Оленин, машину! 2

Глава 2

Дорога до Мишаня растянулась на долгие двенадцать часов. Машина ревела, глотала километры пыльной дороги, а мы тряслись на своих местах, вымотанные жарой, усталостью и постоянной насторожённостью. Несколько раз останавливали на контрольно-пропускных пунктах – удостоверения, даже несмотря что СМЕРШ, проверяли долго и придирчиво, словно выискивали в нас врагов.

Это показалось мне странным, даже непривычным. В современной культуре, когда мелькает слово «СМЕРШ» и упоминается контрразведка, то сразу представляются сцены из фильмов: напряжение, страх, иногда даже фарс. Взять тот же эпизод из «Утомлённых солнцем 2», где старший пионервожатый буквально потерял самообладание от страха и в штаны напрудил.

Но здесь всё выглядело куда проще и будничное. Никто нас за опасных зверей не воспринимал, потому и не боялся до жути. Да, вопросы задавали скрупулёзные, документы проверяли до мельчайших деталей, но это была работа, а не художественная драма. Это не киношная выдумка, где офицер СМЕРШ – кровожадный монстр, у которого каждый под подозрением.

Наконец, преодолев последнюю проверку, мы въехали в город. Мишань встретил нас хмуро. Узкие улицы, тусклые огни за плотно прикрытыми ставнями, немногочисленные прохожие, которые хоть улыбались и кланялись при виде нашей техники, но выглядели напряжёнными. Можно понять: им при японцах столько пришлось пережить! Ещё неизвестно, какими русские окажутся. Наверное, так думают. Встречали радостно, конечно. Видать, по принципу «лучше хоть кто-то, чем эти проклятые японцы».

Мишань, как я заметил, во время отступления не пострадал. Вовремя наш передовой отряд совершил марш-бросок в город. Японцы так драпанули, что не успели ни одного предприятия, ни одной электроподстанции взорвать. Побросали динамо-машинки и рванули куда подальше. В этом китайцам, конечно, повезло. У них и так жизнь под оккупацией небогатая была. А если ещё и основные источники дохода и коммунальную систему разрушить, так вообще – каменный век.

Мы доехали до главной площади, остановились. Всё, чего хотелось, – найти хоть какое-то место, чтобы просто рухнуть, вытянуть ноги и провалиться в глубокий сон, придавив минуток шестьсот. Каждый смотрел по сторонам, прикидывая, где тут можно остановиться на ночлег. Но где? Квартиры и дома чужие, гостиниц, если они тут вообще были, мы не видели. Да вот ещё проблема: всё ж на китайском! Вывески на японском, я так понял по оставшимся на зданиях более светлым пятнам, горожане после бегства оккупантов посрывали.

Добролюбов включил фонарик, стал изучать карту города. Кейдзо присоединился к нему, что-то показывая. Я же, пока они судачат, вышел из кабины, потянулся, захрустев затёкшими суставами и ощущая, как постепенно в задницу, которая ощущалась инородным предметом – чем-то вроде деревянной доски, втекает жизнь.

Я обошёл виллис. Американская техника, надо отдать ей должное, выдержала все испытания. Вот уж действительно, не думал, что когда-нибудь буду благодарен технологиям наших заклятых «друзей». Двигатель работал ровно, как часы, а подвеска терпеливо сглаживала все удары на ухабах. Машина, словно понимая нашу усталость, довезла нас до цели, не подведя ни разу.

Прошёл к студеру. Сквозь брезент пробивался разговор: кто-то предложил заночевать прямо в машине, кто-то упоминал о том, что можно поискать какой-нибудь пустующий дом неподалёку. Впрочем, большинство молчало, экономя последние силы. Решили, видимо, что остановились ненадолго. Переведём дух, а дальше будем искать подходящее место. В голове вертелась только одна мысль – главное, чтобы здесь было тихо и безопасно.

Вскоре меня позвал Добролюбов. Сообщил, что Кейдзо нашёл на карте место, где живёт Шэнь Ицинь. Я пожал плечами, сел за баранку виллиса, повёл машину, куда японец указывал.

