Пограничник. Том 5: Охота на "Черный аист"

Глава 15

Я ухмыльнулся и опустил автомат. Щелкнул предохранителем. Поднялся.

Малюга аж глаза выпучил, когда увидел «нарушителя».

— Это… Что?.. — Уже не таясь, проговорил он изумленно и даже встал, шурша рогозом.

Все потому, что из зарослей к нам вышел довольно крупный теленок.

В темноте невозможно было разобрать ни масти, ни пола животного, но по размерам я мог прикинуть, что телку было примерно шесть-семь месяцев.

Теленок, выбравшись из рогоза, чутко замер. Видимо, испугался незнакомых ему людей. Так, он и застыл, уставившись на нас и растопырив свои широкие уши. Глазки животного испуганно поблескивали в свете, изредка пробивавшейся сквозь тонкие тучи луны.

Малюга, хрустя рогозом, выбрался из своего укрытия. Шум напугал животное, и оно валко повернулось, не зная, стоять ему тут или бежать обратно к реке, через которую, животное, видимо, как-то умудрилось перебраться.

— Тише ты. Спугнешь, — сказал я Малюге, вешая автомат за плечо.

— Вот зверюга бестолковая, — пробурчал Малюга, — перепугал меня, сил нет никаких!

— Ты чего автомат бросил? — Спросил я у него холодно.

— Дак… Неудобно с ним было нужду справлять…

— Гена, — я раздраженно вздохнул, — ты поссать с автоматом не можешь, что ли?

— Поссать-то могу… А вот если по-большому, так другое дело… А у меня, после этой копченой колбасы живот крутит полночи. Вот я и пошел в кусты по-быстрому. Думал, туда-сюда и вернусь.

— А че ж Алиму сказал, что пошел поссать? — Глянул я на Гену осуждающе.

— Да… — Пограничник замялся, стянул панаму, почесал короткостриженое темечко, — да я, если честно, постеснялся. Ты ж Алима знаешь. У него язык без костей. Как брякнет чего, так хоть стой, хоть падай. И все — без задней мысли. Как так и надо. Вот я и подумал: скажу ему, а завтра вся застава будет смеяться над тем, как я… — Малюга осекся, стыдливо понизил голос, — как я в секрете усерался. Смеху не оберешься. Ну я… и приврал со стыда. Каюсь.

Я не ответил, глянув на телка. Тот, кажется, немного к нам попривык и уже что-то щипал на берегу. Отмахивался хвостом от ночных насекомых.

— Смеху было бы, если б не бычок к нам тут подкрался, а отряд духов. По всем горам бы ходили легенды о том, как доблестные моджахеды захватили в плен усравшегося Геннадия Малюгу.

— Ну хватит тебе, — обиделся Малюга, — ты хоть не начинай, Саша.

Малюга сделал жалобные глаза. Добавил:

— Знаю, знаю, что глупость сделал. Ну а че мне оставалось? Терпеть было невмоготу…

Малюга нацепил панаму. Потер шею.

— А потом, как зашуршало в кустах это чудо-юдо. Я пересрал… — Он снова осекся, прочистил горло, — перепугался, то есть. Решил, что кто-то к нам с той стороны лезет. И че мне делать? Сижу со спущенными штанами, газетку комкаю, а тут на тебе. Шорох… шаги… Автомат лежит у кустов. Вот я и затаился. Думал, мож, пройдут, не заметят. Хорошо хоть ты появился. А… кстати… Ты че пришел-то?

— А ты как думаешь? — Приподнял я бровь.

— А… За мной, что ли?

— Догадливый.

— Ну лады… — вздохнул Гена, — пойдем назад.

— Стой.

Малюга уже подобрал автомат и собирался уйти, но обернулся.

— Чего такое?

— Телок, видать, заблудился. Ушел от хозяина.

Я кивнул на теленка, заметив, что у него на шее болтается веревка.

— С собой взять?

— Утром, может, за ним придут, — сказал я, — наверняка придут. Для местных корову потерять — остаться голодным. Надо передать его обратно.

— А кто сторожить-то будет? А если он снова убежит? — Спросил Малюга.

Я хмыкнул, хлопнул его по плечу.

— Ну, ты нарушителя границы поймал, тебе его и сторожить, Гена.

— Чего там творится? — Спросил Мартынов, когда прибыл наряд нам на смену, а мы собирались загрузиться в Шишигу, чтобы убыть на заставу.

Уже светало. Предутренний холод, терзавший нас уже с четырех часов утра, мало помалу уступал место сырой прохладе.

Солнце еще не выглянуло из-за горизонта, но темнота уже давно рассеялась, сменившись серостью предрассветных сумерек.

