Пограничник. Том 5: Охота на "Черный аист"

Глава 7

— Совершенно с вами согласен, — сказал Жуков, глядя на Симонова.

Сергей же принялся подниматься, и Смольный помог ему встать на ноги.

Симонов играл роль травмированного прямо-таки мастерски. Он держался за локоть и кривился от боли.

Жуков глянул на меня, сказал:

— Я знал, товарищ сержант, что вы отличаетесь довольно суровым нравом, но не думал, что проявите его еще и в товарищеской игре.

— Мне кажется, капитан, — начал я холодно, — вы, при всем к вам уважении, смотрели куда-то не в ту сторону.

— Объяснитесь, — надменно и даже немного чванливо приподнял подбородок капитан Жуков.

— Симонов толкнул меня, стараясь не дать мне ударить по мячу. Причем он знал, куда толкать. Знал, что у меня заживает ранение после недавнего инцидента у речки Угры.

— Капитан, да он врет все! — Раскричался Симонов, — врет, как дышит!

— Помолчи, — бросил я на Симонова ледяной взгляд.

Вокруг снова поднялся галдеж. Пограничники, взволнованные словами Симонова, стали кричать ему о том, что он бесстыдно брешет. Танкисты заорали на погранцов, заступаясь за своего.

— Тихо всем! — Крикнул Таран, — тихо, говорю вам!

Голоса немного стихли, но не замолкли окончательно. Команды все еще продолжали спорить, и мне даже на какое-то мгновение показалось, что щас в дело пойдут кулаки.

— Тихо! — Задавил наконец Таран всеобщий гомон. Потом, вздохнув, продолжил: — Я видел момент удара. Селихова действительно столкнули.

— Видели? — Сузил глаза Жуков, — или вы просто предвзяты? Ведь победа ваших людей в ваших же интересах, товарищ старший лейтенант. Я вот, например, не могу похвастаться тем, что все рассмотрел. Слишком быстро это произошло. Да и мы были с вами рядом. И наблюдали под таким углом, что рассмотреть все было просто невозможно.

— Но я рассмотрел, товарищ капитан, — Таран, не сводя взгляда с Жукова, сузил глаза.

— Да что вы говорите? — С сомнением протянул Жуков, — а вот мне кажется, что вы все же предвзяты. Хотя помнится мне, обвиняли в предвзятости меня.

Таран молча поджал губы. Успокоившиеся бойцы все превратились вслух и просто уставились на офицеров, внимательно наблюдая за их перепалкой.

— Так докажите всем, товарищ старший лейтенант, — продолжил капитан Жуков, — что вы не чета мне и останетесь справедливым судьей даже в такой ситуации. Передадите штрафной мяч моей команде.

— А почему вы думаете, товарищ капитан, — вклинился я, — что передать штрафной танкистам — это справедливый шаг.

— Потому что вы, товарищ сержант, — нахмурился Жуков, — стали бороться со старшим сержантом Симоновым, когда он попытался отобрать у вас мяч. Это неспортивно.

— И вы видели это собственными глазами?

— Я видел, как вы схватили его за одежду и упали. Мне этого вполне достаточно.

Слова капитана снова возбудили всеобщий гомон. Команды принялись спорить и кричать друг на друга. Погранцы, кто следил за игрой, стали бесстыдно освистывать Симонова.

И снова все это прекратил Таран. Он просто засвистел в свисток, заставив всех замолчать.

— Все же, я остаюсь судьей, товарищ капитан, — сказал он Жукову. — Напомню вам, что получил это право в ходе жребия. Потому и решение за мной.

— Если это решение будет несправедливым и нечестным, — сказал Жуков спокойно, — я, пожалуй, закончу весь этот балаган. Если вы будете подсуживать своим бойцам, зачем мне соблюдать хоть какие-то договоренности с вами?

— Тогда я начинаю сомневаться в том, что вы будете соблюдать их даже после победы моих парней, — помрачнел Таран.

— Ну… — Задумчиво потянул Жуков, но я его перебил.