Пока ехали, я подумал о том, что этот Китай мне кажется каким-то… странным. Здания здесь низкие, улочки узкие и кривые, редкие прохожие, что испуганно жмутся к стенам домов при нашем появлении, одеты, как бедняки. Всё вокруг покрыто пылью, а запахи – сложная смесь угольно-древесного дыма, рыбы и чего-то давно гниющего. Как же всё это не сочетается в моей памяти с другим, современным Китаем, с его небоскрёбами, сверкающими витринами и быстрыми поездами, огромными автострадами и бескрайними полями вокруг городов, где возделан каждый гектар земли.

Но здесь ничего этого нет. Вместо ровных улиц с идеальным асфальтом – грязь и лужи. Вместо высоких технологий и светодиодных огней – тягловые повозки и люди, таскающие тяжёлые грузы на плечах при свете масляных светильников. Ощущение такое, что время тут остановилось, и то ли XVI век, то ли ХХ-й.

В будущем Китай совсем другой. Я знаю его как страну огромных достижений, экономического чуда, где всё полезное пространство занято по максимуму. Даже маленький городок там может похвастаться небоскрёбом. А здесь? Пока только зарождается новая жизнь, а старый мир умирает медленно, сопротивляясь переменам. Сейчас я будто вижу то, что станет основой для того Китая, каким он будет через десятилетия. Но пока этот мир кажется мне странным, чужим и мрачным.

Поплутав по городу, – Кейдзо также было непросто ориентироваться, но он хотя бы знал китайский язык, – мы наконец остановились на узкой улочке, которая словно пряталась между старыми домами с традиционными китайскими крышами, выложенными черепицей. Вдоль вымощенного старыми гнилыми досками тротуара тянулся забор, сложенный из крупных булыжников, от времени потемневших и покрытых мхом. Над забором возвышались ветви дерева, усыпанного мелкими жёлтыми листьями, которые слабо шуршали на ветру. Всё вокруг дышало тишиной, нарушаемой лишь звуками наших шагов и чавканьем грязи под сапогами.

Кейдзо остановился у низкой калитки, сколоченной из грубых досок, местами рассохшихся и обитых ржавыми жестяными полосками. Он наклонился, постучал в неё, взявшись за стальное кольцо, и несколько раз подёргал его. Откуда-то из глубины двора тут же раздался громкий лай собаки, тяжёлый и хриплый. Гавканье постепенно сменилось низким рычанием, в котором слышалась предостережение. За забором донёсся звук шаркающих шагов, как если бы кто-то двигался, но не торопился из опасения узнать что-то нехорошее. Внезапно затихло рычание, и послышался старческий голос:

– Кто там?

– Шэнь-сан, это я, Кейдзо Такеми, – ответил наш шпион.

В этот момент мне показалось, что в голосе Кейдзо прозвучало нечто большее, чем просто приветствие. Возможно, уважение, а может, лёгкая насторожённость. На секунду всё вновь погрузилось в тишину, лишь собака по-прежнему тихо ворчала.

– В глубине в горах топчет красный клёна лист… – произнёс невидимый мужчина и замолчал.

Японец тут же подхватил:

– …стонущий олень, слышу плач его… во мне вся осенняя печаль.

Послышался скрип открываемого замка, потом лязг засова, и калитка наконец отворилась. Перед нами оказался небольшого росточка пожилой мужчина лет 60-ти, с реденькой бородёнкой, в домашнем халате, тапочках и бумажным фонарём в руках. Увидев Кейдзо, он улыбнулся, но когда заметил людей в форме и при оружии, попятился испуганно назад. Видимо, решил, что мы пришли его арестовывать.

Собака снова зашлась хриплым лаем и попыталась вырваться с цепи.

– Быстро во двор, – распорядился Кейдзо, и мы вошли, закрыв калитку. – Шэнь-сан, это мои советские товарищи. Успокойте собаку.

Китаец нервно дёрнул головой в знак согласия. Потом подошёл к псине, что-то ей сказал, а потом, придав ускорение по мохнатой заднице, пнул в сторону будки. Собака нехотя повиновалась. Вокруг снова воцарилась тишина.

– Шэнь-сан, очень рад вас видеть снова, – сказал Кейдзо, широко улыбаясь. Подошёл к китайцу, протянул ему руку, а когда жал, то ещё и обнял. Вид у Шэня был растерянный, но хотя бы страх в его лице стал быстро улетучиваться. – Давайте пройдём в дом? Не будем нервировать соседей, – произнёс японец.

