций, которые известны тем, что используются для манипуляций над психикой. По моему мнению, Пибоди использовал наркотические чернила в целях получения серьезного психического влияния на решения членов Совета Старейшин, и, что вполне возможно, это поставило под угрозу свободу волеизъявления всех младших членов Совета сразу.

Слушающий Ветер раскрыл рот от неожиданности и осознания ситуации. Он посмотрел на свои пальцы окрашенные чернилами, а затем обратно на Пибоди.

Пибоди не видел его превращающимся в гризли, но он был достаточно смышленый, чтобы знать, что Индеец Джо владеет целым набором средств надрать задницу. Маленький секретарь окинул взглядом комнату, посмотрел на мою собаку. Всякое выражение пропало с его лица.

— Конец, — сказал он спокойно и ясно, — близок.

А потом он бросил свою запасную бутылку чернил на пол, разбив стекло.

Мыш предупреждающе рявкнул, как будто раздался приглушенный взрыв, и сбил Молли со скамьи, в то время как черное облако, поднимаясь от разбитой бутылки, распространялось со сверхъестественной скоростью — усики, исходящие из него, двигались во всех направлениях. Один из них поймал Стража, который прыгнул вперед, к Пибоди.

Он обвил его грудную клетку, а затем сомкнулся. Все, к чему прикоснулся тонкий усик дымки, тотчас же превратилось в черную золу, при этом разрезав Стража так же просто, как электрический нож — деликатесное мясо. Два куска тела Стража повалились на пол с тяжелыми шлепками.

Я видел, как подобное случилось однажды несколько лет назад.

— Назад! — закричал. — Это мордит!

А потом свет погас, и помещение взорвалось криками и неразберихой.