— Товарищи офицеры. Я вижу, что у нас тут с вами небольшая патовая ситуация. Что вы, товарищ капитан, не доверяете словам пограничников, видавших, как все было. Словам товарища старшего лейтенанта тоже. Ну а что, если я скажу, что тут есть человек, который все видел и которого нельзя будет обвинить в предвзятости?

— Что вы имеете в виду? — Спросил Жуков, сведя свои светловатые брови к переносице.

Я кивнул на Игоря Фистенко, наблюдавшего за всей перебранкой, не выходя из ворот. Фистенко растерянно таращился на нашу группу и забавно моргал глазами.

Он совершенно точно видел, как все было. Я это знал. Знал, потому что перед моим неудачным ударом, мы с ним остались лицом к лицу. Он внимательно смотрел на меня, стараясь уловить любое мое движение, чтобы отразить мяч.

Игорь просто не мог не увидеть фортеля Симонова. Кроме того, с начала спора он молчал и не выражал никакого мнения. Не решался, как ему поступить и стоит ли сказать правду. Игорь может ответить на вопрос, кто виноват. Главное — только правильно спросить, и надеяться, что он не решится солгать.

— Фистенко? — Удивился Жуков.

— Да, Фистенко видел все, потому что внимательно следил за мячом, — сказал я.

При упоминании его фамилии Игорь перепугался. Лицо танкиста вытянулось от удивления. Когда все мы уставились на него, он, казалось, вот-вот попятится в нерешительности. Тем не менее танкист остался стоять на месте. Только застыл, словно вкопанный в землю.

— Рядовой Фистенко… — Начал Жуков строго.

— Товарищ капитан, — вмешался я, — разрешите я спрошу.

— С какой это стати?

— Товарищ капитан, давайте выслушаем, что скажет ему Селихов, — вмешался Таран, — если вас что-то не устроит, переговорите с вашим бойцом сами.

Жуков поджал губы, глянув на меня.

— Только давайте без шуточек, Селихов, — сказал капитан, немного погодя.

Я пошел прямо к Фистенко, за мной последовал Жуков, опасающийся, что я выкину какой-нибудь финт ушами с Фистенко. А за ним потянулись и остальные. Уже через полминуты обе команды и два офицера окружили несчастного вратаря.

Тот, понимая, к чему идет дело, будто бы съежился до размеров десятилетнего ребенка средней упитанности. Стал водить по суровым и сердитым лицам солдат и офицеров, перепуганным взглядом.

Все вокруг, даже сам Фистенко, затаили дыхание, ожидая, что же будет дальше.

— Игорь, — начал я спокойным голосом, — скажи мне, пожалуйста…

Я заглянул Игорю в глаза. Тот растерянно моргнул.

— … Ты видел, что произошло, перед тем, как мы с Симоновым упали?

— Д-да… — Нерешительно сказал танкист.

Что ж, сейчас все зависело от того, хватит ли танкисту духу остаться порядочным человеком и не наврать. А давление было колоссальным. С одной стороны его собственный взвод, в котором найдутся люди, которым точно не понравится, что он сказал правду. С другой — погранцы с Шамабада, с которыми ему служить еще неизвестно какой срок. И им точно не понравится, если он солжет.

Вопрос был только в том, кого он испугается больше: танкистов или пограничников.

— Скажи, — продолжил я, — что случилось перед тем, как мы с Симоновым упали?

Игоревы зрачки нервно забегали. Его взгляд метался от меня к Симонову, офицерам и обратно. Прыгал, время от времени, на лица других пограничников.

Я заметил, как на лбу бедного танкиста даже выступила испарина.

— Просто скажи правду, — поторопил его я, — тебя за нее никто не пришибет. Я лично ручаюсь, что все будет нормально.

Игорь вдруг решился, даже открыл было рот, но внезапно раздался голос Жукова, стоявшего за моей спиной:

— Не дави на него, Селихов.

Фистенко ничего не сказал, перебитый капитаном. Он только бросил на офицера очень жалобный взгляд.

— Капитан, — обернулся я к Жукову, — прошу вас. Он хотел что-то ответить.

Когда снова глянул Игорю Фистенко в глаза, то повторил:

— Что ты хотел? Смелее. Все будет нормально.

— Я… Короче… — Промямлил танкист.

