Светлана не успела упасть на пол. Все потому, что я ловко юркнул к ней и подхватил на руки. Мягко опустил.
Подоспевший Таран скомкал свою куртку, которую схватил с одного из стульев и подложил под голову девушки, чтобы я мог опустить Светлану на пол.
— Ей нужно воды, — сказал я строго.
— Что стоишь⁈ — Жуков рявкнул на Фролова, — воды!
Танкист бестолково и совершенно растерянно зашарил взглядом по комнате канцелярии.
— Вон там, в углу, есть ведро, — подсказал ему Таран.
Фролов кинулся к жестяному ведру, стоящему на табурете, схватил мятую алюминиевую кружку, набрал воды и помчался к нам. А потом не придумал ничего лучше, кроме как набрать полный рот воды и обдать ею Светлану.
Пуганькова распахнула глаза так резко, будто бы и не падала в обморок. Раскрыла рот и глубоко вздохнула, словно бы от возмущения. Лицо ее изумленно вытянулось.
Медленно поднявшись, она принялась размазывать по физиономии пудру и потекшую тушь.
— Да что вы себе позволяете⁈ — Взвизгнула девушка, — что вы вообще творите⁈
Офицеры и танкист удивленно замерли. А я понял, что девчонка просто притворилась, что упала в обморок.
В канцелярии повисла тишина. Света повела по всем взглядом своих черных от растекшейся туши глаз. Видя недоумение на лицах офицеров и танкиста, вдруг скривилась, тронула висок.
— Моя голова… — Протянула изворотливая Светлана, — голова просто раскалывается!
— Пожалуй, ее стоит проводить в их с Пуганьковым комнату, — сказал я суховато.
Признаюсь, весь этот ее концерт начинал действовать мне на нервы. А еще оказался он совершенно бестолковым. Светлана заставила офицеров плясать вокруг нее, чтобы отвлечь всех от слов, Фролова. Лучше бы скорее удалить ее отсюда, чтобы не мешалась.
— Голова ужасно разболелась… — Ныла Пуганькова.
Жуков глянул на Фролова.
— Проводи ее в комнату, — приказал он.
Фролов торопливо покивал. Стал суетиться вокруг девушки, словно квочка над яйцом. Помог подняться. Под Светланены ахи и вздохи, увел ее прочь.
— Ваше время вышло, — сказал Таран Жукову, когда за танкистом и Пуганьковой захлопнулась дверь, — кажется, все очевидно.
Жуков молчал, задумчиво опустив взгляд к полу.
— Думаю, своему танкисту вы поверите, — нарушил я тишину, и капитан, словно бы встрепенувшись, поднял глаза. Уставился на меня. Потом поджал губы. Обратился к Тарану:
— Вы… Вы сообщите в отряд?
— Как и собирался, — кивнул Таран.
— Вы должны понимать, что в таком случае моя карьера будет разрушена, — проговорил Жуков.
— Это вы должны были понимать, что слишком невнимательно относитесь к личному составу вашего взвода, товарищ капитан, — ответил ему я, вместо Тарана, — по вашей вине просела дисциплина.
Жуков, кажется, был разбит. Пусть лицо капитана оставалось бесстрастным, словно бы высеченным из камня, но глаза его говорили обо всем красноречивее любых слов.
Они стали холодными, будто бы стеклянными, словно у мертвого. А потом внезапно заблестели, но Жуков спрятал этот блеск, нахмурив брови.
— Что ж. Это ваше право, — проговорил Жуков немного изменившимся голосом. — Но с вашего позволения я бы хотел…
Жуков недоговорил, потому что раздался стук в дверь. Очевидно, это был Фролов. Таран разрешил ему войти.
— Товарищ лейтенант вызвался сам отвести свою супругу к себе в квартиру, — отчитался Фролов.
Тогда Жуков, прочистив горло, продолжил:
— Я бы хотел, товарищ старший лейтенант, послушать, что нам скажет сержант Фролов. Я хочу знать, откуда у него все эти сведения.
Оба и Жуков, и Фролов вопросительно уставились на Тарана.
— Вы же понимаете, товарищ капитан, что в этом нет особого смысла, — сказал я.
— Понимаю, — проговорил Жуков, глянув на меня.
Голос его прозвучал несколько странно. Не было в нем характерного для Жукова самодовольного и уверенного тона. Капитан ответил, скорее, с каким-то смирением.
На это же указывал и взгляд его глаз. Он посмотрел на меня без, уже ставшего привычным, раздражения. Его взгляд был пуст.
— Ну что ж, — вздохнул Таран, — пускай товарищ сержант расскажет.
