Оленин, машину! 2

Глава 37

Была у меня мысль сказать Грозовому то же, что Добролюбову. Мол, никакой я не старшина, а на самом деле полковник СМЕРШ и нахожусь здесь для выполнения особого задания. Мысль эта, конечно, заманчивая, ведь в такой ситуации опер, при всём его желании, не сможет проверить правоту моих слов. У него нет ни связей, ни ресурсов, чтобы докопаться до истины. Но с начальником разведки полка всё обстоит иначе. У него возможности куда шире, связи крепче, и если он захочет проверить мою легенду, то сделает не без труда, но сможет.

Достаточно одного звонка в Москву, скажем, какого-нибудь высокопоставленного чина из штаба фронта, и всё вскроется. Если там скажут, что никакого полковника Оленина не знают, мне придёт большой и толстый пушной зверёк. И это в лучшем случае. В худшем – ждёт долгая и мучительная проверка, в ходе которой выяснится, кто я на самом деле. А это уже не просто риск, это верный путь к провалу.

Так что рисковать не стоит. Лучше держаться своей роли, играть её до конца, не давая поводов для лишних подозрений. Грозовой – человек осторожный, но не глупый. Если я начну нести чушь про полковника СМЕРШ, он сразу почует неладное. А вот если я буду вести себя как обычный старшина, выполняющий свои обязанности, то, возможно, он и не станет копать глубже. Ну, или сделает это потом, а уже поздно будет – дело с бомбой окажется по грифом «Совершенно секретно».

Поскорее бы добиться этого! Чем меньше людей знают об атомной бомбе, тем лучше. Пока здесь таковых четверо: я и те трое американцев. Вот пусть так и будет пока. В конце концов, война – время, когда каждый занят своим делом, и лишние вопросы задавать не принято. Главное – не привлекать к себе внимания, не давать поводов для сомнений тем, с кем непосредственно связан. А уж если придётся что-то объяснять, то делать это максимально правдоподобно, без лишней бравады и фантазий.

Так что мысль о том, чтобы выдать себя за полковника, я отбросил. Риск слишком велик, а ставки очень высоки. Лучше оставаться в тени, действовать осторожно и не подставляться. Ведь на кону не только моя жизнь, но и успех всего задания. Потому я рассказал майору Грозовому видоизменённую версию: мол, американцы планировали сбросить на Японию бомбу большой мощности. Но их самолёт заплутал в грозу и оказался над советской территорией, где и разбился.

Затем командование США отправило сюда десантную группу, чтобы та вытащила из бомбы самые важные детали, а потом эвакуировала обратно. Для этого на озеро Ханка приводнится гидроплан, и даже возможно не один. Правда, я не знаю, когда время встречи и где точное место. Но есть шанс уточнить это у оставшихся в живых. Эти трое – инженеры, которым предстояло разобрать бомбу. Выполнить приказ не успели, поскольку я выкрал всех из-под носа десантников и увёл подальше в тайгу. Потом притащил туда раненого командира, и мы ждали подхода своих.

Грозовой слушал очень внимательно. По его лицу непонятно было: верит или нет? Я бы и сам, честно сказать, не особо бы поверил. Простой старшина СМЕРШ, водила обыкновенный, которому только и знать надо, как баранку виллиса крутить, вдруг рассказывает, как он тут подвиги совершал один за другим. Притом большинство в одиночку. Это я ещё не стал рассказывать майору о том, как совершал рейды по тылам противника, где уложил с десяток американцев. Может и больше: кто их считал? Тогда бы Демьян Мартынович наверняка счёл меня брехуном или контуженным на всю голову.

– Ну и что нам теперь делать с этой херовиной, а, старшина? – посмотрел на меня Грозовой, когда я закончил, так и не поняв, поверил мне начразведки или нет.

– Её нужно срочно отсюда эвакуировать в Москву.

Майор поднял лохматые брови. Качнул головой, расправил усы.

– Это ты, старшина, того-самого… Херню какую-то пороть начал. Послушать тебя, так это не бомба, а чудо чудное, диво дивное. Что в ней особенного такого? Ну, здоровая. Тонны четыре тротила будет. Понятное дело, что если ахнет, то далеко услышат. Ну и что?

– Внутри не только тротил, – сказал я.

Грозовой заинтересованно глянул на меня.

– Да, а что ещё?

– Я не совсем понял от американцев, но что-то очень серьёзное. Вероятно, химическое вещество.

– Иприт? – нахмурился майор и на всякий случай бросил на бомбу настороженный взгляд. – Хлор? Фосген?

– Поверьте, Демьян Мартынович, – перешёл я на доверительный тон. – Там нечто такое… словами не описать. Американцы мне толком не рассказали. Но мне удалось втереться к ним в доверие. Обещали, что если им сохранят жизнь, то всё покажут и нарисуют схемы, планы, – короче, распишут всю начинку этой, как вы правильно выразились, херовину.

