Пограничник. Том 5: Охота на "Черный аист"

Глава 17

Когда мы с Васей и Белоусом зашли за угол, ссора шла уже на повышенных тонах.

Трое наших ругались с двоими из «Каскада».

Молодые парни-спецназовцы вальяжно стояли у секции и слушали, как Малюга, активно жестикулируя, втирал им свою точку зрения на сложившуюся ситуацию:

— Мы эту лису искали две недели! Наша это лиса, понятно⁈ Че смотришь⁈ Поуважительнее надо быть!

Погранцы, окружившие «каскадовцев», молчали, напряженные, словно взведенные курки. Самих каскадовцев, казалось, это совсем не волновало.

Как ни странно, Малюга говорил именно с Вадимом Малининым. В ответ тот просто смотрел на погранца очень снисходительным взглядом. Спецназовцу даже не мешало то обстоятельство, что крупнотелый Малюга был на полголовы выше Малинина.

Другого «каскадера», тоже, судя по возрасту, бойца срочной службы, я не знал. Тот просто скрестил руки на груди и кривовато стоял, переместив вес тела на правую ногу.

Меня не обмануло напускное спокойствие спецназовцев. Они стали спинами к забору не случайно. Знали, что если начнется заваруха, старый добрый ПО-2 прикроет им тыл.

Когда «компания» ругающихся, заметила нас троих, каскадовцы, наконец, напряглись.

— О! Сашка! Прикинь, что этот учудил⁈ — Тут же крикнул мне Малюга и указал на второго, — я Мускьу подманивал-подманивал! Вторую неделю она возле заставы крутится! Сегодня бы подошла, накормили бы ее. Оттарабанили на старое место. А этот ей свистнул и прогнал! Убежала лисица! Боюсь, с концами убежала!

— Ну убежала и убежала, — проговорил товарищ Малинина, — чего драму на пустом месте разводить?

— А ты помалкивай, — выступил вперед Миша Солодов, — ты б с уважением бы к делу отнесся, и мы к тебе с уважением! Чего хвост распустил, как павлин?

— Хотите вот так? — Второй спецназовец утер нос, расправил плечи и уставился на нас с Васей и Белоусом, — вшестером на нас двоих? Ну, давайте. Устроим вам сейчас танцы…

— Мож, за Черепановым? — Шепнул мне обеспокоенный Ваня Белоус.

— Нет. Так уладим, — проговорил я.

Конфликт был в высшей степени дурацкий. Я бы даже сказал, пацанячий. Ну что поделать? Ведь и с той и с другой стороны стояли, по сути, пацаны. Ну ниче. Щас все решим, без лишнего, так сказать, рукоприкладства.

— Так, парни, — сказал я, когда мы втроем приблизились, — давайте без глупостей. Без лишнего телодвижения. Лисицу мы, Гена, еще приманим. А лишние ссоры разводить хватит.

Малюга засопел недовольно.

— Так мало было лисицы. Этот меня еще и по матушке послал, — кивнул он на второго «каскадовца».

— А нечего было пасть разевать. — Сказал спецназовец дерзко, — нечего было так со мной разговаривать, рядовой, как там тебя… Да еще и дружков своих позвал.

— Дружков позвал, — насупился Солодов, — ругань услышали, вот и пришли. Вам же хуже!

— Знач так… — Выдохнув, сказал мне каскадовец, — пускай вот этот извиниться, и будем считать конфликт исчерпанным.

— Я? Извиниться? — Удивился Малюга, — ты, значит, лису нашу прогнал, а я извиняться? Не, брат. Не покатит. Давай-ка ты извинишься. Тогда и разойдемся по-хорошему.

Спецназовец сделал вид, что пропустил мимо ушей слова Гены. Глянул на меня. Продолжил:

— Слушай, сержант. Будь другом, уйми своих ребят. Мы тут, на заставу не просто так приехали. Не бить баклуши, как вот эти вот, — он кивнул на погранцов, которые ругались с ними из-за Муськи, — у нас дело важное. Потому, пусть просто по-хорошему отвалят, а?

— Баклуши бить, говоришь, — нахмурился я, заглядывая «каскадавцу» прямо в глаза, — эт ты так называешь службу по охране госграницы? «Баклушами»?

— Ты что-то правда перегнул, Виталь, — проговорил вдруг Вадим Малинин, — давай без этого все уладим.

— Охрана госграницы — это охрана госграницы, — возразил «каскадер», которого назвали Виталием, — а лис на заставе разводить — это битье баклушей. Потому, я считаю, мне извиняться не за что. Боец от старшего по званию получил замечание. И справедливо получил. Да только варежку не надо было разевать.