Видно было, как он борется с собой. Решает, сказать ли правду, или пойти на поводу у своего коллектива.

— Селихов упал… — уклончиво выдал Игорь на выдохе.

Обе команды, слушая Фистенко, загалдели. Офицеры стали переглядываться.

— Почему я упал? — Спросил я.

— Потому что… — Он сглотнул.

— Смелее, Игорь.

— Потому что Сергей тебя толкнул.

Симонов с ходу раскричался:

— Чего ты несешь, Фисьтя⁈ Ты ж все видал! Чего ты брешешь⁈

Погранцы с танкистами забурлили, стали кричать и ругаться. Симонов даже бросился к Игорю, правда, его тут же придержали свои.

— Отставить! — Командным тоном закричал Жуков, — отставить, говорю!

— Отставить! — Присоединился к нему Таран.

Когда офицеры все же успокоили разбушевавшихся солдат, Жуков снова спросил у Игоря:

— Фистенко, ты видел, как Симонов толкнул Селихова?

— Так точно, — виновато опустив взгляд, пробормотал Игорь.

Симонов принялся плеваться и тихо ругаться матом себе под нос. Потом крикнул:

— Врет он все! Все, как сговорились против меня! Да че я такого вам сделал⁈ — Он снова плюнул себе под ноги, а потом пошел прочь с площадки, — дальше давайте без меня! Я это все терпеть не буду!

К моему удивлению, которого я, конечно же, никому не показал, Жуков не стал останавливать Симонова. Вместо этого он, вместе с Тараном и другими бойцами, просто проводил Сергея взглядом.

— Полагаю, — сказал Таран капитану, — ваш собственный боец вряд ли будет предвзят.

— И правда, — кисловато ответил Жуков. — Не будет. Значит, штрафной бьют твои.

— Значит, штрафной бьют мои, — согласился Таран.

Я тем временем обратился к поникшему Игорю.

— Ты молодец, что решился сказать правду.

Фистенко поднял на меня взгляд. Посмотрел с какой-то горечью и грустью.

— Мне теперь от Сереги жизни не будет.

— Все будет хорошо, — сказал я. — Я же поручился. Если что не так, скажи мне. Уладим.

Игорь вздохнул.

— Спасибо, Саша, — проговорил он тихо.

Таран поставил мяч перед Сагдиевым. Именно его мы выбрали, чтобы он ударил штрафной.

Конечно же, танкисты решили выстроиться стеночкой перед воротами. Двое из них встали плечом к плечу, норовя защитить ворота от удара Сагдиева.

К слову, вместо психанувшего Симонова, на поле вышел прапорщик Лябух.

Невысокий, плотный и улыбчивый танкист, казалось, совершенно не воспринимал игру всерьез, как остальные участники. Он отпускал шутки, подначивал своих и то и дело, хрипловатым своим голосом повторял:

— Ниче-ниче, хлопцы. Отыграемся.

Мы с Синицыным стали по обе стороны от Сагдиева. Я — справа, он — слева, подальше от стеночки, но поближе к воротам. Это был хитрый маневр, чтобы убедить соперников, что мы не собираемся пробивать прямой удар. Что со стороны Сагдиева будет передача. Отчасти это было действительно так.

Когда Таран дал свисток, игра началась. Сагдиев Выдохнул. В три шага разбежался, делая вид, что щас влупит со всей мочи.

Танкисты напряглись, ожидая его удара, но тот технично прошел на шаг мимо мяча и пнул его пяткой. К удивлению танкистов, пас был предназначен на Синицыну, которого они считали нашим бомбардиром, а мне.

Все танкисты вмиг сорвались с места, чтобы перехватить мяч. Однако они не успели его взять. Пас Сагдиева оказался очень точным.

Приняв мяч, я влупил по воротам. Ударил низко, послав его по земле.

Игорь Фистенко выбросил ногу, чтобы защитить ворота, но перестарался. Мячик прокатился прямо ему между ног.

— Г-о-о-о-о-л! — Закричал Синицын и подпрыгнул.

Таран засвистел в свисток. Погранцы, следившие за игрой, заволновались, радостно повскакивали. Кто-то засвистел так, что дал фору Тарановскому свистку.

