Оленин, машину! 2

Глава 57

Пока длится переход обратно к Корейскому полуострову, я составляю подробный отчёт о том, какие разведывательные данные на острове Хонсю нам удалось собрать. Опираясь на них, делаю однозначный вывод: противник совершенно не готов к нашему десанту. Предпринятые им меры в виде обучения гражданских копать убежища и прятаться в них при объявлении воздушной тревоги – это всё полная ерунда. Конечно, японцы народ послушный. Если им сказать, куда бежать и что делать, станут безропотно выполнять. Но и только, да и что они ещё могут? По сути, предоставлены сами себе.

Береговая защита присутствует в виде редких катеров, патрулирующих западное побережье, и только. Ни средств ПВО, ни гарнизонов в населённых пунктах, ни передислокации воинских частей, ни даже элементарной раздачи гражданским оружия на случай вооружённого сопротивления оккупантам, – ничего этого даже близко нет. В рапорте на имя командира полка я написал о том, что военное командование Японской империи, похоже, не видит «советской угрозы» от слова совсем. Для них главный и единственный враг – только США, и мне, пока писал, даже обидно стало: то есть пиндосов они воспринимают серьёзным противником, а мы для них – мелкая помеха, с которой Квантунская армия справится?

Я даже Кейдзо спросил, благо времени на беседы во время возвращения было предостаточно:

– Почему верховное командование японскими вооружёнными силами не смотрит в нашу сторону, а только на юг, откуда ждёт американцев? Они что же, до сих пор, хоть больше сорока лет прошло после русско-японской войны, считают нас слабым противником?

Бывший шпион подумал и ответил:

– И да, и нет. Я не могу, конечно, говорить за весь Генеральный штаб императорской армии Японии и особенно за господина Ёсидзиро Умэдзу, который его теперь возглавляет. Но думаю, что ты прав. Американцы для нашей… то есть я хотел сказать для японской, – поправился он, показав, насколько дистанцировался от вооружённых сил своей Родины, – армии выглядят намного опаснее. В конце концов, не на Дальний Восток напали в 1941 году, а на Пёрл-Харбор.

– Уж не собираются ли они, если американцы первыми высадятся на Японские острова, сдаться им всем скопом, как об этом мечтали гитлеровцы в осаждённом Берлине? – спросил я.

– Всё может быть. Не забывай, что японцы активно перенимают именно западную культуру и ценности, а советские им…

– Поперёк горла, – подсказал я правильный ответ.

– Видимо, да, – согласился Кейдзо.

После этого мне ничего другого не оставалось, как добавить в рапорт рассуждение о том, как японцы спят и видят, чтобы отдаться в руки гуманных американцев, нежели оказаться в медвежьих лапах жестоких русских.

«Господи, вот что за ушлёпки, а? – подумал я. – Всякий, кто с нами сражается, обязательно запустит эту байку про то, как русские питаются кровью младенцев, сажают всех подряд на кол под звуки балалайки и прочее. Да никогда мы такой хернёй не занимались! Вот у самих-то японцев рыло в пушку. И «дома утешения», в которые сгонялись несчастные местные жительницы от детского возраста до старушек; и пресловутый «Отряд 731», где подопытных называли «брёвнами» и проводили над ними бесчеловечные эксперименты; и геноцид народов Юго-Восточной Азии…

Я вдруг подумал, что нам нужно успеть. Во что бы то ни стало опередить американцев и первыми захватить Японские острова. В первую очередь Токио с их императором Хирохито, поскольку монарх для тамошних жителей пока ещё олицетворение власти. Это британский король Георг VI давно уже «не торт», хотя тоже считается символом борьбы Великобритании и стран Британской империи против нацистской Германии во Второй мировой войне. Ну, мало ли, кто и кем считается. Главное быть, а не казаться.