— Я те щас разину варежку, — набычился Вася и сделал шаг вперед.

Я успел жестом приказать ему не двигаться. Многозначительно глянул на Уткина.

Вася поджал губы, но послушался.

— Звание и фамилия, товарищ? — Спросил я у наглого спецназовца.

— А тебе зачем? — Кивнул он. Потом вальяжно шагнул ко мне, сунул руки в карманы.

— Я два раза повторять не привык, — ответил я.

— Виталий, давай, не усугубляй, — проговорил Малинин своему товарищу.

Тот на миг обернулся к нему. Вздохнул.

— Сержант. Звада, Виталий Сергеевич.

— Ну хорошо, Виталий Сергеевич, — начал я, — а меня Селиховым звать. И по званию я тоже сержант. Я вот что тебе хочу сказать, товарищ Звада: мы тут, на Шамабаде, ребята мирные. Даже, я б сказал, приветливые и очень гостеприимные. Одно не любим — когда гостям кажется, что они лучше нашего брата будут. А тебе, как я вижу, именно так и кажется.

Звада не ответил, только хмыкнул и самодовольно глянул на напрягшегося Малинина.

— Так вот. Предлагаю такой выход из ситуации, — продолжил я, — ты извиняешься перед Малюгой. Он извиняется перед тобой в ответ.

С этими словами я глянул на Гену. Малюгино лицо вытянулось, он даже рот открыл, чтоб возразить. Однако под моим взглядом не решился ничего сказать. Только поджал губы и покивал. Промямлил в конце концов:

— Ну, справедливо будет. Все ж и я в выражениях не стеснялся.

— Ах да, — снова обратился я к Зваде, видя его харю, которая стала еще нахальнее, — теперь придется и перед всеми нами извиняться за твои слова про границу с баклушами. А мы тебя, дорогой друг, послушаем.

— Слушай, Сержант, — вздохнул Звада, — я понимаю, что вам тут скучно. Что вам тут заняться нечем. Но у нас дело важное. Потому…

— Потому я б не советовал тебе ссориться с парнями, служащими на заставе, которая будет для вас хоть и временной, но все же базой, — перебил его я.

Звада, явно не ожидавший такого ответа, переменился в лице. Нахмурился.

— Товарищ сержант, ты б в чужие дела не лез…

— Я могу тебе того же пожелать. Тебе до лисы дело было? Нет. А чего ж ты тогда к ней свой нос сунул?

— Слышь, не борзей! — Попер на меня грудью Звада, — а то я тебя сейчас быстро…

Смелый, а другого слова тут и не подберешь, спецназовец, при этих своих словах, попытался было схватить меня за грудки.

Лицо его удивленно вытянулось, когда я опередил его, как ему казалось, быстрое движение.

В одно мгновение я вывернул Зваде руку. Тот приглушенно застонал, схватился за плечо.

Погранцы аж вздрогнули от такого быстрого движения, изумленно замешкались на миг, не зная, что им предпринять.

Малинин шагнул ко мне, чтобы вступиться за своего товарища.

— Тихо, Вадик, — остановил я его жестом, — не встревай. Ты ж слышал, он лишнего наговорил.

Вадим Малинин округлил глаза от удивления. Он понимал, что я ну никак не мог знать его имени, но каким-то чудом знал.

Что ж, пришлось идти на риск, чтобы он не кинулся в драку. И этот мой план сработал. Все же, мне на Шамабаде групповой потасовки не надо.

Малинина, как огорошило. Он замер, не зная, как ему реагировать на мои слова.

— Пусти… Пусти, мля… — стонал Звада.

А потом «каскадовец» попытался вывернуться, чтобы ослабить боль в руке и достать меня левой.

Я ловко ушел от его удара, оказался за спиной у Сержанта и легонько, но чувствительно, пнул его под колено.

Звада не устоял и осел. Я вывернул его руку чуть-чуть вверх так, что ему пришлось опереться свободной о землю и таким образом удержать равновесие на колене.

— Мое предложение еще в силе, — сказал я, — извиняешься — и расходимся. Ни у кого, ни к кому претензий не будет.

— Пусти, я тебе говорю!

— Все прекратится, как только ты попросишь у нас прощения.

Я поднажал, вывернул руку сильнее и задрал ее чуть выше.

Звада застонал, схватился за плечо и забаллансировал, чтобы не упасть. Уверен, эти усилия принесли ему еще больше боли.

— Ладно… — Не выдержал срочник-спецназовец, — ладно, я…

— Отставить! — Раздался командный голос Тарана.

Бойцы вытянулись по струнке. Расступились.