— Санька! Молодец! — Кричали зрители.

— Молодчина!

— Красавец!

Погранцы из моей команды кинулись ко мне. Нарыв с ходу заключил меня в объятья, дернул так, что ноги мои оторвались от земли.

— Молодец! Два — один! — Крикнул мне Синицын, повесив мне на шею свою руку.

— Красиво сыграли! — Довольно заключит Сагдиев.

Поникшие танкисты медленно и устало побрели по полю, кто куда. Стали тихо переговариваться, видать, обсуждая наш гол.

— Ниче-ниче, хлопцы! — Радостно заявил им Лябух, — отыграемся!

Танкисты не отыгрались. До конца второго тайма мы так и гоняли мячик туда-сюда. Ни одна атака, ни наша, ни их, больше не закончилась удачей.

— Со счетом два — один, — провозгласил Таран, когда все кончилось и обе команды выстроились на поле, — побеждает сборная Шамабада!

Таран проговорил эти слова настолько официально, что это даже вызвало у меня улыбку.

Парни тут же кинулись обниматься. Погранцы, смотревшие за игрой, высыпали на поле, чтобы поздравить нас.

— Молодцы, парни! — Кричал нам Ваня Белоус, — отлично сыграли!

— Да это Сашка! Он красавец! — Улыбнулся ему Нарыв, — он выдумывал, как нам играть! Всю тактику выстроил!

— Качай его! — Заорал вдруг Матузный.

— Э! Вы чего⁈ — Рассмеялся я, когда погранцы схватили меня на руки и стали подкидывать.

— С-а-н-я-я! С-а-н-я-я! — Скандировали они при этом.

— Ты б видал их хари, а? — Разулыбался Матузный, — сегодня с самого утра пашут на конюшне. Шифер кроют.

— А что не так с ихними харями? — Пожал плечами Алим Канджиев.

На следующий день, примерно к обеду, мы возвращались на Шамабад с дозора. Проходили один из ближайших участков правого фланга.

— Кислые! Вот что с ними не так!

— Ну, ты, Илья, преувеличиваешь, — пожал плечами Кандижев. — Они, вроде, с пониманием на работу вышли. Проиграли так проиграли.

— Эт ты Симонова не видал. — Матузный прыснул. — Он сегодня с самого утра ходит хмурый, как полено.

— Оно и понятно, — кивнул Синицын. — Больше всех выделывался, а проиграл. Вот и злой.

— Да он всегда злой, — Рассмеялся Матузный, — мне всегда батя говорил, что если мужик злой как собака, это потому, что его природа хозяйством обделила.

Погранцы грянули дружным смехом.

Я хмыкнул.

— Ну, зато будут теперь, как люди работать, — вздохнул Алим отсмеявшись.

Внезапно Димка Синицын, шедший вместе с Матузным позади нас с Алимом, догнал меня, заговорил:

— Слыш, Саш. А я все спросить хотел, ты неплохо на игре себя показал. На футбол ходил, что ли?

— Было дело, — улыбнулся я.

— И где играл? В команде?

— Ага. За сборную Ленинского.

— Это как? — Удивился Синицын, — Ленинского? Хутора какого-то?

— Района, — я хмыкнул, — у меня в Станице. У нас там ДК был, а возле него памятник Ленину. Вот и был это мой Ленинский район, где у родителей дом. Мы постоянно с пацанами из Центрального играли.

Я хитровато глянул на Синицына. Добавил:

— Иногда до кулаков играли.

Дима, видимо, не понял, что речь идет об уличном футболе, и сделал глубоко задумчивое лицо. Да такое, будто бы весь его разум был погружен в думы о судьбах мира.

Так, он и поотстал, очнувшись, только когда поравнялся с Матузным.

Когда мы прошли отремонтированные ворота Системы и стали подниматься к Шамабаду по неширокой гравийной тропе, я заметил, как к заставе движется УАЗик.

— О, — кисловато начал Синицын, вытянув шею, чтобы получше рассмотреть, кто же там едет, — видать, снова Шарипов? Как на работу к нам катает.

— Мож, скоро, и вообще к нам переселится, — Хохотнул Дима.