Мартынов заговорил, когда мы уже были у машины, остановившейся на пограничной тропе.

Я обернулся, чтобы посмотреть, что же твориться на мосту. Остальные погранцы тоже уставились на переправу.

Там мы заметили местных. Трое афганцев пытались что-то сказать наряду, дежурившему на мосту. Пограничники терпеливо слушали. Потом я заметил, как один из наших подбежал к краю моста, стал что-то нам кричать, размахивать руками.

— Видать, пришли за бычком, — пожал я плечами. — Ну пойдем, Гена, отведем худобу им обратно.

Оставив наш наряд и четверку новых пограничников, готовившихся занять наше место у танка, мы потопали к бронемашине.

Потерявшийся теленок оказался бычком черно-белой масти. Был он покладистым и тихим. Потому решено было привязать его за бронемашиной, к подходящему деревцу, где животное благополучно паслось.

Мартынов, который пожурил Малюгу за его неосмотрительность и безответственность, доложил на заставу о находке, и Таран распорядился ждать. Авось за ним придут местные? Если же нет, животное надлежало перевести в ближайший колхоз, так сказать, на хранение. Ну и связаться с властями Афганистана, доложить о находке.

К счастью, так заморачиваться нам не пришлось. Хозяин объявился быстро.

Когда Сагдиев, дежуривший на переправе вместе с Матузным, открыли нам ворота и подняли шлагбаум, мы с Малюгой ввели бычка на мост.

К слову, почти все местные, обрадовались ему еще когда увидели, как телок топает вместе с нами по пограничной тропе.

За животным пришли трое: сутуловатый мужчина с очень темной кожей и обветренным лицом, молодой парень лет шестнадцати и девчонка, которой сложно было дать больше двенадцати лет.

Девочка, одетая в мешковатые шаровары, длинную рубаху из тонкой шерсти и покрывшая голову шарфом на манер мусульманской амиры, казалось, обрадовалась бычку сильнее остальных.

А вот парень, на лице которого только начинала расти реденькая бородка, казался не очень-то счастливым. Он хмуро сдвинул ровные черные брови и смотрел на пограничников так, будто готов был тотчас же наброситься на кого-нибудь из нас и прямо на месте хладнокровно перерезать горло.

Впрочем, мужчина, быстро осадил пацана.

Приняв из рук Гены веревку, на которой мы вели бычка, мужчина, явно отец парня и девочки, раскланялся.

Заметив, что парняга стоит как истукан, он подскочил к нему, проговорил пару резких слов и заставил склонить голову. Парень подчинился, правда, поклонился без особого энтузиазма. При этом он глянул на меня настоящим волком.

Девочка же, звонко благодаря нас на пушту, кланялась уже совсем охотно, да еще и широко улыбалась. Потом она прильнула к бычку и крепок обняла животное за толстую шею. Телок, дожевывая сорванную им у танка травку, обернулся, попытался дотянуться до девочки слюнявой мордой. Та, отмахиваясь от него, рассмеялась.

— А че этот на меня так пялится? — Кивнул Матузный, на парня, — будто прям щас загрызет.

— Видать, завтрашний душман, — пожал плечами Сагдиев буднично.

Матузный рассмеялся. Крикнул парню:

— Ты, это, к нам, в Союз, смотри не суйся! Ни то, секир-башка будет!

Парень, конечно же, не понял его слов. Несмотря на довольно дружелюбный тон Матузного, раздраженно поджал губы.

Отец немедленно заставил его поклониться Илье, и Матузный хмыкнул.

— Ну ладно вам тут балаган разводить, — сказал я, оглядываясь на Шишигу, — нам на заставу пара. Заворачивайте их. Пускай домой топают.

— Ты зря вел себя так непочтительно с шурави, Ясир, — недовольно бросил ему отец, ведя на веревке потерявшегося телка.

Пропажу заметила мать Ясира, когда утром вышла кормить хозяйство. Корова была на месте, а вот бычок ушел сквозь открывшиеся ворота сарая. Видимо, непоседливая Тахмира забыла закрыть их на ночь.

А ночью было неспокойно. Близь кишлака выли волки. Ишак кричал на них всю ночь. Боялся, что придут. Видать, телок тоже испугался и со страху ушел гулять на волю.

Отец думал, что потерял теленка, которого с таким трудом выхаживал после рождения. Утром он все же решился отправиться на поиски. Тогда и взял с собой Ясира. Тахмира же, напросилась сама. Очень она плакала о том, что бычок ушел. Винила себя за это.

После недолгих раздумий отец все же разрешил девчонке отправиться на поиски вместе с ними.

Они обошли все окрестные луга и сопки. Заглянули чуть не в каждый арык, что попался им на пути. Боялись, что найдут там задранного теленка.