Начальник заставы прошел в наш кружок. Вместе с ним растолкал всех широкими плечами и командир каскадовцев.

— Селихов, приказ был отставить, — напомнил Таран строго.

Я пожал плечами, отпустил руку Звады.

Тот тут же вскочил на ноги. Растрепанный, помятый и злой, шагнул ко мне, норовя продолжить драку.

— Звада. — Низким, урчащим голосом приказал ему командир спецназовцев, — отставить.

Тот набычился, глянул на меня волком, но приказ все же исполнил.

— Есть, — буркнул он, поправляя китель.

— Что тут творится? — Спросил Таран властно, — немедленно доложить.

Ясир легонько подстегнул корову длинным прутиком, выломанным из зарослей орешника.

Корова, привыкшая к такому обращению, глянула на парня большим глазом. Дернула кожей на загривке, чтобы спугнуть присевшую туда муху.

Потом она валко сошла с неширокой дороги на тропу, ведущую вверх по холму, к пастбищу. Потерявшиеся недавно телок, послушно пошел за своей матерью.

Направив животных по нужному пути, Ясир задумался.

Уже несколько дней странный мужчина лежал у них дома. Он почти не приходил в себя. Если и открывал глаза, то бредил, болтал не пойми о чем и на разных языках.

Мать, время от времени, поила его водой или чаем из верблюжьей колючки. Давала отвары из лечебных трав. Маленькая Тахмира помогала матери заботиться о странном мужчине.

Отец расспросисил всех соседей, надеясь, что кто-то знаком с этим человеком. Оказалось, что никто его не видел.

К слову, с отцом Ясир не разговаривал с момента той самой ссоры. Отец же, стал с ним резок и мог обмолвиться разве что по делу.

Ясиру было странно от этого, однако, он не чувствовал особой душевной боли от того, что отец, человек, которого парень так сильно уважал, будучи ребенком, в обиде на него. Ясиру, просто было все равно.

Беспокоило его совершенно другое обстоятельство. Сегодня ночью, когда вся семья улеглась спать, Ясир слышал, как странный человек разговаривал во сне.

Если днем, будучи в полубессознательном состоянии, он словно бы бредил и нес какую-то чушь вперемешку с тарабарщиной, то ночью, слова его, казалось, стали осмысленными. По крайней мере те, что Ясир мог понять.

Мужчина звал Амину, свою дочь. Звал свою супругу, имя которой парень не запомнил. Уверял этих женщин, что с ним все будет хорошо. Что он скоро вернется домой и позаботиться о них.

И все бы ничего… Обычно дело. Просто предсмертные бредни умирающего человека. Если бы ни одно но.

Ночью Ясиру показалось, что мужчина заговорил на русском. Вот это уже по-настоящему насторожило парня.

Да, он говорил на разных языках, на Пушту и других, названия которым Ясир не знал. Но парень неплохо улавливал на слух речь шурави, а потому был почти уверен, что несчастный говорил именно на их языке.

«Кто этот человек? — Крутилось в голове у Ясира, — друг он, или же враг? Откуда он знает язык безбожников?»

Вопросы эти мучили парня. Более того, они просто не выходили у него из головы.

— Привет, Ясир! — Услышал он за спиной веселый голос. Обернулся.

Фарух — парень, рожденный с Ясиром в одно и то же лето, торопливо взбирался вверх по холму.

— Коров пасешь? — Спросил он, поправляя свой грязноватый пакль.

— Отец не велел мне с тобой говорить.

Мальчишки на миг затихли, глядя друг на друга. Удивленное лицо Фаруха вдруг изменило выражение, и парень рассмеялся. Вслед за ним хохотнул и Ясир.

— Не уж-то ты будешь слушаться своего отца? Этого труса?

— Нет, конечно, нет, — сквозь смех проговорил Ясир.

Мальчишки вместе погнали коров к пастбищу.

— Как твои дела? — Спросил Ясир, — как все прошло? Тебя не было три дня. Твоя мать приходила к нам, чтобы спросить, не видел ли я тебя.

— И что ты ответил?

— Конечно, что не видел.

— Это хорошо, — улыбнулся Фарух, глядя на синее небо, — я еще не был дома и не видел матери. Видать, она вся извелась уже.

Парень снова хохотнул, и они замолчали. Пошли дальше.

У Ясира на языке крутился вопрос, который он, сам не зная почему, все не решался задать другу. Фарух же, ожидал этого вопроса, но сам не зная почему, не решался признаться первым.

— Ну, ты ходил к ним? Эти три дня ты был в горах? — Спросил, наконец, Ясир.

Фарух улыбнулся, дождавшись, наконец, заветного вопроса.