В Японии пока иначе. Захватим Токио, заставим Хирохито сдаться нам, и пиндосам ничего другого не останется, как это признать. Не думаю, что товарищ Сталин согласиться делить японскую столицу на зоны оккупации, как это делается теперь с поверженным Берлином. Там всё-таки американцам, британцам и даже, прости, Господи, французам надо было дать кусок пирога, чтобы зубами не клацали. Иначе Вторая мировая переросла бы сразу в Третью, и японские милитаристы теперь бы потирали потные ручонки, глядя, как бывшие союзники по антигитлеровской коалиции глотки друг другу перегрызть готовы.

Если поспешим, то успеем. Обязательно!

Спустя несколько дней мы на катере добрались до места дислокации полка. Я спешу в штаб с подробным рапортом. В кабинете меня ожидают полковник Грушевой и начштаба Синицын. Докладываю о прибытии, и Андрей Максимович на мой вопрос «Разрешите доложить?» неожиданно отвечает, нахмурившись:

– Высадка советских войск в Японию отменена, товарищ капитан.

У меня нижняя челюсть отвисает. Я ошеломлённо хлопаю глазами:

– Как это?

– Решение принял личный Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин, – слышу в ответ.

– Да, но…

– Никаких «но», товарищ капитан, – прерывает полковник Грушевой. – Это приказ, обсуждению не подлежит. Наша задача изменена. Теперь мы будем помогать китайским товарищам в формировании органов контрразведки на местах, пока они не станут сами справляться с этой задачей.

– А как же Квантунская армия? – спрашиваю.

– Капитулирует. Повсеместно её войска без боя сдаются в плен, – сообщил Синицын. – Можно уверенно сказать, что с ней покончено. Есть отдельные очаги сопротивления, но с ними разберёмся в ближайшие несколько дней.

Я всё это слушаю, а ощущение такое, будто сплю. Как так-то? Переплыли Японское море, собрали информацию, рискуя жизнями, и теперь выясняется, что всё напрасно? Но почему наши не хотят десантироваться на территорию противника? Я же прекрасно знаю, что Япония и через 80 лет нашим другом не станет, так и будет периодически тявкать в сторону Сахалина и Курильских островов с требованиями вернуть их «законному владельцу». Да ещё мирного договора у нас с японцами так и не появится.

Какого чёрта происходит вообще?!

Я выхожу из штаба, полный смятения. Подхожу к Кейдзо и сообщаю ему неприятную новость. Он лишь плечами пожимает. Ну конечно! Бывшему шпиону надоело туда-сюда мотаться, подставляя голову под пули. Ему бы рядом с женой и ребёнком оказаться, а потом тихо-мирно вернуться на Родину, купить домик в крупном городе и осесть, вспоминая всё то, что было в недавнем прошлом. Может, даже мемуары настрочит, денег заработает. А что? «Как я был советским шпионом», например. Ничего себе название, а? И ведь толерантная страна, сажать за такие признания никто не будет.

Я вернулся в своё подразделение. Хотел обрадовать бойцов известием о том, что ни в какую Японию мы не поедем, но оказалось, что это им и так известно: информация поступила двое суток назад, вызвав бурную радость. Ещё бы! Многие уже несколько лет воюют, им домой страсть как хочется. Это молодым лишь бы сражаться, испытывать себя на прочность. Опытным бойцам давно охота обратно, к мирной жизни, которая почти уже и забылась. Там у некоторых дети, которые не видели своих отцов, так что при встрече могут и не узнать.

Потом сижу в своей палатке и думаю, что заниматься контрразведкой в Китае не хочу. Это мне совсем не интересно, а войны, к которой привык, для меня, получается, больше нет. Кончилась, пока до Японии ходил и обратно. Вернулся, словно тот старик, к разбитому корыту. Только без старухи, на чёрт бы она мне тут сдалась. Вот молодуху бы… И тут на ум пришла Зиночка. Я сразу ощутил, как сильно по ней соскучился. Во всех смыслах, и в духовном прежде всего. Это в прошлой биографии моя личная жизнь рассыпалась на мелкие осколки. Вдруг в этой повезёт?