– Чтобы бомбу отсюда увезти, тягач нужен. Я так сразу быстро не смогу это организовать, – задумчиво произнёс Грозовой.

– Надо, товарищ майор. И как можно скорее. В этом районе у нас практически нет ПВО, и американцы при желании смогут десантировать хоть дивизию, хоть две. Подгонят несколько авианосцев поближе к Японии, и станут через неё летать. У В-29 потолок полёта почти десять километров, – ни одна зенитка не достанет.

Я разошёлся, а язык-то себе вовремя прикусить не успел. Демьян Мартынович уставился на меня подозрительно.

– Ты откуда всё это знаешь, старшина?

– Так американцы рассказали. Они же инженеры все, гражданские. Один, правда, сержант. Но тоже недавно штаны в кабинете просиживал. Любят поболтать, – соврал я, даже не моргнув. Грозовой, разумеется, поверил. А что ему ещё было делать? Тут из всех один только я знаю английский. Остальные, полагаю, или совсем не понимают, или на уровне «хау ду ю ду?»

– Ладно, мне нужно сообщить в штаб полка, а там пусть решают, – сказал Грозовой.

– Товарищ майор. У меня просьба. Очень важная.

– Ну? – кажется, он устал от моих «важностей».

– Когда будете докладывать, сообщите, что речь идёт о Манхэттенском проекте.

– О каком?

– О Манхэттенском проекте.

– Что за проект такой?

– Простите, товарищ майор. Не имею права.

– Ладно, скажу, – и Грозовой меня отпустил. Я отправился искать Добролюбова. Но он к этому времени, получив медпомощь от санитара, в том числе укол морфина, отключился. Тогда я навестил американцев. Они сидели около фюзеляжа под охраной четырёх бойцов. После слов «по поручению майора Грозового» меня останавливать не стали. Потому я подошёл к инженерам и обратился к ним на английском:

– Слушайте меня очень внимательно, господа военнопленные. Здесь только я один знаю, что за бомба сейчас рядом. Запоминайте: никому ничего про атомную начинку не говорить. Все переговоры только через меня. Если вас станут расспрашивать про бомбу, – «мы будем общаться только через старшину Оленина», то есть меня. В противном случае я за вашу жизнь не дам и пенни. Про подвалы Лубянки слышали?

Из троих только Штайнберг утвердительно мотнул головой. Другие на него посмотрели.

– Я вам потом расскажу, – обещал он шёпотом.

– Короче, вы всё поняли? Все переговоры с советскими властями – только через меня. Ясно? Только в этом случае я могу гарантировать вам жизнь с последующим возвращением в США. Только я, и никто другой – ни товарищ Сталин, ни ваш президент Трумэн, – никто!

– Так точно, господин полковник, – за всех ответил Штайнберг, который, насколько я понял, в их группе то ли уже был главным, то ли стал им в силу обстоятельств.

– Хорошо, – ответил я. – Скоро сюда прибудет тяжёлая техника. Нужно будет помочь с перевозкой бомбы. И не говорите мне, что это невозможно. Если она не сдетонировала после падения с огромной высоты, то и до нужного места доедет.

– Можно спросить, господин Оленин?

– Слушаю.

– Куда вы её повезёте? – спросил Циммерман. – В Москву?

– Ага, чтобы она там под вашим мудрым руководством взорвалась и испепелила столицу моей Родины, – насмешливо заметил я. – Другие места найдутся. Более подходящие.

Инженеры замолчали. Вскоре меня позвали к Грозовому. Он сообщил, что отправил информацию в штаб, и вскоре должен прийти ответ. Потом пришёл в себя Добролюбов, и майор отправился к нему, чтобы выслушать доклад о случившемся. Я при их разговоре не присутствовал. Знаю, что Серёга мужик умный, лишнего на наболтает.

Я вернулся на высотку, где Добролюбов с нашим радистом держали оборону, нашёл там укромное местечко и прилёг, чтобы подумать. Идея о том, чтобы крепко связать себя с американцами, мне пришла в голову совершенно случайно. Но я уверен: она совершенно оправдана и, вероятно, даже спасёт мне жизнь. Ведь кто такой старшина Оленин? Крошечный винтик в огромной военной машине. А уж если он попал в сложную схему военно-технического противостояния двух крупнейших держав на планете, то судьба его может решиться за секунду. Прикажут, и всё. Отведут в подвал и пустят пулю в лоб, чтоб не наболтал лишнего.

Но теперь, если американцы не окажутся круглыми идиотами и сделают всё правильно, у меня появится шанс на выживание. Больше того: я собрался сделать так, чтобы атомная бомба «Малыш» досталась нашим учёным во главе с академиком Курчатовым, а дальше… «Хочу вернуться сюда и участвовать в десантировании на Японские острова!» – твёрдо решил.

Ну, а чего мне ещё делать? Правда, сначала хорошо бы и себе гарантии безопасности получить. Но дать их может только один человек в СССР – Сталин.