«Лучше б наши там, в арыке, чем у шурави», — подумал про себя Ясир.

— Ты просил меня молчать, отец, — проговорил Ясир, стараясь сохранять спокойствие, — я молчал. Чем еще ты недоволен?

— Тем, как ты смотрел на этих людей, — закрывая глаза от солнца, сказал отец, — они совершили доброе дело — вернули нам теленка. А могли бы сказать, что и вовсе ничего не видели. А потом оставить его себе. Чтобы тогда было?

— Шурави убили Махмуда, — проговорили холодно Ясир. — Скольких из нас они еще готовы застрелить?

Отец вздохнул. Тахмира, шедшая у округлого бока телка, погрустнела.

— Потому что Махмуд был разбойником, Ясир, — проговорил отец, не глядя на своего сына.

Ясир ничего не ответил. Посмотрел себе под ноги, на белую каменистую, но довольно широкую дорогу, что бежала от Пянджа к их кишлаку под названием «Хитар», развернувшемуся немного дальше кишлака «Комар».

— Ты все еще дружишь с Фарухом, братом Махмуда? — Спросил отец, после того как они несколько минут шли в полном молчании.

Ясир не ответил и тут. Отвернулся, поджав губы.

— Я знаю, что да, — вздохнул его отец. — Я же велел тебе прекратить встречаться с Фарухом. Его брат ушел к Захид-Хану Юсуфзе. Если ты продолжишь дружить с ним, то накличешь на себя беду, Ясир. Да и на нас тоже.

Когда Ясир не ответил в третий раз, отец потянул его за рукав, сказал уже строже:

— Почему ты молчишь? Отвечай, когда с тобой разговаривает отец.

Ясир одернул руку. Глянул на отца холодным взглядом.

— Ты не понимаешь, да?

— Нет, сын, это ты не понимаешь…

— Не понимаешь, что твориться… — проговорил Ясир, сделав вид, что не услышал отца, — шурави пришли к нам, чтобы разрушить наши законы. Наши древние обычаи. Они безбожники, которые хотят навязать нам, как жить…

Ясир, — строго сказал ему отец.

— Если просто сидеть сложа руки, они разрушат все, что нам дорого. Махмуд это понимал. Потому и ушел на войну.

— Махмуд был бандитом! — Повысил отец голос, — он убивал людей! Угонял их в рабство, грабил! Вот что он делал! А потом погиб в бою, на заставе шурави! Его брат Фарух, не сегодня, так завтра, пойдет по его же пути!

— Махмуд понимал! — Крикнул на отца Ясир, — понимал, что нужно защищать свою землю! Что нужно защищать наши законы! Фарух тоже это понимает, я это понимаю! А ты трусишь! Ты боишься взять в руки оружие!

Ясир увидел, как лицо отца помрачнело. Как его исказила злость. Отец замер, уставившись на Ясира.

Испуганная Тахмира тоже застыла на месте. Тронула от страха широкий бок теленка.

— Глупый мальчишка. Ты не ведаешь, что говоришь, — сказал отец, — я пытаюсь прокормить нас всех. Стараюсь, чтобы следующей зимой мы не пошли по свету от нищеты…

— Нет, ты боишься, отец, — с нажимом сказал Ясир и решительно шагнул к отцу, — ты боишься войны! Боишься смерти! Ты боишься шурави!

— Замолчи…

— Ты заискиваешь перед ними! Рассыпаешься в благодарностях за то, что они соизволили не забрать нашего быка себе!

— Молчи, Ясир.

— Ты пресмыкаешься перед ними, словно раб!

В следующий момент раздался звонкий шлепок. Тахмира пискнула, закрыв лицо руками. Ясир потрогал горящее после отцовской пощечины лицо.

— Если хоть еще раз увижу или просто узнаю, что ты разговаривал с Фарухом, — мрачно проговорил отец, — я отрекусь от тебя. Отрекусь и выгоню из дому. Хочешь — уходи в горы. Хочешь, прибивайся к бандитам и грабь простых людей. Но знай: тогда у меня больше не будет сына. В тот час мой первенец для меня умрет.

— Ты жил трусом и навсегда им останешься, — бесстрашно и решительно ответил Ясир.

Отец снова зло нахмурился. Засопел и занес руку, чтобы ударить его второй раз.

— В… Воды… — раздался где-то под дорогой слабый голос.

Они обернулись.

— Прошу, воды…

— Там, в арыке. Там кто-то есть, — проговорил отец удивленно.

Ясир тут же метнулся туда, спустился с дороги в арык и увидел под сухим кустом колючки, едва дававшим тень, человека.

— Отец! Тут человек! Он ранен!