– Да-да, конечно, прошу вас идти за мной, – сказал китаец.

– Черненко! – позвал Добролюбов.

– Я! – отозвался из сумрака пулемётчик.

– Остаёшься наблюдать за машинами. Если что, зови. Сурков тебя сменит через полтора часа.

– Есть! – в голосе Остапа послышалось лёгкое разочарование. Он, как и все мы, мечтал отдохнуть, а тут первому выпало стоять на посту и охранять технику. Но что поделаешь… приказы не обсуждают. Да и службу нести, так понимаю, Черненко будет с удобствами – когда он вышел на улицу, вскоре послышался скрип рессор виллиса. Стало ясно: пулемётчик забрался в салон. Главное, чтобы не уснул ненароком. Чёрт его знает: вдруг в Мишане остались японцы?

Шэнь Ицинь провёл нас в дом. На шум вышла его, так понимаю, жена. Как увидела нас, всплеснула руками и побледнела. Муж поспешил ей что-то сказать. Видимо, успокоил, и женщина быстро ретировалась, послышалось, как гремит посудой. Что ж, если нас тут ещё и покормят, то будет вообще распрекрасно! Ну, а насчёт харчей беспокоиться им незачем: у нас с собой есть, из чего кашу сварить. Уж точно не придётся из топора.

Я оказался прав. Шэнь Ицинь оказался человеком гостеприимным. Он попросил жену накормить нас с дороги, как только Кейдзо объяснил, кто мы и откуда. Всё выглядело так, словно для китайца не было ничего важнее, чем проявить уважение к гостям, даже таким неожиданным. Но прежде нам показали место во дворе, где можно умыться с дороги. Привели себя в порядок, почистили форму, прошли в дом.

Командир, недолго думая, распорядился расчехлить вещмешки. Поделиться продуктами оказалось правильным решением. У китайцев из припасов были только рис да немного сушёной рыбы. Рыба пахла речной водой, а её жёсткость говорила, что её сушили на открытом солнце. Наши запасы – сухари, тушёнка, несколько банок консервированной каши – отлично дополнили скромные местные припасы.

Ужин готовился прямо на открытом огне, над которым весело потрескивали поленья. В большой железной кастрюле, почерневшей от времени и копоти, варился рис, пахнущий дымом и чем-то одновременно домашним и простым. Наша тушёнка смешалась с рисом, и даже каши пошли в дело – их растопили в горячей воде, добавив немного сушёной зелени.

Когда всё было готово, нас пригласили к низкому столу. Еда выглядела скромно, но аппетитно. Мы ели молча, лишь иногда переглядываясь. Даже самый обычный рис с тушёнкой и солёной рыбой казался чем-то особенным после долгого пути. Тёплый свет лампы над столом, едва освещавший наши лица, делал эту простую трапезу удивительно уютной.

Я вдруг подумал, что уже много месяцев не ел под крышей обыкновенного жилого дома. Не в землянке, не в блиндаже, не в окопе или в машине, а вот так, удобно устроившись на покрытом циновкой полу.

После ужина нас угостили чаем. Напиток подали в простых глиняных чашках. Тёплый, терпкий аромат наполнил комнату. Чай был крепким и горячим, его вкус казался одновременно горьковатым и сладковатым. Мы пили его вприкуску с сахаром, отламывая небольшие кусочки от общего желтоватого куска, лежавшего на тарелке, – это Микита Сташкевич вывалил такое богатство из своего сидора.

За столом воцарилась почти домашняя тишина. После долгой дороги и простой, но сытной еды это было лучшим завершением вечера.

Шэнь Ицинь внимательно наблюдал за нами всё это время. Как только мы отодвинули пустые чашки, он предложил пройти в комнаты, чтобы отдохнуть. Хозяин мягко указал в сторону пустующих комнат, а его голос звучал сдержанно, но заботливо. Похоже, он заметил, насколько вымотанными мы были, и сам хотел убедиться, что его гости смогут как следует выспаться. Кейдзо перевёл, что у владельца типографии были три дочери, но они давно выросли и вышли замуж, а комнаты остались.

Все ушли отдыхать, в большой комнате остались четверо: Добролюбов, я, Кейдзо и Шэнь Ицинь. Предстояло понять, есть ли у китайца такая карта, что поможет нам добраться до сокровищ.