— Был, — с улыбкой сказал он. — И скоро они возьмут меня к себе.

Потом Фарух погрустнел. Вздохнул.

— Совсем скоро я ухожу из кишлака, Ясир. Я заберу отцовскую винтовку и уйду в горы, воевать с шурави.

Ясир молчал. Горько ему было прощаться с другом. Однако в то же самое время, он испытывал гордость за него. За то, что ему хватило духу уйти на войну.

— Пойдем со мной? — Вдруг спросил Фарух изменившимся, хрипловатым голосом.

— Я не могу, — торопливо проговорил Ясир, — отец один не справится с хозяйством. Летом много работы.

Под осуждающим взглядом Фаруха Ясиру вдруг стало стыдно за свои слова.

— Отец не справится один, Фарух. Я не хочу, чтобы этой зимой Тахмира голодала…

— Если шурави не остановить, Тахмира может не дожить до зимы. — Фарух вздохнул. — Ну что ж. Видит Бог, я не стану принуждать тебя к такому шагу. Попрошу лишь молчать. Все же, не каждый может быть воином. Я вот могу. И стану им.

Лицо Фаруха просияло.

— Вот увидишь, через год, когда мы победим Шурави, а я отомщу за смерть брата, я вернусь домой уважаемым и богатым воином. Я привезу много добычи, и мать больше никогда в жизни не будет нищенствовать. Вот увидишь, Ясир.

— Это я-то не могу быть воином? — Пропустив слова Фаруха мимо ушей, мрачно спросил Ясир.

— Ну-у-у-у… Хитровато глянул на него Фарух, — ты же не решился отправиться со мной к Камран-Хану и его людям. А ведь я звал тебя.

— Отцу нужна была помощь с коровой. У нее стало гноиться копыто, — неубедительно попытался оправдаться Фарух, — мы с дядей Гулямом ездили в город, за фельдшером.

— Об этом я и говорю, Ясир, — пожал плечами Фарух, — корова для тебя важнее освобождения нашей земли от захватчиков.

Ясир не нашелся что ответить. Некоторое время они шли в молчании.

До вершины холма оставалось не так много, и Ясир вдруг заметил черный столб дыма, появившийся над холмом. Где-то в долине что-то горело. Рановато для летних пожаров сухого, после зимы, бурьяна.

— Когда ты уходишь? — Спросил вдруг Ясир.

— А что? — Фарух изобразил удивление.

— Просто скажи, когда ты уходишь.

— Через два дня. А что? Все же решишься пойти со мной?

Ясир поджал губы. Отвел взгляд.

— Мне тоже не нравится, что нашу землю топчут чужаки. Четыре дня назад я видел колонну шурави. Там были грузовики, а еще БТРы с множеством солдат на них. У меня сердце разрывалось, когда я думал о том, что они едут убивать простых людей.

Фарух хмыкнул. Ничего не ответил.

Когда они взобрались на холм, Ясир достал из-за пояса колышек. Камнем вбил его в землю и привязал корову.

Встал на вершине, откуда открывался вид на серебряную ленту Пянджа и дальше, на землю шурави, откуда лезли к ним проклятые Аллахом враги.

Восточный ветер, приятно обдувая разгоряченную солнцем кожу, принес с собой запах гари.

Ясир обернулся. От разговора с Фарухом он так распереживался, что почти забыл о пожаре. Но теперь увидел, как вдали что-то горит.

— Там пожар? — Спросил он, — горит что-то.

— Пастушья стоянка старого Мирана, — пожал плечами Фарух.

— Что? — Удивился Ясир, — Мирина? А где же он сам⁈ Нужно кого-то позвать! Сказать, что у него дома пожар!

— Думаю, для этого уже поздно, — ухмыльнулся Фарух.

И правда, было поздно. Небольшой дом, напоминавший больше шалаш, где жил наемный пастух Миран, был полностью объят пламенем. Отсюда огонь казался совсем крошечным, не больше огонька лучины, но черный дым от него тянулся высоко, почти к самому солнцу.

Как такое могло случиться?

Ясир знал этого старика чуть не с рождения. Отец нередко обращался к нему за услугами, когда у него были свои овцы. Тогда отец шел работать на поле… Когда у него было поле… А Миран пас его овец.

Ясир часто оставался у старика, слушая, вместе с другими ребятишками, удивительные истории о далеких странах, которые рассказывал им Миран.

Злоба вдруг переполнила душу Ясира.

«Это шурави… Наверняка шурави сожгли его дом, — подумал он, — чем им помешал старик? Чем он мог им угрожать⁈ Нет… Шурави сделали это, чтобы мы боялись. Но мы не будем. Я не буду».