Я вызвал к себе Федоса и спросил строгим голосом, не трогал ли он вещи, которые я спрятал? Оказалось, что рядовой о них… попросту забыл. «Ну и слава Богу», – подумал я и отпустил парня, не сделав ему внушения. Да и за что? Он ведь, наоборот, всё сделал в мою пользу. Значит, теперь капитан Оленин не просто Герой Советского Союза, но ещё и очень богатый человек.

Да простят меня китайские граждане, но возвращать ценности их бывших властей я никому не собираюсь. Во-первых, потому что, несмотря на новые коммунистические веяния, прежде чем власть Мао Цзэдуна здесь укрепится, пройдёт немало времени, и драгоценности просто разворуют. Во-вторых, я же прекрасно помню, как много лет спустя моя страна начала перекачивать свои ресурсы в Китай, чтобы иметь возможность закупать их барахло и не производить ничего у себя.

Через несколько дней, выспавшись как следует и отдохнув, я узнал о том, что в СССР началась постепенная демобилизация. Страна постепенно переходила на мирные рельсы, и в содержании такой огромной армии уже не было нужды. На этой волне я пришёл к комполка и сообщил, что хочу вернуться домой, если есть такая возможность.

– Возможность-то есть, товарищ капитан, – сказал полковник Грушевой. – Но советская армия по-прежнему нуждается в таких специалистах.

– Андрей Максимович, – обратился я к нему по-свойски. – Давайте на чистоту. Ну какой я такой особенный специалист? У меня и образования нет нужного. Выполнил важное задание, вот и стал из старшин капитаном. Вы же сами прекрасно понимаете: это против правил, а случилось так лишь по воле товарища Сталина.

Комполка стал суровым.

– Верховный не ошибается, – сказал мрачно.

– Разумеется нет! – ответил я. – Просто теперь, сами понимаете, мои знания и опыт не пригодятся. Я же военный специалист, а при строительстве контрразведки нужен знаток местных условий. У меня же знание китайского языка на нуле.

– Можно и научиться.

– Простите, товарищ полковник. Но если я имею право демобилизоваться, то хочу им воспользоваться. Ведь в армии с 1941 года, сами понимаете. Страшно устал.

Грушевой посмотрел на меня долгим-долгим взглядом.

– Что ж, товарищ капитан. Если ваше решение окончательное и бесповоротное…

– Именно так, Андрей Максимович, – произнёс я тоном, которым обращаются к хорошему другу.

– … тогда я подпишу ваш рапорт.

– Спасибо! – ответил я, развернулся, как Устав того требует, и вышел.

Приказ о моём увольнении с военной службы был готов ровно через три дня. Я тепло попрощался со своими однополчанами, с которыми, – к счастью или нет, уж не знаю, – повоевать практически не пришлось, не считая казаха и якута, с которыми побывали на Хонсю. Потом проехал до штаба полка, чтобы по-хорошему расстаться с отцами-командирами Грушевым и Синициным.

Не был мной забыт и Николоз Гогадзе. Из своих сокровищ я достал небольшую брошку, украшенную изумрудами, и вручил ему на прощание, сказав:

– Генацвале. Подарил эту вещь той женщине, которую захочешь сделать матерью своих детей.

Грузин даже прослезился. Обнял меня, что-то бормоча на своём языке. Затем перевёл:

– Ты брат мне, Алёша.

Он вернулся к столу, что-то написал на листке, сунул мне в руку:

– Здесь мой адрес в Тбилиси. Приезжай. Обязательно приезжай. А нет, так я обижусь насмерть! – улыбнулся, смахнул слёзы, а потом толкнул в плечо. – Ну всё, давай уже. Езжай, мужчины не плачут. Мужчины огорчаются!

Я вышел из штаба, сел в полуторку, за рулём которой сидел Федос, и покатили мы обратно через горный перевал, оставив позади полк СМЕРШ.