Тогда Фролов рассказал. Рассказал о нашей перепалке у ленинской комнаты. О том, что Симонов наврал своим же, чтобы затеять драку со мной и Васей Уткиным из-за Светланы. Рассказал, как я задавил конфликт в зародыше и вывел Симонова на чистую воду.
— Представляете, чтобы могло случиться, если б не Саша? — Сказал Фролов, заканчивая свой монолог, — я рад, что он нас остановил. Что мозги на место вставил.
Фролов помялся немного, переваливаясь с ноги на ногу и опустив взгляд. Он как бы решался что-то добавить. Никто не перебивал танкиста:
— А тут, на заставе, заговорили, будто бы это Уткин с Селиховы виноваты. Будто бы вы, товарищ капитан, именно так и думаете. Ну мы с мужиками посовещались и решили, что нужно и свое слово вставить. Я как старший по званию, к вам и пошел, чтобы все прояснить.
Жуков с Тараном переглянулись. Я ухмыльнулся и скрестил руки на груди.
— А Александр с Васей не виноваты, — Фролов отправил мне свой мимолетный и немного смущенный взгляд, — Это у Сергея ум за разум зашел. Он же как привык? Привык быть главным. А тут, на заставе, у него такого не выходило. Не раз я от него слышал, что пограничники с его авторитетом ну никак не считаются. Очень его, понимаете ли, злило это обстоятельство. А последней каплей стала история со Светланой Николаевной.
— Почему мне не докладывали? — Мрачно проговорил Жуков.
— Не докладывали? — Удивился Фролов, — так мы думали, товарищ капитан, вы все это и так видите. Что и так понимаете. А чтобы вот так доложить… Ну… Кто бы это сделал? Я? Так товарищи бы не поняли.
Лицо Жукова из каменного сделалось невероятно скорбным. Кажется, в эту самую секунду он понял свой просчет как командира. Понял и не нашелся что ответить Фролову.
— А я точно знал, что Селихов с Уткиным никогда бы первыми на Сергея не напали бы, — продолжил Фролов, убедившись, что никто не собирается ему что-либо сказать или же поправлять его слова, — я Сашу, после того как он себя показал, зауважал еще сильнее. И так было ясно, что парень — о-го-го. А теперь я когда лично с ним попал в такую вот заварушку, зауважал еще и как человека. Не дал он нам друг другу глотки перегрызть. А мог бы, если бы был на нас зол. Но все равно не дал.
— Кажется, товарищ капитан, — усмехнулся Таран, — сержант Селихов вместо вас исполнил вашу же воспитательную функцию. Пусть и довольно нетрадиционным способом.
Жуков ничего не ответил. Он даже не глянул на Тарана. Вместо этого только бросил Фролову:
— Спасибо, товарищ сержант. Вы свободны.
Фролов отдал честь и вышел из канцелярии.
— Скажите, Селихов, — вдруг нарушил Жуков тишину, поселившуюся тут, когда танкист хлопнул дверью, — почему вы нам этого не рассказали? Почему молчали?
Жуков так и не решился заглянуть мне в глаза. Все это проговорил он, не отрывая опущенного взгляда от пола. Зато Таран посмотрел вопросительно. Этот вопрос тоже явно крутился у него на языке.
— Скажите, товарищ капитан, — начал я, — что вы чувствуете сейчас? Что у вас на душе?
Жуков глянул на меня, явно удивившись вопросу.
— Будьте, пожалуйста, честны, — предвосхитив его возражения, продолжил я, — это нужно, чтобы я тоже честно мог ответить на ваш вопрос.
Жуков поджал губы. Он не решался долго. Я видел, как танкист борется с собой. Ломает себя, чтобы проговорить те слова, что, на самом деле рвались наружу. В глубине души капитан явно понимал, что произнеся он их, эти слова вслух, ему и самому полегчает. Тем не менее он все еще боролся с собственным самолюбием.
И чувство вины все же победило самолюбие Жукова.
— Досаду, — начал капитан, — вину. И наверное, раскаяние.
— Потому что вы тоже поняли, что хоть и косвенно, но все же виноваты во всей этой ситуации, — проговорил я, — столь же косвенно, как и гражданка Пуганькова. Но вина ваша гораздо большая, чем ее.
Жуков молча покивал.
— Вы недоглядели, — продолжил я. — Вовремя не распознали, что твориться на душе у одного из ваших бойцов. И вот к чему это привело. А теперь скажите мне: пришло бы к вам понимание всего этого, если бы про стычку у ленинской комнаты рассказал вам я, а не один из ваших же солдат?