— Я пойду с тобой, — проговорил Ясир холодно, — пойду с тобой в горы, Фарух.

— Правда? — Фарух изобразил удивление. — Ты хочешь пойти на службу к Камран-Хану?

— Да.

Фарух расплылся в улыбке.

— Я горд за тебя, Ясир. Возможно, с тобой не все еще потеряно. Возможно, мы оба станем знатными воинами, — Фарух заговорщически понизил голос, положил руку на плечо другу, — но ты должен знать, что Камран-Хан не берет к себе кого попало. Право стать его моджахеддин нужно заслужить. Заслужить делом или словом.

— И как его заслужил ты? — Не сразу спросил Ясир.

Фарух кивнул вдаль, на горящий домик старика Мирана.

— Старый пес оказался предателем. Я был у него, когда колонна шурави шла на восток. Дед подсказал им дорогу к ближайшему колодцу. Я рассказал об этом Камран-Хану, и сегодня его люди прикончили эту собаку и сожгли его дом.

Ясир в изумлении уставился на Фаруха. Даже открыл рот, не зная, что сказать.

— Это война, Ясир, — проговорил Фарух холодно, — либо ты убиваешь шурави, либо гибнешь сам. Третьего не дано. Мой брат, Махмуд, хорошо понимал это. И я тоже понимаю.

Фарух замолчал, взгляд его потяжелел.

— А ты, Ясир… Ты это понимаешь?

— Застава, равняйсь! Смирно! — Скомандовал Таран, когда начал очередной боевой расчет.

Начальник заставы привычным делом вытянулся перед строем пограничников. По правую его руку стояли Пуганьков и Черепанов. По левую выстроился «Каскад».

— Вольно, — скомандовал Таран и принялся распределять нас по участкам несения службы на новые пограничные сутки. Когда закончил и довел до нас оперативную информацию на нашем участке Границы, заговорил, наконец о том, что интересовало всех больше всего: — Как вы уже заметили, сегодня утром к нам прибыли новые люди.

— Да уж не заметишь тут, — недовольно шепнул мне Малюга, стоявший рядом.

— Это бойцы из группы «Север», спецназа «Каскад», — проговорил Таран, — они выполняют свою боевую задачу, а Шамабад будут использовать как базу. Вот, — он указал на командира спецназа, — Это Капитан Роман Александрович Наливкин, командир группы. В его подчинении старший лейтенант Сергей Матвеевич Глушко, лейтенанты Андрей и Ефим Масловы, а также сержанты Вадим Малинин и Виталий Звада. Как говорится, прошу любить и жаловать.

Таран замолчал, недовольно поджал губы:

— Конечно, я удручен тем, как личный состав заставы встретил вновь прибывших. Однако рад, что недопонимание было устранено быстро и обоюдно. Тем не менее товарищ капитан хотел бы нам кое-что сказать. Пожалуйста.

Наливкин поблагодарил Тарана кивком и шагнул вперед.

— Здравствуйте, бойцы, — поздоровался он первым делом.

Шамабадцы ответили ему хором. Наливник ухмыльнулся.

— Ну что могу сказать? Встретили вы нас, как надо. С ходу проявили свой характер. Показали, что вы не пальцем деланные ребята. Ну что ж. Могу вас заверить, что пребывание моей группы, по большей части никак не отразиться на выполнения вами, дорогие товарищи, вашего главного приказа по охране Государственной Границы Союза ССР. За редким исключением, когда нам понадобится ваша помощь, конечно, — капитан повел по нашему строю взглядом, — но знаете что? После сегодняшнего происшествия, когда вы показали нам свой норов, мне стало интересно, на что вы способны.

Капитан глянул на Зваду, ухмыльнулся и продолжил:

— Кроме того, у некоторых парней из моего личного состава остались кое-какие нерешенные вопросы с вами. А не решенные вопросы, по моему опыту, могут вылиться в очень неприятные последствия. Посему, я считаю, нам нужно эти вопросы, хм. Порешать. Знач так. Я предлагаю провести завтра утром короткую серию дружеских поединков. Моих парней, с вами. Чтобы познакомиться и получше узнать друг друга. Естественно, поединки будут проходить в рамках физической и боевой подготовки, по строгим правилам, — Наливкин глянул на Тарана со значением, — конечно, если вы, товарищ старший лейтенант, будите не против проведения такого скромного мероприятия.

Лицо Тарана сделалось устало-скорбным. Он глянул на наш строй, и взгляд его задержался на мне. Таран поджал губы.

— Не против, товарищ капитан. Думаю, в ваших словах есть смысл.