Тахмира с отцом оказались тут как тут.

Раненый мужчина был изможден. Одетый в одну только измазанную застарелой кровью рубаху, он просто лежал на земле, выбившись из последних сил.

Ясир обратил внимание, что мужчина оказался босоног. Правый рукав своей рубахи он оторвал и сделал из него повязку на голову, чтобы защититься от солнца. Но, похоже, она не помогла ему.

— Он не может идти, — опустился к несчастному отец. — Посмотри, ноги сбил в кровь.

— Вижу, отец, — проговорил Ясир, тоже устраиваясь рядом и осматривая раны несчастного.

К удивлению Ясира, несмотря на испачканную кровью рубаху, ни колотых, ни огнестрельных ран на теле человека не было. Ясир нашел только ссадины и синяки. А вот ноги — другое дело. Они представляли из себя одно сплошное месиво стертой о горячие камни плоти.

— Откуда он тут взялся? — Спросил самого себя Ясир, — мы же тут проходили еще до рассвета!

— Ему нужна помощь. Ни то умрет, — сказал отец, — Ясир, беги в кишлак, за ослом. Возьми с собой воды. Мы с Тахмирой побудем здесь, с ним.

Ясир кивнул, поднялся было на ноги, но вдруг услышал, как незнакомец хрипло вздохнул. Мужчина вдруг открыл глаза, проморгался и даже попытался приподняться на локте.

— Стой, не двигайся, незнакомец, — тут же остановил его отец, — не трать силы.

Мужчина, будто не слышал обращенных к нему слов. Подняться он не смог, но потянулся к перепугавшейся от этого Тахмире.

— Амина… Доченька… Ты жива…— Простонал он и потерял сознание.

— Быстрее, Ясир, — сказал отец строго, — беги быстрее. Он уже бредит.

Шишига вернула нас на Шамабад в седьмом часу утра.

— А че это там за кипишь такой? — Удивился Малюга и привстал в кузове, чтобы посмотреть над кабиной, что же происходит у заставы.

У ворот заставы стояли два УАЗика. Из последнего выгружались люди. Они доставали свои баулы, строились у входа. Я насчитал шестерых мужчин в форме защитного цвета.

Встречали их Таран с Пуганьковым, а еще особисты Рюмшин с Шариповым.

Таран поздоровался с каждым за руку. Потом заговорил с высоким мужчиной, видимо, командиром вновь прибывших.

— Еще одно усиление, что ли? — Удивился Канджиев, — так нам и танкистов уже многовато будет.

Шишига опередила оба УАЗика, стала перед ними. Мартынов приказал нам выгружаться и сразу же построил. Повел к разрежалке, чтобы наряд мог отрапортовать о выполнении поставленного приказа на охрану Государственной границы.

Когда мы проходили мимо офицеров и вновь прибывших солдат, те даже не глянули на нас. Зато я успел рассмотреть прибывших. В особенности одного из них.

Во дворе встречал нас прапорщик Черепанов.

Мы разрядили оружие, отправились к оружейке, чтобы сложить автоматы и снаряжение. Когда вышли во двор, увидели, что шестеро новеньких шли к зданию заставы, неся свои баулы.

Первому из них, тому, с кем разговаривал Таран, было около тридцати пяти лет. Высокий и широкоплечий мужчина шел с непокрытой головой. Оделся он в форму без знаков различия. Впрочем, как и все остальные его люди.

Трое других были помладше. Навскидку по двадцать пять-двадцать семь лет каждый. Последняя пара — совсем юнцы, лет по восемнадцать.

Шестерка шла совершенно ни с кем не здороваясь. Они, будто бы и не замечали любопытства пограничников, находившихся сейчас во дворе и с интересом рассматривавших гостей.

Таран вел новеньких сам, лично.

Мы пронаблюдали, как один за другим, мужики исчезли в дверях заставы.

— Товарищ прапорщик, — обратился к Черепанову нетерпеливый Малюга, — разрешите обратиться?

— Если ты хочешь спросить о том, кто это такие, то не разрешаю, — сказал Черепанов, тоже проводив непонятный отряд взглядом. — Когда придет время, Таран сам вам расскажет, что у нас тут происходит.

Малюга, сдвинув панаму на глаза, только почесал голову.

Все молчали, но я чувствовал, как каждого из наряда мучило любопытство.

А я знал, кто приехал к нам, на Шамабад. Знал, потому что был знаком с одним из вновь прибывших. И не просто знаком, а дружил, в прошлой моей жизни. Да только сейчас, выходит, мы с этим человеком совсем не знакомы.

Что ж. Сегодня на заставе появился спецназ КГБ СССР. На Шамабад прибыла команда группы «Север» из отряда «Каскад».