Жуков горько усмехнулся:
— Полагаю, в таком случае я чувствовал бы только злость. Злость на вас, товарищ сержант. Но сейчас понимаю, что вы правы.
— Ты же понимаешь, что начальство дало мне последний шанс. Последний и единственный, — выдохнул Стоун, поправляя защитного цвета панаму, — если бы они так сильно не хотели заполучить русского шпиона, я уже как месяц сидел бы за решеткой.
— Понимаю, господин Стоун, — Абади попытался смягчить голос, чтобы он не прозвучал раздраженным, — но вы и сам прекрасно понимаете, что я не всесилен.
Они оставили машину с охраной из местных у самого начала горной тропы, по которой сейчас поднимались.
Солнце жгло нещадно. Стоуну казалось, что он чувствует жар от разогретых камней под ногами, даже сквозь толстую подошву армейских ботинок.
Стоун, Абади и его сопровождающий с непроизносимым именем, которое Уильям даже не пытался запомнить, шли вверх по тропе.
— Я бы вручил Нобелевскую премию тому умнику, который решил привлечь этих Аистов, — поморщился Стоун и остановился.
Фляжки с водой он не выпускал из рук с начала их небольшого похода. Агент отхлебнул воды. Вытер губы предплечьем.
Абади знал, что специальный агент прослушал курс по выживанию в пустыне. Но, очевидно, совершенно не следовал ему. Иначе не стал бы тратить воды прямо сейчас. Что толку, если вся влага на такой жаре тут же выйдет из организма потом?
Впрочем, Саид подозревал также, что спецагента мучило суровое похмелье.
Внимательный Абади уже давно заметил на припухшем лице Стоуна признаки алкоголизма. Заметил он так же, как быстро они развились, после того как провалился штурм пограничной заставы.
— У вас не так много времени, господин Стоун, — проговорил Абади, — а Аисты — это как раз те самые люди, что смогут найти разведчика быстро.
— Да. Но они не ищут, — выдохнул Стоун раздраженно.
— И сейчас мы выясним почему.
— Поторопимся, — вклинился на ломаном английском дружок Абади с непроизносимым именем, — идти осталось совсем немного. Их стоянка должна быть где-то тут.
Стоун не знал этого мужчину, но, судя по повадкам и выправке, подозревал в нем солдата.
— Спасибо, Хайдер, — сказал Абади.
Взобравшись на вершину, они оказались у невысоких, но отвесных скал, выросших на этом пологом пригорке.
Стоуна уже давно смутило, что он не уловил звуков, а главное, запахов лагерной жизни, к которым так привык, когда встречался с людьми Юсуфзы.
На первый взгляд вершина этого холма была соврем пустой, если не считать протянувшихся в обе стороны скал.
Пошарив взглядом, специальный агент тем не менее увидел кое-что, что могло бы быть этим «лагерем».
Небольшой колодец, напоминавший нору, виднелся немного дальше по холму. Уильям сразу догадался, что это и есть «стоянка».
— Они прячутся под землей, — проговорил Стоун.
— Верно. Должны быть тут. В кяризах.
— Где? — Удивился спецагент.
— В кяризах. В древних и давно пересохших водяных колодцах.
Стоун безуспешно попытался повторить неприятное англоговорящему человеку слово, но, видимо, получилось у него не очень. Ему даже показалось, что солдат с непроизносимым именем едва заметно скривил губы, услышав говор Уильяма.
— Хорошо, — вздохнул агент, когда они пошли к колодцу, — и где они? Они вообще знают, что мы придем?
— Я скажу вам больше. Они знают, что мы здесь, — проговорил Саид, осматривая раскаленные солнцем вершины скал.
Когда в колодце Стоун заметил какое-то движение, то напрягся. Сделался внимательным и чутки. Через несколько мгновений трое крепких мужчин-моджахедов выбрались из норы.
Агент заметил, что ноги их, по щиколотку оказались мокрыми. Видимо, там, под землей, все еще оставалась вода.
Стоуну еще не приходилось встречаться с «Аистами». Он ожидал увидеть суровых солдат в черной одежде, увешенных советским оружием. Тем не менее перед ним предстали трое мужчин в простых рубахах, шароварах и чалмах, защищающих голову от солнца.
Солдат в них выдавали только широкие советские ремни на поясе, да пистолеты, что носили эти люди в кобурах при них. А еще — ножи.
Тем не менее суровость лиц этих мужчин говорила сама за себя. Особенно Стоуна поразило одно лицо. Агент не выдал своего удивления.