— Ага, — Матузный рассмеялся, — Пуганькова переселят к тебе на соседнюю койку, а Шарипова в замполитовскую комнату.

— А жену-Пуганьчиху куда денут? — Захихикал Синицын, — тоже к нам?

— А жена его уже нашла, куда себя пристроить, — заржал Матузный, — видали, как она на Симонова пялилась?

Когда мы поднялись к заставе, и осталось пройти метров семьдесят, УАЗик остановился у ее ворот. Часовой заставы принялся открывать ему въезд.

— Да это, видать, никакой не особист, — проговорил Алим, — почта пограничная. Как раз время.

Никто ему не ответил.

Тем временем часовой распахнул ворота и стал ждать, когда же въедет машина. А она, между тем, не торопилась заруливать на Шамабад. Будто бы водитель чего-то ждал.

Мы подошли немного ближе, и я вдруг увидел, как открывается задняя пассажирская дверь УАЗика.

К моему удивлению, которого я даже и скрывать не стал, из салона выбрался… Вася Уткин.

Одетый в новенькое Х\Б, с баулом за спиной, он застыл на месте, уставившись на нас с доброй улыбкой.

УАЗик въехал во двор заставы, а Вася так и остался стоять за двором и ждать нас.

Пока он лечился, мы ему писали, чтобы узнать, как у него дела. Ответил он далеко не сразу, и когда стал слать нам письма, они были написаны чужим, не его почерком. Тем не менее он сообщал, что идет на поправку. Что все у него хорошо, и он ждет, когда совсем оправится и поедет на комиссию. Очень хотел вернуться к нам на заставу.

Да только не предупреждал он, что приедет именно сегодня.

— Братцы! — Очень низким, бычьим голосом поприветствовал нас улыбчивый Уткин и пошел на встречу.

— Васька! — Крикнул ему Синицын.

Уткин, казалось, раздобрел на больничных харчах. Он, вроде бы, еще шире раздался в плечах. Румяное, немного детское лицо его округлилось еще сильнее.

Скинув баул, Уткин потопал к нам.

— Сашка!

— Здорова, Вася, — улыбнулся я искренне.

Протянул было руку, но Уткин наудивление быстро заключил меня в объятья, и прямо так, в боевой выкладке, прпиподнял, оторвав мне от земли ноги.

— Тихо, тихо! — Рассмеялся я, — раздавишь.

Он отпустил, принялся брататься с остальными погранцами.

— Ну, как у тебя дела? Как здоровье?

— Хорошо, хорошо здоровье, — разулыбался Вася, — ранение было нехилое. Врач сказал, что здоровья у меня — о-го-го! Будь я по жиже, остался бы инвалидом. А так выходили! А вы как тут?

Вася задал этот вопрос с очень радостным лицом, но как только эти слова слетели с его губ, он вдруг помрачнел.

Погранцы, заметив это, стали переглядываться.

— Да хорошо! — Рассмеялся ему Синицын, стараясь будто бы утешить Васю, — восстанавливаемся вот, после нападения душманья. А! Ты ж знаешь! Малюга тебе писал! Вот! Заставу теперь латаем. Танкисты вон, хех, крышу кроют на конюшне.

Вася притворно улыбнулся:

— Это хорошо.

Да только я видел, что глаза его остались грустными. В них отразилась какая-то душевная тоска.

— Ну, ты, видать, голодный? Пойдем с нами! — Сказал Матузный. — Щас Гия тебя накормит!

Вася с какой-то мольбой посмотрел на меня. Я знал, что он очень стеснялся проявлять какую-либо слабость перед другими ребятами. Мог открыться разве что мне, да еще Малюге.

— Вы идите, — сказал я парням, — подождите меня у калитки. Я щас, через минутку догоню.

Канджиев пожал плечами, и погранцы пошли к заставе.

Вася проводил их взглядом. Вздохнул и глянул на меня.

— Чего ты такой смурной? — Спросил я Уткина, — не успел приехать, а уже что-то тебе не так.

Вася еще раз, очень по-детски вздохнул.

— Да… Да все нормально.

— Давай, выкладывай. Что у тебя стряслось? — Не поверил ему я.