Моджахед, который приковал к себе внимание агента, был высок и широкоплеч. Имел могучее тело и толстые, словно медвежьи, руки. Лицо его украшала широкая и густая черная борода.
Однако Стоуна удивила не она.
Лицо мужчины было обезображено. Вся его левая сторона представляла собой один большой заживающий ожог. Левый глаз побелел, словно бы сваренный в кипятке.
Саид Аббади поздоровался с мужчиной на Урду. Тот ответил кивком.
— Как ваша рана, Нафтали? — Спросил Саид.
Он знал о недавнем странном порыве Нафтали, напасть на советских пограничников. Знал также и о трех погибших Аистах, оставшихся на советской земле. Тем не менее благоразумно не стал упоминать об этом. Не стал, потому что знал — такой поступок не пройдет для Нафтали просто так. Рано или поздно ему придется встретиться с последствиями. Кроме того, он просто не хотел злить командира «Чохатлора».
— О чем ты его спросил? — Вклинился на английском Стоун.
— Прошу, тише, — ответил Абади, видя, как хмурится Нафтали, услышав тон американца, — вы обязательно обо всем узнаете. Пожалуйста, помолчите.
Американец недовольно засопел.
— Пришел. Хозяйчик, — разулыбался Нафтали, кивнув на Стоуна, — я бы с радостью приказал своим воинам высечь этого человека за его неуважительный тон.
— Мы с вами понимаем, что этого лучше не делать, — примирительно проговорил Саид.
— Знаем, — Нафтали посерьезнел. — Потому я все еще и не приказал этого сделать.
Абади не ответил, только кивнул.
— Я догадываюсь, зачем вы пришли, — сказал Нафтали.
— Мы уже три дня не получали от вас никакой информации. Возможно, что-то случилось? — Спросил Саид.
— Не получали, потому что я приказал отключить радиостанцию и не выходить с вами на связь.
Саид и Хайдер мрачно переглянулись.
— Я прекратил поиски вашего русского, — добавил Нафтали.
— Что? — Удивился Саид, — почему?
— Чтобы поговорить с тобой. Я знал, что в таком случае ты точно явишься лично, Абади.
— Очень опрометчиво с вашей стороны, — похолодел тон Саида. — У вас есть конкретная боевая задача и вы…
— Мне нужна информация, — перебил его командир Чохатлора, — и если вы хотите, чтобы мы продолжали искать, я должен ее получить.
— Информация, касательно чего? — Нахмурился Саид. — Я так понимаю, к нашему делу она не относится.
— Правильно понимаешь, — по-хозяйски кивнул Нафтали, — но я не стану продолжать поиски, пока не удостоверюсь, что мое требование выполняется.
— Вы зарываетесь, — не выдержал Хайдер и выступил вперед, — если будете самовольничать — вас просто лишат снабжения!
Нафтали рассмеялся.
— Придержи своего пса за поводок, Абади. А то он разгавкался.
Лицо Хайдера превратилась в злобную маску. Он потянулся было за пистолетом, но Саид тут же его остановил.
— Тише, тише, друг мой. Оно того не стоит.
Хайдер застыл, занеся руку над кобурой.
— Ну давай, достать его, — улыбнулся Нафтали, — ну же. Будь мужчиной.
Хайдер сглотнул. Глянул на Абади, потом на ничего не понимающего Стоуна. И убрал руку от пистолета.
Нафтали снова рассмеялся.
— Так-то лучше. Ты сделал все правильно. Я сразу понял, что ты не мужчина. Не воин. Что ты лишь пес на побегушках у своего хозяина. Значит, и веди себя, как пес. Подчиняйся ему.
— Но все же, мой друг прав, — бархатным, очень спокойным голосом проговорил Саид, — если вы не будете выполнять задачу, вас перестанут спонсировать.
— В округе достаточно кишлаков, чтобы мы могли неплохо существовать, — самодовольно заявил Нафтали, — кроме того, тут много баев, самопровозглашенных ханов и прочей сволочи, которая с радостью заплатит нам свои деньги в обмен на наши боевые навыки.
Командир «Аистов» улыбнулся и добавил:
— Напомнить тебе, кто дал нам эту подготовку? А сколько это могло стоить, ты, думаю, и знаешь сам.
— Что вы хотите, Нафтали? — сдался Саид после недолгих раздумий.
Нафтали ухмыльнулся. Потом приблизился к Саиду. Хайдер и Стоун при этом напряглись. Нервно переглянулись.
— Я хочу получить того, кто имел наглость, — командир «Чохатлора» указал на свой страшный ожог, — сделать это с моим лицом, Саид.